Текст книги "Свадьба до мажор"

Наталия Миронина
Свадьба до мажор

© Миронина Н., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Костю Ласточкина женили так, словно выдавали замуж дворянскую барышню – по сговору.

– А что ты хочешь? – спросил его отец, – мать жалуется, что у тебя сплошь «флейты-пикколо»[1]1
  Флейта-пикколо – малая флейта, деревянный духовой музыкальный инструмент, обладающий пронзительным свистящим тембром.


[Закрыть]. Все – «фью-фью-фью». Ничего серьезного. А пора семью заводить. Лет тебе тоже, знаешь ли… Мать переживает.

– А чего – лет-то? – удивился Костя. – Лет всего-то двадцать семь.

– Между прочим, когда нам было двадцать семь – ты в школу пошел, – отец назидательно поднял палец, – и мы были уже женаты восемь лет.

– Это не помешало вам благополучно развестись!

– Развелись мы, когда тебе стукнуло двенадцать, – отец недовольно опрокинул стопку водки и подцепил вилкой ролл с тунцом.

Для того, чтобы сообщить сыну о своем волевом решении и уточнить дату встречи с будущими родственниками, Петр Алексеевич приехал в суши-бар, где часто бывал Костик. «Привычная обстановка поможет ему переварить новость», – рассуждал Петр Алексеевич. Сейчас, глядя на Костю, он так и не понял, что чувствует сын. Тот был так же задумчив, так же ловко орудовал палочками, окуная роллы в соевый соус.

«А Марго права, – вздохнув, подумал Петр Алексеевич. – Сына надо женить срочно, иначе его охмурит какая-нибудь из этих «фью-фью». Так что лучше мы сами, на милой девушке, дочери старых знакомых. Господи, в кого он такой малахольный?!»

Ласточкины были семьей музыкальной. Петр Алексеевич играл на тромбоне в симфоническом оркестре. Там же когда-то служила второй скрипкой Маргарита Яновна – прелестная миниатюрная блондинка с гибким станом и тонкими руками. Каким же удовольствием было смотреть на то, как грациозно она изгибает шею, как ласково прижимает к щеке скрипку! Хотелось тут же стать музыкальным инструментом, а вид смычка в ее изящных пальцах вообще уводил в область непристойной эротики.

Помнится, Петр Алексеевич потерял голову, молниеносно сделал предложение и все двенадцать лет семейной жизни гордился своим выбором. Но вот потом… Ну кто знал, что мощь, сила, а также сороковой размер обуви могут быть такими же обольстительными, как и грация с нежностью?!

Маргарита потребовала развода и уволилась из оркестра, когда пошли слухи о тайном романе Ласточкина с высокой и молчаливой контрабасисткой Авериной. Аверину звали Алей, но этим именем никто не пользовался, даже она сама. Уж больно оно не подходило ей и ее очень мужскому занятию.

Вообще тогда коллектив оркестра отлично развлекся за счет Ласточкиных и этой самой Авериной. Первые скрипки по-королевски делали вид, что ничего не происходит. Вторые скрипки шушукались и почти вслух жалели Маргариту. Альты бесчинствовали. Они, выросшие из скрипок и не достигшие параметров виолончелей, вообще привыкли вести себя дерзко. Даже, можно сказать, вызывающе. Во время репетиций и в перерывах они напоминали пчел, которые сами себя покусали. Виолончели хранили молчание, как и первые скрипки, с той только разницей, что Аверина-разлучница сидела близко от них и ее можно было уничтожить взглядом. Пять контрабасистов-мужчин пожимали плечами: мол, вот что происходит, когда баба начинает лезть в мужское дело. Женщина, играющая на контрабасе, – это не контрабасист, это женщина, у которой хватает сил таскать тяжести. «Сами видите, как мы правы. У баб одно на уме!» – говорил сам вид контрабасистов, и казалось, что между ними и Авериной пролегла большая паркетная пропасть.

Духовые – и медные, и деревянные – пытались соблюдать нейтралитет. Все-таки Петр Ласточкин был одним из них, а Маргарита Ласточкина была очень красивой. Но нейтралитет духовикам плохо удавался. Уж больно интересно было наблюдать за развитием драмы. Ну какой нейтралитет, если градус любопытства зашкаливает?!

А ударные – эта уважаемая периферия симфонического оркестра – заключали пари и делали ставки на скорость официального развода.

Оставались еще арфа, челеста[2]2
  Челеста – небольшой клавишно-ударный инструмент, похожий на пианино.


[Закрыть] и рояль. Эти – симфоническое одиночество – пользовались моментом, чтобы лишний раз потрепаться с коллегами, благо появилась острая тема.

Над всеми парил дирижер Собакин. За событиями он наблюдал мрачно, молча, не осуждая и не принимая ничьей стороны. У него были основания для такой скорбной отстраненности. Лет пять назад его увела из семьи очаровательно молодая флейта-пикколо. Да, да, из тех самых флейт, которые нежно «фью-фью-фью», но держат мертвой хваткой.

Маргарита сумела сохранить достоинство в сложившейся ситуации – и развод, и уход из оркестра выглядели ее победой. Ласточкин оставался вместе со своим «подлым» поступком и Авериной. Впрочем, очарование монументальностью быстро исчезло. И на место ему пришли неловкость, угрызения совести, сожаление, что из-за минутной слабости вся жизнь пошла кувырком.

С тех пор минуло пятнадцать лет. Маргарита Яновна жила с сыном в прежней квартире. Замуж она не вышла. Говорит, что не было времени – гастрольная жизнь. Ласточкин поскитался по съемным углам, потом купил себе и Авериной «однушку». Вселились они туда с помпой – на новоселье гулял весь коллектив, который давно уже забыл, что приключилось. Жизнь стала напоминать арпеджированные[3]3
  Арпеджированные аккорды – звуковые группы, происходящие от раздробления аккордов.


[Закрыть] аккорды – что-то «ломаное, раздробленное, разбитое на звуковые группы».

Аверина, молчаливая, суровая, не обращающая внимания на сплетни, до смерти влюбленная, осталась в оркестре, и Ласточкин теперь покорно таскал на себе ее контрабас.

«Это тебе не скрипочку носить под мышкой!» – язвили неугомонные альты.

Маргарита Яновна и Петр Алексеевич не встречались. Вообще. Сначала Ласточкин чувствовал свою вину, оправданий себе не находил, а потому на глаза бывшей не лез. Затем он попытался навести мосты – сын же был общий. Но бывшая жена не ругалась, не кричала, не выясняла отношения и не пеняла на недостойное поведение Ласточкина. Она просто-напросто оборвала все нити, которые могли их связать и дать повод увидеться. С сыном Ласточкин встречался на стороне. Петр Алексеевич удивлялся Маргарите – столько твердости – ни разу, нигде они не пересеклись. Потом ему надоело удивляться, и в этой ситуации он нашел положительную сторону – ведь так потихоньку исчезало чувство вины.

Впрочем, проблемы, связанные с сыном Костей, бывшие супруги регулярно обсуждали по телефону. Результатом такого обсуждения и было решение женить его на Любе Табунцовой, дочери видного деятеля металлургической отрасли, который был их давним общим другом. «Петр, – сказала тогда Маргарита Яновна бывшему мужу, – Костя никогда не женится. У него сквозь пальцы просачиваются хорошие девушки, деньги и время. Надо что-то делать! Я звонила Зое, их тоже волнует Любочка. Ты меня понимаешь?» О да, Ласточкин все понимал.

Табунцовы обрадовались идее. Справедливости ради надо сказать, идея была старая. Когда-то давно и Ласточкины и Табунцовы мечтали породниться – дети были умненькие, хорошенькие, и дружили семьи давно. Потом жизнь как-то их отвлекла, развела, но… Но тут выяснилось, что дочь засиделась в девицах, на свидания почти не ходила, все больше дома с книжками. Люба Табунцова была очень красивой и очень толстенькой. Костя даже попробовал надуться – мол, что это отец подсовывает ему! А потом, разговорившись с Любой, вдруг увидел прелестную девушку, которая ужасно хотела сбежать из отцовского дома, и замужество ей казалось отличным решением проблемы.

– Понимаешь, надо жить отдельно. Вот как только человек остается один, он сразу понимает, что к чему. Он и мозги включает, и планы строить начинает. А так все за тебя родители пытаются сделать. Никакой свободы! – поделилась она своими соображениями с другом детства, а теперь и женихом.

Костя счел возможным согласиться. Жизнь с Маргаритой Яновной, любящей и беспокойной мамой, в тридцать лет была наказанием. «А ведь и правда! Поженимся, будем жить отдельно, там и разберемся! Она очень даже ничего. Приятная. А похудеть можно. Хотя так тоже очень неплохо…» – так думал Костя, прикидывая их совместное с Любой будущее.

Брак обещал быть добротным. Табунцовы дарили молодым квартиру, Маргарита Яновна и Ласточкин – новую хорошую машину. И еще много всяких полезных и красивых предметов, которые собираются матерями почти с младенческого возраста отпрысков.

Само торжество договорились отметить в ресторане «Пекин».

– Ты же понимаешь, Петр, – сказал Борис Борисович Табунцов, – такое дело раз в жизни, можно сказать…

– Ну да. Ну да, – закашлялся Ласточкин.

Он некстати вспомнил, как Аверина пыталась затащить его в загс. Впрочем, безуспешно.

Огромный зал ресторана был оформлен в стиле «Версальского парка». Гирлянды цветов, подобие беседок, фигурки золоченых купидонов со стрелами, картины, изображающие амуров и психей, апельсиновые и лимонные деревца в кадках. Столы, составленные буквой «П», были застелены белыми скатертями с нежной цветочной вышивкой. И опять гирлянды роз соединяли их, переплетаясь темной зеленью стеблей. Ласточкин, который не был так богат, как «видный деятель металлургической промышленности» Табунцов, сначала судорожно подсчитывал затраты. Но в какой-то момент чуткий Борис Борисович сказал:

– Петя, я понимаю, что вся эта «хохлома», – тут он указал на копию картины Франсуа Буше, яркого представителя стиля рококо, – нужна только Любочке. Ну, дочь-то одна. Я решил не мелочиться!

У Ласточкина отлегло от сердца. Последние подсчеты показали, что послесвадебный баланс может оказаться нулевым.

Меню утверждала сама Зоя Ивановна Табунцова.

– Я не потерплю всякие там «жульены»! – провозгласила она метрдотелю.

Ласточкин, присутствующий при этом, вздохнул. Жюльен ему казался деликатесом. Дома его кормили сытно, но просто. Мясо в бульоне, курица там же, пельмени из пачки. Аверина не была кулинаркой вообще.

– Стол должен быть изысканным! – продолжила Зоя Ивановна – и тут же посыпались элегантные гастрономические термины.

Метрдотель и вызванный на подмогу шеф-повар внимали с почтением. Свадебный банкет обещал быть мероприятием неприлично дорогим, ради этого можно было бы освоить и «сюпрем де воляй а блан», и «фейет де фюр-де-мер».

– Петр Алексеевич, как ты считаешь, «э пинар о бер нуазет» – это не очень сытно, да? Все-таки будут мужчины, они пьют крепкие напитки? – советовалась с Ласточкиным Зоя Ивановна, щеголяя знаниями.

Впрочем, Табунцовы, несмотря на некоторую фанаберию, были людьми милыми и добрыми. Благодаря взятому ими темпу свадьбу можно уже было гулять через три недели после встречи Кости и Любы в качестве жениха и невесты.

– Петр, дети наши, как сказали бы у тебя в оркестре, «не сыгрались», но мы с тобой знаем друг друга сто лет. Так что затягивать не будем, – торопил Табунцов и интересовался: – Что это Маргарита не показывается?

– Она платье шьет себе, костюм Косте ищет, подарки готовит. Да, и гастроли. У нее же небольшой контракт в Испании. В одном из тамошних оркестров. Не волнуйся, на свадьбе ее увидишь! – объяснил Ласточкин.

Его бывшая жена действительно общалась со всеми по телефону и выбралась за это время в Москву только на один день. Потом опять улетела кон

...

конец ознакомительного фрагмента