Текст книги "В ожидании Синдбада"

Глава 5

– Ника, накинь халат, не стой столбом, – Калерия Петровна разговаривала сухим и властным тоном, словно наводила порядок в подведомственном музее.

– А почему свет нельзя зажечь? – Ника во все глаза смотрела на грязного, всклокоченного Егора. Его лицо было в синяках и царапинах, правая рука в крови.

– Чтобы никто не заподозрил, что мы встречаем гостей. – Калерия Петровна уже рылась в аптечке. – Ника, пожалуйста, очнись! Иди в ванную, включи колонку.

– Я вам все объясню, – улыбнулся Егор, – все расскажу. Только приду в себя немного…

– Ты сначала пойдешь в душ. Вот тебе, – Калерия Петровна дала Егору мужскую рубашку и брюки, – переоденешься. Это – отца. А твои вещи я сейчас постираю. До утра высохнут. Ника зашьет и все погладит. – Калерия Петровна говорила отрывисто, делая сразу несколько дел.

Она открыла перекись водорода, промыла царапины Егора, чем-то смазала синяк. Потом выдала полотенце и подтолкнула в сторону ванной.

– А мне что еще делать? – растерянно спросила Ника. Она не понимала, радоваться или нет. Да, Егор нашелся, он был жив, но таинственность, с которой он появился, пугала.

– Завари свежий чай, подогрей суп, бутерброды сделай. Да, и достань, там, в буфете, водка.

– Водка?

– Господи, Ника! Человек падает от усталости, шевелись, поторапливайся.

– Хорошо. – Ника не обиделась на тон матери. Наоборот, было что-то успокоительное в том, что хоть кто-то знает, как надо поступать в таких ситуациях.

– Ника, и никакого света!

– Почему?

– На всякий случай. За домом могут следить.

– Кто? – у Ники похолодели руки.

– Любопытные. Займись едой!

Через полчаса все трое сидели на кухне. Пока Егор мылся, а Ника готовила ужин, Калерия Петровна постаралась обеспечить их безопасность. Бесшумно двигаясь по темным комнатам, она закрыла на все шпингалеты окна, задернула шторы. На подоконники разложила бьющиеся предметы.

– А вазочки зачем здесь? – удивилась Ника, случайно увидев, чем занимается мать.

– Если в окно полезут, уронят, мы услышим.

– Мама, я сейчас закричу! Ты можешь мне объяснить что-нибудь?

– Позже, сначала надо сделать все дела, – отрезала мать, закрывая входную дверь на ключ и продев в ручку швабру. Размотав длинный провод, она отнесла телефон на кухню.

– Мам, провод могут перерезать. Так в кино показывают, – заметила Ника.

– Все равно, – невозмутимо ответила Калерия Петровна. Она принесла короткую свечу, поставила ее в глубокую чашку и зажгла. В кухне стало светлее.

– Ты же сказала, свет не зажигать? – Ника указала на свечу.

– Это можно. Мало ли, тень, блик. И, потом, это пока мы ужинаем.

Егор вышел из ванной в смешном наряде. Его отец, Петр Николаевич, был человеком крепким, даже полноватым, а потому одежда на Егоре болталась.

– Садись, ешь и рассказывай, – Калерия Петровна налила ему суп.

– Спасибо. Вы извините. Я не должен был этого делать. Вы можете пострадать. Но мне некуда идти. До своих, до родственников, я бы не добрался.

– Не переживай. Ты все правильно сделал, что к нам пришел. Я все окна закрыла, шторами занавесила, свет не включали. Даже самые любопытные не заметили, что кто-то есть у нас.

– Спасибо, – улыбнулся Егор.

– Что произошло? Почему ты не приехал на похороны? – не выдержала Ника. Ее потрясло появление Егора, но не меньшее удивление вызвало поведение матери – собранность, сообразительность, словно та была опытная подпольщица.

Егор, прежде чем ответить, спросил взглядом разрешение у Калерии Петровны.

– Рассказывай. Она должна знать. Чтобы понимать, чего бояться.

– Они меня похитили.

– Что?! Кто? – Ника забыла, что надо вести себя тихо.

– Похитили. И сделали это в тот же день, когда убили отца. Отца убили рано утром, а их человек встретил меня, когда я подходил к институту. Он сказал, что новый водитель отца. Что отец просит приехать, не теряя времени. Я еще удивился, почему отец мне ничего не сказал – я звонил два дня назад. И в доме все было в порядке, и на работе тоже. Ну, подумал, мало ли как бывает – что-то срочное, неотложное.

– А почему ты не позвал милицию?! – воскликнула Ника. Ей казалось, что она слушает какой-то бред.

– Ника, дай человеку рассказать! – одернула ее мать.

– Ну, поехали мы, этот водитель молчит. Я конспекты читаю. Потом остановился через пару кварталов. Там еще промзона, цеха какие-то пустующие. Водитель остановился у палатки какой-то, говорит, сигареты закончились. Он вышел, сигарет купить, я – размяться. И вдруг, когда я уже в машину садился, те двое напали сзади. Я даже не успел ничего сообразить. Только слышу кто-то кричит, кто-то милицию зовет – женский голос истошный. А эти меня в машину затолкали, привезли на ферму какую-то, держали взаперти. От них я узнал, что отца убили…

– Чего они хотели от тебя?

– Калерия Петровна, отец доверился людям. Тем, которые комбинатом заинтересовались и денег на развитие достали. Но так получилось, что у них появились конкуренты. Тех людей убрали. А от отца требовали, чтобы он вернул деньги, акции какие-то переписал.

– Но акции принадлежали тем, кто деньги доставал?

– Нет. Они все-таки часть отцу дали. Это во-первых, а во-вторых, все как раз в стадии оформления находится. А это самый удобный момент для того, чтобы все «переиграть».

– Отец не стал делать то, о чем они просили?

– Нет. Он еще не понял, что совсем другие времена наступили. Ему в голову не приходило, что за деньги могут убить. Что угрозы – это совсем не шутка. Одним словом, тех, кто вложил деньги в реконструкцию комбината, убрали, отца убрали, я – наследник. Отец принадлежащие ему акции комбината завещал мне. Говорил, что это свадебный подарок…

– Егор, это лирика. Что дальше было?

– Они сказали, что я должен переписать на них все акции. И любой ценой найти деньги.

– Те самые, которые отец вложил в комбинат?

– Именно так.

– Понятно. Ну а дальше что?

– Я сбежал.

– Как тебе это удалось?

– Повезло… Долго рассказывать… Потом… Я с ног валюсь.

– Егор, выпей успокоительное и ложись спать, тебе нужно восстановиться. Я тебе в своей комнате постелила, а мы Никой у нее ляжем.

– Спасибо вам. Но мне надо уезжать. Понимате? Мне надо исчезнуть. Эта история не закончится. Эти люди отмороженные. Я не хочу снова в лапы к ним попасть. Деньги из сейфа, говорят, пропали. Только я этого точно не знаю. И я не хочу отдавать им акции. Вернее, я не хочу подписывать документы для передачи. Но даже если я это сделаю, они не отстанут, а может, и убьют меня. Я ведь свидетель… А если я исчезну, у них руки будут связаны, они не смогут ничего сделать.

– Ты с ума сошел! Надо завтра же идти в милицию. К следователю, который меня допрашивал!

– Ты была у следователя? – удивился Егор.

– Да. – Ника рассказала ему про свой визит.

– Нет, в милицию я не пойду. И к следователю тоже.

– Почему? – разозлилась Ника.

– Я уверен, что у людей, которые меня похитили, там связи – они слишком хорошо осведомлены, как идет следствие по делу отца…

– Что ты такое говоришь?!

– Ника, поверь, я знаю, о чем я говорю.

– Давайте спать. Завтра будем думать, что делать. – Мать поставила грязную посуду в раковину.

– Калерия Петровна, у меня к вам просьба. Хотя понимаю, что, может, она не по адресу. Но на всякий случай.

– Я слушаю тебя.

– Мне нужны деньги. Чтобы уехать, мне нужны деньги. У мамы их нет. Я точно знаю…

– Я отдам все, что у нас с Никой есть…

– Нет, нет, что вы, я не возьму… Понимаете, у нас есть одна вещь. Говорят, она стоит очень дорого. Вот если бы ее продать на барахолке? Там есть знающие люди, они сразу поймут ценность. Я не могу продавать – меня сразу узнают. Может, вы отнесете? Я вам точно говорю, никто не знает, что она у нас дома была. Эту вещь не опознают как вещь Бестужевых. В этом смысле вам ничего не грозит.

Калерия Петровна задумалась.

– Что это за вещь?

– Картина. Она у нас лет сто. В буквальном смысле. И никогда не висела на стене. Родители ее хранили в секретере. Она небольшая.

– А что это за картина?

– Маленькая такая, там изображена ткацкая мастерская, где стоит станок, за ним мастер. Вокруг на полу лежит рулонами золотая ткань. Типа парчи. Знаете, это голландский художник. Очень старый. Отец говорил, что этот художник учился у Вермеера.

– Говоришь, там изображен ткацкий станок?

– Старинный. И мастер. И сама ткань. Она очень красивая – золотая, словно освещенная солнцем.

– Да, голландцы любили так рисовать. А имя художника ты помнишь?

– Нет, но оно написано на обороте картины. Вернее, отец наклеил маленькую бумажечку с именем. А так подпись художника есть.

– Давайте спать. А завтра все обсудим. Егор, ты должен выспаться, а потому выкидывай из головы все и засыпай.

– Меня не надо уговаривать, за неделю это первая ночь в постели.

– Вот и отлично. Ника уберет все утром. Идем спать.

Ника проснулась от жары. Плотные шторы не давали проникнуть солнечным лучам, но воздух в комнате нагрелся. Окна по-прежнему были закрыты. Ника осторожно, чтобы не разбудить мать, перевернулась на другой бок. Повернувшись, она поняла, что ее предосторожность напрасна – Калерия Петровна уже ушла. Ника посмотрела на часы и ойкнула – близился полдень. «Похоже, на школу мы плюнули!» – пробормотала она про себя, и тут на глаза ей попалась записка: «Ника, я тебя не будила. Сегодня надо побыть дома. Покорми Егора, погладь его одежду. С работы приду пораньше. Не открывай дверь незнакомым». Чуть ниже уже совсем торопливым почерком приписка: «Будь благоразумна». Ника предпочла не задумываться, что имела в виду ее мать, когда писала это. Ника приняла душ, оделась и пошла на кухню.

Судя по тишине в доме, Егор еще спал. Ника, стараясь не шуметь, помыла посуду и принялась готовить обед, машинально повторяя заученные действия – чистила картошку, резала капусту и морковку. Ника понимала, что живут они во времена сложные и люди, к которым ты еще вчера относился хорошо, сегодня могут тебя неприятно удивить. Впрочем, так было всегда. Но сейчас, оказывается, речь идет о жизни и о смерти. Вот чего не учел и не смог понять, в силу своей несокрушимой порядочности, Бестужев-старший. Она, Ника, как раз это понимает, но она не знает, что делать. Что сейчас им всем делать? Ника на мгновение замерла – она вдруг осознала, что жизнь разделилась на «до» и «после». Это как раз то, о чем они с матерью разговаривали, утешая себя, что рано или поздно все как-то уладится. «Не уладится, – спокойно и твердо произнесла вслух Ника, – не уладится. И не надо себя обманывать».

– Это кто тут разговаривает сам с собой? – В кухню зашел Егор.

– Господи, – Ника вздрогнула, – как ты меня напугал.

Она шутливо ткнула его в бок.

– Ну, не сильнее, чем вчера ночью, – сказал Егор, – извини, я не хотел. Я вообще не хотел к вам приходить, но понимаешь, я не знал, куда бежать. А ведь они меня точно искать будут. Думаю, уже ищут.

– Егор, – Ника отложила нож, вытерла руки о салфетку и обняла его, – Егор, как же я волновалась! Ты не представляешь, как я боялась за тебя. И такие мысли в голову лезли…

– И оказалось, что от истины эти мысли не так далеки. Более нелепой ситуации и представить невозможно.

– Нет, – улыбнулась Ника, – я думала, ты мне изменил. Сбежал от меня. И только сейчас я понимаю, какая идиотка была. Представляешь, такое случилось… Петр Николаевич… А я думаю всякие глупости!

– Перестань, это нормально. Нормально волноваться о таких вещах.

– Да. Я даже не знала, что думать!

– Но я здесь, – Егор прижал ее к себе, – я здесь и очень ругаю себя за это. Я так боюсь вам навредить.

– Глупости. Ты же знаешь мою маму?! Она так все устроит, что никто не догадается ни о чем. – Ника говорила и старалась сама себе верить.

– Да, Калерия Петровна просто молодчина. И все же, Ника, я хочу уехать, прямо сейчас.

– А куда ты поедешь в таком виде? В отцовских штанах? И, потом, ты хочешь на глазах соседей выйти из нашего дома? Посреди бела дня? Ничего лучшего ты придумать не мог.

– Черт, но как же быть?!

– Так, как сказала мама. Ждем вечера. Я вот сейчас обед приготовлю, потом поглажу тебе одежду. Потом позанимаюсь, а ты… Ты отдохни и подумай! Подумай, что будешь делать, куда поедешь, к кому обратишься! Для тебя сейчас самое главное составить план, без него можно и не высовываться из дома!

Довольная своей убедительной речью, она налила ему чай и положила овсяную кашу.

– Вот, чтобы силенок хватало. Как в детском саду говорили.

Егор улыбнулся.

– Ника, я тебя люблю. Очень люблю. Мы говорили с тобой об этом давно. И ты знаешь, что я не вру. Но я хочу сказать это сейчас – я люблю тебя. И как бы дальше все ни сложилось, ты должна быть уверенной в этом. И еще. Ты не обязана…

– Что я не обязана? – Ника резко повернулась к Егору.

– Я не буду это произносить вслух. Но ты должна знать. Одним словом, ведь может так случиться, что…

– Слушай, помолчи, – Ника посмотрела на Егора, – мне и так страшно. А ты еще завел этот разговор. Считай, я все услышала и поняла. Ешь, остынет.

Егор сел за стол, Ника вышла из кухни. Когда она вернулась, она увидела, сидящего спиной Егора. Худая спина в отцовской рубахе, коротко стриженный светлый затылок, сильная шея. Все это было так странно – вроде бы знакомый, а вроде бы и чужой человек сидит на кухне. У нее сжалось сердце. Показалось, что она упускает что-то из своей жизни. Даже не она упускает, жизнь отбирает у нее. Ника на мгновение остановилась, потом тихо подошла и обняла Егора.

– Что?! Что с тобой? – Егор встал, выпрямился, попытался обернуться. Но Ника прижалась к нему еще сильнее. Наконец он повернулся к ней:

– Ника, что с тобой?

– Ты же все понимаешь, – Ника спрятала лицо у него на груди.

– Понимаю, но, Ника, мы же договорились.

– Ты спятил! О чем можно договариваться сейчас?! О чем?! Ты понимаешь, что ты говоришь?! «Мы договорились!» Мы что, договаривались прятаться? Мы договаривались хоронить твоего отца? Мы договаривались, что твоя мать будет сама не своя от горя, а тебя выкрадут?! Егор! Очнись! Даже я понимаю, что все договоренности теперь не считаются! Даже я это понимаю. Это уже другая жизнь, а той жизни уже не будет.

Ника разрыдалась.

– Ника, я люблю тебя. Я за тебя отдам все на свете. Но я не могу. Понимаешь, я не могу! Твоя мать выручила меня. Если бы она вчера не открыла дверь, я бы мог погибнуть. И ты хочешь, чтобы я отплатил ей черной неблагодарностью – воспользовался ситуацией и переспал с ее несовершеннолетней дочерью?

– Мне будет восемнадцать через две недели. И вообще, при чем тут это?! Ты посмотри, что вокруг происходит?!

– Мне плевать, что происходит. Я не буду делать то, что считаю невозможным делать! – Егор встряхнул ее.

– Ты просто трусишь. Ты боишься! Ты всего боишься! И ты не любишь меня… ты думаешь только о том, что с тобой происходит.

– Я не могу не думать о том, что со мной происходит. Не могу. Вместо меня никто это не сделает. Ты должна это понимать, – Егор отпустил Нику. – Ты очень глупая сейчас. Очень. Но я тебя люблю. Несмотря ни на что. Я пойду собирать вещи. Я не хочу ждать вечера.

Егор вышел из кухни. Ника растерянно посмотрела ему вслед. В доме наступила тишина и сразу же послышались уличные голоса, шум машин, детские возгласы. Жизнь за стенами дома казалась не страшной, обычной.

– Егор, прости меня. – Ника увидела, что Егор в ее комнате пишет записку.

– Это для Калерии Петровны, передашь ей вечером, – сказал он.

– Егор, прости. Тебе нельзя никуда уходить. Прости, я не хотела, но… – Она подошла к нему. Какое-то мгновение он был неподвижен, затем встал, обнял ее.

– Я не должен этого делать. Мы не должны. – Егор поцеловал ее. Сначала нежно, чуть касаясь губ, потом, словно сдаваясь ей, прошептал:

– Любимая, Ника… Мы не должны…

– Не должны, – нежным эхом повторила она.

Но он уже не слышал ее слов. Недавно им руководили строгие правила и принципы. Он ими гордился, неукоснительно следовал им, оберегая Нику и их любовь. Но сегодня, сейчас все стало иным, и Ника, как чуткая женщина, поняла это. Утрата отца, отчаяние, страх, неизвестность – все это были свидетельства разрушения. И вдруг жизнь потребовала равновесия, возмещения, ведь он не мог только терять. Для того чтобы выстоять, он должен прибрести то, что укрепило бы его, что послужило доспехами, щитом, опорой души и тела. И этим стала любовь, превратившаяся из юношеской, легкой, бесплотной в любовь взрослую, плотскую, «материальную».

– Мне стыдно, но я счастлива, – Ника положила голову на плечо Егору.

– А почему стыдно?

– Столько всего печального произошло. Ты в опасности, а меня распирает от радости…

– Может, мы сильно преувеличиваем эту опасность? – Егор погладил Нику по голове. – Мы никогда с этим не сталкивались. Это – неизвестность. Поэтому так страшно.

– Куда ты поедешь? – спросила Ника. На нее не подействовали слова Егора. Она отлично понимала, что история, в которую он попал, не из простых.

– Пока не знаю. Но в любом случае, я дам тебе знать. Тебе и Калерии Петровне.

– Обязательно! Мы будем ждать, – сказала она, – только не представляю, как буду без тебя!

– Слушай, ну, это же не на всю жизнь. Я обязательно найду выход из положения. Но для этого нужно время. Уж больно неожиданно все это произошло. Отца очень жаль. Я еще не понимаю, что его нет. Все время с ним мысленно диалоги веду.

– Так бывает, пока сороковой день не пройдет. Потом душа смиряется и наступает успокоение.

– Откуда ты это взяла?

– Бабушка говорила. – Ника вдруг присела на диване. – А как ты узнал, что Мария Александровна уехала?

– Парни об этом говорили. Они хотели к ней поехать, но побоялись следователей.

– А квартира пустая стоит? Кстати, а ключи у тебя есть?

– Представляешь, есть! – Егор рассмеялся. – Ключи есть. И даже паспорт. Когда они меня схватили, они искали что-то типа оружия. Или деньги, а может, что-то связанное с отцом. Хотя, сама понимаешь, смешно! Какое оружие?! Какие деньги?! А домашние ключи – они маленькие. Два ключа без брелока – я их спрятал в язычок кроссовок.

– Куда? – изумилась Ника.

– Знаешь, в кроссовках на обороте языка есть ярлык. Фирменный.

– Ну да.

– Так вот, у меня там шов распоролся. Я все ворчал – халтура, а не кроссовки. Туда я и спрятал ключи. Они же маленькие.

– Ну ты даешь!

– А что? Пришлось. Конечно, таким квартиру взломать – пара пустяков. А паспорт они даже не стали трогать, швырнули мне назад.

– Как же эту твою картину достать? – Ника задумчиво смотрела в потолок.

– Придумаем. Я от вас сразу в квартиру загляну. Может, получится.

– А ключ от секретера у тебя есть?

– Ключ всегда лежал на книжной полке, за стеклом. Но секретер никогда не был заперт. – Егор посмотрел на Нику. – Я не хочу думать ни о чем. Только о тебе.

– Я согласна, – рассмеялась она, – ты – обо мне, я – о тебе.

– Давай будем думать друг о друге, – прошептал Егор ей на ухо, – возражений нет?

– Нет, – пролепетала Ника, умирая от мысли, что им придется расстаться.

Егор уснул. Ника старалась не думать о том, что будет дальше. Она устала от произошедшего. Сейчас ей было довольно того, что рядом лежит Егор, которого она так любит. Будь ее воля, она никуда бы его не отпустила. Она продержала бы его до тех пор, пока не выяснится, кто убил Бестужева, кто хотел уничтожить комбинат. Ника, нежно рассматривая лицо Егора, переполнялась решимостью и гневом. «Нет, нельзя ему сейчас никуда идти!» – подумала она, и ее взгляд упал на выстиранную одежду, которую она должна погладить. Ника ойкнула про себя, выскользнула из-под одеяла, быстро оделась и, подхватив джинсы и рубашку, вышла на кухню. «Господи, как я забыла?! – спросила она себя и тут же ответила: – Не до глажки определенно было». Она тихо рассмеялась и достала утюг.

За окном по-прежнему светило солнце и по-прежнему кипела жизнь. «Как будто ничего не происходит. Словно мне это все привиделось. Вообще все, включая спящего Егора». Она аккуратно встряхнула отглаженные джинсы, повесила на стул и пошла за ниткой с иголкой. Помимо чуть разорванной штанины, она обнаружила дыру в кармане. «А это откуда взялось?» – вздохнула она, и тут ее взгляд упал на мелочи, которые перед сном Егор выложил на стол. «Вот они, эти два маленьких ключа от его квартиры, – подумала Ника, – да, немудрено, что их можно спрятать в кроссовках, под ярлыком. Они действительно маленькие». Она осторожно взяла их, повертела и положила обратно. Потом бесшумно открыла шкаф и достала платье. «Думаю, так будет нормально. Не очень нарядно, но и не буднично. Ведь мама могла меня послать к Бестужевым, узнать, как дела. Но все равно плащ надо набросить. Он окончательно все скроет».

Ника взяла ключи, на цыпочках прошла в прихожую, там набросила плащ и бесшумно открыла входную дверь. Выйдя на крыльцо, она старательно закрыла дверь на два оборота. «Будем считать, он под домашним арестом», – пробормотала она и вышла за калитку.

– Ника, деточка, это ты?! А я все думаю, что такое?! Никто из вас не показывается. Уже вон обед скоро, а окна закрыты, занавески тоже! Как мама? Что, про Егора слышно что-нибудь? – Соседка вцепилась в нее как клещ.

– Мама на работе, вот просила зайти в музей. Забрать кое-что нужно. – Ника, чертыхаясь про себя, остановилась. Она понимала, что, если не задержится, не ответит на вопросы, соседка крепко задумается, заподозрит неладное и сочинит что-нибудь свое и тут же поделится с приятельницей рядом. А сейчас, как поняла Ника, ни слухов, ни разговоров, ни домыслов не нужно было.

– А вы как? – Ника перешла в наступление. – Я, кстати, вчера хотела к вам зайти, но свет не горел. Подумала, вы рано спать легли.

– Вчера? Я вчера работала! А что ж это Витя в темноте сидел? Или уходил куда? – Соседка тут же отвлеклась. Почему в доме темно и где был муж Витя – это гораздо интереснее, чем куда делся сын убитого директора. Ника довольная пошла дальше. Она старалась не спешить – мысль о том, что за домом могут следить, не выходила из головы. Она шла, стараясь не вертеть головой по сторонам, но все же внимательно присматриваясь к прохожим и машинам, которые стояли на их улице.

«Это хорошо, что я кино не только про любовь смотрела, но и про шпионов! Знаю, как надо заметать следы», – подбадривала себя Ника и кружила по городу.

– Ника, Ника, ты куда?!

От высокого, пронзительного голоса она вздрогнула, но потом расплылась в улыбке – навстречу шла Наташа Шевцова.

– Ты что это в школу не ходишь? Директриса о тебе спрашивала! Она собиралась послать кого-нибудь к тебе домой, узнать, как дела. А вообще, ты когда придешь?

Ника растерялась. Она рада была видеть Наташу. Нике вдруг захотелось рассказать все, что случилось с ней за последние сутки. Рассказать про Егора, который прошлой ночью напугал ее, про маму, которая вела себя собранно, решительно, по-мужски, рассказать про то, что случилось между ней и Егором. Нике не хватало сейчас участия, внимания, того сопереживания, которое дают женщине только ее подруги. Ей хотелось начать рассказывать и услышать охи-ахи, замечания, вопросы. Нике хотелось обычной «девочковой» болтовни – с глупыми подробностями, смешочками и… завистью. Такой разговор с подругой заставил бы ее расслабиться, перевести дух, почувствовать хоть на минуту свободу от тяготеющих над всеми проблем. И Наташа Шевцова, с ее легким, веселым, бесхитростным и вместе с тем практичным характером, стала бы прекрасной слушательницей. Но Ника не могла себе этого позволить.

– Ты странная какая-то? С тобой что происходит? Понятно, все эти события, но ты и до этого была какой-то не такой, – Наташа внимательно посмотрела на Нику.

– Устала. Матери помогала. Она неважно себя чувствует. Вот и пришлось мне почти всю домашнюю работу делать.

– Ясно. Это как всегда. Нам достается больше всех. Хотя Калерию Петровну понять можно. Трагедия же.

– Трагедия. Она переживает, – согласилась Ника. – Ты тоже вроде не в школе? Куда идешь?

– Я? – Шевцова захохотала. – Вышла общую тетрадь купить.

– Ну, купила?

– Нет, решила прогуляться, – Шевцова опять рассмеялась.

Нику всегда раздражал это беспричинный громкий смех подруги, но сейчас она улыбнулась.

– Хорошо, что я тебя встретила, прогуляемся?

– Давай, – Наташа никогда не отказывалась погулять. – Можно мороженое купить. В палатке на пристани продают мягкое, там и фруктовое есть.

– Ой, точно! Люблю фруктовое!

Они вместе шли по улице. Шевцова рассказывала последние школьные новости. Ника думала о том, что с Наташей легче будет осуществить то, что она задумала.

– …И вот этот Семен ей вдруг говорит: «Поехали со мной! Неделя на море, ничего с твоими экзаменами не будет!» Ты представляешь, она собралась ехать, а ее родители ни в какую! Не отпускают. Так Анька с ними поругалась.

– Погоди, это вот с таким лицом. – Ника оскалила зубы, изобразив злодея.

Шевцова залилась смехом:

– Точно, вот точно такой! Ты откуда знаешь?

– Видела я их. Анька специально меня остановила, чтобы похвастаться.

– Да, она в него влюбилась. Видишь, даже с родителями переругалась.

– Мне он не понравился, – решительно сказала Ника, – и внешне, и вел он себя некрасиво, вроде бы отошел, чтобы не мешать нам говорить, а сам прислушивался.

– Анька не видит ничего, – Шевцова улыбнулась, – да ладно, разберется, она у нас умная!

Они дошли до реки, затем поднялись на пристань. Там всегда было много народу, а в этот теплый день, казалось, весь город плюнул на работу и пришел сюда.

– Сейчас тебя заклюют, – Шевцова незаметно указала на нескольких знакомых.

– В смысле? – не поняла Ника.

– Сейчас будут с расспросами приставать.

– Да уж! – ответила Ника, кивая знакомым. – Но мы с тобой сделаем вид, что заняты разговором.

– Для наших это не преграда. Погоди, сейчас мороженое куплю. – Шевцова направилась к киоску. Ника демонстративно отвернулась к реке.

– Ну что? Как мать? – ее окликнули сзади. Ника по голосу узнала бывшего заведующего центральной городской аптеки Воробьева. Бывший заведующий был старым, вредным и страшно занудливым. Пользуясь старшинством, он изводил встречных разговорами, подолгу не отпуская от себя. Пугал всякими предостережениями и рассказами о болезнях. Еще он любил посплетничать – как директор аптеки он знал многое о многих.

– Спасибо, хорошо, – ответила Ника.

– Ты матери скажи, что… – Воробьев привычно забубнил. Ника улыбалась, делая вид, что слушает. В это время подошла Шевцова с мороженым. Воробьев не обратил на нее никакого внимания. Он обращался только к Нике.

– Наташа, я на секундочку отбегу! – вдруг перебила Ника Воробьева. – Мне тут надо… На минутку! Я сейчас! Ты дождись меня!

И, не дав Шевцовой опомниться, быстро пошла в сторону бестужевского дома. Ника шла, принимая беспечный вид, и думала, как ей надоело «делать вид». В последнее время ее жизнь превратилась в театр, где она играет какие-то роли, но ни разу не была сама собой. «Как долго это будет продолжаться? – задала она себе вопрос и тут же ответила: – Никто не знает!» Ответила быстро, потому что рассуждать ей было больше некогда – она стояла у подъезда, где располагалась квартира Бестужевых. Ника посмотрела по сторонам, убедилась, что во дворе людей мало, а те, кто есть, ее не видят, не обращают внимания. Она вошла в сырой подъезд, миновала лифт и, перепрыгивая через две ступеньки, понеслась наверх. Столкнуться с соседями Бестужевых шансов было немало – старики, мамаши с малыми детьми, школьники. «Лифт – это западня! Во-первых, вдруг кто-то войдет и надо будет называть этаж. А на этаже лифт прогремит дверцей, возвещая о том, что кто-то приехал, и все сразу побегут в глазок подсматривать. А так, пешком, можно и проскочить!» Ника наконец добралась до нужного этажа и поняла, что больше не может сделать ни шага. От стремительного подъема на седьмой этаж у нее закололо в боку. Ника облокотилась на подоконник и попыталась восстановить дыхание. «Не дай бог, сейчас кто-нибудь выйдет на площадку», – подумала она и, вытащив ключи, на цыпочках подошла к двери. В маленьком тесном коридорчике, куда выходили две двери, стояла темнота. Ника порадовалась – замочную скважину она и так найдет, а вот соседи в глазок ее не увидят. Затаив дыхание, она аккуратно вставила ключ, попыталась его повернуть, но дверь вдруг заскрипела, издала глухой звук и… распахнулась. Ника от ужаса застыла – она ждала, что вот-вот ее увидят соседи стоящей перед раскрытой дверью. А с другой стороны, войти в неизвестно кем открытую квартиру тоже страшно. Пока она раздумывала, что делать, раздался шум лифта. Ника, закрыв глаза от ужаса, сделала шаг вперед. Очутившись в прихожей, она чуть не закричала – весь дом походил на место битвы. Все, что можно было вытащить, разбросать, сломать и порвать – перевернуто, сломано и порвано. «Интересно, кто это сделал?» Ника, осторожно двигаясь, прошла в первую комнату.

Что-то постыдное есть в том что тебя ограбили, что чужие руки хватали твои вещи, разглядывали, оценивали. В конце концов, моральная сторона дела – способность взять чужое – это дело вора. Но ужасно неловко, что он вторгся в твою жизнь. Ника растерянно посмотрела на нижнее белье Марии Александровны. Оно нежным шелковым комом валялось на паркете. Из всей кучи выделялись две потемневшие лямки с чуть потрепанными краями. Ника отвела глаза, потом не глядя собрала белье в охапку и положила в шкаф. «Интересно, что они искали?» – спросила она себя, осторожно передвигаясь по квартире и оценивая ущерб. Ущерб немалый – много вещей разорвано, вспорото большое кресло, книги, выброшенные с полок, валялись на полу, оттопырив обложки, словно мертвые птицы – крылья. Нике захотелось навести порядок, но, заслышав громкие звуки, доносившиеся сквозь оконное стекло, она спохватилась и кинулась в гостиную. Секретер был раскрыт и почти пуст – рядом на полу валялись документы, листы белой бумаги и всякие мелочи. Ника с отчаянием посмотрела по сторонам. Получалось, что она зря сюда шла! Неужели картину унесли? Это означало, что Егор не сможет достать денег! Ника в отчаянии опустилась на диван. Она сидела, не в силах пошевелиться, и зайди сейчас в квартиру бандиты, милиция, соседи, она бы даже не повернула в их сторону голову, настолько сильно было отчаяние. Но надо идти – на улице ее ждала Шевцова, а главное, ее ждут мама и Егор. Ника вздохнула, поднялась с дивана, и тут ее взгляд упал на кипу журналов. Они лежали как попало, из стопки выпала куча вырезок и вырванных страничек. Ника сразу поняла, что кто-то из домашних, скорее всего мать Егора, собирала вырезки по домоводству. Ника наклонилась и стала перебирать цветные странички. И тут ей на глаза попал небольшой, легкий, мягкий серенький прямоугольник! Недаром Ника остановила взгляд на этих брошенных журналах. Грабители, судя по всему, его не заметили. «Это – картина! Ошибки быть не может! Вот ткач за станком, вот золотистая ткань. Картинка на холсте, без рамки, но Егор и не говорил про рамку. Скорее всего, ее так и хранили – в плотной стопке нужных бумаг, в секретере!» Ника готова была петь. Она аккуратно приложила к холсту вырванную из журнала страницу и все это свернула рулончиком. На прощание она окинула взглядом квартиру, на мгновение замешкалась, потом прошла в комнату Егора. Нашла там несколько рубах и брюки, все это сложила в старую матерчатую сумку, найденную на кухне, за дверью. «На всякий случай! Будет во что переодеться Егору», – подумала Ника и тут услышала голоса. Она почувствовала, как сердце прыгнуло куда-то в колени, руки стали мокрыми, и только чудо позволило не потерять сознание. Ника юркнула в пустой шкаф, замерла там, придерживая ручку изнутри. «Господи, меня же сразу найдут!» – простонала она мысленно. Она тихонько отпустила палец, дверца сухо треснула и приоткрылась. Ника вжалась в угол.