Текст книги "Цветок Фантоса. Романс для княгини"

Часть I. Лепестки

106. Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим.

Козьма Прутков

Лепесток 1

Ах, как неистово звенели бубны в тонких пальцах танцовщиц! Как вторили им монисты на смуглых шеях, в змеящихся по плечам чёрных косах! Как взлетали, взвихривались подолы цветастых юбок, приоткрывая на мгновение стройные ножки плясуний!

Но Павел Алексеевич, сидевший за столиком у самой сцены, лучшим столиком, за который господам офицерам случалось и на дуэли драться, Павел Алексеевич был совершенно равнодушен и к ножкам, и к песням о жгучей страсти. На его полном аристократическом лице застыло выражение пресыщенной скуки. Но надо сказать, что Павел Алексеевич был не настолько спокоен, как хотел показать. Предмет его беспокойства и заботы сидел рядом, за тем же столиком, и с интересом наблюдал за происходящим на сцене. Однако интерес этот был не таким, какого можно было бы ожидать от молодого человека, едва расставшегося с порой ранней юности. Черты юношеского лица были столь тонки и нежны, что его можно было бы принять за переодетую девушку. На молодом человеке был простой сюртук, и Павел Алексеевич заметил, как перешёптывались молодые франты за соседним столиком, глядя на его гостя. Павел Алексеевич усмехнулся, подумав, что мало кто во всём Версаново, кроме него самого, может по-настоящему оценить тонкое сукно и изящный покрой. Синее сукно выгодно оттеняло золото длинных волос юноши, скреплённых на затылке сапфировой заколкой. Довольно было одного взгляда, чтобы понять, что этот шедевр ювелирного искусства должен стоить целое состояние. А если учесть, что он был не просто украшением, а сильнейшим генератором иллюзий, то цены этой заколке просто не было. Тут Павел Алексеевич усмехнулся мысленно, радуясь своему умению видеть лицо, скрываемое генератором. Странно было, что княгиня Улитина, слава о которой, докатилась до самых отдалённых уголков Империи, прислала в Версаново в качестве своего доверенного лица вихрастого веснушчатого мальчишку, ещё немного нескладного и неуклюжего, мало походившего на элегантного красавца, чью иллюзию он нацепил.

Павел Алексеевич поднял руку, подзывая полового[1]1
  Половой – трактирный слуга.


[Закрыть]. Тот подбежал, изогнувшись в поклоне:

– Что будет угодно, Павел Алексеевич? Красного раденского?

– Нет, голубчик. Раденское в другой раз, – сказал Павел Алексеевич, бросив короткий взгляд на свою едва пригубленную рюмку. – Принеси-ка ты лучше нам синего версановского. Ручаюсь, Виталион, такого вы ещё не пробовали, – добавил он, обращаясь к соседу по столику.

– Синего? – во взгляде юноши мелькнуло любопытство.

– Да, дорогой мой. Не слышали?

– Нет. – Виталион развернулся к Павлу Алексеевичу, не обращая внимания на страстные взоры, которые со сцены бросали на него красавицы.

– В здешних лесах растёт лазурика, ягода ароматная, чуть горьковатая. Много её не съешь, зато вино из неё получается удивительное. Сейчас попробуете, – и Павел Алексеевич улыбнулся той чуть покровительственной улыбкой, какой умудрённая опытом зрелость смотрит на едва оперившуюся юность.

– Непременно попробую, – безмятежно улыбнулся Виталион, но Павел Алексеевич разглядел за улыбающейся иллюзией нахмурившиеся брови. Ссориться с мальчишкой в планы Павла Алексеевича совсем не входило. Наоборот, следовало заручиться его доверием и дружеским расположением. Но прежде, чем Павел Алексеевич сумел загладить свою неловкость, зазвучали аплодисменты, которыми восторженные поклонники благодарили прелестниц. Виталион мельком взглянул на сцену, взглянул на чернобородого Радха, вышедшего на смену танцовщицам, и застыл, не сводя с него глаз.

 
– Перебор гитарных струн[2]2
  Здесь и далее стихи автора.


[Закрыть],
Голоса былого.
Снова я душою юн,
Песней очарован…
 

Павел Алексеевич с удивлением заметил, что пальцы Виталиона – и тонкие ухоженные пальцы иллюзии, и мальчишеские с обкусанными ногтями – повторяют движения пальцев томалэ, а губы беззвучно повторяют слова.

 
– Где ж гнедой, что мчал меня,
Обгоняя ветер?
Я б его не променял
Ни на что на свете.
 

Любовь томалэ к коням давно вошла в поговорку, и в том, что Радху приходилось мчаться, обгоняя ветер, Павел Алексеевич не сомневался. Другое дело Виталион. Будь юнец хорошим всадником, разве отказал бы себе в удовольствии въехать в город верхом, гарцуя на горячем скакуне? Но он приехал в закрытой карете, и, глядя в окно на подъехавший экипаж с посланцем княгини, Павел Алексеевич, ожидавший увидеть дородного чиновника в летах, был приятно поражён видом выпрыгнувшего из кареты юноши.

 
– Где же та, чей нежный взгляд
Мне сулил блаженство?
Позабыть я был бы рад
О коварстве женском.
 

Официант принёс бутылку с нежно-голубым напитком и застыл у столика, не смея отвлекать заслушавшихся гостей. Павел Алексеевич едва заметно шевельнул пальцем, указывая на бокал соседа. Вино из лазурики было коварным, как та, о которой пел томалэ. Чуть терпкое, ароматное, пилось оно легко, развязывая языки и заплетая ноги. Именно то, что требовалось, чтобы разговорить мальчишку, пытавшегося, очевидно, многозначительным молчанием скрыть свою неопытность.

 
– Но, увы, гнедой мой стар,
Да и я не молод.
И в груди былой пожар
Заменил мне холод.
 

Павел Алексеевич снова усмехнулся. Если у тридцатилетнего томалэ, перед чьим обаянием и напором не могли устоять ни простые горожанки, ни, если верить слухам, девицы из благородных семей, в груди поселился холод, страшно даже представить себе, что творилось, когда в ней пылал пожар. А уж на возраст… Ещё недавно Павел Алексеевич охотно предложил бы молодцу обменять своё «не стар» на его «не молод», но теперь всё изменилось. Если поручение будет выполнено удачно, и Виталион подпишет от имени княгини предложенный текст договора, то завидовать молодым больше не придётся.

 
– Но, когда поёт струна,
Вместе с ней тоскую.
Не могу не вспоминать
Юность гулевую.
 

Песня закончилась, и на сцену снова выбежали гибкие смуглянки.

– Ну-с, Виталион, извольте попробовать синенького, – предложил Павел Алексеевич.

– Отчего же не попробовать, – кивнул Виталион. Он сделал небольшой глоток с видом знатока и прикрыл глаза, смакуя. Павел Алексеевич позволил себе улыбнуться, пока мальчишка не видит. Что ж, для княгини поместьем больше, поместьем меньше, разница не большая, если прислала этого молокососа. Тем лучше, тем проще будет выполнить поручение.

Молокосос открыл глаза, сделал ещё глоток, и, задумчиво поворачивая в руке бокал, любуясь насыщенной голубизной вина, произнёс:

– Неплохое вино. Отчего же о нём не слышали в столице?

– Слышать-то, может, и слышали, – ответил Павел Алексеевич, – а пробовать навряд ли приходилось. Секрет лазуритовки знают только томалэ. Их девушки собирают ягоды, а мужчины делают вино. Делают для себя, и только здесь, в ресторане «У томалэ» можно угоститься этим удивительным напитком.

– Удивительный напиток, – согласился Виталион. – Мечта инуктора, – добавил он, сделав ещё глоток. – А что же вы его не пьёте, Павел Алексеевич? – спросил он после третьего глотка, заметив, бокал, наполненный до краёв красным вином.

– Это для вас, Виталион, синенькое в новинку, – ответил тот, мысленно досадуя на свою оплошность. – А мне, старику, больше рдеющее рденское по душе. Вот где терпкость, да букет, да крепость.

– Какой же вы старик, – улыбнулся юноша. – Вон господин Великий Инуктор куда старше будет, а за ним молодые с трудом поспевают. От упоминания Великого Инуктора по спине у Павла Алексеевича побежали мурашки, но ещё больше пугал тон, тон человека, который говорит о ком-то хорошо знакомом.

– А вы, Виталион, знакомы с Великим Инуктором? – спросил он, стараясь дрожью в голосе не выдать своего испуга. Блюстителей магического порядка побаивались все, но привлекать их внимание Павлу Алексеевичу не хотелось. А ведь достаточно пары неосторожных слов Виталиона…

– Издалека видел. Он иногда бывает у княгини, – ответил молодой человек после некоторой заминки.

– А я уж подумал, – сказал Павел Алексеевич, – что вы, Виталион, с ним близко знакомы.

Иллюзорный юноша усмехнулся, а мальчишка под иллюзией покраснел до ушей.

– Вы меня переоцениваете, Павел Алексеевич, – ответил он, – хотя иногда лучше переоценить человека, чем недооценить.

Павел Алексеевич вымученно улыбнулся, чувствуя, что беседа свернула в опасное русло. Но, прежде чем он успел сменить тему, Виталион, ещё раз пригубив лазуритовку, поднялся.

– Прошу прощения, Павел Алексеевич, но я должен вас покинуть. Мне пора домой.

– Помилуйте, Виталион, – возопил тот, поскольку на этот вечер был запланирован ещё и визит к очаровательной мадам Каро, – время ещё совершенно детское.

– Дети не могут оценивать последствия своих поступков, – глубокомысленно ответил Виталион. – Потому им нужны наставники и опекуны, – на последнем слове он сделал ударение, словно напоминая Павлу Алексеевичу о его собственных опекунских обязанностях. – Взрослые же люди в состоянии сами сопоставлять свои действия и их последствия, и я, как человек взрослый, полагаю, что сейчас мне самое время ехать домой. Честь имею.

Он поклонился, и уверенной походкой направился к выходу.

– Всего доброго, Виталион, – крикнул ему вслед Павел Алексеевич, и под нос себе добавил, – взрослый ты наш.

Тирада Виталиона его и в самом деле позабавила, поскольку вся история человечества являет собой нескончаемую череду примеров того, что взрослые люди либо плохо представляют последствия своих действий, либо игнорируют их. Но философствовать было некогда, и он махнул рукой Розе, глазами указав на Виталиона. Сам Павел Алексеевич, оставаясь равнодушным к чарам красавицы, не раз с восхищением наблюдал, как она манипулирует и юнцами, и вошедшими в возраст мужами, не раз пользовался её умением. Вот и сейчас он, пряча в седеющих усах усмешку, предвкушал, как поздравит Виталиона с возвращением.

Тем временем девушка спустилась со сцены и через весь зал направилась за молодым человеком. Она почти уже догнала его, но из-за последнего столика, одного из тех, где сиживали господа офицеры в дни перед выдачей жалования, когда состояние финансов не позволяло им располагаться ближе к сцене, поднялся молодой человек. В полутьме зрительного зала Павел Алексеевич не мог разглядеть его лица, но готов был поспорить, что это корнет Слепнёв. Афиноген Слепнёв, которому от родителей не досталось ничего, кроме звучного имени, был одним из завсегдатаев «У томалэ» и одним из самых преданных поклонников Розы. Он не упускал случая обратить на себя внимание красавицы, но, поскольку карманы корнета вечно были пусты, привлечь её подарками не получалось и приходилось прибегать к другим способам. Вот и сейчас он загородил собой проход, видимо, требуя поцелуй в качестве выкупа. Такие шутки здесь были нередки, но Павел Алексеевич нахмурился. Не хватало ещё, чтобы из-за притязаний Афиногена Виталион ускользнул от юной томалэ. Но ещё сильней он нахмурился, увидев, что его гость вернулся, чтобы помочь красавице. Со стороны противостояние смотрелось забавно: протеже княгини рядом с рослым офицером выглядел, словно карликовый пудель рядом с овчаркой. Но прежде, чем Павел Алексеевич успел подняться из-за стола, чтобы вмешаться, стычка закончилась. Виталион снова двинулся к выходу, Роза пошла за ним, а корнета усадили на место соседи по столику.

У самых дверей Виталион с Розой остановились. Судя по всему, девушка уговаривала молодого человека остаться и даже взяла за руку, предлагая погадать. Гадания Розы никогда не сбывались, но какое это имело значение, если они давали возможность почувствовать на ладони нежные прикосновения тоненьких пальчиков. На этот раз уловка, должно быть, не сработала, потому что молодой человек сам перехватил руку девушки и принялся рассматривать запястье, что-то говоря при этом. Радх, входя в зал, буквально налетел на стоящую пару и остановился, заговорив с Виталионом весьма решительно.

Павел Алексеевич вышел из-за стола и двинулся выручать гостя. Тот был человеком новым и вполне мог попасть в неприятную историю, а виноватым оказался бы Павел Алексеевич, пригласивший его сюда. С другой стороны, было бы полезным заручиться благодарностью протеже княгини.

Однако прежде чем Павел Алексеевич успел пересечь зал, положение разрешилось: юноша снял с руки перстень и передал его томалэ, после чего покинул зал. Следом за и ним Радх увел Розу, оставив гостей обсуждать странную сцену.

Павел Алексеевич подумал, что сегодня же вечером по городу разнесутся слухи один невероятней другого. С одной стороны, это хорошо, потому что ими можно будет воспользоваться, чтобы надавить на посланца княгини. Но с другой стороны, было в этом что-то подозрительное. Ох, не прост этот мальчишка, ох, не прост.

Лепесток 2

Прошла уже без малого сотня лет с тех пор, как указом императора томалэ «прикрепили» к земле. Томалэ осели и зажили безбедно, сменив конокрадство на коневодство, но не остепенились. Их пёстрые, похожие на кибитки, домики, беспорядочно толпились на окраине Версаново, дразня чопорных версановцев яркими красками и звонкими голосами обитателей. В свою очередь томалэ не жаловали соседей, деля чужаков на две категории: «барашков» – тех, с кого можно и нужно «стричь шерсть», и «волков» – тех, кого следует опасаться.

Заметив богато одетого юношу, почти мальчика, сидевшего за столиком у самой сцены, Радх отнёс его к «барашкам». В Версаново редко появлялись новые лица, ещё реже появлялись они «У томалэ». И не надо было быть прорицателем, чтобы понять, что этот изящный незнакомец – тот самый представитель княгини Улитиной, приезда которого с любопытством ждал весь город. Но в том, что Радх спел только одну песню вместо обычных двух-трёх, виноват был вовсе не короткий обжигающий взгляд карих глаз незнакомца, а шестилетний Гир, пробиравшийся к сцене. Закончив петь, Радх перехватил мальчишку.

– Гир, что ты здесь делаешь? – строго спросил он.

– Меня послала бабушка Фатха, – гордо ответил мальчуган. – Она велела узнать у Розы, где Яшка.

– Яшка?

– Да, она ушла утром с Розой за лазурикой и до сих пор не вернулась. Радх нахмурился. Он видел Розу в городе ещё днём.

– Скажи тётушке, что я сам поговорю с Розой, – сказал Радх, выведя босоногого гонца из зала. – Если девочка не вернётся в ближайшее время, мы все пойдём искать её.

Он отпустил Гира и вернулся в зал, чтобы найти Розу, и тут же наткнулся на неё. Девушка стояла у самого входа с тем самым столичным молодым человеком, которого он видел с Игнатьиным. Господин этот крепко держал девушку за запястье. Она бросила на Радха умоляющий взгляд.

– Послушайте, господин хороший, – вкрадчиво сказал томалэ. – У нас не принято так обращаться с девушками.

Юноша посмотрел на него, и Радх поразился холоду, сквозившему во взгляде. У него были голубые глаза! Почему же тогда со сцены он видел карие? Но вопрос о цвете глаз отошёл в сторону, когда незнакомец, не отпуская Розино запястье, произнёс:

– А магией крови баловаться у вас принято?

– Какой такой магией, мой яхонтовый? – проворковала Роза, но от Радха не укрылся злой взгляд, брошенный ею на незнакомца.

Не слушая её, Радх смотрел только на юношу. Нет, это был совсем не «барашек», а «волк», матёрый «волк» в овечьей шкуре.

– Это слишком серьёзное обвинение, господин хороший, – сказал томалэ после короткой паузы.

– Думаю, – сказал незнакомец, – нам стоит поговорить об этом в другом месте. Здесь слишком много глаз и ушей.

Радх кивнул.

Юноша отпустил Розу и, сняв с пальца золотой перстень с молочно-белым опалом, протянул его Радху.

– Если я ошибся, – сказал он, – перстень останется у вас в качестве компенсации. А если нет… Если нет, он ещё пригодится.

С этими словами приезжий повернулся и вышел.

Томалэ покрутил в руках перстень, раздумывая, что с ним делать. Сперва хотел надеть, но перстень оказался ему мал. Тонкие же пальцы у этого чужака!

– Радх, я ни в чём не виновата, – прошептала Роза, не отрывая глаз от опала.

– Тогда кольцо достанется тебе, – ответил Радх, сунув его в карман.

– Но мне сегодня ещё надо выступать!

– На сегодня ты отвыступалась, – мрачно произнёс Радх. – Или ты хочешь продолжить разговор в кабинете инуктора? Как ты думаешь, кому инуктор поверит – столичной шишке или танцовщице?

Больше он ничего не сказал и, немного выждав, вывел упирающуюся девушку из зала.

Незнакомец ждал их в вестибюле.

– Где мы можем поговорить?

Поколебавшись, Радх решил, что лучшего места для разговора, чем у тетушки Фатхи не найти. Только тётушка могла разобраться в том, что происходит, и защитить девушку от страшного обвинения.

Когда они вошли, Фатха подняла голову от лежавших перед ней карт. Взгляд её скользнул по Радху, задержался на мгновение на Розе, и, споткнувшись на незнакомце, снова метнулся к Радху.

– Зачем ты привёл чужака? – спросила она по-томальски, на миг опустив глаза к раскладу, черневшему пиково-трефовыми вестниками беды. – Не до чужих мне нынче.

– Он сказал, – так же по-томальски ответил Радх, – что Роза грешила магией крови.

Фатха протянула дрожащую руку к суковатой палке, прислонённой к скамье, и встала, выпрямившись, насколько ей позволяла больная спина. Тяжело опираясь на палку, прошла несколько шагов, отделявших ее от незваного гостя, и остановилась, глядя ему прямо в глаза. Томалэ, которым случалось встретиться взглядами с тётушкой, торопились отвести глаза, но юноша смотрел спокойно и твердо.

– С недобрыми вестями пришёл ты, изумрудный мой, – пробормотала, наконец, старуха по-русски.

– Посмотри, знающая, и скажи, что я ошибся, – ответил юноша, разворачивая руку девушки и показывая следы порезов. В их кажущейся хаотичности просматривался порядок.

– Я всего лишь старая томалэ, бриллиантовый, – ответила Фатха, – а не знающая.

Старуха повернулась к Розе.

– Покажи-ка, что там, красавица, – приказала Фатха, и та неохотно протянула руку.

– Ай-яй-яй, какие нехорошие царапины, – пробормотала старуха. – Скажи-ка, милая, – с кажущейся ласковостью спросила она, – где это ты так оцарапалась?

– В лесу, – равнодушно ответила девушка, – ветками.

– Первое – правда, – согласилась Фатха. – А вот второе – уже нет.

– Нет, правда, тётушка, правда, – Роза повернулась к Радху и, уткнувшись ему в грудь, разразилась громкими рыданиями.

Радх, не выносивший женских слёз, застыл, не зная, что предпринять, но старуха лишь презрительно фыркнула.

– Даже плакать как следует не умеешь, – сказала Фатха с усмешкой. – Не пытайся меня обдурить.

И, разом растеряв показную ласковость, стукнула палкой по полу, приказав на томальском:

– Говори.

– Мне нечего рассказывать, – дерзко ответила танцовщица по-русски.

– Печально, милая моя, печально, – вздохнул чужак. – Я столько слышал о магии крови, а видеть не видел. Я надеялся узнать о том, как это делается, из первых уст. Скажи, что это было? Ты участвовала в вызове из-за грани?

– Придётся тебе, яхонтовый, поискать другого рассказчика, – усмехнулась Роза. – Меня вызывали на бис, и не единожды. Но я никого не вызывала.

– Врёшь, моя милая. Первое – правда, второе – ложь, – повторила, стукнув палкой по полу Фатха. И добавила: – Ты ведь знаешь, что я чую ложь.

Радх кивнул, подтверждая то, о чём знали все томалэ от мала до велика.

– Прекрасно, – воскликнул чужак и, нисколько не смущаясь тем, что Роза горячо отрицала всё, продолжил задавать вопросы. Он расспрашивал о подробностях, и ему помогал стук старухиной палки, каждый раз изобличавшей ложь.

Радх смотрел на девушку и не чувствовал ничего, кроме отвращения. Как могла она в здравом уме согласиться на такое?

Похоже, эта мысль волновала не только его.

– Что же тебе пообещали за участие? – спросил чужак.

Роза молчала.

– Деньги? Цацки? – перечислял юноша, но ответом ему было лишь презрительное молчание.

– Вечная молодость? Неувядающая красоту? – спросил он, и тут девушка вздрогнула.

– М-да, можно было сразу догадаться, – задумчиво произнёс гость, – что ты купишься на эту приманку.

– А что худого, если я до смерти останусь красивой? – с вызовом спросила танцовщица, поняв, что дальнейшее запирательство бессмысленно.

– А ты знаешь, когда умрёшь? – усмехнулся юноша, – А то обидно, знаешь ли, приложить столько усилий ради того, чтобы умереть молодой.

– Нет, – крикнула Роза, побледнев, – нет!

– Да, – вздохнула Фатха. – Да.

– Нееет, – и девушка завыла, вцепившись себе руками в волосы. Лицо её исказила гримаса, и Радх понял, что на этот раз её отчаянье искренне.

А юноша продолжал, как ни в чём не бывало:

– Весьма разумная предосторожность. Я бы тоже поторопился избавиться от свидетеля. И когда же с тобой собирались рассчитаться?

Девушка вздрогнула, как от удара, и дрожащими губами прошептала:

– После Яшки.

Два коротких слова, не сказавших чужаку ровным счётом ничего, превратили Фатху в разъярённую ведьму, да и Радх с трудом удержался от порыва придушить Розу. Пусть Потеряшка и не была его кровной сестрой, любил он её не меньше, а даже больше, чем родных сестёр. Скрюченные пальцы старухи вцепились в волосы, заставляя девушку поднять голову.

– Что ты сделала с моей девочкой, мерзавка?!

Отчаянье в глазах танцовщицы сменилось безумным блеском:

– Спит твоя Яшка на камне вызова. И никто уже ей не поможет, потому что наступает час Волка. И Дикий Охотник вот-вот придёт за ней! Старуха покачнулась, и упала бы, если б Радх не подхватил её. Роза, воспользовавшись этим, бросилась к окну, но юноша стремительным движением перехватил танцовщицу.

– Торопишься за расчётом? – спросил он насмешливо.

Девушка съёжилась, а чужак негромко сказал:

– На твоём месте я не спешил бы.

Потом он небрежно коснулся пальцами шеи девушки, и та без единого звука осела, опустилась на лавку. В следующее мгновение Роза спала, и сон её нельзя было назвать безмятежным.

– До утра хлопот с ней не будет, – сказал юноша, оборачиваясь к хозяйке, которую Радх бережно усадил на другую лавку. – А мы поедем за девочкой.

Радх не поверил своим ушам. Мы? «Волк», собирающийся рисковать жизнью ради томальской девчонки? Не выставляющий никаких условий, не просящий ни о чём? Но какую бы цену не назвал чужак, Радх был готов заплатить её, не торгуясь.

– Она сказала правду, – прошептала Фатха, бездумно глядя перед собой.

– Час Охоты уже близко.

– Мы успеем, – ответил чужак уверенно. – Дай мне только какую-нибудь её вещь.

– Возьми, – сказала Фатха, указывая на узкий кожаный браслет, лежавший на столике среди карт. – Он порвался сегодня утром. Юноша взял браслет, покрутил его в руках.

– Подойдёт, – сказал он. И добавил, неожиданно тепло улыбнувшись старухе:

– Не печалься, мудрая. Яшка вернётся к тебе до рассвета.

– Идём, – приказал гость Радху, и томалэ повиновался незнакомцу, всё ещё не веря в реальность происходящего. Чужаки, помогающие томалэ, встречались не чаще, чем сказочные лунные кобылицы. И всё же… Выходя, Радх слышал, как старуха забормотала по-томальски, призывая Хозяина дорог помочь путникам в ночи.

– Ты можешь звать меня Тали, – сказал юноша дружеским тоном, едва за ними закрылась дверь домика Фатхи. Он снова поразил Радха. О чести звать домашним именем столичного гостя никто из версановской «золотой молодёжи» и мечтать не мог. А тут… Эта милость могла оказаться не менее опасной, чем ночная прогулка.

Но Тали не позволил Радху углубиться в размышления.

– Где твой конь? – спросил он у томалэ.

– На выпасе, – ответил Радх. Он по праву гордился Ветром, который мог поспорить статью и резвостью даже с фрежскими скакунами. – Здесь неподалёку.

– Тогда идём, – приказал Тали.

Радх хотел спросить у спутника, где же его собственный конь, но было в этом юноше нечто, не располагающее к лишним вопросам.

По дороге Тали спросил:

– Радх, перстень, что я дал, у тебя?

– Да, – подтвердил томалэ, за всеми перипетиями забывший о залоге. Он потянулся к карману, но Тали остановил его.

– Наденешь девочке, когда заберёшь её, – объяснил он. – Охотник потеряет ваш след, по крайней мере, до утра.

– А потом?

– Потом… Потом я позабочусь о ней, если вернусь, – пообещал Тали. От того, каким беспечным тоном это было сказано, Радх не сразу сообразил, что означает это «если».

– А если нет? – спросил он.

– Если нет, тогда найдёшь Анну, мою сестру, и скажешь, что позаботиться о девочке – мой приказ. Пусть, кстати, позаботится и о Розе.

Несколько минут они шли молча.

– Да, вот ещё что, – прервал молчание Тали. – Как только заберёшь Яшку, уезжай, не оглядываясь. Иначе потеряешь сердце.

Радх мысленно усмехнулся, не приняв угрозу всерьёз. Но отвечать не стал, тем более, что они вышли, наконец, на луг.

– Хайее! – крикнул он.

– Хайее, дядя Радх, – донёсся из темноты мальчишеский басок.

– Отпусти Ветра, Линх, – велел Радх, узнав по голосу одного из своих племянников.

– Сейчас!

Огромный чёрный жеребец радостным ржанием приветствовал хозяина.

– Хорош, – отметил Тали, глядя как Радх потчует любимца кусочком сахара.

– А ты? – спросил Радх, уже прикидывая, как Ветер понесёт двух всадников.

– Подожди, – усмехнулся юноша. – Только распрощаемся с пастушком. И верно, едва мальчишеская фигурка растаяла в ночи, как Тали свистнул. Свистнул негромко, как-то даже несерьёзно. Но в ответ раздалось такое же негромкое ржание, и к ним подбежала взявшаяся непонятно откуда невзрачная серая кобылка. Радх мог поклясться, что в томальском табуне таких лошадей быть не может.

– Луночка моя, – в голосе Тали прозвучала такая нежность, какой томалэ никак не ожидал услышать от столичного красавца. А ещё он никак не ожидал, что Ветер запляшет, затанцует перед кобылкой, словно перед лучшей из кобыл своего табуна. Юноша тем временем провёл рукой по серой, почти седой гриве своей лошадки, по её серой морде, и Радх невольно залюбовался его тонкими изящными пальцами.

Но за этим изяществом не было ни слабости, ни хрупкости. Одним неуловимым движением Тали взлетел в седло, приказав Радху:

– Догоняй.

И догнать оказалось непросто.