Текст книги "С высоты птичьего полета"

«Ну, любит она тряпки – ну и что! Но она же и детей вырастила сама – жизнь на них положила… Сценой пожертвовала».

– Давайте выпьем за детей! И ваши, и наши взрослые, самостоятельные. Разве стал бы я для себя мотаться по этим заграницам с выставками, с мастер-классами! Да, сидел бы я здесь и бродил с Прайсом окрест… Мне ничего не надо… Я уже всего достиг… Но деньги! Ванюше в Париж надо подбросить. Жена француженка – сами понимаете – не будет себе юбки шить. А Костя – талант, но слаб… Кругом интриги, подсиживания – никак не пробьется к первым ролям, – раскрывал семейные тайны отбросивший обычную сдержанность Феоктист.

По тропинке, вьющейся от калитки вдоль видимого с террасы забора, двигалась четверка разнополых людей, сосредоточенно смотрящих себе под ноги. Никто из них ни разу не поднял глаз, не повернул головы в сторону дома, не кивнул, не махнул рукой…

Но что же хозяева? Что их гости – будущие поселенцы? Временные. Что они? Стали кричать: Стой! Кто идет?

Или напротив того: Привет! Почему не зайдете?

Ничего подобного. Куда девалась вальяжность поз и живость речей.

Явление квадриги – без коней – ускоряющей свой бег под прицелом четырех пар глаз (о количестве бегущие могли только догадываться), произвело на сидящих на террасе впечатление подобное тому, каковое на праведную жену Лота оказало разрушение Содома за ее спиной – они остолбенели. Двигались только глаза. Сначала раздвинулись до возможных пределов веки, а потом можно было видеть синхронное движение зрачков, как бы приклеившихся к проносящейся четверке.

«Кто эти люди? Почему они идут через вашу землю?» – первой очнулась от морока Ирина.

– Вы знаете их? Как они вообще могли проникнуть сюда?

– Ха! Знаем ли мы их? Знаем! И еще как знаем! – в непонятном остервенении воскликнула Матреша. – Это наши дети! Сын с невесткой и дочкой, да с собственной тещей.

– Разве это дети – это сволочи, – попытался прикрыть расхожей шуткой внезапно обнажившуюся семейную драму глава семейства.

– Я же специально предупреждала, что сегодня мы будем на даче – что они могут приехать в любой другой день… И вообще, когда мы уедем из Москвы… И потом, что за поведение… Видят же, что здесь люди… Даже «здрасьте» не сказали! Разве этому я их учила! Жизнь загубила! Сцену бросила! Меня ведь и в «Современник» звали, и к Плучеку, и в кино – итальянцы предлагали… У Коли была роль… специально для меня. Все бросила – только бы людьми стали, – не то поносила неучтивых великовозрастных малюток, не то сожалела о былом материнском бескорыстии вполне возможная звезда сцены.

– Что произошло? Всем известно, что вы – идеальная семья, – не выдержала Ирина. Ей до смерти не хотелось погружаться в уже различимую пучину семейных разногласий. Ясно, как день, что обсуждай – не обсуждай – результат будет один и тот же. Старо это все: отцы и дети. Но завеса снята – они свидетели действа, именуемого «семейная драма».

– Нет, это немыслимо… Из-за какого-то барахла устраивать скандалы… Чуть ли не в суд хочет обращаться… Умерла моя любимая тетушка Леонида… да-да! Та самая… Что была звездой немого кино. Я за ней, как за малым ребенком, ухаживала. Кашку варила, горшки выносила, мыла, причесывала… Устраивала ей праздники… Подружек ее приглашала… пока живы были. Ясно было, что все ее имущество переходит ко мне… Включая ужасно запущенную квартиру… Не могла же я при лежачей больной затевать ремонт. Хорошо еще при жизни успела часть антиквариата домой перевезти – меня познакомили с прекрасным реставратором… И в общем, не так и дорого…

– Матреша, при чем здесь антиквариат, реставратор?

– Дело в том, что, пока мы возились с моргом, похоронами, этот наглец – наш сын – успел забрать из теткиного дома все драгоценности… А вы знаете, кто побывал у нее в любовниках? Генералы, министры – это все шушера по сравнению с теми, чьи имена я до сих пор боюсь произносить. У нее даже были бриллианты царских дипломатов. Его цинизм дошел до того, что считает теткину квартиру своим наследством… Трясет какими-то бумагами… Уверяет, что она составила на его имя завещание, – голубые глаза Феоктиста совсем выцвели от гнева, губы побелели и подергивались.

– Сам бы он до этого не додумался – это все козни его разлюбезной тещи, – выпустила свой заряд Матреша. – Это Ираида Самсоновна со своей Люсьенкой нашего олуха настропалили… Я давно чувствовала, что она что-то замышляет: все Люсьенку гоняла к тетке. Мол, что все Матрена Илларионовна разрывается – и к тетушке, и дом, и приемы, и Феоктисту помочь, и с Прайсом гулять. Съездила бы – почитала бы тетушке что-нибудь из Мопассана… Тетушка, помнится, очень его уважала… А Люсьенка, не будь дура, хватала свою прелестную Тапочку… Видите ли, мало в роду экзотики… Одна Леонида чего стоит, а тут еще Агриппина… Кошмар! Эти шлюшки все и обделали, – от Матреши шел дым.

– Ни слова не проронили… А эта старая дура – Леонида – сначала милой внученьке бриллианты передала… А какая она, к черту, внучка, если мне она никакая не тетка, а всего лишь подруга матери! Вот и верь после этого людям! Да что там людям – родным детям нет веры!

Почему Матрешу не хватил удар, осталось загадкой. Она исходила бесслезной нелюбовью. К мнимой тетке, к сыну, к этой вечно обманывающей ее жизни.

– Да зачем вам вообще нужна теткина квартира? Вы с ней хлопот не оберетесь. Права у всех хлипкие… Подумайте сами, сколько одной только бумаги нужно будет собрать, чтобы доказать, что Леонида именно вам хотела оставить свою собственность, – попытался Андрей внести разумное начало в бушующие родительские страсти.

– Боже мой! Да нам вдвоем вообще ничего не нужно! Мы же о детях печемся… Но должна же быть справедливость. Ванюша сидит безработный в Париже. Сюда семью привезти не может – жить негде… Нет, конечно, несколько дней можно и у нас – в его комнате…

У Константиновой тещи распрекрасная квартирка недалеко от Кремля – и живут-то они душа в душу. Чего лучше! Так, нет – ему, видите ли, для дочурки нужно… А будущей невесте – этой распрекрасной Тапочке – всего тринадцать лет! И что вы думаете они придумали – сдавать теткину квартиру! На приданое моей милой внученьке копить! А! Каково! А бриллианты Леонидины для чего? Для разлюбезной Люсьенки? Пока я жива, номер у них не пройдет!»