Текст книги "О чём молчит снег"

Глава 7

Аня методично просматривала объявления о сдаче жилья, оставаться в одной квартире с Олегом она не могла, представить себе такое никак не получалось. Как же быстро всё изменилось, всего-то год назад она была счастливой замужней женщиной, сутки назад просто замужней, всё ещё верящей в возможное счастье, а сейчас чувствовала себя старой рухлядью.

Ненужной вещью, растерзанной, выброшенной на помойку.

Она не понимала, как жить дальше, справляться с бытом, одной растить дочку, как собрать себя по частям, на которые распалась, глядя на Доротею рядом с собственным мужем. В их доме, на их диване.

Утром отвела дочку в садик, из-за непривычно долгой дороги опоздали к завтраку, слава богу, воспитательница пошла навстречу, взяла Василису.

Потом зашла домой, в дверях встретилась со спешащим на работу Олегом.

– Ты где была? – накинулся он на неё с помятым с похмелья лицом, изображая Зевса Громовержца.

Олег звонил, начиная с позднего вечера. Она не брала телефон, не знала, что сказать, боялась позорно разреветься в трубку, ещё страшнее было испугать Василису, которая ничего не понимала, но, кажется, что-то чувствовала. Дети иногда, как зверьки, чутко реагируют на изменения эмоционального фона вокруг, от Ани же и без разговоров с Олегом несло чем-то нездоровым. Отчаяньем, болью, злостью.

– У подруги, – огрызнулась Аня в ответ, отводя взгляд, боялась, что разрыдается прямо сейчас, на глазах Олега.

– У подруги с членом?

– С двумя! – вспылила в ответ. – По себе судишь, да?

– Что ты мелешь?

– Я вчера видела вас, пришли вечером с Василисой, а ты… ты… ты… – Аня даже произнести вслух не могла то, что видела накануне.

Не знала толком, как сформулировать. Про себя называла просто безликим «это». Она видела «это». Это – это дрыхнущая рядом с её мужем пятидесятилетняя дебелая тётка в полуспущенных трусах-парашютах – вот что «это». Вслух же слова подобрать не могла, не находилось такого в словарном запасе. Не думала, что когда-нибудь пригодится.

Измена? Нет, это не измена, это что-то более гадкое, мерзкое, отвратительное, похожее на гнилостный запах болота.

Адюльтер? Слишком литературное слово, сухое, совершенно не передающее глубину отчаяния, в которое погрузилась Аня.

Предательство? Она не Родина-мать, чтобы её предавали. Она жена, женщина, которая почему-то верила в «долго и счастливо» с одним человеком на всю жизнь.

Левак? Осталось прибавить прилагательное «хороший» и ждать, когда он укрепит брак. Жаль только, что в сознании Ани «это» брак не укрепляет, а убивает – мгновенно и наповал.

– Что я? – уставился Олег на Аню.

– Ты с Доротей! Вот что! – проорала она в ответ, обогнула мужа, направилась к шкафу, прикидывая на ходу, какие вещи забрать прямо сейчас. Лучше думать о трусах с колготками для себя и дочки, чем воскрешать в памяти случившееся, и занять руки, чтобы не накинуться на Олега с кулаками. Словно она и правда могла…

– Прости, нехорошо получилось, – пробормотал Олег. – Но Василиса же была с тобой, в садик не нужно было…

– Спасибо, что не при Василисе! – сорвалась Аня. – Ты вообще соображаешь, что говоришь?

– Ну, извини, больше не повторится, честно, обещаю. Чот и правда, в этот раз сильно перебрал.

А вот и синонимы к чёртову «это» найдены – «нехорошо получилось» и «сильно перебрал». Прямо новое веяние в филологии, честное слово!

– Да иди ты! – не выдержала Аня, завизжала в колючем, невыносимо жгучем отчаянии, выскочила из квартиры, чудом сумев вывернуться из рук Олега, который попытался её задержать.

Рванула на лестницу, лифта дожидаться не стала, побоялась продолжения разговора. Для неконфликтной Ани любые, самые мелкие разборки и ссоры – неминуемый стресс, что говорить о сложившейся ситуации, которую приравнять только к Армагеддону можно.

Не умела Аня ругаться, и злиться толком не умела. Виной тому родительская семья, где мама с папой за всю жизнь голос друг на друга не повысили. Может быть, они ругались, тридцать с лишним лет прожить – не поле перейти, но она такого не помнила.

Промчалась пять этажей вниз на одном дыхании. Села в бессилии на ступеньки, обхватила голову руками, пытаясь выровнять дыхание. Почувствовала тянущую боль внизу живота, вдохнула, выдохнула, зажмурилась. Попыталась успокоиться хоть немного, привести в порядок мысли, усмирить колотящееся, как в лихорадке сердце.

Реви – не реви, по щекам сами собой катились обжигающие слёзы, а жить дальше надо. Идти на работу, вести приём, вечером забрать Василису, в течение дня найти квартиру, договориться о переезде…

А уже потом, если останутся силы, можно поплакать, нареветься от всей души. Хотя нет, при дочери тоже не поплачешь, значит, когда-нибудь.

До обеда работала в стационаре, смена короткая, нагрузки почти никакой. Пациентки все молодые, без патологий, аллергий, без всего, что потенциально может подкинуть сюрприз врачам при самом незначительном вмешательстве.

До приёма в поликлиническом филиале оставался час, идти недалеко, но на обед времени мало. На рабочем столе обнаружилась упаковка из службы доставки. Почему-то жест, казавшийся раньше милым, сейчас таким не показался.

Чем она лучше Доротеи в глазах тех, кто догадывается об имени отправителя? А в глазах Кристины? Тем, что не завалилась в постель Егора? Посмотри правде в глаза, Аня, пока не завалилась, просто возможности не было.

Нужно сделать всё, просто необходимо, чтобы этого не случилось. Причинить боль подруге, пусть в прошлом, сейчас они давно не общаются, Аня не могла. Не в этой жизни, ни за что…

Открыла сайт объявлений, начала перебирать варианты квартир, время от времени звоня по указанным телефонам. Пакет с эмблемой доставки решительно отодвинула. Поиграла во флирт, достаточно! Едва не заигралась!

– Почему не ешь, Анют? – раздался бодрый голос Егора, вернее Георгия Давидовича.

Да, да, заруби себе на носу, Георгия Давидовича!

– Спасибо, Георгий Давидович, – твёрдо сказала Аня. – Больше не нужно присылать мне еду.

– Как скажешь, – спокойно ответил Георгий Давидович, взял стул, развернул спинкой к Ане, оседлал, устроился лицом к лицу к ней, внимательно посмотрел, как рентгеном просветил. – Что случилось у тебя, Анют?

– Ничего.

– Ты не ночевала дома, – напомнил он.

– Я у подруги ночевала, – почти искренне возмутилась Аня.

Неловко, что Георгий Давидович стал свидетелем того, что она не ночевала дома. Она забыла, что его мама живёт в одном подъезде с Миланой. Вернее, парадной, в Питере же парадные, правильно?

А если бы помнила, что бы это изменило? Идти всё равно было некуда. Совершенно. Не на вокзале же ночевать с трёхлетней крошкой.

Всё переплелось, перепуталось, словно кто-то специально запутывал нити судьбы в тугие узлы. Милана – бывшая одноклассница Егора и однокурсница Ани по колледжу. Они вместе поступили после девятого класса, вместе получили диплом, как и Кристина, к слову. Три подруги в те далёкие года.

Милана впоследствии уехала на Кольский полуостров, вышла замуж. Сейчас вернулась, работала косметологом рядом с Аней. Того и гляди выйдет замуж за родного брата Георгия Давидовича – его Аня почти не знала, видела пару раз и то мельком, только слышала о нём от Кристины.

Они все, за исключением Кристины, столкнулись лоб в лоб ранним, хмурым Питерским утром на пятом этаже старого фонда со старинной лепниной, равнодушно глядящими сверху вниз маскаронами, мраморными ступенями и гремящим лифтом.

Аня стала невольной свидетельницей того, чего не должна была, но и остальные участники, в первую очередь Георгий Давидович, увидел то, что не должен был видеть и знать о жизни Ани.

– У подруги, которой не было дома, – заметил Георгий Давидович.

– Ну и что! – всё, что нашла ответить Аня.

– Что он сделал, Анют?

– Кто?

– Твой муж, что он сделал? – терпеливо, как ребёнку, повторил вопрос Георгий Давидович. – Он видел меня и приревновал? – окинул испытующим взглядом Аню, посмотрел на монитор компьютера, где виднелись столбцы с предложениями от арендодателей, покачал головой, отвечая себе на свой вопрос. – Остаётся два варианта: ударил или изменил. Итак?

– Я не стану говорить на эту тему, – дёрнулась Аня.

– Хорошо, – быстро согласился Георгий Давидович. – У вас был договор о свободных отношениях, открытом браке, вы практиковали полиаморию, может?

– С ума сошёл?! У нас ребёнок, и вообще, вообще… – едва не захлебнулась Аня, скорее от неожиданности, чем от возмущения.

Мгновенно вспомнились рассказы Кристины об их отношениях с Егором, тогда она не прислушивалась, тем более не верила. Считала, что подруга говорит ради красного словца, интернета переглядела, книжек с высоким рейтингом перечитала или фильмов пересмотрела. В жизни такого не встречается. Не в их реальности точно.

– Ясно, понятно. Квартиру ищешь? – Георгий Давидович никак не отреагировал на вспыльчивость, будто вообще не заметил повышенного голоса и фамильярного перехода на «ты» в стенах клиники, когда в любой момент могли зайти коллеги. – У моего приятеля пустует квартира на Ваське, трёшка, метров сто пятьдесят – сто семьдесят, если не изменяет память, из окон шикарный вид на Финский. Можем съездить, посмотреть, если устроит – сегодня же переедешь.

– Спасибо, не надо, – фыркнула Аня, не понимая, почему отказывается.

Естественно, причины были существенные. Съём стопятидесятиметровой видовой квартиры на Васильевском острове стоил примерно как шасси Боинга. Бесплатный сыр же, как известно, только в мышеловке. У Ани не было денег оплатить даже квартплату такой квартиры, не то, что аренды. Лезть же в мышеловку не собиралась. К тому же, садик Василисы далеко. Но все эти разумные аргументы пронеслись в голове после выпаленного: «Спасибо, не надо».

– Правильно, прости его, Анют, – резко встал Георгий Давидович.

Развернулся и молча вышел. Она осталась одна, один на один со своей растерянностью, болью, списком раздолбанных однушек в аренду в своём районе и пакетом из службы доставки, с уже остывшим обедом.

Приём проходил как обычно. Несколько возрастных дам, две совсем молоденькие, с проблемами акне, которых за руку привели ухоженные, знающие себе цены мамы. Стандартный набор рекомендаций, направлений к специалистам и на процедуры.

Под конец позвонила Рита, попросила принять ещё одну пациентку, понятно, что Аня опаздывала за дочкой, но пожалуйста-пожалуйста. Женщина умоляет, даже настаивает.

Через пять минут на пороге кабинета появилась дородная фигура Доротеи в обтягивающих джинсах и широкой футболке, в этот раз без эмблемы скорой помощи.

– Здравствуй, Ань, – без обиняков начала Доротея, игнорируя растерянность той, к которой заявилась. – Сказал Олег, что ты себе надумала. Я решила, что лучше нам наедине поговорить. Приём вот оплатила, чтобы никто не мешал.

– Прикажешь деньги вернуть? – съёрничала Аня.

– Не надо, не бедствую, а может, действительно чего посоветуешь, чтобы в ноль с моим образом жизни выйти.

– Не пить и с чужими мужьями не спать советую, – прошипела Аня, сжимая кулаки под столом.

Она отлично понимала, что в пятьдесят лет женский век не заканчивается, но разве может быть что-то более унизительное, более отвратительное, когда тебе ещё не исполнилось тридцати, а любовнице мужа – пятьдесят?!

Да это даже для Шекспира перебор! И вообще – бредом попахивает!

– По поводу мужей, – ничуть не смутилась Доротея. – Значит так, Анна, ты меня знаешь не один год, я вас с Олегом столько же, потому скажу прямо: Аня – ты дура. Что выпили после смены, каюсь, виновата. Полтора суток отпахала не жрамши, не спамши, с пары бутылок пива сморило, бывает такое. Помнится, тебя с двух глотков портвейна унесло, – напомнила Доротея первый совместный отдых после месяца работы, когда они с Олегом проставлялись, как раз после смены. – Что покурила разок на кухне – прости. Посыпаю голову пеплом, нельзя было, всё-таки девчушка у вас, не сообразила, но потом ни-ни. Но с мужем твоим ничего не было. Тебе как в голову-то твою ясную это пришло, Ань?

– Да я же видела вас! Брюки у тебя расстёгнуты были.

– Конечно, были, с моим брюхом-то, как спать, не расстегнувшись, – Доротея с оттяжкой хлопнула себя по животу. – Мне как Олег сказал, в чём ты его обвиняешь, так я и села. Я бы, может, не отказалась, не знай семью вашу как облупленную, но мужику-то твоему я за какой такой надобностью? Ты подумала?

– За той самой, что и тебе.

– То, что у меня жизнь не сложилась, не значит, что я готова другим счастье топтать. Лучше, чем обиженную из себя строить, возьми своего Олега и отведи к врачу, пока не поздно. Я тебе координаты профессора подскажу из Бехтерева, не один десяток людей к нормальной жизни вернул. Я на станции всем сказала, чтоб прекращали с Лапиным пить, никаких «посидеть-отдохнуть» чтоб больше не было. Меру видеть надо, если он сам не понимает, мы поможем. Но и ты не плошай, не упускай мужика, ещё год-другой, обратного пути не будет. Поняла меня?

Аня молчала, не знала, что ответить. Ведь и правда, ничего особенного она не увидела. Спали двое на одном диване, но ведь в одежде. И вообще, разве Олег хотя бы раз давал повод подозревать его в связях на стороне?

Тем более с Доротеей – женщиной незамысловатой, но человечной, порядочной, как мало кто. Поработав бок о бок в экстремальных ситуациях не один, не два, не сто раз, людей хорошо узнаёшь. Интуитивно понимаешь, чего ждать, а что нет.

Накрутила себя после невыносимого долгого дня, Василисиной истерики из-за зуба. Помощи Егора, его объятий, таких невозможно неправильных и до одури необходимых в тот момент, что сердце с разумом шло вразнос.

– И ещё… дело не моё, я никому не скажу, но ты девочка умненькая, подумай, почему ты так легко поверила в измену мужа при всей нелепости ситуации, которую не могла не выкупить?.. У-м?

Глава 8

Георгий бил по груше с каким-то нечеловеческим остервенением. Время тренировки давно прошло, но он никак не мог остановиться, даже не пытался. Была бы не груша, а человек – снёс бы голову! Или лучше свою подставил, чтоб наверняка забыться.

Бесило, как же всё бесило, до стиснутых зубов бесило!

Безумно хотелось расхерачить руки до крови, голову разбить хотелось, чтобы не видеть этот мир во всей своей несправедливости и с отъявленным сучизмом.

Казалось бы, жизнь текла своим чередом, по давным-давно установленным законам, но как же хотелось перевернуть всё с ног на голову, вытряхнуть всё пустое, лишнее, никчемное. Подарить глупцам мозги, бессердечным – сердце. Паршиво, что воплотить эти гуманистические бредни о всеобщем благоденствии не в его власти. И не нужно, по Гамбургскому счёту.

– Выдохни, – подошедший тренер похлопал по взмокшей спине Георгия. – Случилось что?

Тренер – неплохой мужик, лет на пять старше самого Георгия, приятель старшего брата по юности. Рус в своё время не выползал из спортивного зала, младшего подтянул. Адептом спорта Георгий не стал, но форму старался поддерживать. С его работой не обойтись без физических нагрузок, быстро останешься без спины.

– Всё нормально, Валер, – отмахнулся Георгий.

– Точно?

– Как в аптеке.

– Смотри, если что…

– Спасибо, – Георгий в ответ хлопнул Валерия по плечу, кивнул, благодаря за участие, вышел из зала, вытирая взмокший лоб.

Телефон услужливо показал семнадцать пропущенных вызовов и бомбардировку из сообщений. Потёр переносицу, не долго размышляя, занёс абонента в чёрный список, надоела. Сколько можно?

Он больше не мог слышать Кристину, кажется, у него даже на буквы её имени появилась аллергия. Смертельно хотелось найти такие слова, чтобы она поняла, наконец, – поезд ушёл. Слетел с рельсов, отправился в пропасть, разбился, превратился в фарш из воспоминаний, среди которых ни одного хорошего не осталось. А ведь были, должны были быть, ведь когда-то он с ума сходил, бредил ею, её выходками, словами, действиями, теперь кроме отвращения вспомнить нечего. Грёбаный парадокс.

Толку, правда, от игнорирования было мало, Георгий отлично понимал это. Не пройдёт и нескольких часов, как она позвонит с другого номера. Не взять трубку он не сможет, положение обязывает, сменить номер тоже.

Среди пропущенных был один от матери, ей перезвонил сразу же, тут же, у шкафчика фитнес-клуба.

– Привет, мам, – сказал, глянув на настенные часы.

Шесть вечера, по идее должна быть дома, но скорей всего на работе. За всю жизнь он не встречал врача более увлечённого своей работой, чем собственная мать. В детстве, помнил, обижался, ему всё время не хватало мамы рядом. Чувствовал себя потерянным, покинутым, ненужным, и это несмотря на бабушку, которая постоянно была рядом, отца, пока тот был жив, и старшего брата. Позже понял, принял, сейчас искренне гордился матерью, всю жизнь отдавшей городской больнице, рядовому отделению гинекологии.

– Я по поводу Маши Мельниковой. Ты точно уверен?

– Да, мам, уверен. С Русом обсудили, никаких проблем не будет. Чудес не обещаю, но что в наших силах – сделаем.

– Девочка настрадалась, не хотелось бы лишних разочарований…

– Ты думаешь, у неё сейчас нет разочарований? Завтра поговорю с её матерью, потом с ней самой.

– Хорошо.

Маша Мельникова – одна из причин настроения Георгия, его желания рвать и метать. Он случайно увидел этого ребёнка, хотя по возрасту девочке двадцать лет – по сути, она ребёнок. Заехал в больницу к матери, шёл по отделению в сторону ординаторской, увидел в отдельной палате изуродованное существо с телом нескладного подростка. Не удержался от вопроса.

– Над девочкой издевался отец, мать видела, терпела, надеялась на чудо. В последний раз это случилось в четырнадцать Машиных лет, тогда он живого места не оставил на ребёнке, сейчас плановая госпитализация…

– Отец? – переспросил Георгий, от всей души надеявшийся, что ослышался.

Куда катится сраный мир, спрашивается? Что происходит с ним, с людьми, с человечеством в целом? Как можно издеваться над ребёнком, превратить живого человека в… Слов не находилось, назвать даже мысленно несчастную Квазимодой Георгий попросту не мог, а другого сравнения в голову не приходило.

– Водка, – резко ответила мать.

Георгий решил помочь Маше Мельниковой. Физическое здоровье он вернуть не сможет, всё, что могли специалисты, сделали и делают до сих пор. Но поправить внешность, тем самым улучшить психологическое состояние ребёнка, в его силах.

В тот же вечер поговорил с Русом, клиника всё-таки его. Сам Георгий готов был в случае с Машей работать бесплатно, но есть другие люди, которые могут не гореть желанием устраивать благотворительные акции из своего рабочего времени. Плюс материалы, медикаменты, пребывание в стационаре стоит немалых средств.

Рус дал согласие на столько операций и процедур полностью за счёт клиники, сколько понадобится. Если Маша согласится на несколько публикаций в социальных сетях – отлично, реклама лишней не станет, если нет, значит, нет. Они не станут издеваться над уже покалеченной телом и душой девочкой.

Георгий пообщался с Машей, её мамой, понял, что будущая пациентка не только внешне подросток, умом тоже. Небольшая задержка психологического и умственного развития вполне объяснима. В целом же – милый, добрый ребёнок, который отчаянно нуждался в помощи. И не сейчас в лице опытных хирургов и косметологов, а тогда, когда родной отец, урод, которого живьём бы закопать, издевался над ней, мать же безучастно ждала чуда исправления. Которого, естественно, не случилось.

Потому что чудес не бывает. Хотим мы этого или нет, верим или не верим, жизнь скупа на хорошие сюрпризы. Единственное чудо, которое возможно, может сотворить сам человек.

Дождалась, называется! Только нос у девочки сломан в девяти местах, одно ухо оторвано, будто зубами драли, челюсть, рот… Месиво, а не лицо, хотя, казалось бы, Георгия ни удивить, ни испугать невозможно.

Лишнего не обещал, лишь подумать над тем, что можно сделать. Завтра планировал предоставить подробный план лечения, который будет долгим, сложным, и волшебные результаты вряд ли принесёт, но постепенно они обязательно справятся.

Через неделю он лично привёз Машу в клинику. Опытный персонал глазом не моргнул, увидев. Львиная доля их пациентов не нуждалась ни в какой коррекции. Все они могли, с каким бы пониманием Георгий ни относился к ситуации, спокойно жить со своими носами, подбородками, скулами, овалом лица, пусть поплывшим. Однако встречались и те, кто нуждался в реальной помощи. После аварий, несчастных случаев, катастроф, всего, что может лишить привычной жизни и облика любого человека.

Из пятой палаты, где лежала Маша, вышла бледная Аня. Георгий бегло посмотрел на неё, отмечая не только ставшую привычной худобу, становившуюся в последнее время болезненной, но и потерянный, совершенно несчастный взгляд, который игнорировать всё сложнее и сложнее.

Ужасно хотелось остановить её, спросить, ради чего она издевается над собой? Во имя каких мифических результатов продолжает играть в семейную жизнь, угасая буквально на глазах? Стремительно превращаясь в тень той «курьерши» в простеньком платьице, на которую он запал на новогоднем корпоративе.

Из того розового кружевного белья, которое мысленно облапал однажды Георгий, грудь сейчас попросту вылетит. Не то что груди, самой Анюты скоро не останется. Растает, испарится, как эфир в воздухе.

О том, что у неё проблемы, красноречиво говорил не только внешний вид, дёрганный, перепуганный, совершенно несчастный взгляд, но и общая подруга юности, без пяти минут родственница Георгия. Как, интересно, называется жена брата, невестка? Нужно уточнить, что ли…

С внезапно нашедшимся сыном брата всё ясно – племянник. Отличный, кстати, пацан, от такого бы сына и сам Георгий не отказался, но ему таких подарков судьба не делает. К лучшему, учитывая, кто мог стать матерью его дитя.

Будущая родственница проболталась, всего-то пара нечаянных слов, и картина в голове Георгия сложилась. Определённая картинка, от вида которой хотелось схватить Анюту и тряхнуть как следует, со всей силы, как неделю назад бомбил боксёрскую грушу, чтобы выбить всю дурь из казалось бы светлой головки.

Сумасшествие какое-то, разве можно так над собой издеваться? Хорошо, не всрались ей сто лет его знаки внимания, по сути-то правильно не всрались, сомнительный он принц, червивый, с гнильцой. Но ради себя, ради собственной дочери можно послать горе-мужа и уйти?

Неужели такая любовь?.. Да и пусть такая-самая-растакая, в задницу такую любовь, если от неё ни на себя, ни на женщину, ни на человека уже не похожа. Тень отца Гамлета ходячая…

И всё равно ужасно привлекательная тень. Прижать бы её к себе, согреть, подарить все краски мира, пообещать несбыточного – что горя не будет, а счастья прибудет полная ложка. И непременно сдержать слово, обязательно. В лепёшку расшибиться, но сдержать. Залюбить, зацеловать, затискать…

– Георгий Давидович, – начала Анюта в кабинете, глядя зелёными глазищами – только они на лице остались.

Запихать бы поглубже это «Давидович», «Георгия» тоже, к слову.

Из уст Анюты его устраивало только «Егор», желательно, чтобы дыхание, произнося, срывалось. Чтобы простое имя, которое Георгий не любил с детства, звучало в стонах и криках удовольствия. Чтоб ходить неделю не смогла, лучше две.

– Слушаю, Анна Викторовна? – поддержал он официальный тон.

Хочется держать дистанцию, Анюта, помогу, чем смогу.

– Что случилось с Машей?.. Мельниковой.

– Отец-алкоголик избивал, пока окончательно не изуродовал, – резко ответил Георгий. – Всё остальное есть в карте.

– Как отец?.. А мама? Мама не заступалась?.. Нормальная, кажется, женщина… – растерянно пробормотала Анюта.

– Мама терпела, надеялась на исправление мужа.

– Почему? – Анюта нахмурилась, сделала несколько шагов к окну, обхватила худенькие плечи ладонями.

Взгляд Георгия охватил всю картину целиком. Тонкий силуэт, почти прозрачный, волосы ниже плеч, стройные ноги, тонкие щиколотки. Задержался на бледных руках с короткими ногтями, ободок обручального кольца, второе, с совсем простым камушком, точно не драгоценным, раньше было на указательном, теперь перекочевало на средний. Скоро окончательно слетит.

– А это ты мне скажи, Анюта, почему вы, женщины, терпите? – с этими словами он встал рядом, посмотрел сверху вниз.

Маленькая она, крошечная, духами едва пахнет сногсшибательно, до головокружения, ещё чем-то. Гель для душа, шампунь, лосьон для тела, крем для рук? Разобраться бы…

– Почему пьянство терпите, измены терпите, скотское отношение, почему терпите? Почему ты терпишь? Ждёшь, когда благоверный сотворит с Васильком то, что отец с Машей? Чуда, может, ждёшь? Чудес не бывает, Анют.

– Я не… не твоё дело! – вспылила Анюта, больше в тот момент похожая на перепуганного до смерти котёнка. – Лучше спроси Кристину, почему она тебя уже восемь лет терпит, – выпалила на одной дыхании.

– Деньги, просто деньги, ничего личного, – выдохнул Георгий, сморщившись.

Аня, его Анюта, и Кристина – в одном пространстве, пусть одна – всего лишь упоминание, а другая рядом, из недоступной, до чертей собачьих желанной плоти, существовать не могут.

– Такого не бывает, не могут отношения строиться лишь на деньгах, – уверенно парировала Анюта, глянув на Георгия с читаемой смесью недоумения и растерянности. – Кристина любит тебя, не может не любить, а я…

– А ты спасаешь мужа, – отчеканил Георгий. – Продолжай!

Не выдержал, резко развернулся, вышел из кабинета, отправился на улицу, там закурил. На территории стационара нельзя, но не станут же штрафовать ведущего специалиста, родного брата владельца. А оштрафуют – плевать.

Просто плевать. На всё и всех плевать.

Как там?

Stop the World – I Want to Get Off – Остановите Землю, я сойду.