Текст книги "Тариф на счастье"

Он резко встал и вышел из ее комнаты.

Утром, умывшись, Дима включил монитор и увидел, что Алена бегает по квартире: то в детскую, то на кухню. Она вскипятила воду, дрожащими руками налила чай, из холодильника вытащила банку с вареньем, вроде как малиновым, бухнула в чашку полбанки и побежала опять в детскую.

Дима догадался, что кто-то заболел. В гостиную пришли мальчишки, Алена им подала еду, собранную на скорую руку, а сама опять убежала.

Дима понял, что заболел Сашка. И его всего как будто током пронзило: это он вчера застудил мальчика, и он виноват.

Накинув пальто и обувшись, он решительно пошел поговорить с Аленой.

Она не ожидала увидеть его утром. Ее волосы были растрепаны и выбивались из гульки, глаза уставшие, скорей всего, не спала всю ночь. На лице читался испуг.

– Что-то случилось? – спросил Дима.

Она много раз покивала, в глазах появились слезы.

– Сашка заболел. Не могу температуру сбить.

Он бросил пальто на вешалку, по дороге потрепал волосы близнецам, которые все понимали и даже не просились играть, и направился в детскую.

Сашка лежал на кровати и тяжело дышал. Увидев Диму, он слабо улыбнулся.

Дима достал мобильник:

– Дав, срочно привези врача ко мне в квартиру, Сашка заболел.

А сам присел на кровать мальчика и взял его за руку.

Алена убежала на кухню, а Сашка пожал Диме руку и прошептал:

– Ты не бойся, я тебя никогда не выдам.

Дима вскочил и стал метаться по комнате. Ему было страшно. Но не из-за того, что Сашка мог выдать его, а потому что он был причиной болезни.

– Сейчас, сейчас приедет доктор, потерпи немного, пожалуйста.

Пришедший врач осмотрел Сашку и приказал:

– Быстро в больницу. Скорей всего, пневмония, необходимо сделать снимок. Мальчик слабый, могут быть большие осложнения.

Невозможно описать, как себя чувствовал Дима. Хотелось просто сдохнуть. Прямо сейчас, чтобы не решать эти проблемы, чтобы не видеть бледное лицо Сашки и испуганные глаза Алены. Но он не мог. Кто кашу заварил, тот просто обязан ее расхлебывать.

Давид остался с близнецами дома, а Алена поехала в больницу вместе с Димой.

Пневмония подтвердилась, Сашку положили в отдельную палату и сразу приняли экстренные меры. Родителей пока не впускали.

Дима мерил коридор нервными шагами: пять сюда, пять обратно – и бросал взгляды на Алену, которая сидела возле палаты. Она смотрела в пол, беззвучно роняя на юбку крупные слезы. Его сердце разрывалось от сострадания и того, что он натворил. Да, хотел как лучше. И сделал лучше. Только до этого сделал плохо. И после этого тоже. Он не выдержал и подошел к ней.

– Пожалуйста, – он произнес это так тихо, что прозвучало даже нежно, – не могу видеть твоих слез. Все будет хорошо. Просто верь мне.

Она замерла и понимающе кивнула. И капли перестали капать. Она немного расслабилась и даже дышать стала чуть спокойней.

Из палаты вышел врач и сообщил, что температуру сбили, и сейчас осталось снять воспаление капельницами и антибиотиками. Он уверял, что все обойдется.

Алена решила остаться с сыном на ночь в больнице: села рядом и взяла его за руку. Она рассматривала его ладонь, целовала тонкие детские пальцы, гладила светлые непослушные волосы, дотрагивалась пальцем до закрытых век. И слезы текли по ее лицу, не останавливаясь. Она вспоминала, как познакомилась с ним, с чего вообще все это началось.

Ее мама, Людмила, забеременела Аленой, когда старшей дочери, Альбине, было три года. Она не сразу поняла, что в положении.

Месячные были, она радовалась, что в этом месяце на аборт не пойдет, и жила себе спокойно. Пока не почувствовала шевеление и уплотнение в животе. Чистку делать отказались даже в подпольных условиях. Плоду было почти пять месяцев.

Что она только не перепробовала, чтобы избавиться от нежеланного ребенка: и тяжелый груз тягала, и в бане часами сидела возле раскаленных камней, но малыш крепко держался за жизнь. На свет появилась девочка. Она родилась маленькой, недоношенной, с такой же огромной папилломой возле носа, как у ее бабушки. Ее назвали Еленой и с первого взгляда невзлюбили: это был нежеланный ребенок, который вызывал только отвращение и у матери, и у отца. Родители к тому времени жили как кошка с собакой: Павел гулял по-черному, Людмила его люто ненавидела.

Девочка росла тихой, немного забитой, нелюдимой, но довольно сообразительной. Единственным человеком, кто относился к ней с любовью, была тетя Алла, старшая родная сестра отца. Аллочка с детства была хромая, неуклюжая, полная. Такой она и осталась в старости: грузная, тучная. Она работала в школе учителем английского языка. Именно тетя научила девочку читать и писать в раннем возрасте, а также заразила интересом к иностранным языкам. Иногда она забирала Леночку к себе на выходные, и тогда у девочки наступал праздник: они вместе завтракали, гуляли, тетя Алла заплетала тугие косички с бантами, угощала мороженым, вечерами читала книжки. А потом они ложились спать в одну кровать, и Лена всю ночь прижималась к тете, боясь, что та исчезнет, а она опять проснется дома. Мама начнет на нее кричать, заставит убираться в свинарнике, прикажет доить корову, дать корма поросятам и козам, насыпать зерна курам, а потом найдет какую-то причину, схватит за волосы и закроет в кладовке.

Алена знала, что ее не любят, только вот почему, не понимала: она ведь слушалась, выполняла всю работу по хозяйству и убирала за вонючими поросятами. А ее сестра Альбина только развлекалась: выходила на прогулку, в магазин или поиграть к подружкам.

Однажды Алена сделала большую глупость.

Мама, как обычно, пришла с работы, оглядела дом, чисто ли прибрала младшая дочь, провела пальцем по полке с книгами и обнаружила пыль. Алена не успела убежать, мать схватила ее за косу и поволокла в кладовку.

– Когда ты, гадина, научишься убирать? Сиди, думай над своим поведением! – шипела она по дороге.

И тут Алена не выдержала. Всегда молчала, а тут не смогла, ведь ей вчера так здорово было с тетей, а сейчас опять терпеть эти унижения?

– Отдайте меня тете Алле! Она меня любит, а вы нет!

В кладовой ее держали сутки, даже не выпустили в школу. Аллу отец с матерью запугали, что больше не позволят подойти к их дочери ни на шаг. С тех пор Алена виделась с тетей в школе на переменах и только после того, как Альбина уходила домой. Тетя гладила ее шелковые волосы и иногда плакала.

Алена так бы никогда и не вырвалась из этого плена, если бы не тетя Алла.

Когда девочка окончила школу, тетя завела ее в свой кабинет и сказала:

– Тебе надо бежать отсюда. Я собрала денег, завтра утром ты уйдешь из дома. Возьми с собой только теплую кофту, паспорт и аттестат. Сядешь в автобус и поедешь в Томск. Там купишь билет на поезд и уедешь в Москву. Садись, напиши сейчас письмо родителям, чтобы они не искали тебя с милицией.

Алена была согласна на побег. Но как оставить свою любимую тетю одну?

– За меня не бойся, что они мне сделают? Я тебя не видела и не слышала. А ночью попрошу одного своего ученика подбросить твое письмо в почтовый ящик. Ты в это время уже будешь в поезде. Я не думаю, что они будут тебя искать. Приедешь, сразу иди в любой институт. Абитуриентам на время поступления дают общежитие. Головка у тебя светлая, поступишь! Не пиши и не звони мне полгода. На Новый год пришли открытку, но без адреса и имени, и я буду знать, что у тебя все хорошо. О глупостях не думай, на мужчин не смотри. Всегда помни, что если ты оплошаешь, то вернешься сюда, и вся твоя жизнь будет у свинарника и курятника. Держись за Москву руками и ногами. Я верю в тебя и очень люблю.

Алена села и написала письмо родителям: «Дорогие мама и папа. Я уехала учиться. Как поступлю – дам вам знать, а пока не ищите меня. Ваша Ленка».

У Алены все получилось. Через три дня она уже была в столице, а на следующий день стала абитуриенткой факультета иностранных языков Педагогического института. С первого раза не поступила и устроилась в кулинарное училище. Ей выделили комнату, и ее жизнь заиграла новыми красками: в общаге было намного веселей, чем дома. Она вместе с другими девушками убирала, готовила еду, стирала одежду, и никто ее не запирал в кладовке и не унижал. От этого общежития у нее остались только самые добрые воспоминания, наполненные дружбой и взаимопомощью. На Новый год она отправила тете открытку, а с обратной стороны написала: «Люблю!»

Но тетя Алла эту открытку не получила: она скончалась в ноябре. Закололо сердце, она провалялась дома с болью все выходные, а в понедельник просто не проснулась. Похоронили ее школьные коллеги на деревенском кладбище тихо, очень скромно. Брат с женой даже не пришли проводить ее в последний путь. О смерти тети Алена узнала только следующим летом, когда поступила в заветный вуз. Она нашла номер телефона своей школы, пошла на переговорный пункт и связалась с директором, который и сообщил печальные новости.

Институт Алена окончила с отличием. Хотела сначала устроиться на постоянную работу по специальности, но ситуация в стране была смутная, филологам и переводчикам платили копейки, прожить на которые было невозможно. Еще в студенческие годы она случайно познакомилась с девушкой, которая зарабатывала лечебным массажем. Та ей рассказала, какие курсы пройти и как искать клиенток. Через полгода после получения диплома Алена смогла снять однушку в Выхино и купила старенький «запорожец», на котором и ездила по клиенткам. Когда в ее жизни появились Сашка и близнецы, именно эта специальность ей и помогла продержаться на плаву.

Жилплощадь ей досталась случайно. Была у нее постоянная клиентка, с которой Алена познакомилась в 1989 году, летом. Алевтина Александровна, в прошлом – работница прокуратуры, женщина была властная, грубая, подлая. Семьи у нее не случилось, но, когда ей было около сорока пяти, она забеременела. Ребенка она оставила, хотя и думала, что не выносит. Но Ларочка родилась абсолютно здоровым ребенком и выросла хоть куда, правда, характер имела вздорный и капризный. Замуж вышла поздно и не слишком удачно, за такого же бездельника. Родила мальчика – Александра. Воспитывать сына не хотела, но с этим хорошо справилась Алевтина Александровна, которая уже вышла на пенсию. Мальчику едва исполнилось семь, когда Лара с мужем попали в аварию и разбились. Сын чудом остался жив, но стал инвалидом. Бабушке, Алевтине Александровне, которой на тот момент было почти восемьдесят, внука не дали. В детском доме Сашка прожил три года. Алевтина Александровна искала достойного опекуна. И нашла. Им и оказалась Алена.

Хитрая бывшая прокурорша обещала Алене прописку в квартире за усыновление мальчика. Она утверждала, что после ее смерти Алене достанутся четырехкомнатные хоромы на Остоженке.

Мальчик к тому времени уже вырастет и уйдет жить в свою квартиру на Пречистенке, в которой жили его родители до гибели и где он был прописан. На самом деле Алевтина не собиралась облагодетельствовать Алену, которую считала рохлей. После усыновления Саши она планировала выставить Алену вон и выписать из квартиры, зная, что девушка не будет ни жаловаться, ни скандалить. Сама же она собиралась прожить еще не менее десяти лет.

В декабре она прописала Алену у себя, и они вместе стали готовить документы на усыновление. Благодаря старым связям она устроила Алену в суд на постоянную работу, чтобы не было проблем с опекой. Алена ходила туда раз в месяц и подписывала ведомость о зарплате, которую никогда не получала.

Первый раз Алена увидела Сашку осенью 1989 года. Он сразу ей понравился: был приветливым и улыбчивым. Он подъехал к ней на коляске и обрадовался, что очень скоро вернется к бабушке на Остоженку.

Но в январе 1990 года, сразу после Рождества, бабку разбил инсульт, и ей стало не до завершения своей интриги, она отошла в мир иной.

У Алены даже и мысли не было оставить мальчика в детдоме. Она продолжила оформление документов, и в марте Сашка уже стал ее приемным сыном, а еще через четыре месяца у нее родились близнецы. Старший сын очень помогал ей с малышами, когда она в соседней комнате принимала клиенток. Сашка стал ее отдушиной: просто обняв его, можно было сразу почувствовать себя счастливой. В нем была особая чуткость по отношению к людям. Ну и близнецы, конечно, украсили ее жизнь. Иметь детей от любимого мужчины – такой подарок судьбы, и она именно так и относилась к этому: с благодарностью и любовью.

Сашкину квартиру на Пречистенке через год отобрали (кто-то из городского начальства облюбовал место под застройку), дом подлежал сносу и расселению. Мальчику выдали подвальное помещение в Малом Власьевском переулке. Но Алена не унывала: она была счастлива, как никогда, рядом с сыновьями.

Любовь все покрывает

Было начало мая. Давид пришел на работу, как обычно. Дима уже сидел за своим столом. Поздоровавшись, Давид поинтересовался:

– Ты в курсе, что сегодня у Алены день рождения?

Дима замотал головой.

– Поздравить ее не хочешь? Подарок, например, преподнести?

Друг тяжело вздохнул:

– Я бы с радостью подарил ей весь мир, кроме себя. Но… – он развел руками, – любой мой презент будет воспринят как намек на чувства, которых я не испытываю, она сразу подумает, что у нее есть шанс, и… я не хочу давать даже мизерную надежду.

– Ужасно, – проронил Давид, – вот я, например, очень хочу купить ей букет. Почему-то мне кажется, что ей никто никогда не дарил цветов.

– И что тут ужасного? Хочешь – сделай.

– Не могу. Ты ей – вообще ничего, а я – первый в ее жизни букет? Как она себя будет чувствовать, подумал? Нет, так нельзя. Это ее очень огорчит. Намного больше, чем если ей никто ничего не подарит, и все просто забудут про ее день рождения…

Давид специально давил на жалость. И все-таки смог растопить сердце друга: вечером Дима поехал в магазин на Тверскую и купил Алене жутко дорогие часики.

Потом заметил цветочный бутик, остановился, долго смотрел и взял шикарный букет из маленьких белых роз.

Когда Алена увидела Диму на пороге с цветами, она ахнула, прижимая ладони к груди. Этого Дима и боялся. Для него это просто букет, просто подарок, а она все это неверно истолкует, поймет совершенно не то, вообразит себе лишнего…

Он протянул ей цветы и красную прямоугольную коробочку с белым бантиком сбоку:

– С днем рождения.

И она на него так посмотрела, что он осознал: он облажался, он дал ей не просто надежду, а дистанция, которую он держал с ней все это время, стремительно сокращается. Она своим взглядом словно прильнула к нему, обвила его своими тонкими ручками… Он решил пресечь ее восхищение, выговорил отчетливо и жестко:

– Ты на меня сейчас посмотрела так, как не должна. Я не верю в любовь. Я не встречал ее и не хочу ее видеть в своей жизни. Я живу так, как хочу, и я счастлив. У тебя нет шансов.

Но она не поверила, казалось, она вообще не услышала, что он ей говорил, потому что с восторгом рассматривала букет и глупо улыбалась.

Дима разозлился:

– Если твоя голова опять забита этой дурью, которую ты называешь любовью, то добро пожаловать ко мне в постель, ты знаешь, где я живу? Я за полчаса выбью из тебя всю твою любовную хрень, как сделал это четыре года назад. – Его уже трясло, и он заорал: – Поняла?!

Алена перестала улыбаться. Только крепко сжала букет и красную коробочку.

– Мне ничего от тебя не надо! – Она не крикнула, сказала это не громко, но резко.

Дима развернулся и ушел к себе, даже не повидав мальчишек.

Разулся, снял пиджак, прошел в кабинет и сел в кресло. Его щеки горели. То ли от стыда, что он опять ее обидел, то ли от ее взгляда. Что-то было в нем такое, что Дима не мог разобрать. Вроде не гордость и не злость, но что-то точно едкое, обжигающее, дерзкое.

Он включил монитор. Алена сидела на стуле. Коробочка и цветы были в ее руках. Она не плакала. Просто смотрела перед собой.

Ей никто никогда не дарил ни подарков, ни цветов. Пока Алена не пошла в школу, она и не знала, что бывают дни рождения.

Когда Альбине было восемь лет, родители подарили старшей дочери мягкую игрушку – коричневого медведя: большого, плюшевого. Сестра недовольно бросила его на пол и, рыдая, закричала:

– Я хотела платье! Я хотела платье!

Алена подошла и потрогала игрушку: было очень приятно гладить такую мягкую, ворсистую ткань. А потом подняла мишку и прижала к груди.

Альбина ударила ее по руке и отобрала подарок.

Немного повзрослев, Алена узнала, что день рождения есть у всех, просто не все его празднуют. И как-то очень быстро смирилась с этим: ну не отмечают и ее день, и что? Она давно привыкла соглашаться со всем, что преподносила ей жизнь.

Как-то в институте одна из подружек спросила, когда она родилась, и Алене понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить день и месяц.

Когда в ее жизни появились дети, она решила, что будет отмечать все их праздники. Но вот свой день? Она ведь и ахнула сейчас не из-за цветов, а потому что вспомнила, что за день сегодня. И смотрела она на Диму не с любовью… хотя нет, конечно, с любовью, но не с той, которую он прочитал в ее глазах. Это было ближе к благодарности, признательности за его внимание.

А теперь этот букет стал напоминать мишку, которого подарили когда-то Альбине, а она подумала, что ей, и подняла с пола. Так и эти цветы. Он принес их не в качестве подарка, а как одолжение: у них общие дети, и он вынужден поддерживать отношения. Но получилось, как с мишкой. Это не ее подарок, это чужая игрушка.

Она резко вскочила, подбежала к окну, распахнула его и с размаху выбросила и букет, и коробку.

Дима ахнул. Он, как зачарованный, смотрел на нее и не верил, что она на такое способна. Ни одна другая знакомая ему женщина не выкинула бы дорогой подарок, даже толком не рассмотрев его. А Алена избавилась от него, даже не взглянув! А как же простое женское любопытство? Неужели неинтересно было узнать, что в коробочке? Неужели бывают такие женщины?

Дима громко рассмеялся. Похоже, впервые она задела его сердце: прошлась по самому краю, поддела ножкой и чуть наступила. Должно было стать больно, но нет, Диме сделалось приятно. Он улыбнулся:

– Дерзкая девочка. Совсем непростая! – и откинулся на стул, продолжая наблюдать.

А дальше было все как обычно: они поужинали, она почитала близнецам сказки, уложила по постелям и сама зашла в свою спальню.

Дима подключил другую камеру, из ее комнаты, но тут тоже не увидел ничего странного: она села за переводы и занималась ими до двух ночи.

На следующий день, когда он зашел в их квартиру, он Алену не увидел. Раньше всегда, когда он приходил, она ждала его в гостиной, кивала и смотрела вслед, когда он направлялся к мальчикам в комнату.

Сегодня же близнецы ждали его на диване, а ее не было.

Так повторилось несколько дней подряд.

Дима решил проследить, чем же Алена занимается и как понимает, что он вот-вот должен прийти.

Он поставил на таймер запись камеры с пяти часов до восьми.

Сначала не было ничего необычного: она пришла с работы, стала готовить ужин.

Затем в дверь позвонили. Это был Валера, шофер Димы, он приносил ей продукты два раза в неделю.

Она взялась разбирать пакеты. Сашка все так же сидел за учебниками.

Она достала молоко, кефир, хлеб, сыр, колбасу, а затем золотистый пакет с халвой.

Сашка подмигнул:

– Соскучилась, наверное.

– Очень!

Но Алена его не открыла, а украдкой, чтобы Сашка не видел, выбросила в мусорное ведро и дальше стала спокойно разбирать продукты.

Дима взорвался:

– Ах ты ж…

Он был взбешен.

– Значит, другие мои продукты ты ешь, да? А халву типа не будешь, потому что она от меня?

Но он ошибся, он понял это, когда они сели ужинать. Алена усадила сыновей за стол, а сама почистила себе морковку. У Валеры в списке продуктов, который Дима лично ему писал, не было моркови…

А вечером он наблюдал, как она вытащила из кармана своей старенькой курточки деньги и понесла к себе в спальню. Там она открыла шкатулку, вытащила стопку долларов, добавила к ним две сотни и пересчитала. Дима насчитал около пяти тысяч.

И сразу набрал Кирилла:

– Почему не докладываешь о новостях?

– Завтра собирался приехать и все рассказать.

– Говори сейчас.

– На почте позавчера отправила перевод на имя матери в село Парбик Томской области. В прошлом месяце тоже посылала. В конце апреля ей пришла телеграмма от родителей, что денег не хватает, нужно чинить крышу в доме, и чтобы она прислала еще. Также позавчера после работы она пошла на Арбат и поменяла там рубли на доллары. Вышло двести баксов.

– Еще куда-то ходила?

– Нет.

Дима положил трубку и задумался: она зарабатывает, горбатясь в подвале, и не спит по ночам. Зачем ей деньги, если у нее и так все есть? Потом вспомнил, что она помогает родителям, и вздохнул.

На следующий день утром, когда Алена ушла отводить детей в садик по пути на работу, он зашел к Сашке.

Мальчик встретил его с улыбкой, но сразу сказал:

– Прости, Дим, гулять без разрешения не пойду. Алена так рыдала в больнице, что сам не знаю, как я это перенес.

Дима понимающе кивнул:

– Я и сам теперь без ее разрешения ничего с тобой делать не буду.

Он сел рядом с Сашкой за стол.

– Хотел у тебя спросить кое-что… – Дима медлил, потом все же решился. – Ты хоть раз видел родителей Алены?

Мальчик замотал головой.

– А они живы? Здоровы?

Сашка задумался:

– Не знаю. Были вроде и живы, и здоровы, когда… – он резко оборвал свою речь. – Прости. Я не хочу предавать ее, а если я начну тебе рассказывать, что знаю, – это будет предательство.

– Не будет. Я хочу разобраться и помочь ей. Вот смотри: она сейчас отсылает им деньги каждый месяц…

Дима заметил, как Сашка удивился.

– Да, Саш. Она работает целыми днями в подвале, ночами сидит за переводами, а потом отсылает треть заработанного родителям. Я просто хочу понять. Если они больные, не ходячие, то ладно. Но если они здоровы, то зачем они тянут из нее деньги?

Мальчик задумался:

– Ну, может, сама так решила. Как долг?

Дима замотал головой:

– Нет. Они присылают ей телеграмму, в которой указывают, какую сумму им надо. В этом месяце, например, деньги просили дважды.

Сашка нахмурился:

– Ты следишь за ней?

Дима с упреком взглянул на него и солгал:

– Нет. Просто вчера на полу нашел телеграмму, видимо, выпала из куртки. Мне просто хочется знать: они вообще в курсе, что у нее есть ты и двое малых детей?

– Про меня не в курсе… знаю только, что они отказались от нее.

Сашка тяжело вздохнул. Он сразу пожалел о том, что сообщил это Диме.

– Давай, рассказывай дальше. Не обижу я твою Алену.

– Перед тем как меня забрать из детдома, она уехала домой. Но очень быстро вернулась. В тот же день как раз все документы были подписаны, и она меня забрала. И рыдала, не останавливаясь, недели две. Я сначала, дурак, подумал, что из-за меня.

Дима закрыл руками лицо и прошептал:

– Саш, это она из-за меня. Когда узнала, что беременна.

– Нет, ты что! Когда она узнала про ребенка, то прыгала до потолка, радовалась, меня обнимала, говорила, что мы сейчас все вместе заживем и будем счастливы. И поехала на родину, чтобы поделиться радостью. А вот когда возвратилась, то рыдала и призналась, что они от нее отказались.

Дима задумался:

– Круто! Видеть ее не хотят, а деньги на крышу требуют?

Мальчик серьезно посмотрел Диме в глаза и произнес:

– Она сказала, что они не любят ее. Как так возможно, чтобы родители не любили своих родных детей?

Дима тяжело вздохнул:

– Возможно. К сожалению, такое случается.

– А почему?

Дима прикрыл глаза, потом поднес ладони ко лбу:

– Я бы очень хотел знать ответ на этот вопрос, но…

Он заметил, как расстроился мальчик, поэтому просто похлопал его по плечу и с тяжестью на сердце поплелся к себе.

Ближе к вечеру Дима позвонил Кириллу:

– Узнай мне про ее родителей и сестру полную информацию: сколько лет, где работают, бедно ли живут и как: я имею в виду, со скандалами или мирно. И еще… ремонтируют ли они крышу.

– Хорошо, Дмитрий Аристархович. На сегодня новость такая: закончила массаж чуть раньше и пошла пешком до Тверской в «Макдоналдс». Долго стояла у витрины, перебирала мелочь в кармане, но ничего не взяла.

– Понял. На связи! – сказал Дима, а сам с хитрецой усмехнулся:

– Ну что, Елена Прекрасная, проверим тебя на выносливость?

Он набрал водителя и приказал ему купить в «Макдоналдсе» «всего понемногу на четыре человека». Сам же отправился домой, включил камеру и, потирая руки, стал ждать спектакля.

Но удовольствие от него не получил: Алена очень обрадовалась пакетам, развернула бургеры, подала детям, с радостью наблюдала, как они ели, а сама даже не притронулась. На ужин сварила себе пшенку, которая тоже отсутствовала в его списке продуктов.

Теперь у Димы появилась новая игрушка – наблюдать за Аленой.

Сейчас все утро в офисе он проводил за монитором, просматривая записи.

Иногда Давид видел, как друг улыбается. Гораздо чаще наблюдал, как на скулах Димы выступают желваки, а кулаки сжимаются.

У Алены с детьми был замечательный ритуал, который они называли «обнимашки». Когда все четверо находились в гостиной, кто-то из них громко произносил:

– Обнимашки!

И все бежали к тому, кто крикнул это слово, и прижимались к нему.

Выглядело это так мило, что пробирало Диму до самых костей и раздирало его душу. Он мечтал когда-то так же встать посреди гостиной и крикнуть. И чтобы все четверо подбежали.

Мысленно он говорил себе, что Алена не должна быть в их числе, но когда опять представлял себе, что произносит это слово, расставляет руки и ждет, то она оказывалась первой, кто добегал и крепко стискивал его.