Текст книги "Знойная женщина, мечта поэта"

Это он так во сне рассуждает, что кинотеатр на «Стрелу» похож. На самом деле он знает прекрасно, что кинотеатра этого нет уже и в помине. На его месте давным-давно театр «Комедианты» открылся. Смотрит он на свой билет и видит, что место в билете указано прямо рядом с этой незнакомой зрительницей. Хотя мест свободных в зале полно, садись на любое, он пробирается к самой стеночке и садится рядышком с незнакомкой.

Она к нему поворачивается – и все! Он понимает, что пропал! Любовь с первого взгляда!

Все ему в этой бабе нравится. Абсолютно все! Она просто супер! Она его идеал. Женщина его мечты. Он хочет жениться только на ней! Представляешь?!

Начинает он мне ее описывать. Бабу эту. Подробно. Цвет волос, прическу, фигуру, походку, возраст. Я слушаю его, слушаю – и не верю своим ушам. Крыласов описывает тебя! Даже блузка на этой бабе из кинотеатра была надета твоя. Можешь себе представить?!

В общем, он просыпается с ощущением полного счастья. И тут же впадает в депрессию. Как только понял, что все это с ним было во сне, так и затосковал. Мужик места себе не находит, не пьет, не ест, ночами не спит. Все мысли только о ней. Где искать незнакомку – неведомо, а жить без нее он теперь не сможет.

Единственная зацепка – кинотеатр «Стрела», то бишь театр «Комедианты». Адрес ведь тот же самый: Перцов дом на Лиговке.

Едет он на Литовский проспект, заходит в этот театр и покупает билет на вечерний спектакль. Билет ему продают на тот же ряд и то же самое место, что у него было во сне. Мистика! Можешь себе представить?

Крыласов, как только это увидел, сразу понял – нашел! Он ее нашел. Это не примитивное совпадение. Это судьба!

Он идет в цветочный магазин, покупает шикарный букет белых лилий, бегом возвращается в театр, садится на свое место, и…

– И что?! – не выдержала я.

– Ничего, – широко распахнув глаза, возмущенно сообщила мне Верочка. – На место, где сидела незнакомка из сна, сел мужик. Пришел и сел. Представляешь?

– Один? Он тоже пришел в театр один?! Без спутницы?

– Нет, не один. Они пришли вдвоем. Но не с бабой, а с мужиком. Командировочные, наверное.

– Кошмар какой!

– А я о чем? Конечно, кошмар. Бедный Крыласов даже на спектакль не остался. Отдал букет капельдинерам, чтобы они артистам после спектакля вручили, и вышел на улицу. Стоял, говорит, и качался, как пьяный. В прострации был. И тут его словно кольнуло что-то. Глаза поднимает и видит: «Марьяж». Наше брачное агентство! Он туда, там – я!

Теперь, моя дорогая, ты понимаешь, что я просто-напросто не могла не показать ему твою фотографию. Что ж я, свинья, по-твоему? Бедный мужик поделился со мной самым своим сокровенным, наболевшим, я выслушала, обо всем догадалась и должна была помалкивать? В тряпочку? Нет, я так не могу. К тому же интересно мне было проверить свою догадку: ты это или не ты? Вдруг я себе все это напридумывала.

– Вер…

– Ты не поверишь! Он ни минуты не колебался. Сразу узнал в тебе свою незнакомку из сна. Я ему ту фотографию показала, где мы с гобой вдвоем стоим. Во весь рост. Митрофанова нас у дверей агентства щелкнула. Весной, в мае. Ты там еще в той же самой блузке, что и во сне к нему приходила. Помнишь?

– Вера!

– А чего такого-то? Ты там очень здорово получилась. Просто супер! Он, как увидел тебя, прямо оцепенел от радости, а глазами гак и ест, так и ест. Мне даже неловко стало. Как будто я в замочную скважину подглядываю. Прямо, знаешь, даже с сердцем нехорошо стало. Вот, думаю, мужик радуется, а зря! Сижу – и пикнуть боюсь, а мысли в башке, как бы мне ему всю правду про тебя поаккуратнее сообщить, так и крутятся, так и крутятся. Сто раз уже пожалела, что фотографию эту ему показала. Напрасно только обнадежила человека. В общем, так я разволновалась, что всю правду ему без подготовки и выложила. Мол, никакая ты не клиентка, а самая настоящая хозяйка брачного агентства, мы, мол, с тобой компаньонки, и адрес твой я никак ему дать не могу, потому что тебе это не нужно ни под каким соусом. Хорошо, еще про мужа и троих детей доложиться не успела. Он деньги достал. Дайте, говорит, мне шанс. Умоляю! И деньги на стол. Оба-на! Представляешь? Пятьсот баксов вынул из портмоне и на стол передо мной положил. Вот тут, мать, и попер из меня креатив. Все сложилось в одну линию, все сразу поняла: и про VIP-сайт, и про «романтизм», и про то, что от крыласовских денежек мы ни в коем случае отказываться не должны. Чего ради?!

– Вера?!

– Да, моя дорогая, ты все поняла правильно. Он будет тебе звонить. Уже сегодня. – Она выразительно постучала ухоженным ноготком по бумажным купюрам. – Я не могла не дать ему твой телефон. Баш на баш! Понимаешь?

– Вер!

– А чего такого-то? Хочет он с тобой встретиться? Пожалуйста, почему нет?! Такая встреча тебя ни к чему не обязывает. Встретились, познакомились, поговорили и расстались. Дескать, извини, милый друг, но ты не в моем вкусе. Прости, прощай!

– А как же Славочка?!

– Ну, ты совсем ку-ку! – поперхнулась Веруня. – При чем здесь твой Славочка? Тебя ведь никто с этим Крыласовым спать не принуждает. За пятьсот-то баксов! Больно жирно! Так, деловое свидание, не более того. От Славки не убудет, если ты посидишь с другим мужиком в кафе и немножечко поболтаешь.

– Правильно, – возмутилась я, – по-твоему, Слава здесь совершенно ни при чем. А если он обо всем узнает?! Нет, Верочка, я тебя умоляю, это невозможно! Славка обидится, расстроится, приревнует и вообще – может бог знает что обо мне подумать. Мне это надо?

– Вот здесь, моя дорогая, ты глубоко ошибаешься. Ревновать он будет только в том случае, если ему кто-то обо всем расскажет. Я надеюсь, ты не собираешься этого делать?!

– Я?! Нет! Я не собираюсь. Я, Верочка, не первый год замужем. Проблема в другом: Петербург – город маленький. Куда ни пойдешь, обязательно встретишь знакомых. Представляешь себе Славкино выражение лица, когда доброжелатели сообщат ему о том, что видели его жену в обществе молодого красавца?

– Размечталась! – искренне развеселилась она. – С чего ты решила, что он красавец? Нет, он, конечно, не крокодил какой-нибудь, но до красавца ему далеко. Слава лучше.

– Вера!!!

– А чего такого-то? Подумаешь! Какая тебе разница, с кем разговаривать? В нашем положении каждый крокодил на вес золота!

Глава 6

Алик вышел из дома, спустился с крыльца и медленно побрел в сторону пруда. Он шел, понуро опустив голову, не глядя по сторонам. Ничто его не радовало. Он даже не задержался возле вазона с маргаритками. Трогательные головки нежных бело-розовых цветов вопреки обыкновению не вызвали у Алика сегодня традиционного интереса.

Он шел нехотя, с трудом волоча по садовой дорожке свой мощный хвост. Шел по инерции, машинально переставляя лапы, шел просто потому, что так надо.

Моцион! Ходьба полезна для укрепления здоровья.

«Ой, блин, как больно! Нет никакой мочи. Скулит, блин, и тянет, скулит и тянет», – в поисках спасения от зубной боли Алик нырнул в пруд, опустился на дно и зарылся в ил.

Холодная вода принесла облегчение, в голове прояснилось, вернулась способность мыслить, вспоминать, рассуждать.

Рассуждать о своей непростой, смятенной жизни петербургского крокодила.

Виденья прошлого настигают его постоянно, стоит лишь прикрыть глаза и настроиться на определенную волну.

Вот родное гнездо и мама-крокодил, помогающая ему выбраться из яйца, первые дни жизни в мутной полноводной реке, сеть браконьеров, в которую он, несмышленый младенец, угодил тогда по неосторожности, и долгий, бесконечно долгий перелет в тесном ящике зооконтрабандистов.

Этот страшный ящик видится Алику каждую ночь. Крокодильчиков набили в него, как сельдей в бочку.

Ему тогда повезло. Он выжил. Один из всех.

На Пулковской таможне контрабандный груз конфисковали, а трупы животных выбросили на свалку. Чуть живого Алика выбросили вместе со всеми, не заметили у него признаков жизни.

На падаль слетелось воронье. Фартовому Алику опять повезло – его склевать не успели.

Радостные крики ворон привлекли внимание бомжа. Ничтоже сумняшеся, он отобрал у ворон добычу и продал полудохлого крокодильчика за бутылку водки.

Пути господни неисповедимы – Алику наконец-то улыбнулось счастье! Купила его Любовь Ивановна, Любаша, незабвенная мама Люба.

Она выходила полуживого от голода и стресса крокодила, окружила его вниманием и заботой.

Пять лет безоблачного счастья в доме мамы Любы, пять долгих и таких коротких лет. То были годы всепоглощающей нежности и полного взаимопонимания, годы душевного комфорта и самопознания.

Вот только редко он тогда задумывался о сущности бытия. Счастливые души ленивы.

Дар мыслить философски открылся много позже, после гибели мамы Любы. Алик смог тогда выполнить божественное предназначение – нашел и растерзал убийцу своей хозяйки.

Люди крокодила не поняли. Он вынужден был скрываться. Почерневший от горя, измученный и одинокий, скитался Алик по ночным предместьям Санкт-Петербурга в поисках пристанища.

Он был в отчаянии, думал о самоубийстве и не обратил особого внимания на то, что мыслит во вселенском масштабе.

И только утром, когда ситуация счастливо разрешилась – совершенно случайно Алик встретил Анну Владимировну Митрофанову, приятельницу своей погибшей хозяйки, сумел с ней объясниться и был приглашен остаться в доме на правах близкого друга, – только тогда он понял, что стал философом. Он шел по осеннему саду, глаза слезились от дыма костра, в котором жгли опавшие листья, и тоска покидала его, уступая место мудрым мыслям.

Боль вернулась внезапно, с удвоенной силой. Болел не только зуб, ломило всю нижнюю челюсть. Мощные болезненные толчки пульсировали и в верхней части черепа, давили на глаза, стучали в ушные клапаны.

Боль была такой нестерпимой, что под прозрачной мигательной мембраной, предохраняющей глаза при погружении в воду, у Алика закипели слезы.

«Да, блин, какой тут, в жопу, креатив, – уныло подумал он и, мягко перебирая задними перепончатыми лапами, всплыл на поверхность. – Так и вовсе думать разучишься».

Наверху распогодилось. Дождь кончился. Жаркое полуденное солнце слепило глаза, обещая отличный погожий день.

Алик выполз на берег и медленно, стараясь не делать резких движений, потащился к альпийской горке. На самый солнцепек. Теряя силы, пристроился между кустиков цветущего алиссума и пошире открыл пасть, подставляя больное место под целительные лучи солнца.

Как выпадают зубы, Алик знает не понаслышке. За свою жизнь он потерял их немало.

Есть у крокодилов такая особенность: зубы периодически выпадают, и на их месте вырастают новые. Вот почему даже соседние зубы у него разной длины.

Зубы у крокодилов старятся, выпадают, но не болят. Во всяком случае, не болят так, как болит этот – четвертый нижний справа. Обычно это легкое ощущение дискомфорта, и все – зуб вывалился.

Такую несносную боль он испытывает впервые.

И как долго! Сутки! Нет. Дай, бог, памяти, какие сутки! Он мучается от зубной боли уже второй день.

Совершенно точно. Второй!!! Зуб заболел сразу после ухода Наташки, а Наташка была у них вчера утром.

Прибежала, блин, заполошная, глаза выпучены, вся в мыле, и ходом похромала на террасу, к Анне Владимировне.

Даже с ним, Аликом, не поздоровалась. А ведь он лежал на самом виду, у того фонтана, что рядом с дорожкой. Короче, мимо проходила и не заметила.

Странная она все-таки баба – эта Короткова. Замужем. Трое детей. А косит под тинейджера.

Ведет себя несолидно и одевается несолидно. Не по возрасту. Ни разу за все время знакомства Алик не видел ее прилично одетой.

Любимый стиль – джинсики в обтяжечку, кофтюлечка какая-нибудь смехотворная, обязательно чтобы черненькая (других цветов она не понимает), и туфли на низких каблуках.

Наташкины туфли его просто бесят. Не туфли, а тапочки. Носить женщине такие туфли – неэстетично! Добро бы не с кого бедняжке было брать пример! Так нет же – окружение у нее более чем достойное. Анна Владимировна – само совершенство! Вкус у нее безупречный. На деловые костюмы своей новой хозяйки Алик может любоваться часами.

А покойная мама Люба?

Вот кто понимал толк в женственности. В ее гардеробе не было ни одной вещи унисекс. Коли шилась блузка, обязательно с рюшечками, коли юбка – то с оборочками. И цвета она предпочитала жизнерадостные. Розовое, голубое, в крайнем случае цвет беж.

А Короткова, бывало, вместо того, чтобы присмотреться, как добрые люди одеваются, да посоветоваться с тем, кто поумнее тебя, мол, научите, только хихикает:

– Чем баба старее, тем платье розовее.

«Тьфу, блин. Одно слово – баламутка! Не человек, а дрожжи общества. Вечно что-то выдумывает». Алик расправил лапы и поспешно перебрался к террасе, на которой расположились подружки. Боялся пропустить хоть слово из Наташкиного рассказа. Уж больно ему вид ее в тот раз не понравился. Он не ошибся.

Короткова влипла в очередную неприятную историю и прибежала к ним за советом. Мало того что сама влетела, черт знает куда, так ей и Анну Владимировну надо втравить в неприятности.

«Проститутка, блин», – не сдержавшись, ругнулся он.

Нет, Алик никогда не обвинял Короткову в смерти мамы Любы. Прямо не обвинял. Но и простить того, что она была когда-то знакома с убийцей его хозяйки, он Наташе не мог.

– Четверть века – большой срок! – убеждала его Анна Владимировна. – Не надо злиться, Аличек, и смотреть на Натусю волком. Она ни в чем не виновата. Это случайность! Случайное стечение обстоятельств. Да, она любила его, но любила давно. Он был тогда совсем другим. Хорошим. Кто ж знал, что первая любовь Натусечки станет злодеем? Люди с годами меняются. И в худшую сторону меняются чаще. Да, мой сладкий? Согласен?

Умом он понимал, что хозяйка права. Наташа ни в чем не виновата.

Но сердце! Сердцу не прикажешь. Сердцем Алик принять ее не мог.

Глава 7

Дождь зарядил с самого утра. Мощные косые струи дробно стучали в стекло. Не дождь, а ливень. Можно подумать, на дворе октябрь.

Я недовольно посмотрела в окно. В парке ни души, дорожки размокли, и пруд, и огромные лужи кипят пузырями. По опыту знаю, дождь с пузырями идет долго.

Нет, это невозможно. Почему мне так не везет? Почему небеса разверзлись именно в тот день, когда я настроилась поболтаться по магазинам?

Мне так необходимо купить себе что-нибудь. Все равно что: купальник, шляпку, пляжные тапочки. Единственное требование к покупке – вещь должна радовать.

После падения на кладбище прошло три дня, нога почти не беспокоит, а настроения никакого. Хоть в зеркало не смотрись!

Я никогда себе особенно не нравилась, но сегодня…

Сегодня я выгляжу просто отвратительно! Кожа бледная, в желтизну, взгляд уныло-страдальческий, утолки рта скорбно опущены вниз, как у античной маски «Трагедия». А волосы! Тусклые, безжизненные, словно пакля.

Да уж, на такое личико, отворотясь, не налюбуешься. А у меня свидание на носу!!!

Мой новый поклонник господин Крыласов по два раза на дню звонит. Все спрашивает: «Когда?»

Я сосредоточилась, подумала про кота (мысли о нем всегда радуют) и, собрав остатки обаяния в кучку, обворожительно улыбнулась своему отражению.

Плохо. Очень плохо!

Улыбка получилась вымученной и нисколечко меня не украсила. Ни капельки. Наоборот! Она лишь подчеркнула мои недостатки.

Лицо сморщилось и стало похоже на печеное яблоко, глазки превратились в щелочки, а щеки!.. Щеки расползлись в стороны и так и норовят прикрыть новенькие сережки с изумрудами, привезенные Славочкой из Флоренции. Нет, это не женские щеки, это черт знает что такое! Смотреть на эти щеки без слез невозможно!

Именно такой вызывающий овал лица позволял себе носить Людовик XVI.

Бедный мордатый Луи! Он плохо кончил, в одночасье лишившись и щек, и головы под ножом гильотины.

Я – не королева, и о моих щеках позаботиться некому. Придется решать свои проблемы самостоятельно. И не только со щеками. Бедра и талия за последние дни расплылись и увеличились в объеме как минимум на сантиметр.

Нет, не на сантиметр. Какой там, к чертовой матери, сантиметр!

Я с пристрастием ощупала свои бока. Здесь все полтора!

Вот к чему приводит непомерное обжорство на нервной почве. Стоит только начать, и попадаешь в замкнутый круг – чем больше переживаешь, тем больше ешь, и чем больше ешь, тем больше переживаешь.

Может, мне еще раз позавтракать? Пока дождь не кончился. Так, что-нибудь легкое и малокалорийное, просто чтобы отвлечься от грустных мыслей. Листик салата, например.

Салат свекровушка в этом году вырастила отменный – вкусный, сочный, хрустящий.

Нежно-зеленый резной лист, усеянный мельчайшими капельками воды, смотрится на белой тарелке тонкого фарфора очень изящно.

Я украсила салат половинкой вареного яйца. Большого вреда одна половинка не принесет.

Подумала и положила на яйцо красной икры, немного, всего одну чайную ложку, только лишь для того, чтобы лист салата выглядел более колоритно.

А как же неиспользованное яйцо? Неужели я дам ему засохнуть? Да никогда в жизни! Это не по-хозяйски. Так никаких денег не хватит.

Я решительно намазала икоркой оставшуюся половинку (не пропадать же добру) и пристроила ее рядышком с первой. Потрясающее цветовое сочетание получилось!

Простенько и со вкусом.

И вообще, ограничивать себя в пище из-за боязни потерять фигуру – это тщеславие. Так говорила королева Виктория.

А тщеславие – грех!

Господи, твоя воля, что это меня сегодня на королей потянуло?

Я съела салат, выпила свежезаваренного чаю с финиками и разозлилась. На себя.

Сколько можно есть?

Если так пойдет дальше, придется на холодильник вешать замок.

Ну, вот, так и знала – насытилась, и потянуло в сон. Мягкий диван смущает взор, дождь, как на грех, монотонно бубнит, и настроение хуже некуда.

Я еще раз внимательно изучила свое отражение. Придется идти. Надо. Ничего не поделаешь.

– Нет плохой погоды, есть плохая одежда, – твердо сказала я себе и полезла в шкаф за мужниным дождевиком.

Пойду через парк. Парком до метро всего каких-нибудь пять минут, ну десять, если плестись нога за ногу. В метро дождь не страшен, а на Невском, будем надеяться, уже вовсю светит солнышко.

Я тщательно подкрасилась и принарядилась, дабы не смущать своим внешним видом продавщиц.

Никак не могу смириться с их снисходительным хамством.

– Девушка, – надменно цедит сквозь зубы отставная фотомодель, загораживая своим жилистым, мосластым телом заинтересовавший меня костюм, – здесь мини-юбка.

– Да? – Я ухитряюсь-таки на лету схватить ценник и посмотреть на цену.

Все ясно. Костюмчик стоит пятнадцать тысяч. Доступно. Но продавщица явно считает иначе. Она уже определила меня в разряд тех покупателей, которым покупка в ЕЕ магазине не по карману.

«Шляются тут всякие, глазеют, лапают, житья от них нет», – явственно написано на кукольном личике, искривленном презрительной гримасой.

– Я предпочитаю носить именно короткие юбки, – чеканя каждое слово, жестко заявляю я и удаляюсь в примерочную. В обнимку с костюмом.

Далее – возможны варианты. В зависимости от того, насколько хорош костюмчик.

В любом случае поставить на место зарвавшуюся хамку я сумею.

Хам принимает воспитанность за слабость и, получив вежливый отпор, теряется.

Вопрос в другом – мне это надо?

Нет. Такие развлечения не для меня.

Закутавшись в дождевик и прихватив прочный мужской зонт, сохранившийся с допотопных времен, я отправилась вызволять себя из депрессии.

Ну и погодка! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

Дождь – стеной, в двух шагах ничего не видно. Проезжую часть Бассейной улицы переходила почти на ощупь и только в парке расслабилась. Машин нет, можно идти спокойно, ничего не опасаясь.

Не успела пройти и половину пути, только-только миновала лодочную станцию – вымокла уже вся, как мышь. В туфлях противно зачавкала вода.

Интересно, как поживает мой макияж?

Поглубже натянув капюшон, я пригнула голову и ускорила шаг.

Велосипедист показался внезапно, метрах в двадцати от меня. Он выскочил из-за кустов барбариса в том месте, где идущая в горку дорожка делает крутой поворот, и, не снижая скорости, помчался навстречу мне.

– Ты видела его раньше? Сможешь узнать и показать мне, если встретишь? Какой у него был велосипед? – терзал меня потом вопросами Славочка, снедаемый жаждой мести.

Господи, при чем здесь велосипед? Велосипед я даже не разглядела. Только лицо! Злое, напряженное, и дикий, остекленевший взгляд.

Странное дело, произошло все в течение каких-то секунд, а тогда показалось, что едет он на меня целую вечность.

Помню, подумала, какого необычного цвета у этого парнишки глаза – белые, словно одни белки, без радужки и зрачков. Косой?

Я поспешила уступить дорогу и отскочила влево.

Прямо в лужу. Велосипедист резко вильнул и метнулся в мою сторону. Я тотчас остановилась и замерла. Не трамвай – объедет.

Первая заповедь пешехода: коли уж попал на дороге в переделку – стой спокойно, не шарахайся по проезжей части туда-сюда, дай водителю возможность тебя объехать.

Этот водитель объезжать пешехода явно не собирался. Не снижая скорости, безумный велогонщик несся прямо на меня.

Я дрогнула и шагнула в сторону. В самый последний момент. Всего один шаг, но он меня спас. Не отступи я тогда влево, велосипед раздавил бы меня в лепешку. Я увернулась от колеса, но полностью избежать столкновения мне, к сожалению, не удалось. Велосипедист задел меня своим корпусом.

«Нет, не может быть! Это происходит не со мной!» – успела удивиться я и, крутанувшись волчком от сильного удара в правое плечо, рухнула на дорожку, со всего маху приложившись головой об асфальт.

Парк, казавшийся таким пустынным всего минуту назад, внезапно наполнился людьми: рыболовы, шахматисты, мальчишки с лодочной станции.

Лидировали в этой оживленной толпе тетки в оранжевых жилетах. Не переставая галдеть и переругиваться, садовницы мгновенно соскребли меня с асфальта и поставили на ноги.

– Расшиблась? Может, «Скорую»?

– Нет, нет, спасибо. Спасибо большое. Не надо. Мне нужно в метро, – лепетала я, старательно размазывая по лицу грязь.

– В метро? – зычно переспросила бойкая толстуха, недоверчиво разглядывая порванный рукав моего дождевика.

– Да, в метро, здесь недалеко. Спасибо большое, – как заведенная твердила я. – Все нормально.

Боли я тогда почему-то не чувствовала. Только растерянность и неловкость. Неловко, знаете ли, причинять беспокойство незнакомым людям. Стоят из-за меня под дождем. Мокнут.

– Обезьяна! – Я обернулась на голос.

Кричал велосипедист. Он в отличие от меня не пострадал. Не упал и не разбился. Просто отъехал в сторонку, слез с велосипеда и стоял чуть поодаль, трясясь от злобы.

– Обезьяна вислозадая! Скачет, бля! – сообщил он присутствующим и ткнул в меня пальцем, чтобы ни у кого и тени сомнения не осталось в том, кто же здесь вислозадая обезьяна.

Народ удивленно примолк, а я так даже обиделась. Такой молоденький, я ему в матери гожусь, а он обзывается. Вот и делай после этого людям добро!

Ни стыда, ни совести нет у парня. Сам виноват, не справился с управлением, сбил меня с ног, и я же, получается, обезьяна, да еще вислозадая. Нет, это невозможно! Можно сказать, я ему жизнь спасла, а он!!! Да не успей я отскочить вовремя в сторону, валялся бы сейчас этот горе-велосипедист в одной луже со мной. Как миленький!

Ох, если бы только я не оставила в тот день свои мозги дома, я бы тогда уже поняла, что наезд этот не случаен.

– Мочалка! – не унимался тем временем мой обидчик. – Мочалка драная! Смотреть надо!

Первым из ступора вышел щупленький старикан с шахматами:

– Чума!!! – неожиданно сочным командным басом заорал дедок, потрясая шахматной доской. – Чума, твою мать! Летишь, как наскипидаренный! Ладно, баба шустрая – отскочила. А если б старуха или ребенок, твою мать?! Убить бы мог!

Парень вспыхнул, ощерился, как волчонок, и, угрожающе сжав кулаки, двинулся к деду.

Лодочник покрепче перехватил весло.

– Уймись, урод, – ласково посоветовал он. – Ты ехал слишком быстро. Здесь парк, а не велотрек.

– Вася! Вася, блин!!! – в один голос завопили садовницы.

Небритый Вася почесал в затылке, одернул засаленный жилет и, нырнув под сиденье трактора, достал монтировку.

Монтировка – веский аргумент! Велосипедист поспешил ретироваться. Поехал он как-то странно, вихляя из стороны в сторону и поминутно оглядываясь.

– Наркоман! – уверенно сказала молоденькая мамаша с коляской и протянула мне зеркальце.

– Вы думаете? – с надеждой переспросила я.

Если парнишка действительно наркоман, тогда все понятно. Его агрессивность и озлобленность – следствие приема наркотиков. Бедный парень! Оказывается, он тяжело болен.

Я слегка повеселела. Одной проблемой меньше. Не надо ломать голову над тем, за что же так ненавидит меня незнакомый велосипедист. В его поведении по отношению ко мне нет ничего личного! Это не ненависть, а болезнь.

Обзывая меня последними словами, несчастный мальчик никоим образом не хотел кого-либо оскорбить или унизить. Бедненький! Он перепугался, что сбил с ног человека, и от испуга не сумел справиться с болезненным раздражением.

– Конечно, наркоман, – жизнерадостно подтвердила бригадирша садовников, счищая с меня комья грязи. – Тут и думать нечего. Они вон в той беседке тусуются. – Она показала на каменную беседку, стоящую на берегу пруда. – Убирать станешь – весь пол в шприцах! Каждый божий день они там толкутся, с утра до вечера и с вечера до утра. Дури нанюхаются, наширяются чем ни попадя и куролесят. Одно слово – обдолбыши!

– Кошмар какой! – Я удивленно таращилась на желтое монументальное сооружение, построенное в стиле «сталинский ампир».

Ну и дела! Притон наркоманов прямо у меня под боком! Я мимо этой беседки по сто раз на дню пробегаю. Здесь самый короткий путь к метро. И к магазинам! И в сберкассу! И вообще я люблю ходить парком. Идиотка!

От страха и неприятных мыслей меня замутило.

– Может, все ж таки «Скорую» вызвать? – Заботливые руки приставили к моему носу карманное зеркальце.

Я удивленно таращилась на свое отражение. Лицо в грязных подтеках. Губа припухла. Скула содрана до крови. И в довершение всего – рог. На лбу. Хороший рог, качественный. Переливаясь всеми цветами радуги, рог рос и увеличивался в размерах прямо на глазах.

Нет предела совершенству!

– Нет, нет, спасибо. Я лучше домой. Здесь рядом. – Я решительно направилась в сторону улицы Победы.

– Оно и правильно, что домой. Дома и стены помогают, – одобрительно загудели в толпе.

– А Вася вон проводит. Вась! – густым низким голосом скомандовала разбитная бригадирша. – Проводи дамочку! Не ровен час, завалится где-нибудь и будет лежать, зубы оскаля. Что там ни говори, а головой она все ж таки здорово навернулась.