Текст книги "«Если бы старость могла…»"

«Если бы старость могла…»
Наталия Рай

© Наталия Рай, 2023

ISBN 978-5-0059-6867-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталия Рай
Если бы
старость
могла…

«Если бы молодость знала,

если бы старость могла…»

(крылатая фраза французского писателя

и филолога‒полиглота

Анри Этьена (1531‒1598)

Глава 1

Сколько лет баб Тоне, не знал никто. Что-то в районе пятьдесят-шестьдесят плюс-минус… Точно знали, конечно, в ментовскóй и пенсионке, но прочие рядовые граждане, включая соседей и подружек, могли только догадываться…

С другой стороны, она, когда не сидела у себя на третьем этаже у окна за столом и не печатала что-то на компьютере (всю жизнь проработав редактором, она и сейчас понемногу подрабатывала, в добавку к пенсии), а покидала стены квартиры, то двигалась так, словно ей – не больше сорока. По крайней мере, мужчины провожали её взглядом с таким сожалением, что… Некоторые даже пытались забежать вперёд её хода и познакомиться.

Морщины, конечно, у неё были, но лёгкие, так что выглядела баб Тоня лет на сорок-пятьдесят… Но это в обычном, спокойном состоянии… В случаях с догоняльщиками баб Тоня кроила такую лютую физиономию, причём сплошь покрытую глубокими (толщиной, шириной и глубиной – с палец) морщинами, что потенциальные ухажёры застывали на месте, как молнией пришибленные. И потом долго не рисковали знакомиться вообще ни с кем.

Старушка Божий одуванчик, одним словом. Вся из себя уютная такая и на вид совершенно безобидная.

При этом баб Тоня не многих к себе допускала. Кроме друзей, конечно… Родни у неё было – племянница, дочь ныне покойного брата, да сын, который носа не казал по несколько лет.

Из чужих доступ и право на общение имели только те, кого она считала сего достойными: если человек хоть кого-то где-то когда-то (в прежней, до встречи с баб Тоней, жизни) обидел, обманул, подставил, оболгал.., то удостоиться чести общаться с баб Тоней мог и не мечтать. А при попытке получал такой ядовитый отлуп…

Откуда баб Тоня знала всё о людях вообще и о каждом конкретном человеке, в частности – достоверно неизвестно, а потому негласной кличкой у баб Тони было, естественно, словечко «ведьма». Хотя никакой ведьмой она не была, а просто была человеком пожилым, то есть опытным. За жизнь кого только не повстречаешь, на кого и на что только не насмотришься.

Но если всё-таки баб Тоню ведьмой и считать, то исключительно потому, что некоторые основания для этого были: она даже издали (каким методом и органом? сердцем? умом? удивительным чутьём? неординарными способностями, именуемые экстрасенсорными?) безошибочно чуяла людей злобных, с садистскими и иными гнусными наклонностями. Опыт – штука такая: очень многому учит. Если человек обучаем, конечно.

Но тут так: кому – ведьма, а кому – добрая фея! А кому в наши, да и не только, дни нужна фея? В любые дни и времена феи нужны молодым, попавшим в трудные ситуации. Нет, ещё не в беду, а именно в проблемы. Если бы молодость знала, как из подобных ситуаций выбираться, она бы немедленно превратилась в старость!

А потому весьма разумно устраивать так, чтобы на глазах у молодых был хотя бы один мудрый старый человек. Свой, чужой – не суть! Главное, чтобы к этому человеку можно было обратиться с вопросом: как быть и что делать?

Феей баб Тоня, конечно, не была (а где вы видели фею ростом в сто шестдесят пять сантиметров, весом в целых шестьдесят килограмм да ещё и без крыльев?!! Зато с морщинами и удивительным чувством юмора? То-то!). Так что баб Тоня была обыкновенной старушкой, во что и сама не особенно верила: душе-то – не больше тридцати! Душа – она ведь вечная!

Так что получалось поразительное не соответствие (иногда её сильно угнетавшее): ты чувствуешь себя, самое большее, на тридцать пять, а в зеркало заглянешь: мама дорогая! Роди меня обратно!

Баб Тоня решила, что лучше всего об этом противоречии забыть: от морщин не убежишь, но за лицом, конечно, надо ухаживать, дабы честнóй народ не пугать своим видом. Но одним ухаживанием не обойтись: после тридцати (до которых «на лицо» следовало работать) лицо уже «работает на тебя». Что нажил умом, душой и духом, то люди и видят.

А потому к баб Тоне молодёжь тянуло, как пчёл на сладкое. Молодых (лет от пяти-шести и без верхней планки возраста) она никогда не отгоняла, но вежливо и внимательно выслушивала. То, с чем молодёжь к ней приходила, для человека втрое старше этой самой молодёжи, всё, что они считают непреодолимыми горами – мелкие неприятности. Но баб Тоня никогда никому не говорила, что их проблемы – яйца выеденного не стоят, а пыталась логически показать, как правильно из ситуации выйти.

Единственное требование: перед разговором баб Тоня всегда ставила условие – если ей удастся данному человеку помочь, то он обязуется помочь кому-то другому. Будущему баб Тони собеседнику…

Конечно, с мальчиками баб Тоне было проще: если вырастишь одного мальчика, понимаешь их всех. Самым для мальчиков важным – вне зависимости от возраста, включая вчера родившихся младенцев, которые только что себя мальчиками осознали – самоуважение. И это самоуважение ни в коем случае нельзя разрушать. А если у мальчика есть какие-то проблемы в поведении, следует (опять-таки, не смотря на возраст!) спокойно и понятно объяснить, почему этого делать нельзя и почему такой поступок обижает других. И мальчики, обычно, это понимают.

Впрочем, то же относится и к девочкам, просто там аргументация другая. А с выросшими девочками ещё труднее: если их неправильно воспитали, они никак не могут понять, почему, если мальчик нравится, нельзя сразу же переходить в горизонталь.

Баб Тоня никогда никому не «читала морали», а «заезжала» всегда с другой стороны: рассказывала, например, о науке телегонии, объявленной «ложной» (что не мешало этой науке безмятежно существовать и работать, доказывая на практике собственные законы). Учитывая, что молодое поколение тексты, содержащие больше трёх предложений, не читает (многабукафф), баб Тоня деловито, внятно, но коротко излагала суть учения. А суть проста: первый половой контакт немедленно и навеки отпечатывается в генах. Особенно – женских. Хотя и в мужских – с той же вероятностью.

А потом потомки, какого угодно поколения, внезапно обнаруживают, что у новорожденного неизвестно чьи черты. А это отпечаток первого полового партнёра бабушки/дедушки или даже прабабушки/прадедушки – с любой стороны ныне «пострадавших»…

И предостерегала, сообщая, что нет в мире такого мужчины, который не хотел бы быть первым (и, желательно, единственным) у жены. И который не хотел бы, чтобы его дети были носителями его ген. А те девушки, которые невинность для мужа не сберегли, сильно теряют в его глазах. И эпитет «шлюха» – обычное дело!

Мальчикам она про эту науку рассказывала тоже, объясняя, что мужчине опыт, конечно, нужен, но не настолько, чтобы совращать невинных девушек и превращать их в потаскух. Потому что если все мужчины будут так поступать, то каждому из них достанется в жёны именно такая: развращённая другим мужчиной и превращённая в потаскуху!

Но это было общее отношение. А были у баб Тони и любимцы. Например, пара влюблённых подростков, живших в соседних подъездах, зато учившихся в одном классе. И чьи родители были резко против их общения: одни родители были чиновниками, неплохо, мягко говоря, обеспеченными, а вторые – рабочий класс. И то, что они зарабатывали на таком же уровне, первых совершенно не интересовало: не в деньгах счастье. (Когда их вдоволь, конечно). Дело – в принадлежности к одному клану. То есть статус почитался более важным, чем достаток. Посему молодым приходилось делать вид, что нигде, кроме как на уроках, они не видятся и не общаются.

Дети – жестоки. Со всеми, включая родителей: берут на излом, выясняют пределы границ своих возможностей. А со сверстниками – тем более. Особенно жестоки дети, которых не любят дома. До которых родителям нет дела. На которых у родителей нет ни времени, ни сердца, ни души!

Вторым любимчиком был мальчишка, почему-то остановившийся в росте, отчего над ним постоянно издевались, причём далеко не ограничивались только ядовитыми репликами.

Лучшим для мальчишки выходом было заняться спортом. А вторым: прекратить старание быть как все. И стать, наоборот, не как все. Стать незаурядной личностью, что всегда вызывает уважение!

Баб Тоня выяснила, что парнишка обожает читать. А ещё любит математику. А математику прямая дорога в программисты. Тем более, что компьютер в наши дни то же самое, что в начале двадцать первого века – «самодвижущийся экипаж» или самолёт.

Третьим любимчиком был парнишка, которого родители сплавили к деду с бабкой, а тем он был нужен, как рыбе – зонтик: их обоих болячки доедали с таким старанием, что они не знали, в котором месте больнее. Так что они мало что могли дать десятилетнему парню.

Одним словом, баб Тоня привечала особо нежно тех, кто был лишён ласки и заботы в месте проживания. Потому что домом это назвать было весьма затруднительно!

А главными любимчиками были, по отдельности, двое почти взрослых людей: очень молодой, двадцатитрёхлетний, но весьма успешный коммерсант Филипп Андреевич Коновалов и юная, шестнадцатилетняя, старшая в семье с ещё тремя детьми Ксения Петровна Ромашкина.

Оба никогда не обращались к своей старшей подруге «баб Тоня», а величали, как оно и положено, по имени-отчеству: Антонина Тимофеевна. Видимо, потому, что вопросы баб Тоне они задавали чрезвычайно необычные, вызванные их обстоятельствами. Филипп был, с виду, благополучен, зато Ксения принадлежала к тем, кому так и хочется подставить плечо: семья бедствовала – во всех смыслах.

Филиппу, который обсуждал только свои деловые проблемы (и никогда – личные) баб Тоня посоветовала, время от времени, перемещать самых важных помощников либо в другие филиалы, либо, что ещё лучше – в другие города. А для этого организовать эти самые иногородние филиалы. Что трудностей не составляло.

– Почему? – спрашивал Филипп.

– Потому, что у некоторых людей от долгого сидения в одном и том же кресле сбиваются все ориентиры. История знает немало случаев, когда засидевшиеся без движения высокопоставленные сотрудники начинают считать себя главнее всех, включая хозяина фирмы. А посему начинают вести подрывную деятельность с целью занять самое главное кресло.

И баб Тоня подробно и аргументированно объясняла, как происходит перерождение психики, которое приводит человека в состояние уверенности, что из-за длительности работы на должности его заслуги стали столь громадными, что теперь он вправе претендовать не только на зарплату, но и на всё, что является фирмой. Включая власть. То есть на главную роль.

Также постоянно обсуждались различные рабочие ситуации, включая отношения Филиппа с сотрудниками и последних между собой. Вообще, предугадать, не зная характера человека, как он поступил бы в ситуации форс-мажора – затруднительно. Тем более, что до этой ситуации (опасной для именно этого сотрудника) человек может быть (или хотя бы считаться) чрезвычайно ответственным, обаятельным и исполнительным.

Отдавая Филиппу должное, следует отметить: он со вдумчивостью философа выслушивал каждое мнение баб Тони и принимал решения не сгоряча, а после серьёзного анализа поведения конкретного человека за, минимум, последний год. И почему-то всегда выяснялось, что баб Тоня, никогда не занимавшаяся бизнесом, оказывать правой на все сто процентов. А в результате приходилось решать кадровые вопросы…

У Ксении ситуация была очень сложной. Не запредельной, а именно чрезвычайно сложной. И того типа сложности, из которой даже мудрец не найдёт выхода…

После того, как мать сбил лихач и четверо детей оказались в ответственности только отца, тот сломался. Запил. И трое младших – два брата и сестра – оказались полностью зависимы именно и только от Ксении. Конечно, были бабушки-дедушки, но к ним переехать было совершенно невозможно: если отца оставить одного, он просто погибнет. Так что оставалось только наезжать поочерёдно через день.

С баб Тоней Ксения советовалась по воспитанию младших. Тем более, что они оказались в том, самом опасном – подростковом – возрасте: братьям, близнецам, Диме и Вите было по четырнадцать, а самой младшей – Анне – двенадцать. А когда тебе самой только-только исполнилось шестнадцать…

А ещё нужно ходить в школу, готовиться к поступлению в институт, обеспечивать едой всю ораву, следить за домом, отцом, одеждой и прочим. Правда, младшие отлично понимали ситуацию и очень старались вести себя как подобает, но подростки есть подростки…

Помимо проблем с подрастающим поколением и пьющим отцом, у Ксюши была ещё одна «головная боль»: она оказалась писаной красавицей. А это означало, что мужское население округи – от одноклассников и соседей до всех встречных мужчин – пыталось оказывать ей знаки внимания и даже звать, не удосужившись узнать имя, замуж. А ведь среди них были всякие, включая местных хулиганов.

Баб Тоня, по мере возможностей (поскольку отец Ксении после гибели жены перестал впускать в дом чужих, но против родственников никаких прав не имел) старалась девочке помочь. Особенно с хулиганами: она обратилась к Филиппу (уж у него были знакомцы везде, включая полицию) и по его просьбе банда была прижата к стенке: ещё одно телодвижение по нарушению правопорядка и покоя граждан, особенно несовершеннолетних, и им обеспечат путёвку в «край далёкий» – на Колыму, в тайгу или в район Северного Полюса: на выбор!

Но от остальных Ксении приходилось отбиваться самостоятельно. А потому баб Тоня взяла за привычку ходить в магазин по соседству со школой и встречать, якобы случайно, Ксению после уроков. Но Ксюша была умной девочкой и в какой-то день баб Тоню поблагодарила:

– Думаете, я не понимаю, что вы специально ходите в этот, дальний, магазин, чтобы встретить меня? Но больше некому. А я устала отгонять от себя кобелей. Ужасно устала! А впереди ещё вся жизнь!

– Это верно, жизнь впереди. Но когда-нибудь ты выйдешь замуж и у тебя появится защитник.

– Если только это не будет самый неуёмный кобель!

– В этом случае он к тебе вообще никого не подпустит!

Аня обычно дожидалась близнецов, так что домой они шли втроём. Их не трогали: тронешь одного, будь уверен, что драться придётся с двумя. А они, между прочим, оба ходили на самбо. Понимали, что они единственные мужчины в доме: на отца уже давно никто их них не рассчитывал. Хотя он, время от времени, пытался бросить пить и даже соглашался на любые эксперименты с медициной. Не помогало.

Как-то так получалось (точнее, баб Тоня обдуманно обеспечила именно такой порядок), что к баб Тоне приходили поштучно. То есть ни её любимчики, ни прочие собеседники никогда друг с другом не сталкивались. Потому что у баб Тони было железное правило: зазор не менее часа между предыдущим и последующим визитами. Особенно если люди знакомы и могут возникнуть вопросы: а что тебе понадобилось у баб Тони? Если людям суждено встретиться, они и так встретятся. Но только сами по себе.

Что баб Тоня ненавидела больше сплетен, так сводничество! А потому Филипп, договорившийся с полицией о защите Ксении от приставаний, так её и не увидел и понятия не имел, кто она такая. Ксения, тем более, не догадывалась, кого благодарить за усмирение хулиганов. И никак не связывала сей факт с чьим бы то ни было заступничеством: заступников у неё не было. Кроме бабушек-дедушек, конечно. И баб Тони.

Любимчики были, но принимала баб Тоня всех. Если только не считала, что тут уже разговорами не поможешь. Горбатого, причём повредившего себе хребет добровольно, только могила исправит. А обеспечить эту могилу может только Господь Бог. Конечно, руками ближних, тоже горбатых.

Другое дело, что обращались к ней хотя и многие, но относящиеся к мыслящим: чем человек глупее, тем больше уверен в собственном уме и способности решить любую проблему. Посему, когда такой «умник» в очередной раз оказывается на помойке, ему, первым делом, необходимо срочно найти виноватых в таком исходе. Потому что они никогда себя виновными не признают: как можно!

Люди этого типа (вечно ищущие виновников своей несостоятельности) практически неизлечимы. Здоровый – во всех смыслах – человек, даже после краха любого размера ищет ошибки в собственных действиях, а не мифического врага, помешавшего достичь вершин. А даже если враги и были (что всегда следует учитывать, даже если нет доказательств), то с оными следовало соответственно обращаться. А если прохлопаны необходимые меры, то, как говорится, погляди в зеркало: виновник – там.

Но если у человека сохранилось желание спросить у кого-то совета, то отчего и не поговорить. Вдруг в следующий раз что-то будет учтено? Хотя – надежды на это практически нет.

С другой стороны: не считать ли баб Тоне собственной глупостью стремление вложить ума в пустые (не работающие, как дóлжно) черепа? Или всё-таки отнести это в графу «милосердие»? Авось расскажут о словах баб Тони домашним или коллегам и кто-то настоѝт поступить по её совету? Хотя надежды на это практически нет.

Были у баб Тони некоторые собеседники, помимо любимчиков, об участи которых она серьёзно волновалась и с сохранением полной тайны, в том числе и от самых субъектов, предпринимала некоторые меры. С участковым у неё были выстроены достаточно доверительные отношения, чтобы баб Тоня могла его попросить посодействовать в некоторых, особо трудных, случаях. Он и содействовал.

Тем более, что, хотя баб Тоня наотрез отказалась доносить полиции о неблаговидных и прочих противозаконных деяниях соседей и прочих знакомых, благодаря её просьбам, участковому очень часто удавалось пресечь будущие преступления. В итоге он был на хорошем счету у начальства и даже получил очередную звезду на погоны.

Но обращение к участковому – исключение. Обычно находились другие способы решить проблему. Были у баб Тони и другие влиятельные знакомцы, которые помогали ей устроить рушащиеся судьбы неудачников. Словно бы случайно для них находились приличные работы, незаметно удалялись нежелательные, точнее – опасные – знакомые, которых век бы не знать!, работники собеса вдруг становились гуманными и заботливыми…

Кстати, почему в таких учреждениях, как собес или поликлиника работают, довольно часто, граждане, которых бы следовало приковать к кайлу, дающему идеальные возможности излить собственную злобу?

Тут баб Тоня вспомнила фразу из фильма «Мастер и Маргарита»: «…все люди добрые…». К сожалению, этот постулат она принимала с большим трудом: насмотрелась на «добрых людей» до рвоты. И продолжала ежедневно их наблюдать. Оставалось только радоваться, что теперь к ней они не имеют никакой возможности приступить со своим «добром»…

Зато к её «подопечным» этот доступ они имели в полном диапазоне и баб Тоне только и оставалось, что неустанно бдительно присматривать за своими собеседниками.

Особенно за молодыми: эти как родились в розовых очках, так и поныне безоглядно доверяют любому, как лучшим друзьям. А у этих друзей в мыслях гадости ещё те…

К сожалению, чего баб Тоня не могла – так это научить молодых «читать» по лицам мнимых друзей. (Технически, конечно, могла, но пусть лучше это делают профессиональные психологи). А потому настоятельно рекомендовала поинтересоваться разделом психологии «физиономика»… Но они пока поймут суть, вполне могут попасть в ловушку!

Они и попадали, так что бдительность баб Тони часто их спасала – в самом прямом смысле этого слова! Как только она обнаруживала, что жертву уже настолько сильно запутали в паутину, что самостоятельно ей не выбраться, баб Тоня обращалась к одному из влиятельным знакомцев и «пауки» внезапно обнаруживали, что зря не поинтересовались кругом знакомых предполагаемого к обобранию (и чему похуже) «лоха». А если интересовались, то совершенно непонятно, как жертве удалось скрыть такие связи…

Наконец-то, выпала полностью спокойная неделя – никто к баб Тоне с просьбой поговорить так и не явился. Но если белая полоса длится черезчур долго, жди, что вскоре наступит адски чёрная беда. И чёрная полоса в ширину окажется такой безмерной, что будет принята за длину…

Аккурат в субботу без приглашения и предупреждения явился «гость», исключительно вприглядку (жил не в баб Тони доме, но в магазинах иногда здоровались) знакомый. С предложением, которое ввергло баб Тоню в настоящую ярость!

– Кобелиная ваша порода, вы когда-нибудь, до гроба, успокаиваетесь? Неужели не в курсе, что в твои годы о душе уже пора думать?

– Я ещё на работу хожу, то есть до пенсии мне ещё пару лет. Так что такого, что мне надоело быть одному?

– А ты не будь один, будь с Богом!

Турнула его баб Тоня и следующие несколько дней сердилась на человечество вообще и на вторую его половину, в частности. Нашёл тоже невесту, придурок!

Нет, к мужчинам баб Тоня относилась хорошо. А разве можно относиться плохо, если у тебя – сын и внук? Но дураков она терпеть не могла! Это же надо ума лишиться, чтобы вот так, с бухты-барахты, явиться с предложением пожениться! Он нормальный, а? Хоть бы поинтересовался, есть подобное в планах у баб Тони. А в её планах ничего подобного не было.

Начать с того, что у неё было два мужа: один – почти случайный, зато второй – безумно любимый. Но не любящий. И баб Тоня после его смерти в ДТП чувствовала себя как на пожарище. И больше никаких мужчин в своей жизни не хотела. Тем более – в такие годы.

Но собственные беды пришлось отложить в сторонку: примчалась Ксения и сообщила, что отец, как всегда – пьяный, упал и очень неудачно расколол себе череп о край холодильника. Нет, жив остался, увезен в больницу, но шансов, что выживет, практически нет. А это означает, что к ним явится ювеналка. А допустить, чтобы их разделили по детдомам или чужим семьям, невозможно. И нужно немедленно что-то делать!

– А бабушки‒дедушки не могут стать опекунами?

– Я не знаю! – и Ксения, слезы не проронившая после смерти матери, стала усиленно моргать, чтобы не дать пролиться слезам.

– Успокойся, мы этого не допустим!

Ксения, вряд ли успокоившаяся, ушла домой, а баб Тоня, минуту подумав, выбрала того, у кого самые крутые связи. И немедленно напросилась к нему с визитом: надо было спасать детей!

Человек, надо отдать ему должное, добро помнил, помог без вопросов: ему нужны были только данные о детях и их родственниках. Заодно он выяснил, что там с запойным отцом. Оказалось – умер. А потому, по ходу, были организованы похороны: рассчитывать, что у детей есть деньги, чтобы похоронить отца, не приходилось. Причём удалось «договориться», чтобы покойнику было выделено место рядом с женой.

– Не волнуйтесь, Антонина Тимофеевна, оформим опекунство на дедушку и бабушку. Теперь они смогут даже переселиться к детям. Никакая ювеналка их не достанет. А если попытаются сунуться…

– Я бы всё-таки хотела постоянно получать всю новую информацию: девчушка – как бы моя подопечная, да теперь уже и ваша, и, после смерти матери, прибегает ко мне по три раза на дню. И её можно понять: сиротами круглыми остались!

– Всё будет хорошо, если только такое слово применимо к ситуации. Я присмотрю за делами!

И баб Тоня положилась на слово человека, много чем ей обязанного и несколько раз помогшего решить несколько весьма сложных вопросов для баб Тониных собеседников. Раньше никогда не подводил, причём случаи были и посложнее.

Во-первых, Ксении скоро стукнет семнадцать, братья уже с паспортами, то есть дееспособны. Единственная, самая младшая, Анна пока не достигла возраста совершеннолетия, но когда в доме не просто три, пусть и юных, но ответственных человека с паспортами, но и пара умудрённых опытом родственников, вряд ли есть смысл бояться ювенальщиков. Тем более, при наличии такого заступника.

Опеку утвердили с первой попытки. И родители отца, считавшие себя ответственными за его поведение в последние годы жизни, переехали в его комнату и теперь Ксении здорово полегчало. Бабушка, Инга Сергеевна, постоянно была дома, так что все домашние дела перешли к ней. Дед – Михаил Петрович – обеспечивал всех продуктами и прочими потребными вещами. Ювенальщики в дом носа не показали ни разу.

Ксения успокоилась, но баб Тоня продолжала её встречать: девочка словно каждый день становилась ещё краше, а потому мужское население так и стригло, не окажется ли возможности хотя бы поговорить… Особо упоротых баб Тоня отлавливала, убедившись, что Ксения закрыла за собой дверь дома, и задушевно объясняла, что у Полярного Круга очень требуются рабочие руки. И баб Тоня может энтузиасту поспособствовать…

Но отлавливай их, не отлавливай, тут нужен кто-то постоянный. И баб Тоня снова обратилась к Филиппу:

– Выручай, сынок! Ведь девочка не может сидеть дома, как в тюрьме, без права выйти на улицу. Ей нужен телохранитель. Причём такой, что голыми руками способен уложить целую банду.

– А, может быть, есть смысл объявить кого-то, меня, к примеру, её женихом? А то непонятно будет, откуда телохранитель и кто ему платит. А я всё-таки местный: до сих пор живу через несколько домов от вас. Что скажете? Потому что я этих малолетних гопников знаю – сам таким был!

– Мне придётся с ней поговорить. Ты подъезжай к трём часам к магазину, куда я делаю вид, что хожу за покупками, чтобы Ксению со школы встретить. И если она согласится, я сразу же вас и познакомлю.

Назавтра Ксению провожали двое: баб Тоня и Филипп, с которым ей предстояло теперь видеться практически ежедневно: если только у него окажется свободное время. Обычно он освобождался довольно поздно: не раньше девяти вечера, но пообещал постараться заканчивать работу раньше. Иначе для чего ему замы и помощники?

Но телохранитель заступает завтра прямо с восьми утра, так что в школу Ксении одной уже никогда идти не придётся. Как и домой после школы.

Филипп резко изменил мнение о том, каким должен быть телохранитель у Ксении, как только увидел её: видал он красавиц, но такой – ни разу! Вывод: следует нанять для охраны женщин. Что он немедленно и сделал, позвонив своему начальнику охраны. И сказал, что дождётся прибытия охранниц прямо на месте. Чтобы познакомить Ксению с теми, кто будет её защищать впредь, возможно, всю оставшуюся жизнь.

– Охранять будут девушки из ЧОПа «Плясуньи». Потому что знают разные виды борьбы, а они весьма похожы на танцы.

– И во-вторых, – тут он обратился к Ксении, – Послушай, Ксения, я полагаю, что тебе уже надоело отбиваться от ухажёров, верно? Антонина Тимофеевна объяснила мне ситуацию и выход тут только такой, двойственный: я начинаю считаться твоим женихом и приставляю к тебе, поэтому, охранниц. Тогда это будет логично, понимаешь? Потому что все поймут: сама ты их нанять не могла никак.

– А без них – никак?

– Сама понимаешь, что никак! А чтобы всё выглядело достоверно, я буду стараться встречаться с тобой вечерами (когда мне удастся закончить дела хотя бы до девяти вечера) и на выходных. Чтобы подтвердить статус жениха.

– А это по-настоящему?

– От тебя зависит. Я ведь тоже мужчина и точно такой же, как и все. Но ради Антонины Тимофеевны я никаких шагов предпринимать не стану: это будет прямое попрание её просьбы защитить тебя.

Ксения кивнула: понимаю, мол.

– Поскольку ты теперь будешь иметь полную возможность передвигаться по городу, то станет полегче. Но и я должен появляться. Ведь ты же не сомневаешься, что за тобой наблюдают сотни пар глаз? Так что всё должно соответствовать заявленному.

Прибыли нанятые телохранительницы: четверо. С учётом времени школьных занятий (с восьми утра до трёх) и сна (после девяти вечера и до восьми утра) Ксении, им оставалось охранять её меньше полусуток. Так что каждая смена длилась около семи-девяти часов, поэтому они работали по двое, через день. Смена начиналась с восьми, Ксению следовало проводить в школу и отправиться отдыхать до трёх. Потом встретить и проводить до дома, где она и оставалась до самого утра. Но если собиралась куда-то выйти, то заранее сообщала охранницам – куда и на сколько.

– Такого лёгкого заказа у нас ещё не было, девочки!

– Не торопись, цыплят по осени считают. Если бы не было нужды в охране, не было бы и заказа.

– Тоже верно!

«Кобели», не увидев рядом с Ксенией охранника (все были уверены, что это будет мужчина), решили, что теперь уже всё можно. И ринулись, естественно. Причём ринулись самые хулиганистые, вдвоём. И внезапно оба оказались на асфальте. Они не поняли, что произошло. А Ксения спокойно уходила в сопровождении двух девушек.

– А что это было-то, а?

Остальные из стаи, до событий пребывая в статус зрителей, помогли активным встать и объяснили, что девушки рядом с Ксенией – ещё те девушки! Всего одна из них саданула одному и приложилась ногой к черепу второго: и это – за три секунды.

– А вторая?

– Уложила бы нас, секунды за четыре.

– Так это телохранители?!!

– Телохранительницы.

Двое поверженных были главными, посему такого падения авторитета допустить не могли. Кто после такого будет с ними считаться и выполнять команды? Понятно, что никто!

– А давайте, мы четверо с разгону этих девок повалим, а ты, – и один из падших указал на самого слабосильного, – схватишь Ксению. Погнали!

Они понятия не имели, что в гарнитуре, замаскированной под телефонную, были зеркальца заднего вида. Поэтому разогнавшиеся бандюки снова не поняли, куда исчезла Ксения с телохранительницами: на сей раз они приложились об асфальт фейсами, расквасив носы. Тем сильнее расквасив, что сверху на них упали ещё двое.

А девушки спокойно стояли на тротуаре, фронтом прикрывая Ксению. Дождавшись, когда банда сможет принять положение сидя, охранница Нина сказала:

– Мальчики, вам нравится лизать асфальт? Так мы вам с удовольствием поможем. А если вы попробуете ещё раз напасть на нашу клиентку, мы уже не будем такими добрыми.

– Да ты кто такая?!! Да я тебя!

Нина мило улыбнулась, сделала шаг вперёд и внезапно главарь, ростом под метр девяносто и соответствующего веса, с положения «сидя» перекувыркнулся через голову и приземлился, в том же положении, на место, с которого только что «взлетал».

– Ещё кто-то хочет попробовать?

Желающих не нашлось. Они подхватили под белы руки главарей и стали пятиться, опасаясь выпустить из виду этих двух садисток.

– Как интересно, – сказала баб Тоня, наблюдавшая всё это из собственного окошка, – наверняка эпитетов для девушек не жалеют. А собственное разбойное поведение оценивают, как норму…

Ксения стояла в полном шоке: не столько от действий охранниц, сколько от нападения. И представляла, что они бы – впятером! – с ней сделали!

– Ну, всё позади! Успокойся, пошли домой! – вторая, Настя, выглядела очень женственной, несмотря на брючный костюм, такой же, как у напарницы. Это, собственно, была униформа, в карманах жилетки которой хранилось немало полезных для дела вещей.