Текст книги "Дилетант"

– У нас с сексом все в порядке. Регулярно и напряженно. Я думаю, я все никак не залетаю, потому что… Ну, ты знаешь, чем я занималась четыре года.

– Да, наверное. Зря ты, Таня, конечно, этим занималась.

– Знаешь, Олеська, надо тебе было все-таки за Диму выходить. Игорь тебя старше на четырнадцать лет. Почти другое поколение. А Дима – всего на два года. Он бы и на высокие посты не замахивался, и тебе бы устроил круглосуточный сексодром.

Дима Павлов был влюблен в Олесю еще со школы. Но четыре года назад, ввязавшись в соревнование с Игорем Шведовым, он все же проиграл спринтерскую гонку, и сердце Олеси досталось противнику. Потому что при прочих равных условиях – симпатичной внешности, остроумии, разнообразных талантах, отличных математических способностях – Дима Павлов был двадцатилетним свежим дембелем, без кола и двора и средств к существованию, а Игорь Шведов – крутым бизнесменом.

– Про Диму мне и не говори, – отрезала Олеся.

– Потому что ты к нему все же неравнодушна.

– Неравнодушна только потому, что он феноменально предан мне, а это всегда льстит женщине. А так у меня прекрасный муж и очаровательный ребенок. О каком Диме мечтать?

– Тоже верно, – кивнула Таня, но все-таки вспомнила темные глаза Димы и задумалась. Когда-то и она мечтала об этом красавчике из десятого «Б» класса. А он всегда любил Олесю.

– О, приехали! – объявила Олеся, подхватывая ребенка, подскакивая к окну и выглядывая вниз. Под окнами дома остановилась новая белая «Волга» ее отца, мэра Шлимовска Валерия Александровича Суворина. Следом мягко подкатил скромный «опель» Игоря.

Мужчины вышли из машин и обменялись рукопожатиями. Потом одновременно посмотрели вверх. Олеся радостно помахала им Валеркиной ручкой, малыш поцеловался с оконным стеклом, оставив на нем мокрую кляксу.

Никитишна, шведовская домработница, повар, нянька, расстаралась. Она была совершенно без ума от импозантного Валерия Александровича, его рокочущего баса и вольных манер, и с самого утра самозабвенно копошилась на кухне, гремя томагавками и прочими орудиями убийства. Она даже доверила неприспособленной к труду Олесе покормить морковным пюре младенца, в результате чего добавила себе работы на будущее (безрукая мамаша спустила часть оранжевой морковки на диван и светло-фиолетовый ковер).

В центре стола высилась цветочная композиция из белых и желтых роз. Малыш сидел на руках у деда и сосредоточенно цеплял пухлыми ручками все, что не успевали убрать, – сервизную тарелку, блестящий нож, салфетку.

– Здравствуй, Татьяна! – поприветствовал глава Шлимовска Таню. Она смущенно улыбнулась. С Игорем Шведовым она давно была на «ты», но мэра больше видела по телевизору, чем дома у подруги. – Как дела, как жизнь?

– Папа, как хорошо, что ты смог приехать на обед, – сказала Олеся.

– Все нормально, – ответила Таня.

– И молодец! Начнем, ребята? – предложил Суворин. В свои шестьдесят он был не совсем седым, очень энергичным, очень веселым. В городе его называли Господином Ого-го. – Никитишна, давай с нами, молодежью.

Никитишна сбросила на стол супницу, как ядерную бомбу, и замахала руками:

– Ой, да куда ж я!

– Давай с нами садись, я сказал!

– А подавать кто будет?

– Вон девчонки помогут.

Никитишна, подхохатывая от приятного смущения, все же легко, несмотря на солидный вес, упорхнула на кухню.

– Папа, давай я унесу Валерку на балкон. Ему спать пора.

– Сиди, я сам, – подскочил Игорь, опережая Олесю. – Иди сюда, толстяк! – сказал он, принимая теплого, полусонного детеныша из рук тестя.

Через пару минут Игорь вернулся:

– Уже дрыхнет. Мы как, по одной выпьем?

– По одной можно, – согласился мэр. – И не по одной тоже можно. Но не более. У меня еще работы до часу ночи, не меньше.

– Папа, ты так надрываешься! – укоризненно сказала Олеся. – А я вашу гадкую водку пить не хочу. Мы с Таней будем вино.

– Таня, за кого будешь голосовать, за меня или за Игоря? – спросил Суворин.

Татьяна замерла с полным ртом бульона, не зная, куда деваться самой и куда девать суп.

– За вас, Валерий Александрович, – наконец-то с трудом пробулькала она.

– Предательница, – улыбнулся Игорь.

– Я тоже за папу, – сказала Олеся. – Он прекрасно делает свое муниципальное дело, а ты, мой ангел, свое строительное.

– И ты предательница, – кивнул Шведов жене. – Я-то надеялся, что хотя бы младые избирательницы будут на моей стороне.

– А почему не на моей? – искренне удивился Суворин. – Я что, рожей не вышел? Я мужик ого-го!

Все засмеялись.

Через сорок минут с деликатесами Никитишны было покончено.

– Ну, накормила, мать, ну, мастерица! – говорил Суворин, приятельски хлопая кастрюльную труженицу по спине. Никитишна нежно наливалась краской, словно юная барышня. – Сейчас бы завалиться на диванчик! Помечтать. Посопеть в две дырки. Правда, девчата? Но надо, надо, надо трудиться. Мужик должен все время трудиться. Зарабатывать себе уважение и почет. – Мэр, натренированный выступать перед большой аудиторией, не мог удержаться от привычного назидательного тона и в кругу семьи. – Я, Олеся, почему не задумываясь отдал тебя за Игоря? Потому что я знаю, этот парень – трудяга. С ним ты не пропадешь. А ты, милая, полежи, отдохни. У тебя какие-то пятна над глазами.

– Папа, это же тени! – объяснила Олеся.

– Я и говорю, тени. Надо побольше отдыхать. Ты еще не восстановилась после родов, зайка. Никитишна! Чтобы Леся с ребенком не надрывалась!

Никитишна, которая была в три раза старше Олеси и пахала раз в двадцать больше, озабоченно закивала.

Олеся и внук, названный в его честь, являлись для Суворина бесценным сокровищем, единственным, что у него было на земле, кроме любимой работы и нескольких друзей.

Напоследок он прошел на балкон – угловой, квадратный, с бордюром из зелени и цветов по периметру – и посмотрел на спящего ребенка.

После обеда Таня снова сделала попытку исчезнуть, но Олеся ее остановила:

– Ты что, не хочешь посмотреть на Нику Сереброву? Она сейчас приедет!

– Ника Сереброва? К вам? – удивилась Татьяна.

– К нам! Передачу снимать про Игоря. Со всеми кандидатами делают такое милое семейное кино типа «Героя дня без галстука», смотришь по НТВ?

– Да.

– Вот. Сейчас она приедет. Наверное, с оператором, со всякой техникой. Снимать нечто подобное для местного телевидения. Оставайся, посмотришь.

Звучало заманчиво. Тане очень хотелось живьем увидеть местную телезвезду, журналистку государственного телеканала красотку Нику Сереброву. Она осталась.

– Получается, весь день у тебя просижу.

– Танюша-хрюша, ты же в отпуске, – напомнила Олеся. – Если честно, я надеялась тебя поэксплуатировать. Из-за этих съемок Валерка останется без его обычной прогулки.

– Так я с удовольствием! – обрадовалась Таня.

– Хотя бы во дворе покатаешь часок? Или два. Пока не надоест.

– Конечно, – закивала подруга. Тане нравилось гулять с Валеркой, так как прохожие часто восхищались карапузом, а ее принимали за маму.

Глава 6

Чувство меры, тактичность, отличная дикция и нормальное владение русским языком выделяли Нику Сереброву из вязкой серой массы телеведущих, которые в великом множестве обитали на бесчисленных каналах шлимовского ТВ. Она не лезла без надобности грудью в кадр, не обрывала собеседников на полуслове, чтобы продемонстрировать свою эрудицию, не занималась самолюбованием – то есть подавала себя зрителям в удобоваримых дозах, не вызывая раздражения, как другие местные мастера экрана. К тому же была просто красивой женщиной. Служба социологических опросов Фелька, бесперебойно снабжавшая город рейтингами всего, что шевелится и умеет разговаривать, ставила программы Ники Серебровой на первые места в ряду телевизионных шедевров шлимовских журналистов.

Когда она появилась на пороге квартиры, сопровождаемая ассистенткой и видеооператором, Олеся, Таня и Никитишна выстроились в ряд в холле встретить популярную гостью. Игорь тоже нацепил одну из своих самых лучезарных улыбок и поцеловал Никину ручку.

– А мы все ваши передачи смотрим, особенно «Час мэра», – сразу сообщила Олеся. – Пожалуйста, проходите. Будете что-нибудь? На улице такое пекло.

– Спасибо, – кивнула Ника. – Вы Олеся.

– Да. Это моя подруга Таня.

– А где ваш малыш? Надеюсь, он собирается сниматься?

– Я думаю, он собирается поспать еще минут двадцать, а потом устроить хорошенький скандал.

– Чудесно. Если вы не возражаете, мы бы посмотрели квартиру, чтобы выбрать место съемки.

– Конечно, конечно! – подскочил Игорь. – Идемте! – Визитеры и хозяин дома отправились в путь.

– Шикарная? – тихо спросила Татьяна Олесю. – Шикарная. Как Эмпайр-Стейт-Билдинг.

– Как Лиз Тэйлор в «Клеопатре».

– Как джип «шевроле».

– Как прыжок гепарда.

– Как три килограмма икры.

– Как голос Доминго.

– Как метафора Рансэцу.

– Как «Аппассионата».

– Как норковое манто.

– Как… как… ресницы Киркорова!

– Фи, Олеська, ты проиграла. Ресницы Киркорова! Скажешь тоже.

– Ладно, сдаюсь.

– А на экране всех этих морщинок у нее не видно, правда?

– Угу. Ей сорок один.

– Да ты что! – ужаснулась Таня.

– Угу. По телевизору выглядит на тридцать три, мне кажется.

– Интересно, какими мы с тобой будем в сорок? Полуразрушенными инвалидками.

– Думаю, нам никогда не будет сорок. Всегда будет двадцать два.

– Ну-ну, надейся.

– Приятная и милая. Не наглая, как другие ведущие. Какую комнату выберет?

– У вас везде красиво. Да они, наверное, по всем комнатам пробегутся с видеокамерой.

– Игорь мне сказал, не надо бить избирателя по голове своим благосостоянием. Чтобы не нервировать.

– А тебя будут снимать?

– Конечно. Если Валерку будут, значит, и меня тоже. В качестве фона. Как же без жены?

– Да, здорово.

Появилась ассистентка Оля, примерно того же возраста, что и девочки.

– Мы маленького посмотрели, – сказала она, взмахивая руками, – такой котенок! Спит, соска набок, как сигарета. Ковбой. Олеся, а можно пройти в туалет? Нахлесталась пепси-колы, такая жара, теперь мучаюсь.

– Конечно, вон там. А что у вас в телестудии, парикмахер, визажист, да? Нике укладку кто-то делает? Выглядит обалденно. А костюмы? У нее всегда такие костюмчики классные, – спросила Олеся.

– Парикмахер у нас так себе. А стилиста вообще нет. Костюмы – да, их поставляет в рекламных целях салон «Паллада», знаете? Девчонки, ну я в туалет нырну, ладно?

Оля исчезла из поля зрения. С балкона раздался сердитый рев. Олеся вскинулась, как дрессированная львица на манеже, и помчалась успокаивать ребенка.

Деньги на съемку рекламно-ознакомительных передач с кандидатами на пост мэра выделил избирком. Игорь Шведов был последним участником цикла. Остальные претенденты уже показали себя в полной красе, мягко направляемые деликатными вопросами Ники, рассказали в неформальной обстановке о своем житье-бытье, поведали об увлечениях и хобби, продемонстрировали жен и собак. Яростную агитацию и заунывное перечисление пунктов своих предвыборных программ квазимэры оставили за кадром, а в кадре проявили себя в качестве задушевных собеседников, примерных мужей и отцов, отличных рыболовов, спортсменов и прочее. Даже свирепый полковник Кукишев, иначе как Кукишем в городе и не называемый, предводитель местного отделения «Союза русских патриотов», политический экстремист, ярый сионист и – одновременно – избирательный русофоб, короче, мизантроп и матершинник, и тот вел себя пристойно. Вывез съемочную группу на дачу, где виртуозно жарил цыплят на вертеле и, лишенный военного мундира и пены у рта, был вполне мил и вежлив.

А что тогда говорить про молодого, умного, энергичного, в общем сверхположительного Игоря Шведова? Передача с ним могла стать украшением цикла.

Жена Игоря Олеся поразила Нику своей юностью. К готовой коллекции кандидатских жен Ника ожидала добавить полновесную даму лет двадцати пяти – тридцати, а напоролась на взъерошенного воробья с огромными глазами и большим ртом. Тонкая, стройная, с короткой растрепанной стрижкой Олеся выглядела лет на шестнадцать-семнадцать и заставила Нику мысленно ужаснуться своему возрасту. Она смотрела на шведовскую девочку-жену и чувствовала, как за спиной выстроились в ряд все ее годы и укоризненно буравят взглядом позвоночник. «Женщина всегда виновата в том, что не родилась лет на десять позже, – уныло подумала Ника. – В следующем году будет сорок два. От этого никуда не деться. Это так же необратимо, как последняя стадия туберкулеза».

Съемки прошли на редкость непринужденно и весело. Шведов не уставал острить и подбрасывал комплименты, глупышка Олеся смотрела на телевизионную знаменитость восторженно и затаив дыхание, не подозревая, что Ника сама втайне завидует ей. Закономерным был бы в таком случае звонок видеооператора Сергея Будника с паническим сообщением, что их пленку испортили в монтажной. Такое иногда случается. Но обошлось. По мнению Ники Серебровой, интервью с кандидатом Игорем Шведовым оказалось самым удачным и интересным.

Глава 7

– Что, сокол залетный, проблемы у тебя?

Платон держал на вилке крупную маслину, черную, как нефть, и через стол смотрел на Вадима. Стол, сервированный на веранде роскошного кирпичного дворца, потрясал великолепием средневековых оргий. Груды жареного мяса, развороченные безжалостным ножом пироги с вывалившейся сочной начинкой, туманно-серый язык под заливной бульонной гладью, капустный салат с рубиновыми каплями ледяной клюквы, помидоры, словно красные бильярдные шары, глянцевые синие сливы… С веранды открывался чудесный вид на уединенное лесное озеро, тихое и неподвижное в данный момент. Вадим развалился в плетеном кресле и, не притрагиваясь к еде, смотрел на Платона с затаенным интересом. Тот непрерывно подкладывал себе с многочисленных блюд куски пищи, подливал водки из графинчика, беззастенчиво хрустел кольцами едкого лука. «Когда ж ты нажрешься?» – думал Вадим.

– А какие у меня проблемы? Никаких.

– А что ж тогда в родной Шлимовск пожаловал? Не иначе как отсидеться.

– Ну, возможно. Просто отдохнуть. И ностальгия, понимаешь.

– Ностальгия, – усмехнулся Платон. Тыкнул, кхекнул и потянулся за очередным лангетом.

– Как вообще дела в Шлимовске? – поинтересовался Вадим. – Дела нормально. Вот, в выборах мэра буду участвовать. В роли тайной пружины, хе-хе. Кстати, не хочешь потрудиться? Пока будешь утолять тоску по малой родине?

– И что надо сделать?

– Да ерунду. И заплатят хорошо. Нужно кое-кому нервишки помотать.

– Каким образом?

– Украсть бабу с дитем.

– Это не мой профиль.

– А мой, что ли? Дадут десять тысяч. Купаться будешь в зелени, – насмешливо улыбнулся Платон.

– В десяти тысячах не больно-то искупаешься. И что, только украсть?

– Смеешься. Конечно, не только. Но сначала недельки две подержать взаперти. Как раз для тебя, ты же в бегах. Вот и посидишь в подполье. Покараулишь.

– Нет, не хочу.

– А я хочу? Надо услугу оказать полезным людям. Женщина с ребенком отличный инструмент воздействия.

– Говорю, не мой профиль.

– Конечно, тебе банкиров подавай. Ладно, Вадим, не выпендривайся.

Вадим задумался. С Платоном ему ссориться не хотелось – слишком влиятельная личность. Провести две недели в обществе нервной мамаши с ребенком – хотелось еще меньше.

– Соглашайся, – подтолкнул мячик для гольфа Платон. Мячик медленно преодолел несколько метров нерешительности Вадима и упал в заготовленную лунку, поставив точку в его размышлениях. Десять тысяч долларов за несерьезную работу плюс две недели уединения, которое ему сейчас очень кстати, плюс расположение Платона – наверное, придется согласиться.

– Вот и славно, – понял Платон. – Я знал, что ты не откажешь. Зачем нам ссориться, правда, Вадик?

– Машину даешь?

– Все дам. И ключи от квартиры. Там все приготовлено. Жратва, хаггисы-маггисы.

– Какие хаггисы? – не понял Вадим.

– Ну, памперсы.

– Ребенок что, маленький?

– Угу.

– Час от часу не легче.

– Тебе-то какая разница?

– Что за баба?

– Да девчонка. Соплей перешибешь. Каждый день после обеда гуляет со своим детенышем в городском парке. Маршрут один и тот же. Выбирает, где поменьше людей. Знаешь, дубовая аллея параллельно берегу водохранилища, начинается у кафе «Чио-Чио-сан»? Вот там – она курсирует битых три часа ежедневно. Там ее и возьмешь.

– Когда?

– Да хотя бы послезавтра. А завтра езжай в парк, посмотри на нее.

– А фотографию?

– Да зачем тут фотография? Нет у меня. Девчонка тощая, симпатичная, короткие светло-русые волосы, голубые глаза. Очень симпатичная, тебе понравится, хе-хе. Коляска ярко-синяя с желтыми мишками и автомобилями.

– Мишки, автомобили, – хмыкнул Вадим. – Тоже мне ориентировка.

Платон приподнялся в кресле, оглядел сверху на четверть опустошенный стол и нацелился вилкой на жареный шампиньон.

Вадим вздохнул, пододвинул к себе тарелку и в расстроенных чувствах тоже принялся за еду.

Маша покупала авиабилет в прохладных кассах. Ей предложили на выбор три авиакомпании, и Маша вспомнила, как лет восемь – десять назад, когда она летала к бабушке в Омск, каждая покупка билета на самолет превращалась в битву при Дарданеллах. Надо было прийти до открытия авиаагентства, вломиться с возбужденной толпой внутрь, занять очередь, желательно в несколько окошечек, и с нетерпением ждать ответа царственно-неприступной дамы за перегородкой.

Времена изменились. У девушки-кассирши вид был очень привлекательный и заинтересованный, она прямо-таки сгорала от тайного желания продать Маше как можно больше авиабилетов во все точки земного шара. Она терпеливо ждала, когда Маша на что-нибудь решится.

– Рекомендую «Трансаэро», – прозвучал за Машиной спиной приятный мужской баритон. Маша обернулась и смахнула бюстом рекламные буклеты с кассовой стойки. Разноцветные листочки вспорхнули и ссыпались на пол.

Прекрасная командированная, живописная, как норвежский фьорд, но отнюдь не такая холодная, в короткой юбке и лайкровой мини-кофточке, нагнулась за бумажками и сразу вызвала небольшое столпотворение из потрясенных этим зрелищем лиц. Элегантный незнакомец явно оценил разрушительные способности Маши.

– Рекомендую «Трансаэро», – повторил он, улыбаясь. – Вы всегда такая опасная?

– Только в критические дни, – скромно сказала Маша.

– Знаете, фантастическое совпадение. Я тоже лечу в Шлимовск.

– Правда? – удивилась Маша.

– И тоже во вторник.

– Я балдею, – призналась Маша. – Как это сильно! И, учитывая, что вы практически выступили в роли рекламного агента компании «Трансаэро», возможно, мы полетим в одном самолете?

– Возможно. На всякий случай сообщу, что меня зовут Леонид. А вас?

– Мария.

Маша забрала свой билет и одарила коммуникабельного Леонида ослепительной улыбкой, которая, впрочем, моментально погасла, едва она повернулась к новому знакомому спиной.

«Как вас всегда много, – думала она, направляясь домой. – На улицах, в кассах, в подъездах, в автобусах, на пляжах. Почему все хотят со мной познакомиться?»

Маша по долгу службы, как профессиональный журналист, была, конечно, максимально открыта для контактов. Но предпочитала, чтобы инициатива исходила от нее.

– Ника Львовна, я принесла вам подноготную.

Ассистентка Ольга Щеткина, премиленькая Барби с пышной гривой обесцвеченных волос и капризными губками, заглянула в кабинет, где Ника и оператор Сергей Будник обсуждали детали съемки в квартире Шведова, и положила на стол бумаги.

– И что там интересного, Оленька?

– Так. Появились новые сведения. Хотя они, конечно, давно известны, я думаю. Шведов получил три кредита из внебюджетных фондов – мэр Суворин помог зятю. Можно спросить, как он их использовал. Кукиш, то есть полковник Кукишев, на прошлой неделе ездил в Москву, учинил со своей свитой погром на каком-то митинге и загремел в каталажку. Какой позор! И этот человек баллотируется в мэры! Дальше. Домик Ивана Елесенко в укромном местечке городского парка по визуальной оценке эксперта стоит не менее семидесяти – ста тысяч долларов. А если оценивать не визуально? Так, дальше. Служба социологических опросов Фелька, так… Нет, а, вот. У Николая Самарского судимость.

– У него судимость? – воскликнула Ника. – Как? Я не знала!

– Да, Ника Львовна, судимость. Кандидат-то с душком.

– Оля, что за выражения! – почему-то рассердилась Ника.

– На заре молодости отсидел четыре года за махинации с валютой.

– А… Ну, сейчас на каждом углу обменные пункты занимаются тем же, за что он пострадал.

– Но тогда, Ника Львовна, в те далекие времена, сделки с валютой были незаконны. И Самарский прекрасно это знал.

– Ладно. Думаю, не обязательно зацикливаться на этом печальном факте.

– Вам виднее, Ника Львовна. А, чуть не забыла. Фельк-то, несмотря на наши просьбы, смылся все-таки в Москву, и, если он послезавтра не вернется, «круглый стол» с претендентами горит синим пламенем. Что, будем записывать без Фелька?

– Нет. Я думаю, он успеет.

– Уже два раза откладывали. Как трудно собрать их всех вместе, да? Все для них, студия, декорации, прайм-тайм, и все коту под хвост.

– Прайм-тайм, Оленька, на центральном телевидении. А у нас – просто «хорошее время».

– Ну хорошее время.

– Ника Львовна, я пойду? – спросил оператор Сергей, поднимаясь со стула. – Кстати, я ведь починил ваш магнитофон, – вспомнил он. – Вечером завезу?

– О, спасибо тебе, Сережа!

Ника три раза подряд чинила по гарантии свой видеомагнитофон, и все три раза неисправность вновь проявлялась через день после возвращения из сервис-центра. В сервис-центре на Нику смотрели невинными, честными глазами.

– Тогда я на сегодня свободен?

– Да, иди. Огромное спасибо!

Сергей посмотрел, удобно ли лежит в сейфе его драгоценная профессиональная видеокамера, аккуратно закрыл дверцу. Проходя мимо Ольги, он незаметно шлепнул ее чуть ниже поясницы. Хорошенькая блондинка отреагировала бурно. Она развернулась и врезала Сергею по спине журналом учета видеокассет.

– Оля! – возмутилась Ника. – Ты оставишь меня без оператора!

– А вы видели, как он со мной обращается? Я что, какая-нибудь девка? – обиженно спросила Оля.

– У, злючка! – сказал Сергей и скрылся за дверью.

– Он явно к тебе неравнодушен, Оля!

– Ах, Ника Львовна, а вот если бы вы позволяли всем, кто к вам неравнодушен, щипать вас за… За интересные места. Что бы с вами было?

– Действительно, – согласилась Ника. – Ты права. Но все же не будь такой реактивной.

– Ладно… Ника Львовна, а я вас вчера видела!

– Да?

– С таким мужчиной!

– С каким? – явно обеспокоилась Ника. – Что, Ольга? Откуда такой игривый тон?

– С шикарным мужчиной, – продолжала интриговать барбиобразная девица, наблюдая за волнением руководительницы.

– Ах, ну ты ведь знаешь, по долгу службы с кем только не приходится встречаться!

– Нет, Ника Львовна, у вас был совсем нерабочий вид. Вы знаете, знаете, о ком я говорю!

Шлимовская звезда экрана перебирала бумаги на столе чуть более нервно, чем следовало бы, – подковырки Оленьки были вполне безобидны. Но Ника откровенно психовала.

– И о ком ты говоришь? – напряженно посмотрела она на ассистентку.

– Да о господине Герасимове же! Ах, какой мужчина, Ника Львовна. А молоденьких он не любит?

Ника свободно вздохнула и расслабилась в кресле. Герасимов! Директор хлебокомбината и участник одной из следующих передач. Ника была настолько рада, что истинный герой ее дум, хранитель ее сердца, ее таинственный возлюбленный, счастливо избежал нескромного взора вездесущей Оленьки, что она не отреагировала на умышленную или неумышленную бестактность подчиненной.

– Могу тебя ему представить. Раз ты такого высокого мнения о его неотразимости. Когда приедет в студию для записи передачи.

– Ну что вы, Ника Львовна, на меня, какую-то ассистентку, он и не посмотрит, – уничижительно сказала Оля, пытаясь сгладить неловкость своей предыдущей фразы. – Только вы их всех и интересуете. Мужчин.

«Мужчин», – повторила про себя Ника. Множественное число. А ей хотелось бы интересовать всего лишь одного-единственного мужчину.

Платон пожаловал с барского плеча простенькую «ауди». Вадим заехал на квартиру, убедился, что она и в самом деле завалена молочной смесью и «хаггисами-маггисами», потом проскочил в городской парк и пятнадцать минут издалека наблюдал за девичьей фигуркой, двигавшей взад-вперед синюю коляску…

…Ряды колясок в «Детском мире» казались нескончаемыми. Вадим высматривал ту, что была у его новой жертвы.

– Вам помочь? Хотите выбрать? – подпрыгнула к Вадиму маленькая шустрая девица.

– Хочу.

– Зимнюю, летнюю, универсальную? Колясок у нас море! Всех стран и континентов. Итальянские, польские, из Эмиратов, китайские. Китайскую не советую. Такая мерзость. Но самая дешевая. У вас кто? Мальчик или девочка? Какой возраст? Уже умеет сидеть? – тараторила девушка, забегая перед Вадимом и заглядывая ему в глаза. – Мальчик или девочка? – настойчиво твердила продавщица.

– Не знаю, – отмахнулся Вадим. – Какая разница.

– А… Еще не родился! – поняла девушка. – Ждете! А ультразвук? Что же, не видно? Ой, да вы самую дорогую выбрали! Я сейчас вам ее покажу.

Девушка с энтузиазмом набросилась на выбранную Вадимом коляску практически даже и одного цвета с той, увиденной в городском парке, только не с желтыми мишками и автомобилями, а с цветами и куклами.

– Вот, смотрите. Высокая, но не тяжелая. Колеса большие. Амортизация, видите, как плавно качается? Ручка перекидывается, можно сюда, а можно сюда. Защелка. Так, да? Корзина съемная, с ремнями для страховки, дите будете пристегивать, чтобы не выпало. Ну, это когда сидеть научится. Тут кармашек для бутылочки. Если корзину снять, там еще сиденье со спинкой получается. А можно вообще сложить – и в багажник. Себе бы купила, такая прелесть!

– Вы вряд ли поместитесь, – невежливо заметил Вадим. Он взял корзину за тряпичные ручки и рывком дернул. Немного не рассчитал силу – потому что едва не снес своей корзиной коляски, стоявшие у него за спиной.

Продавщица остолбенела.

– Да что же вы так дергаете?! – возмутилась она. – А если поломаете? Я платить буду три тысячи? Выбрали хотя бы китайскую за семьсот пятьдесят.

Вадим молча поставил корзину на место.

– Спасибо. Я, наверное, куплю. Позже. Сначала посмотрю в других магазинах.

– А дешевле не найдете! Эти, итальянские, везде столько стоят. А вот польская, в два раза дешевле. Будете смотреть?

– Нет, спасибо.

Вадим направился к выходу.

Продавщица вернулась к прилавку.

– Ты видела? Как он с коляской под потолком летал? – спросила она у другой девушки. – Ненормальный!

– А все папаши такие, – ответила подруга. – У них совсем башню срывает в преддверии родов.