Текст книги "Знойная женщина, мечта поэта"

Глава 12

За дракой трех незнакомых баб Люська наблюдала с немым восторгом.

Бабы дрались классно. Не на жизнь, а на смерть! Особенно усердствовала та, что постарше, в драном халате. Азарта ей было не занимать.

В какой-то момент Люське даже показалось, что это ее мамаша. Та тоже дралась с азартом. Любила, грешница, пьяные потасовки.

Потом пригляделась и успокоилась. Ерунда! Почудилось! Слишком молода эта разъяренная старушенция для того, чтобы быть ее маменькой.

Поле боя Люсеньке было видно отлично. Она ведь у самой люстры висела. Ощущение, надо сказать, необычное. Такое, словно ты превратилась в воздушный шарик и летаешь под потолком, царапая спину шершавой известкой.

Люся с интересом разглядывала длинный унылый коридор, уставленный койками, колченогую больничную каталку и капельницу, прислоненную к изголовью кровати, на которой лежала незнакомая рыжеволосая тетка. Она догадалась, что дело происходит в больнице.

Себя Люсенька не узнала.

Внезапно она поняла, что должна улететь. Улететь прямо сейчас. Обязательно!

Где здесь, в этом больничном коридоре, форточка? Ей крайне необходимо добраться до форточки. Чтобы улететь. К солнцу!

Пока она с этой форточкой путалась, не заметила, как дерущиеся тетки куда-то подевались. Вместо них внизу у кровати с рыжеволосой больной суетились какие-то незнакомые мужики в белых халатах. Люся слегка расстроилась. Наблюдать за ними было совсем не так увлекательно, как за тетками. Мужики суматошились молча, сосредоточенно, не матерились и не дрались. У одного из них на макушке блестела лысина.

Люсенька безразлично отметила, что дядька вспотел. Лысина его покрылась мельчайшими капельками пота.

Она отвернулась от лысого и посмотрела на шкаф. Белый больничный шкаф со стеклянными дверцами. На шкафу под толстым слоем пыли лежала старая выцветшая газета. Она заглянула за шкаф – там тоже было пыльно.

Люсенька снова подумала о форточке.

К тому, что творилось внизу, она была теперь абсолютно равнодушна и наблюдала за происходящим без всякого интереса.

До тех пор, пока лысый доктор не начал пристраивать к груди бледной рыжеволосой больной какую-то большую рогатую штуковину. Люсенька почему-то забеспокоилась, вгляделась попристальнее и ахнула.

Она узнала себя!

На больничной кровати лежала она сама, собственной персоной, Людмила Александровна Обуваева! Вернее, Будина, тут же поправила себя Люсенька. Не привыкла она еще к своей новой фамилии. И не скоро еще, наверное, привыкнет.

Столько лет с Сашкой прожили, он – Будин, она – Обуваева, а тут на тебе – расписались!

Сашка сам предложил.

Люся не обольщалась насчет него, понимала, что женился ее драгоценный Сашенька только из-за аферы со страховкой. Да он этого и не скрывал. Так прямо и сказал, с наглой своей ухмылочкой:

– Слышь, Люськ, не пора ли нам из тебя порядочную сделать? Стыдно небось, столько лет во грехе живешь?

Люся насторожилась. Япона мать! Что значит – «во грехе»? Неужели он бросить ее надумал? Другую себе нашел? Помоложе?

– Чего молчишь? Язык проглотила? – веселился сожитель. – Или я для тебя не хорош? Может, рылом не вышел? Давай, мать, давай, шевели батонами. ЗАГС – это тебе не ларек, круглые сутки браками не торгует. Доставай паспорта, пойду штампы проставлю, а ты пока на стол накрывай. Чтобы все тип-топ. Икорка, шампанское, все дела. Знаешь небось, что на стол брачующимся подавать надо. Не первый раз замужем!

Люся настороженно помалкивала. Выжидала, что дальше будет.

Сашка – мастер на всякие розыгрыши. Хлебом не корми, дай только подшутить над кем-нибудь. И чем злее шутка, чем обиднее, тем больше он от этого удовольствия получает.

– Ну, что стоишь, как пень с глазами?! Думаешь, ты одна у нас такая умная, так и будешь ни за что ни про что огребать денежки лопатой? Нет, милая моя, в страховых компаниях тоже не дураки сидят. Сколько раз ты уже получала компенсацию за свои липовые увечья? Сколько раз засветила свою редкую фамилию «Обуваева»? То-то же! У нас тебе не Америка. Серьезных страховых компаний, страхующих ответственность торговых сетей перед третьими лицами, на российском рынке работает всего ничего. Раз, два – и обчелся! Живо скумекают, что к чему! Или ты в тюрьму собралась? Так это завсегда пожалуйста – «акулы страхового бизнеса» тебе устроят. Что это, скажут, за госпожа Обуваева такая, с чего бы это, скажут, как ни приедет она из своей Рязани в столичный город Москву, так обязательно себе копыта переломает? И обязательно в дорогом магазине! Не пора ли, скажут, нам ее кальцием подкормить? На нарах! Уж больно кости у мадам Обуваевой того, хрупкие.

– Дык… – растерялась Люська.

– Вот тебе и «дык»! – зло передразнил возлюбленный. – Лично мне из-за твоей безалаберности под суд идти неохота. Пока тебя, дорогая моя, за задницу не прихватили, нам надо срочно зарегистрировать наши отношения. В следующий раз вымогать компенсацию будем уже на Будину. Понятно теперь?

Аферу со страховкой Сашка задумал давно. Еще при советской власти.

Он тогда статейку одну прочитал в газете «Известия». Про тяжелую жизнь безработных в Соединенных Штатах Америки. Мол, нет там у них работы. Никакой! Не хватает на всех, и все тут! И так их там при загнивающем капитализме от этого постоянного безденежья колбасит, что они, бедные, на все готовы пойти, лишь бы немножко подзаработать. Буквально на все!

Один молодой парнишка, здоровый и полный сил, по собственной своей воле, сознательно сам себя калечил, чтобы получать потом за свои увечья денежную компенсацию. Приходил он в какой-нибудь там большой супермаркет, падал на пол, ломал ногу или руку (когда что, для разнообразия) и требовал потом с этого супермаркета компенсацию за физический и моральный ущерб.

Это у них там, в Америке, так положено! Законы такие. Если человек в магазине упал, магазин ему лечение оплачивает. У самого-то человека денег нет. Он ведь безработный! А медицина у них вся платная. Капитализм, япона мать! Человек человеку волк!

Прочитал Сашка эту заметку – и загорелся!

Эх, говорил, Люсенька, жаль, что мы с тобой не в цивилизованной стране живем. Цены бы тебе там с твоими «резиновыми суставами» не было!

Растревожила эта статья Сашкино воображение не на шутку. Запала она ему в душу. Он одно время даже об эмиграции стал подумывать.

Правду сказать, жили они тогда очень даже тяжело. Плохо жили. Перебивались, можно сказать, с хлеба на квас!

А все по Сашкиной милости. Из-за его дурного характера.

Не повезло мужику с характером! Что тут поделаешь? Характер у Сашки – дрянь! Голова хорошая, а характер!

Характер – не приведи господи!

Мама Клепа про таких, как он, говорила, бывало: «С таким хорошо из одной тарелки дерьмо хлебать. Прямо изо рта выхватывает!»

Алчный был Люськин Сашенька до одури. До всего алчный: до денег, до славы, до баб!

Алчный и завистливый.

Не дай бог, если кто-то сорвал на концерте аплодисментов больше, чем он. Все! Вчерашний друг в одночасье становился врагом. Сашка физиологически не мог общаться с теми, кто вызывал у него чувство зависти.

На подкорковом уровне не мог!

Люся даже жалела его иной раз, так он страдал. Так мучился бедный, изводился от этой своей зависти.

Аж с лица, бывало, спадет. Почернеет весь!

Вот она, япона мать, какая вредная штука – эта черная зависть!

Никому от нее покоя нет. Ни самому завистнику, ни тому, кому он завидует.

К сценическим успехам Люси Сашка поначалу относился снисходительно. Приписывал эти успехи себе. Ведь идея номера «Женщина-змея» принадлежала ему. Это он придумал, как можно обыграть необычные свойства Люськиного организма.

Сашка не желал признавать очевидного. Он делал вид, что не замечает ни Люсиного артистизма, ни ее потрясающей работоспособности.

Когда ее пригласили в труппу «Цирк на сцене», он психанул.

Сашка здорово на нее тогда наорал:

– Больно шустрая, да?! Думаешь, самая умная, да?! Учти, кто высоко поднялся, тому больнее падать! – сказал, как припечатал, и вышел, хлопнув дверью так, что штукатурка со стен посыпалась.

Люся на него не обиделась. Ни капельки. Понимала прекрасно: все дело в зависти.

Он ей просто завидует. Дурной характер!

Ему, профессионалу со стажем, немыслимо было смириться с тем, что карьера у недоучившейся штукатурщицы складывалась успешнее, чем у него самого.

Труппа «Цирк на сцене» была в Ленинградской областной филармонии на привилегированном положении. Туда отбирали лучших, с лучшими номерами, и попасть в эту труппу не мечтал разве что ленивый.

Дело в том, что «Цирк на сцене» часто выезжал с гастролями за рубеж. А заграница, она и есть заграница. Это и ежу понятно. Заграница – это вам не колхоз «Красный Октябрь».

Это совсем другой уровень! И деньги тоже совсем другие.

Люська подумала, подумала и решила от столь лестного для нее предложения отказаться.

Жалко, конечно, но Сашку ей тоже было жалко. Того и гляди, у мужика крыша поедет. Вон как переживает. Места себе не находит. Даже в преферанс не пошел играть. Это уж, япона мама, ни в какие ворота не лезет!

К тому же она до смерти боялась, что он ее бросит. Разозлится и бросит. Со злости. Совсем! Сочтет, что это очень даже удобный повод для того, чтобы расстаться.

Люська всегда знала, что любит она без взаимности. Саша к ней нежных чувств никогда не питал. Так, терпел рядом. Потому что это ему было удобно: и щи наварены, и фрак концертный отглажен безукоризненно. Не домработницу же ему для глажки нанимать прикажете!

А любовь?! Не тот он человек, чтобы любить кого-нибудь еще, кроме себя, любимого.

Вернулся ее Сашенька в тот день поздно. Пьяный вдрызг! Никогда она его раньше таким не видела.

«Ну, – подумала, – все! Кончилась моя большая любовь. Кайки бегемотику! Бросит меня Сашенька, как пить дать бросит!»

Но Сашка наутро встал как ни в чем не бывало. Проспался и заговорил по-другому. Одумался, видно, понял, что и ему от Люськиной новой работы будет самая прямая выгода.

Жадность в ту ночь взяла верх над завистью.

Люся поступила в труппу «Цирк на сцене», начала ездить за границу и каждый раз привозила с зарубежных гастролей полные чемоданы парфюма и ШМОТОК.

Сашка же все это по своим каналам реализовывал.

«Ах, Сан Сергеич! Ах, спасибо! Ах, чтобы мы без вас делали?» – беззастенчиво лебезили и заискивали перед ним невыездные артисточки из областной филармонии и продавщицы из ближайшего гастронома – постоянная его клиентура.

Падкие до дефицитных тряпок девицы готовы были на все, лишь бы иметь возможность покупать «эксклюзивные» наряды, привезенные «оттуда», и всячески своего поставщика ублажали.

В те годы он жил припеваючи, раздуваясь от самодовольства, легких денег и чувства собственной значимости.

Сломался Саша на Японии.

Пока Люся в Болгарию ездила да в Польшу, он ничего, терпел. Поездку в Венгрию пережил со скрипом, а на Японии его зациклило.

Не смог он переварить Японию. Не смог! Запил.

По-черному.

Люся вернулась, увидела, какие дела у нее дома творятся, и подала заявление об уходе. По собственному желанию. Сашке, естественно, сказала, что ее уволили. Интриги, мол, зависть и все такое.

Должна же она была его как-то подбодрить. Живой человек все ж таки. Жалко!

Саша повеселел. Успокоился. Начал активно искать работу.

Из филармонии он к тому времени уже уволился (разругался с начальством) и пробавлялся в последнее время случайными заработками: затейником на утренниках в детских садах и ведущим на праздничных вечерах в производственных организациях. Говорил, что работает исключительно для души. Душа, мол, общения с народом просит.

Работу Люсенька нашла быстро. И себе, и Сашке.

Переговорила кое с кем из знакомых и нашла. Правда, не в Ленинграде, где Сашкин склочный характер был каждой собаке известен, а в областной филармонии города Рязани.

Сашка негодовал:

– Куда?! Куда, ты сказала, МЕНЯ пригласили? Не понял?! – ерничал он.

Пришлось ей тогда пуститься во все тяжкие. Наплела, наврала с три короба, что они там, в областной рязанской филармонии, задыхаются без артистов такого класса и уровня, как он, Сашенька, что спят там и видят, как будет у них работать талантливейший конферансье всех времен и народов Александр Сергеевич Будин.

Люся даже письмо ему предъявила от филармонического руководства, хвалебное, которое сама же и напечатала одним пальцем на старенькой пишущей машинке.

Сашка, падкий, как все завистники, на лесть, не устоял. Согласился. Поехали они в областной город Рязань.

И, надо сказать, не пожалели.

Так им в родном городе великого русского физиолога Ивана Петровича Павлова понравилось, что ОНИ даже квартиру свою ленинградскую на Рязань поменяли.

Очень удачный, кстати сказать, обмен у них получился. Малогабаритную невыплаченную кооперативную двушку в спальном районе Ржевка-Пороховые они поменяли на просторную сталинскую трехкомнатную квартиру в самом центре города. В престижном месте, на углу Первомайского проспекта и улицы Дзержинского.

Работалось им в Рязани хорошо. Классно работалось! Сашка расцвел. Плоские шуточки из его заезженного репертуара нетребовательная публика в рязанских селах принимала на ура.

Только вот длился сей «золотой век», к сожалению, недолго. В стране начались реформы: либерализация, приватизация, становление рыночных отношений, одним словом, шоковая терапия.

Не хлебом единым жив человек!

Это про то сказано, когда есть хлеб. А когда нету? Тут уж не до концертов.

Не до жиру, быть бы живу!

Народ перестал ходить в театры и потянулся к земле, на фазенды в шесть соток. Граждане России учились выживать в новых условиях, которые им предлагала новая власть.

Люся устроилась работать на вещевой рынок. Продавщицей. Торговала вещичками из солнечной Турции.

– Королева трусняка! – обидно смеялся Сашка, разбирая сумку с продуктами, купленными на деньги, заработанные Люсенькой.

Сам он не работал. Мечтал об эмиграции. И подходил к этому вопросу основательно.

Сашка вступил в деловую переписку с областными архивами всего бывшего СССР.

Он не хотел ехать в чужую страну на авось. Ему нужны были гарантии.

Твердая уверенность в том, что о них с Люсей позаботятся хотя бы в первое время после приезда. Ведь для осуществления его планов по мошенничеству со страховками понадобится какое-то время. Оглядеться, присмотреться, то, другое, третье.

Рисковать он не хотел и бедствовать, представьте себе, тоже.

Всеми правдами и не правдами Сашка пытался доказать, что предки его были евреями. Знал, что это не так, что нет в нем ни капли еврейской крови, и все равно с маниакальным упорством рассылал запросы по всем областным архивам. Вдруг, думал, да повезет.

Чем черт не шутит, пока бог спит!

Пока Люся торговала трусами, а Сашка мухлевал со своей родословной, реформы в России шли полным ходом.

Благосостояние отдельных россиян резко возросло, столица строилась и богатела, появились первые страховые компании, страхующие ответственность торговых сетей перед третьими лицами.

Сашка, как только про это прослышал, первой же электричкой рванул в Москву.

Выбирать потенциальную жертву!

Несколько элитных торговых центров он в тот день посмотрел. Устал, как собака. И все-таки выбрал! Самый шикарный и самый новый. Три дня как открылся!

К афере он подготовился тщательно. Все продумал, все обосновал.

Во-первых, в новейшем центре и полы новейшие! Нехоженые, можно сказать. Скользкий мраморный пол – это самое то для Люськиных «пируэтов». На таком полу Люсино падение будет выглядеть суперправдоподобно.

Во-вторых, в новой организации и руководство новое. Не притерлись еще люди друг к другу, не сработались, нет у них должной согласованности в действиях. Таких можно взять тепленькими.

Это на тот случай, если окажется, что не заключен еще у торгового центра договор со страховой компанией. Не успели. Понадеялись на авось!

В России ведь как?! Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Жалеют наши торгаши денежки на страховку. Жадничают. Не хотят работать цивилизованно.

Доводить в таком случае дело до судебного разбирательства ему не хотелось.

Он надеялся взять деньги нахрапом.

Предъявить руководству компании справку из травматологического пункта о полученном увечье, парочку свидетелей из числа сотрудников магазина и сказать: мол, так и так, господа хорошие, помогите деньгами. На лечение. Сколько можете!

Не поможете добром, не заплатите энную сумму на лекарство, подадим на вас в суд, да еще на весь белый свет ославим!

Мошенничать Люське не больно-то хотелось. Не по нутру ей это. Уж лучше на лотке целыми днями торговать, без выходных, чем на такое дело идти. Но Сашка вцепился в нее, как клещ!

– Не вздумай! – сказал. – Я так готовился, а ты на попятную?! В жизни не прощу!!!

И Люся дрогнула. Сдалась!

Знать, планида у нее такая – ни в чем своему Сашеньке не отказывать.

Глава 13

Оставив жесткие директивы (как, где, когда и во сколько), Сашка отбыл в Москву.

Еще в свой прошлый приезд Люсин желанный снял там квартиру с временной регистрацией, на себя любимого.

По Сашкиному сценарию выходило, что с Люсенькой они вовсе даже и не знакомы. Он – петербургский артист, приглашенный известным режиссером на кинопробы в столицу, она – провинциальная торговка с вещевого рынка, приехавшая в свой выходной день в Москву. Посмотреть.

Просто посмотреть. Что, чего, как!

В элитный торговый центр зашла тоже из любопытства, как на экскурсию, тоже просто посмотреть. Покупать там она ничего не собиралась. Вы что?! Откуда у нее такие деньжищи, чтобы покупать по безумным ценам?

Театрально открыв рот (будто и не бывала никогда ни в Берлине, ни в Варшаве, ни в Токио), бродила она по пустынным торговым залам, приценивалась, изумленно ахала – изображала деревенскую простушку. Завернула в кафе, полюбовалась на витрину с десертами, спросила, сколько стоит вон тот кусочек торта, нет, не этот, что с настоящей живой клубникой, а тот, что попроще, просто с белковым кремом, не расслышала, переспросила еще раз и тотчас вышла, сокрушенно покачивая головой.

Актриса, япона мать, как есть актриса!

В бутик на третьем этаже, тот, что направо от эскалатора, она вошла в точно назначенное время.

Саша уже был там. У кассы стоял. Расплачивался за галстук.

Люсенька, как увидела, что он за шелковую никчемную тряпицу шесть тысяч рублей, как одну копеечку, на прилавок выложил, так навзничь и повалилась. Возле этого самого прилавка.

И притворяться не надо! Такое ее тогда зло взяло. Япона мама!

И на Сашку: за то, что деньги почем зря транжирит, и на магазин – за то, что слабовольных людей с пути истинного сбивает и бесполезные галстуки по сумасшедшей цене продает, а больше всего обозлилась она на продавщицу.

Продавщица была такая хорошенькая, такая молоденькая и так доверчиво, так нагло ее драгоценному Сашеньке улыбалась! Япона мать!

Хорошо хоть, Сашка держался безучастно.

Люська такому его непривычному поведению сильно обрадовалась. Обрадовалась и на радостях вспомнила, что зашла она в этот бутик не просто так, а по делу. Именно здесь, в этом магазине мужской одежды, Сашка велел ей упасть и вывернуть ногу.

И Люся вывернула. В колене. Под углом в 180°. Успела в самый последний момент.

– Господи! – Продавщица аккуратно сложила шесть тысяч в стопочку, бумажка к бумажке, убрала их в кассу, задвинула ящик, закрыла кассу на ключик и только после этого картинно схватилась за грудь. – Ужас какой!

Люся в изнеможении прикрыла глаза. Надежда на то, что деньги, так безрассудно уплаченные за галстук, удастся вернуть, испарилась с поворотом ключа. «Не смотри, что молоденькая, – устало подумала лежащая Люсенька, – молоденькая, молоденькая, а инструкции соблюдает четко. Как случилась внештатная ситуация, кассу сразу на замок!»

Полежала она так секунду, подумала – и еще и ступню развернула. Задом наперед! Для верности. Чтоб уж наверняка компенсацию за свои «увечья» получить.

Выброшенных на ветер кровных шести тысяч жалко ей было до слез!

Сашка потом орал:

– Что, блин, за самодеятельность? Что ты себе позволяешь? А если б они заметили, как ты клешнями туда-сюда ворочаешь?

Хорошо ему орать, когда он цену деньгам не понимает.

Это ведь не он, а Люся на вещевом рынке торгует. Сто рублей за день получает плюс три процента с продаж!

Да ей, чтоб такие деньги заработать, целый месяц горбатиться надо, и то при хорошем раскладе. Месяц на месяц не приходится! Бывают совсем месяцы для торговли пустые. Январь, например. В январе другой раз целый день отстоишь на морозе, а товару продашь на полтинник. Так, япона мать, с одной сотенной домой и шагаешь.

Зря он тогда расстраивался. Все у них прошло, как по маслу.

Ни менеджера, ни хозяина бутика на месте в тот момент не оказалось, продавщицы же только ахали и беспомощно толпились вокруг, пришлось Саше взять командование на себя.

Кое-как подобрав Люсю с пола и усадив ее на диванчик для примерки обуви, он важно ощупал поврежденную ногу и строго спросил, имеется ли здесь медпункт.

– Где? – дружно удивились бестолковые продавщицы.

– Здесь! – Сашка раздраженно поморщился. – В вашем торговом центре! Есть здесь какой-нибудь врач, фельдшер, медпункт, здравпункт, я не знаю, как это в таких заведениях называется. – Он отогнул безупречно белый манжет безупречной фирменной сорочки и недовольно посмотрел на часы.

– Не-ет! – нестройным хором проблеяли испуганные жизнью работницы элитных прилавков.

Люся наслаждалась. Сашка играл блестяще.

– Нет?! Вы уверены?! Тогда вызывайте «Скорую»! Боюсь, что у дамочки перелом со смещением.

– Ой, нет, мне нельзя «Скорую»! – жалобно гундося, повела свою партию дамочка. – Я не местная. То есть приезжая. Из Рязани. Мне б на вокзал. Поезд скоро.

– Не выдумывайте, – шикарный, элегантный Сашка был по-интеллигентному мягок и убедителен. – Вы не можете идти в таком состоянии. Могут быть осложнения.

– Но мне нельзя в больницу. Я без полиса! То есть у меня есть полис, конечно, но он дома лежит, в шкатулочке, на комоде. Я не взяла с собой. Думала, что не понадобится. А без полиса разве примут? То есть если за деньги, то, конечно, примут, но денег у меня тоже нет. Мне на вокзал надо. У меня билет обратный и кошка не кормлена! – твердо сказала она и с надеждой посмотрела на Сашку.

Он опять отогнул манжет, посмотрел на часы швейцарской фирмы «Certina», расстроился и с сомнением оглядел «изуродованную» ногу несчастной.

Люся судорожно всхлипнула. Неужели, дескать, такой положительный мужчина и не поможет бедной девушке?

Сашка решительно махнул рукой.

– Бог с вами. Отвезу я вас в ваше Иваново. Все равно уже везде опоздал.

– В Рязань! – не веря своему счастью, робко поправила она. – Мне в Рязань. Это с Казанского вокзала. Здесь недалеко.

– Хорошо, хорошо, – успокаивающе похлопав Люсеньку по плечу, он отошел чуть в сторону и достал мобильный. – Мне надо позвонить жене. Дорогая, – озабоченно нежным тоном мурлыкнул он, – во сколько там начало сегодня вечером? Ты уверена? Мне казалось, что в девять. Знаю, что обязательно должны быть? Ну, почему забыл? Помню, конечно. Помню, что обещал самому Михалкову. Конечно, пойдем. Обязательно. Я подъеду прямо туда. Да, в «Пушкин». На Тверскую. Нет, за тобой заехать не успеваю. Не успеваю, говорю. Возьми такси. Ну, почему «всегда на такси»? У меня очень важное дело. Потом расскажу. Да, ехать далеко. За город. Точнее, в Рязань. Конечно, постараюсь. Знаю, что опаздывать нельзя. Знаю. Ну, все, дорогая, до скорого. И я тебя.

Потом он сделал еще пару звонков, якобы отменяя назначенные ранее встречи, и вопросительно посмотрел на кассиршу:

– Врача у вас нет. Это я уже понял, – лучезарно улыбаясь, он обволакивал всех своим обаянием. – Ну а какие-нибудь другие мужчины, кроме вашего покорного слуги, в этом богоугодном заведении имеются? Боюсь, одному мне с такой очаровательной ношей не справиться. – Легкий поклон в сторону Люси.

Призванные на помощь охранники бодро потащили Люсеньку к лифту. На руках. Сложили руки замочком и понесли.

Роскошный зеркальный лифт бесшумно скользнул вниз, на третий уровень подземной парковки.

Люсю уложили на заднее сиденье серебристой «Ауди», взятой напрокат накануне вечером.

Сашка сел за руль.

Провожаемые сочувственными взглядами парней из охраны, они отбыли в город Рязань.

На этом деле начинающие аферисты заработали десять тысяч баксов.

Могли бы и больше. Им дали столько, сколько они попросили.

Переговоры с администрацией вел Саша.

Представляя интересы госпожи Обуваевой, Александр Сергеевич был предельно корректен, но тверд. Он взял это на себя из чисто христианских побуждений. Вы ж понимаете! Эта несчастная дамочка из Рязани – такая дикая и забитая, что он не мог оставить ее вот так, всю переломанную и зареванную, без всякой помощи посреди Москвы. Не в его правилах останавливаться на полпути. Он, знаете ли, чувствует себя в какой-то мере ответственным за то, что она оказалась в таком бедственном положении. Из-за травмы госпожа Обуваева потеряла свое место на рынке и до сих пор без работы. Впрочем, она и не может сейчас работать по своей специальности. Ей трудно выстоять целый день на ногах. Должно пройти какое-то время, период реабилитации, так сказать. Нужны деньги на лекарства, на еду, в конце концов. Больничный лист, выданный в травматологическом пункте города Рязани, ее хозяин оплачивать категорически отказывается. Вы ж понимаете! Конечно, он, Александр Сергеевич, дал своей подопечной некоторую сумму денег, помог на первых порах, чем мог. Но, увы! Его возможности небезграничны. Юрисконсульт киностудии, где он снимается в настоящее время, так, ничего особенного, знаете ли, обычное «мыло», как всегда, так вот, этот юрисконсульт, к которому он, Александр Сергеевич, обратился за советом, утверждает, что госпоже Обуваевой, пострадавшей по вине торгового центра, полагается страховая выплата. За полученные увечья. Как это?!

Не может быть?! Что значит – у вас еще не заключен договор страхования ответственности? Ах, не успели! Ну, знаете! Мы же цивилизованные люди, давайте вести дела цивилизованно, так, как это принято во всех цивилизованных странах. Нет договора со страховой компанией, значит, платите страховку сами. Вы ведь не хотите скандала?! Госпожа Обуваева тоже. Ей абсолютно непринципиально, кто выплатит пособие на лечение: страховая компания или же сам торговый центр. Главное для нее – эти деньги получить. Да, конечно, он понимает, сумма должна быть разумная. Десять тысяч долларов вас устроит? Согласитесь, это по-божески.

Так они потом и работали, как по накатанному.

Люся даже философию свою придумала. Личную. Для собственного своего успокоения. Мол, никакое это не мошенничество, а восстановление социальной справедливости, и они с Сашкой не мошенники, а современные Робин Гуды.

Откуда, спрашивается, такие мраморные дворцы с фонтанами и скользкими зеркальными полами в частной собственности оказались?

Откуда она вообще появилась вдруг, эта частная собственность?

При социализме, то бишь лет десять назад, про нее никто и слыхом не слыхивал. Разве что в книжках читали.

А тут, ни с того ни с сего, собственников в России развелось – тьма!

Но бедных людей все ж таки больше. Значительно больше!

Почему это одни стали совсем-совсем бедные, а другие – совсем-совсем богатые? Олигархи!

За какие такие заслуги одним – все, а другим – ничего?!

Раньше-то все одинаково жили. Плюс-минус пять копеек, вот и вся разница.

И вообще бог велел делиться!

Вот они с Сашенькой и делили, как могли, по собственному своему разумению.

И, надо признать, неплохо это у них получалось. За все время – ни одной осечки. Ни разу!

Многих они успели пощипать. И в Москве, и в других городах. Вот только Питер! В Петербург они еще не совались.

По правде сказать, Люсеньке в Питере жульничать не хотелось. Не совсем, видать, совесть еще потеряла. Все ж таки это ее родной город. Это вам не кот начихал! Неудобно ей было в родном городе аферы проворачивать. Не по себе!

Но Сашка сказал:

– Пора! Возвращаемся! Хватит нам с тобой кусочничать да крошками с барского стола пробавляться. Устал я, Люся. Хочу все и сразу. А для такого большого дела, что я задумал, Питер будет самое оно то! К тому же в Москву нам с тобой путь временно заказан. А в Северной столице и деньги крутятся немалые, и криминала хватает. Правовым органам не до нас, грешных! Им и так работы хватает. Без нас! Мы ведь с тобой не бандиты с большой дороги, не грабим, не убиваем, так, плутуем понемножку, и только! Вреда от нас государству нет. Кому мы нужны? А коли хватятся, так мы уже того, в завязке!

– Дык… – попыталась было возразить супружнику Люсенька.

Но тот и слушать ее не стал.

– Все! – рявкнул. – Я сказал: «Решено!» Возвращаемся домой, сорвем напоследок куш – и завязываем!

Расхрабрился Сашка, разважничался. Силу свою почувствовал.

Сразу, как приехали, только-только успели квартиру снять, Люська и вещи еще из чемоданов не вынула, он ее в отдел кадров послал. В областную филармонию. За справкой.

Люся, конечно, пошла. Надо, так надо. Заодно и с Марь Ванной, кадровичкой, поболтала. Похвасталась ей, что женился на ней таки ее драгоценный Сашенька.

Справкой он остался доволен.

– Лючия Растрелли! – дурашливо скосив глаза к носу, хорошо поставленным голосом пропел он. – Не слабо! Это ты, мать, хорошо придумала, что псевдоним свой сценический попросила вписать. За великую русскую актрису Лючию Растрелли они нам дорого заплатят!

– Как это? – слегка обиделась Люсенька. Обидно ей стало за свой псевдоним. Псевдоним Люсе нравился, он ей приносил удачу. У нее до сих пор афиша хранится: золотые буквы по изумрудному полю, перевитые черной переливающейся лентой: «Лючия Растрелли – женщина-змея!»

К тому же Сашка ей сам его и придумал, псевдоним этот, а теперь насмешки строит.

– А вот так! – тотчас разозлился он.

Аж в жар его кинуло от злости. Мгновенно. Ну что за человек, япона мама? Только сейчас радовался, справку читал, и тут же вспыхнул, прямо – как огонь. Вот характер! Не приведи, господи, никому такой характер. По семь раз на дню настроение меняется!

– Ты бы хоть иногда, для разнообразия, шевелила мозгами, пока они у тебя совсем не заржавели. Или у тебя только суставы гибкие? Думаешь, для чего я тебя за справкой в филармонию посылал – подтереться было нечем? Нет, моя дорогая, эта справочка будет веским аргументом при определении суммы компенсации. Одно дело – взыскивать возмещение за моральный ущерб, нанесенный рыночной торговке Будиной, и совсем другой коленкор, когда пострадавшая – актриса Людмила Будина, выступающая под псевдонимом Лючия Растрелли! Полжизни выступала мадам Растрелли на сцене, успехом пользовалась у зрителей, на гастроли ездила за рубеж, а теперь по вашей милости, господа хорошие, лежит наша несравненная Лючия, разиня рот, на больничной койке и на карьере своей артистической может смело поставить крест. Вот здесь и справочка от доктора прилагается. Полная, так сказать, потеря работоспособности. Бесподобная Лючия Растрелли потеряна для искусства навсегда. Поняла?!