Текст книги "Твоя звезда"

– Нет таких цен, – не очень уверенно сказал Степа. Он на самом деле не знал, сколько сейчас может стоить фотосессия со знаменитостью. А главное – не знал, знаменитость ли он до сих пор. Не все же его теперь узнают.

– Товар – деньги – товар, Степик, – хмыкнула Генриетта. – Каков товар, такие деньги. Лейла ведь за тебя не как за Михальского заплатит. Это за него она готова была выложить… А за тебя – не-а. Так что считай мне тебе не из чего платить. Разве что из собственного кармана.

Степа понял, что Генриетту не переговорить. И еще вспомнил, кстати, что у него остались семь тысяч, точнее, шесть, на тысячу они уже купили еды. И машину надо каждые двести километров заправлять. На машине без бензина не поедешь.

– Хорошо. Ладно.

Степа кивнул, взял у Генриетту щетку, причесал волосы, она подпудрила ему лицо, взъерошила волосы, хотела подрисовать тени, но Степа отвел ее руку.

– Нет, я не крашу глаза на съемки.

– И не крась! – усмехнулась Генриетта. – Ну как же ты хорош! Не знаю, почему тебя больше не снимают. Ну и ладно, что ты зануда в жизни. Тетки только на тебя бежали бы смотреть телевизор. Особенно бабушки. У меня самой мама, когда была жива… – Генриетта прикусила язык, быстро взглянула на Степу.

Тот молча посмотрел на нее и пошел на площадку, где сидела Лейла на ядовито-зеленом фоне. Гоша неожиданно встал и подошел к нему.

– Мальчик, иди отсюда, – лениво бросила ему Лейла и с интересом стала вблизи рассматривать Степу. – У тебя разве дети есть? Я сейчас искала в Википедии, написано, что ты не женат и детей нет.

– Нет. – Степа взял за плечи Гошу. – Что ты хотел?

– Ты, чо, мой папа?

– Я тебе потом всё скажу. Посиди. Я работаю.

– Кем?

– Что кем? Артистом. Посмотри, как съемки происходят.

Гоша скривился.

– Это тупо. Я видел по телевизору. Не хочу.

– Молодец, молодец… – Генриетта покопалась в огромном меховом кармане, пришитом на длинный свитер, и достала оттуда еще две конфеты. – Иди поешь, мальчик. Степик, поближе к Лейле сядь, посвободнее, что ты как студент-первокурсник… Приляг у ее ног… Так, снимаем… Вася, тень – не видишь, нос удлиняет ей… И лицо плоское… Мальчики, почему тень, откуда? Что со второй камерой? Там тоже тень… Что со светом у нас? Зонтик подвинь, тени у вас! Правьте, быстро!.. Лейла, зайка, вы не крутитесь, ровненько посидите… Ага, вот теперь крутитесь как хотите… Степик, обними девушку, на ухо что-то шепчи… Так… поменяем мизансцену… Вася, давай двигай экран…

Степа поднял голову и увидел, что теперь на стене за ними – яркий и совершенно живой видеофон. Плещется бирюзовая вода, летают чайки, белоснежная пена набегающей волны…

– Круто… – прокомментировал Гоша.

– Так, Степик… борцовочку, как договорились, скидываешь… Лейла, что вы хотели поменять из одежды, пожалуйста…

– Я не договаривался снимать одежду… – попробовал поспорить Степа.

– Да какая это одежда!.. – замахала на него руками Генриетта. – Что это за одежда? Ерунда какая-то… Тряпочка… Давай-давай… – Она сама подошла к нему и стала задирать борцовку. – Тело-то тело… Рекламировать тебе надо протеиновые батончики… Хочешь, кстати, тут ребята искали фактурного парня, незамыленного… – Генриетта, приговаривая, всё тянула и тянула Степину майку. – Да что ты, как девка, честное слово! Я же не трусы тебя прошу снять… Давай раздевайся! А то ни копейки не получишь…

Степа обернулся на Гошу, во все глаза глядевшего теперь на то, что происходило на площадке. Как потасовка наметилась, тот сразу заинтересовался.

Генриетта, почувствовав Степину неуверенность, продолжила:

– Конечно, что же так людей обманывать? Говорил – буду сниматься, буду, а режиссер ему задание дает – он на попятную. Вот скажу – целуй Лейлу и поцелуешь. Не заплачу иначе. Всё, разговор короткий. – Генриетта еще больше вздыбила свои волосы, рыжеватые, с легкой проседью, когда-то крашенные в перечно-красный, который остался теперь только на концах неровными прядками.

– Странный разговор, – пробормотал Степа, чувствуя себя крайне неловко. – И съемки странные…

Лейла, снимавшая себя и Степу на телефон на новом фоне, который появился за ее спиной – темное небо, море, словно подсвеченное изнутри, мерцающие фонарики огней вдали, – вопросительно посмотрела на него и покривилась.

– Не страннее, чем у других! – ухмыльнулась Генриетта. – Садись теперь слева, колени убери куда-нибудь… Так вот, да. И обнимай Лейлу. Волосы ей поправляй. Красиво, да. Так, со звуком попробуем. Лишних звуков никаких не надо сейчас. Не вякаем, не шуршим. Тишина!

Лейла кивнула и поставила на специально заготовленную подставку айфон.

– Приве-ет, друзья… – заговорила она особым голосом, растягивая гласные. – Во-от… С вами я, Лейла… – Она засмеялась. – А это Степик, мой друг… – Она облокотилась на Степино плечо и погладила его по уху. – Помните Степу? Конечно… Он играл главную роль в блокбастере… Да… Вот так… Мы на Канарах… Привет… Привет… Хорошо… – Лейла стала читала сообщения, которые шли на экране ее айфона, и отвечать на некоторые. – Да, с ним… Кто такой Фаруз? Я его не знаю… Так ему и скажи – больше его не знаю… Степ, тебе вот привет передают… Нет, не познакомлю, он только мой…

Степа увидел краем глаза, как Гоша, сжимая в обеих руках свой телефон, встал и пошел прямо на них. Степа махнул ему рукой, но Гоша, не обращая внимания на знаки, зашел в кадр и потянул Степу за руку.

– Ты всё врешь, – громко сказал Гоша. – Это не море, а видос.

Лейла застыла на полуслове. Потом быстро ткнула пальцем в экран своего айфона, выключив прямой эфир.

– Ты чо? Куда попер? – неожиданно грубо заговорила она. – Это чо? Вы чо все стоите? Чо мне теперь делать? Он весь прямой эфир мне зарубил…

– Удали, да и всё, – сказал негромко ей Вася. – Сколько человек успело присоединиться к эфиру? Нисколько, я думаю.

– Думай молча! – огрызнулась Лейла. – У меня полтора миллиона подписчиков! Уроды… – пробормотала она себе под нос.

– Еще раз сделаем, не переживайте! – улыбнулась одними губами ей Генриетта. – И видео уже сняли в любом случае. И хромакейчик на всякий случай еще снимем, зеленый экран Вася притащит. А там вообще – что хочешь подставим, всё в лучшем виде будет. Мальчик, уйди, тебе сказали.

Гоша неожиданно показал ей язык и крепко взял за ногу Степу.

– Ну-ка, ну-ка… – Генриетта метнулась на площадку за Гошей и попробовала вытолкнуть его.

Он обернулся и укусил ее за руку.

– Ах, ты… Вот гаденыш какой!.. – Генриетта наотмашь ударила Гошу.

Он увернулся, тогда она изо всех сил толкнула его, мальчик пролетел пару метров, споткнулся о высокий осветительный прибор, Вася подхватил софит уже на лету, выругавшись. Генриетта начала ругаться, перемежая мат с тяжелыми, липкими, унизительными словами. Увидев, что Степа встал, резко оборвала сама себя: – Ладно, ребята. Всё, пойдем покурим да и продолжим.

Лейла демонстративно отвернулась и закурила электронную сигарету, не вставая со своего места.

Степа подхватил Гошу, ревущего на полу, приподнял его и вышел из студии.

– А ну, стой! – крикнула Генриетта. – А впрочем, иди!.. Я и из одного кадра могу конфетку сделать. А мы уже много сняли.

– Два фона еще надо бы, Генриетта Львовна, – заметил второй оператор.

– Нормально. Подставим.

– А прямой эфир? – вскинулась Лейла.

Генриетта развела руками.

Степа тем временем встал в дверях, выжидающе глядя на Генриетту. Она взяла пачку сигарет и попробовала выйти мимо него в дверь.

– Чего тебе? – подняла на него глаза Генриетта. – Будешь дальше сниматься?

– Нет.

– Тогда ты лучше уйди. Три свидетеля, как ты оскорблял меня. Унижал и ударил.

– Я вас?

– Да. Вась, ты видел?

Оператор, вздохнув, пожал плечами.

– Деньги заплатите мне, – произнес Степа как можно тверже.

– Какие деньги? – ужаснулась Генриетта. – Ты руку-то убери, я выйти хочу, покурить. Вести себя нормально надо было. А не строить из себя благонравного отца. У меня ребята здесь знаешь какие деньги зарабатывают?

– На чем? – все-таки спросил Степа, понимая, что всё бесполезно.

– Иди отсюда, – устало сказала Генриетта. – И знаешь, Степ, не обижайся. Каждый выживает как может. Зря даже я тебе позвонила. Я просто забыла, какой ты лох.

– Вспомнили теперь? – Степа посмотрел на Генриетту.

– Ага, вспомнила. Иди-иди. И не вздумай трепаться о сегодняшней съемке.

– А то что?

– Увидишь, – усмехнулась Генриетта. – Мне лишняя слава не нужна, в отличие от тебя. Да, Степка, ты не переживай! Поставит девица свои фото себе куда-то, да и всё.

– А видео вы зачем снимали?

– Да так, ни за чем, – пожала плечами Генриетта. – На память.

– Идем… – Гоша тянул за руку Степу.

Тот, вздохнув, пошел. Конечно, не надо сейчас уходить без денег. А как их получишь? Никак. Не драться же с Генриеттой.

– Долго еще? – в сотый раз повторил Гоша и стал с заднего сиденья тыкать пальцем в бок Степы.

– Руки убери, мешаешь.

– Нет, надоело, я устал.

– Тебе писать, что ли, нужно?

– Да!

– До заправки доедем, остановимся, бензина совсем нет, видишь?

Гоша высунул голову с заднего сиденья.

– Ага…

– Вот сиди, наблюдай за стрелкой. Если совсем бензин закончится – кричи.

– Что кричать? – серьезно спросил Гоша.

Степа улыбнулся про себя. Кажется, скоро он научится разговаривать с этим пацаном.

– Ты лох! – проорал Гоша ему в ухо.

– Ну, ты гад какой… – Степа потер ухо и потряс головой. – Барабанная перепонка чуть не лопнула…

– Я тебя ненавижу! Домой хочу.

– Раньше надо было думать, – сказал Степа, поглядывая в зеркало и чувствуя, как против его воли у него поднимается жалость к мальчику. Вот случись что-то с Верой – и что? Кому он будет нужен? Надо бы позвонить в больницу, узнать, как там она. Раз сама не звонит сыну, значит, еще не очень.

– Куда мы едем? Ты меня украл?

– Слушай… – Степа, видя растерянного, взъерошенного ребенка, решил, что самое лучшее сейчас – попытаться его отвлечь. – Ты же во втором классе учишься?

– Ага, – недоверчиво проговорил мальчик.

– А почему вы тогда до сих пор буквы учите?

– У нас некоторые вообще, это… не умеют писать… – нехотя начал объяснять Гоша. – А Берды неправильно пишет, не в ту сторону. И еще там… девчонки… А, еще казахи! Им наши буквы не нравятся! Они английскими пишут. Английские лучше.

– Ну, ясное дело, – кивнул Степа. – А тебе какие нравятся?

– Мне – американские.

– Почему?

Гоша помолчал.

– Ну, что молчишь?

Степа увидел впереди пост дорожной полиции и на всякий случай чуть уменьшил скорость, включил полный свет. Они любят, когда суетишься, завидев их. Так вернее не остановят. И главное – при этом на них не смотреть. Скорость сбросить, свет полный включить, а глазами не сталкиваться. Столкнешься – всё, у того рефлекс, махнет палкой. Раз смотришь, значит, в чем-то виноват.

Постовой проводил его взглядом, но не остановил. Так-то. Степа мельком взглянул на себя в зеркало. Не очень-то он и похож на себя самого… А каков он на самом деле? Тот, что был у Мазорова – на экране, супергерой, сражавшийся с динозаврами и полулюдьми-полуволками? Или тот, который выходил после съемок и страдал от насмешек? Не прижился он в съемочной группе, красивый-то он красивый, а смеялись, как над самым последним уродом. Или же тот, кто ходил по Москве два-три месяца после выхода фильма и не знал куда деваться от поклонниц, которые узнавали, подстерегали, писали, звонили, завалили сообщениями все его страницы в Сети, даже стояли у его дома. Или он такой, какой был сегодня утром, когда стоял у окна и думал… Лучше не вспоминать, о чем он думал. Неужели это было только сегодня?

Степа попытался сосредоточиться на дороге. Машин мало, от Москвы уже прилично отъехали, но по пустой дороге все ездят, как будто их выпустили погулять из сумасшедшего дома и предложили поводить машину, так, чтобы переключиться со своих обычных кошмаров, фобий и навязчивых состояний на приятную и опасную игру, смысла которой они не очень понимают, но играют с большой охотой и азартом.

На заправке Гоша не захотел выходить из машины, Степа стал его вытаскивать, тот долго сопротивлялся.

– Ты сказал, тебе нужно в туалет! – Степа пытался повернуть мальчика к себе лицом.

– Не-а, не пойду… – повторял Гоша, уткнувшись в телефон.

– Слушай, я человек спокойный, конечно…

– Ты алкаш! – смело ответил ему Гоша.

Степа молча вытряхнул мальчика из машины Гоша попробовал поорать, взяв высокую, пронзительную ноту «а-а-а!», но поскольку никто не обращал внимания, даже женщина, вылезавшая из соседней машины, он резко замолчал.

– Молодец. Идем. – Степа, не отпуская Гошиного плеча, пошел с ним в магазинчик на автозаправке. – Тебе туда! – Степа кивнул на дверь туалета.

– Ага, – сказал Гоша.

Степа рассчитался за бензин, обернулся и ахнул – Гоша на его глазах разодрал и быстро надкусил огромную шоколадную плитку дорогого швейцарского шоколада.

– Ну, ты… Опять за свое? У тебя что, болезнь какая-то? Сколько можно в магазинах шоколад жрать? У нас денег осталось – шиш с маслом, а ты… – Степа подошел, замахнулся, хотел дать тому подзатыльник, но Гоша неожиданно заревел – громко и, кажется, по-настоящему. – Ты чего? – растерялся Степа, оглядываясь. – Чего? Я же не дотронулся до тебя.

Гоша продолжал плакать. А Степа вспомнил, как однажды в детстве его мама почему-то не пришла домой. Напряженный отец тихо разговаривал с кем-то по телефону, на все его вопросы отвечал: «Всё хорошо!» Было Степе лет семь-восемь, как раз столько, сколько сейчас Гоше. Всё, что было потом, – забылось. А ту ночь он хорошо запомнил. Он слышал какие-то непонятные, страшные слова, слышал, как отец, не ложась, всё ходил по квартире, пил чай на кухне, выходил курить на лестничную площадку. Степа точно не знает, что ему снилось в ту ночь, а что было на самом деле. Мама потом пришла домой, через несколько дней, бледная, осунувшаяся, молчаливая, он понял, что ей сделали какую-то операцию. И забыл это на много лет, потому что мама всегда с отцом, у них всегда всё в порядке, они вместе, сильно не болеют, его любят… А сейчас он вспомнил ту пустоту, невыносимую, тянущую, свое отчаяние, одиночество, хотя рядом был отец, но он был не с ним, он был в своих мыслях и с мамой. А Степа лежал на кровати у окна, толком не спал, то засыпал, то просыпался, боялся, тосковал, мёрз, плакал, и ночь никак не кончалась.

Степа обнял мальчика, тот вырывался, но Степа крепко его держал.

– Хватит реветь! Всё с твоей мамой будет хорошо. Ешь теперь этот шоколад. – Степа хотел выругаться, но сдержался. Что требовать от пацана, если сам он, Степа, – раздолбай и алкаш. Вот даже дети так говорят. И люди уже почти не узнают его на улице. А ему это надо? Теперь непонятно. Раньше радовало.

– Куда мы едем? – совершенно по-взрослому спросил Гоша в машине.

– Поедем к моим родителям.

– А… – начал было мальчик.

Степа сделал знак Гоше, чтобы тот замолчал, и попробовал дозвониться в больницу. С десятого раза это ему удалось.

– Вера Калганова? – переспросила регистратор. – У нас такой нет.

– То есть? А, да, точно. Я забыл фамилию. Сейчас… Я знал, нашел ее паспорт, я звонил…

– Молодой человек, вы понимаете, что в больницу звоните? Вы что? – ответила ему регистратор. – У меня люди стоят, ждут, и звонки каждую минуту. Вы что хотите? Кого ищете?

Степа растерянно посмотрел на Гошу.

– Не помнишь, как мамина фамилия?

Тот помотал головой.

– Ее утром привезли к вам, мне в «Скорой» сказали, что в вашу больницу. Вера. Имя довольно редкое.

– Да как я по имени искать буду? – рассердилась регистратор.

– Вспоминай быстро, ты совсем глупый, что ли? – Степа толкнул Гошу.

– Не знаю. – Гоша, перемазанный шоколадом, еще заплаканный, быстро заталкивал огромные куски шоколада в рот так отчаянно, что Степа даже схватил его руку с очередным куском.

– Ладно, – вздохнула регистратор. – И почему я добрая такая? Вера, говоришь? По «Скорой»? У нас сегодня всего семь по «Скорой» было… Так… В какое отделение?

– В реанимацию.

– Так. Да, есть Вера. Вера Соколова. Тридцать семь лет. Состояние средней тяжести, стабильно тяжелое.

– А что с ней? Не вешайте трубку.

– Да не вешаю я. Написано – температура нормальная, стабильно тяжелое. Всё. Остальное врач скажет.

Степа посмотрел на Гошу.

– Может, зря мы с тобой уехали? Может, ей надо что-то? А где мне быть? У вас, что ли? Странно это… И тебя не оставишь… И дед у тебя странный такой…

– Он псих! – выкрикнул Гоша.

– Да я в курсе. Ладно, поехали.

Степа выехал на трассу.

– Я есть хочу! – Гоша стал с заднего сиденья теребить Степу. – Мне скучно. У меня телефон садится. Заряди мне телефон.

– Шоколад ешь.

– Не хочу больше… Вот тут болит… – Гоша ткнул себя в живот.

– Разбаловала тебя Вера и заболела поэтому, что ты такой вот… неадекват…

Степа увидел испуганный взгляд Гоши в зеркале.

– Ладно, шучу!.. Успокойся. Еще часа два ехать, а там у моих родителей поедим. Сиди тихо, не мешай мне, тогда быстро доедем.

Через какое-то время Степа взглянул в заднее зеркало – мальчик уснул, сжимая недоеденную плитку шоколада в руке. Через час быстрой езды по практически пустой дороге Степу тоже стало клонить в сон. Чтобы не заснуть, он пытался вспоминать стихи, которые когда-то учил наизусть. Ведь где-то в его голове они есть. Строчка, полстрочки, обрывки строфы без начала и конца. Лермонтов, Пушкин, Некрасов… Мама так всегда любила Некрасова. Маленький, он легко запоминал с ходу несколько строф, мама удивлялась и радовалась.

В голове неожиданно возникли строки – он недавно прочитал где-то в Сети и был потрясен – это же про него. «Я еще постою перед наглухо запертой дверью… Я еще постараюсь, конечно, взлететь хоть разок…» И в конце: «Побреду восвояси – смотреть зачарованно в бездну, в идиотской надежде, что бездна заметит меня…»[1]1
  Из стихотворения Андрея Шигина.


[Закрыть] Степа повторял и повторял эти последние магические слова – «что бездна заметит меня…» Как же зовут поэта? Надо снова найти его и еще что-то почитать, может, в других строках Степа получит ответ на какой-то свой вопрос, самый важный. Как там дед Матвей сказал про «призвание»? А у него актерство – призвание или так, случайно выпавший ему проигрышный билет? Думал, что выиграл, а на самом деле, выходит, пока все только проиграл.

Мама в теплой длинной кофте, накинутой на домашнее платье в мелкий цветочек, которое так хорошо помнил Степа, открыла дверь, не спрашивая, кто пришел, и ахнула.

– Степка! А что же ты не позвонил!.. Я бы приготовила… А я, главное, весь день волнуюсь как-то, всё о тебе думаю… Чувствовала, что ты едешь ко мне, не знала, но чувствовала. Ну-ка… А кто это там такой?

Гоша шагнул из-за двери, молча глядя на Ольгу Петровну. Она же, внимательно рассмотрев мальчика, медленно поднесла руку ко лбу, качая головой, и выдохнула.

– Так, Степка… Ясно… Ну, я что-то в этом роде и предполагала… Ну, ботинки оба снимайте и проходите, не стойте в коридоре. Как же зовут твоего… – Степина мать нерешительно остановилась, посмотрела Степе в глаза, он лишь покачал головой. – Ладно, хорошо… Как зовут тебя? – спросила она мальчика.

– Гоша, – не очень охотно ответил тот, перетаптываясь с ноги на ногу.

– Хорошо, Гоша… – Мать опять цепко взглянула на Степу, потом обняла его, поцеловала. – Что-то ты, сынок, выглядишь усталым… Ты не болеешь? Не звонил нам столько… Я пыталась тебе звонить, телефон то отключен, то не отвечаешь… Что такое с тобой? Это твои вещи или мальчика? – Мать кивнула на большую сумку.

– Мои. Хорошо всё, мам. Вот Гоша очень голодный. Да и я поел бы…

Ольга Петровна отвела Гошу в ванную. Степа услышал, как Гоша что-то спрашивает, а его мать спокойно, как на уроке, убедительно, настойчиво ему повторяет. Хотел бы он сейчас поменяться с Гошей местами. Точнее, возрастом. Чтобы прийти домой, восьмилетним, чтобы мама заставила помыть руки, поесть, обязательно с хлебом, чтобы не нужно было думать о завтрашнем дне, о котором никак толком не думается. Потому что вообще непонятно, куда ему идти, что делать, куда себя девать.

– Степка… – Мама подошла к нему, маленькая рядом с ним, решительная, крепко взяла его за руку. – Ну что ты, сынок? Что? Заросший весь… Взгляд такой… Заблудился?

Степа кивнул.

– А это кто? Сын твой?

Степа помотал головой.

– Нет? Похож так… Точно нет?

Степа неожиданно для самого себя пожал плечами. А вот был бы это его сын, ведь многое по-другому повернулось бы в его жизни. Если бы жить надо было для кого-то… Степа вздохнул. Фантазии всё это. Мать не так поняла его вздох.

– Ну, понятно, что всё непросто, сынок, но я рада, что ты вместе с… – мать остро взглянула на сына, – с Гошей приехал. Расскажешь потом, если захочешь.

Степа снова кивнул.

Мать открыла холодильник, и Степа ахнул.

– Мам… а где продукты?

Мать обернулась.

– Какие продукты, сынок?

– Почему холодильник совсем пустой?

– Так… – чуть замялась мать, – зарплату же отцу третий месяц на заводе не платят! А рабочим уже пятый…

– Как же они живут?

– Вот так… – Мать показала на холодильник, из которого достала кастрюлю с супом и крохотный, аккуратно завернутый кусочек масла. – И даже хуже. Так и нам в школе часы прибавили, а зарплату сократили.

Степа быстро принес из прихожей пакет с продуктами.

– Мам, вот, я забыл отдать…

– Спасибо, Степка! Какие разносолы… – Ольга Петровна покачала головой. – Но у нас всё хорошо, не переживай. Суп вот есть. Хлеб есть, масло есть – что еще надо-то? Так бабушка моя, твоя прабабушка, всегда говорила.

Степа опустил голову. Как-то он не понял в тот раз, когда приезжал, на гребне славы, знаменитый и успешный, на новой машине из салона, – тоже шиканул, неоправданно дорогую машину купил, что у родителей так плохо с деньгами. Лучше бы вместо той квартиры, которой больше нет, он им денег дал. Не пришло даже в голову. Родители ведь еще не старые, оба работают.

– Папа скоро придет?

– Папа? – Мать немного замялась. – Он… сегодня не придет.

– Мам? – Степа внимательно взглянул на мать. – Всё хорошо?

– Да, сынок. – Ольга Петровна устало вздохнула. – Всё хорошо. Просто… Володя работает еще ночным сторожем.

– Сутки-трое?

– Да какой! – Мать махнула рукой. – Пять дней, точнее, ночей в неделю. Говорит – не перейти ли на повахтовый метод? Месяц работаешь без передыху, месяц отдыхаешь. Но для этого надо с работы уйти. Страшно. До пенсии три года все-таки. Мы надеемся, он успеет по-старому выйти, в шестьдесят. Но сторожем он сейчас получает столько же, как начальником смены на заводе. И деньги платят, не задерживают.

– А что сторожит, мам?

– Так клуб какой-то спортивный, что ли… Там в выходные открыто круглосуточно, но отец как раз домой приходит ночевать, высыпается, отдыхает… Вот… послезавтра придет…

– Ясно.

– Ты же, конечно, ненадолго приехал. Дела у тебя? До субботы останешься, нет, наверное?

– Не знаю пока, мам. Может, и останусь.

Что-то такое Степа услышал в голосе матери, какое-то сомнение. Но не понял, к чему оно относится.

Он увидел, как Гоша, похлебав супу, потихоньку достал свой телефон и стал в него тыкать. Потом протянул телефон Степе:

– Зарядить надо, я сказал тебе.

– Заряжай, ты же умный, сам всё знаешь!

– У меня зарядки нет… – растерянно ответил мальчик. – Надо купить.

– Ага, щас. Давай сюда свой телефон!

Степа взял у мальчика телефон и положил в карман. Зарядка у него была точно такая же, он решил, что зарядит, не говоря ничего мальчику, потому что может позвонить его мать.

– Отдохнешь как раз без своего телефончика! А то совсем с ума с ним сошел.

Гоша заныл, но Степа, не обращая на него внимания, стал есть. Суп был вкусный, его мама всегда готовила вкусно, но пустоватый.

– Степка, ну расскажи, где ты теперь работаешь, почему так редко звонишь? Я понимаю: у тебя там в Москве всего хватает… – Мать подперла голову руками и с любовью стала смотреть на Степу.

– Да ничего у меня там в Москве этой, мам!.. Как снялся у Мазорова – всё, как отрезало. И в театр не берут, из-за моего «с». Ну и вообще… Как-то всё… Не прижился я там, наверное. А теперь вот еще и квартиру отобрали.

– Как? Кто? – ужаснулась мать. – Бандиты?

– Да кому я нужен, мам!.. Банк! Слишком дорогую квартиру решил купить. Выплатить за нее не смог.

– Вот и мы с отцом взяли кредит на новую стиральную машину, а тут ему и деньги стали задерживать на работе. Говорят, вообще завод закроют… – начала было рассказывать мать, да осеклась, потому что Степа замер с ложкой в руке.

– На стиральную машину?! А сколько она стоит, мам?

– Так двенадцать же тысяч, сынок! Решили хорошую, чтобы с отжимом… А то тяжело мне уже отжимать белье…

– Мам… – Степа подошел к матери и обнял ее. – Подожди… А почему вы у меня денег не попросили?

– У тебя? Да перестань. Мы молодые еще… у сына просить не хватало…

Степа краем глаза посмотрел на Гошу, который, не доев суп, надкусив и бросив на стол кусок хлеба, встал и куда-то пошел.

– Ты далеко? – поинтересовался Степа.

Гоша, ничего не отвечая, улизнул за дверь.

– Мам, я пойду посмотрю, у него шило в одном месте, – сказал Степа и услышал грохот.

Одним прыжком он выскочил в тесный коридор между двумя комнатами и увидел Гошу, растерянно стоящего перед упавшим и расколовшимся дисковым телефоном, до сих пор жившим у родителей.

– Мам… – Степа виновато оглянулся на мать, вышедшую из комнаты. – Прости… Это такой человек… – Степа дернул Гошу за руку, тот попытался укусить его. – Я тебе укушу сейчас! Выброшу тебя вообще! Пойдешь пешком в Москву!

– Я пойду в полицию, скажу, что ты меня украл! – огрызнулся Гоша, пятясь. – Я просто взял его, а он упал.

– А зачем ты его взял?

– Я еще такого не видел…

– А я такого дебила, как ты, еще не видел никогда, – ответил ему Степа.

Гоша молча подошел к Степе и быстро укусил его за руку.

– Ты что, вообще, что ли? – Степа дал ему подзатыльник.

Гоша завыл и стал бросаться в Степу всем, что было в коридорчике, – книгами, журналами, тетрадками, лежавшими стопкой (наверное, подумал Степа, мать взяла на проверку). Степа дал ему еще один подзатыльник и тут же получил такой же от матери, вовремя подошедшей на шум.

– Приятно тебе? Ты что, Степа? Тебя самого били когда разве?

– Может, били бы – всё бы по-другому в жизни было, – пробормотал Степа.

– Да, конечно! – покачала головой мать. – Что же он у тебя такой неуправляемый? Телефон жалко, конечно, у нас другого нет. Но ничего. У меня мобильный вот есть… – Мать достала из ящика старенький черный «Нокиа». – Денег только положить на него надо. А так он очень хорошо работает.

– У меня есть деньги, мам… – Степа достал из нагрудного кармана тысячу рублей и протянул матери. – Вот, положи.

– Да я сто рублей положу, мне надолго хватит! – засмеялась мама.

– Ты сказал – у тебя шиш с маслом! – прищурился Гоша. – Ты лох.

– Гоша, так нельзя говорить своему… – мать помедлила, – …отцу. Да, Степа? Это ведь мой внук? – негромко спросила она сына.

Степа вздохнул и ничего не ответил. Вот хотел бы он иметь такого сына? Трудно сказать. Чтобы тот кусал его каждый день. Не готов он пока к такому. Никак не готов.

– Нет, мам, – как можно тверже ответил Степа, кляня самого себя за бесхребетность – почему он матери сразу так не сказал? – Это сын моей соседки. Она заболела. И вот я взял его с собой. И всё.

Степа сказал, и ему стало легче. Неожиданно он увидел, как у матери, которая очень редко плачет, намокли глаза.

– Да это я так, сынок, не обращай внимания… Просто я подумала… вот какое, подумала, счастье…

– Счастье? Вот этот… – Степа хотел покрепче выругаться, но при матери не стал. – Вот этот глист – счастье? Да ты посмотри на него!

– Как тебе не стыдно, сынок! – Ольга Петровна обняла ощетинившегося и сжавшегося Гошу. – Ну что ты кусаешься? Ты же не котенок и не щенок, ты же мальчик… Он тебя обижает, да?

– Нет! Отпусти!..

Гоша попытался вырваться, но Ольга Петровна стала гладить его по голове, и мальчик постепенно перестал брыкаться.

– Ну вот. Ну не внук, ладно. Будем с тобой дружить. А у тебя есть другая бабушка?

– У него дед есть, – сказал Степа. – Но он…

– …псих! – договорил Гоша.

– Он писатель и… не очень хочет быть дедушкой. Известный вроде. Как-то его зовут… А, вот! Вера Лялина.

– Дедушку зовут Вера Лялина? – удивилась мать. – Псевдоним? Пишет женские романы, правильно? Я не читала, но видела в библиотеке на полке. Книжечки такие маленькие, но толстенькие – розовые, голубые… Много, кажется, романов.

– Да. Это его дед пишет. Представляешь? Но Гошана взять к себе на пару дней он отказался. Такой вот персонаж… А больше у него никого нет.

– А у нас, знаешь, сынок… – сказала мать, гладя Гошу по голове, – тоже есть такой тут персонаж… Ехать, правда, не близко… Километров сто пятьдесят, но последние пятьдесят километров по проселочной, и там совсем дорога плохая, разбитая, так говорят люди… Но если съездишь – не пожалеешь.

– Он меня украл! – вдруг заявил Гоша, прячась от Степы за спиной Ольги Петровны. – Я хочу домой, к маме!

Степа пожал плечами:

– Я же говорю – дебил. Кому ты нужен, кроме меня?

Степина мать, обнимая мальчика одной рукой, внимательно смотрела на своего сына.

– Мам, ну ты-то что? – не выдержал Степа. – Я же тебе говорю – болеет его мать, в больницу попала. А парень сам ко мне прибежал. Он просто неадекват… У него в голове винегрет какой-то…

– Разве можно так говорить, сынок?

– Я тебе его оставлю, а сам завтра поеду – куда, ты говоришь, надо съездить? А сейчас пойду, хочу по городу пройтись.

– Так темно уже, сынок, осень, рано стало темнеть.

– Но фонари-то в городе остались, мам? – хмыкнул Степа.

– Ну, где-то остались, – вздохнула Ольга Петровна, – а где-то нет. Все уезжают – ни фонарей, ни людей, в центре разве что, у администрации и у кремля.

– Вот и хорошо, пройдусь до кремля, сто лет там не был. Только отдохнуть от него хочу, – Степа кивнул на Гошу. – Побудешь с ним?

– Но мне, Степик… – растерянно объяснила Ольга Петровна, – …на работу скоро надо…

– На работу? – удивился Степа. – Семь часов уже.

– Так у нас педсовет… обычно поздно… две смены в школе… – Ольга Петровна отвела глаза. – Гоша, детка, давай я тебе сейчас варенье достану, у меня баночка на Новый год припасена…

– Вот на Новый год и оставь, мам. Так куда мне поехать нужно?

– Не то чтобы нужно, Степа. Но понимаешь, у нас тут есть один человек, никто его толком не видел, точнее, кто-то видел, даже корреспонденты ездили, но то ли он их не пустил, то ли они его не нашли… Вроде с вертолета его видели… Я думала, тебе интересно будет.

– Снежный человек, что ли? – засмеялся Степа.

– Какой ты красивый все-таки у меня, сынок… – Ольга Петровна погладила сына. – И борода тебе, наверное, пойдет.

– Я побреюсь завтра, мам.

Ольга Петровна кивнула.

– Приезжай почаще, Степонька, пожалуйста… А то мне бывает очень одиноко.

– Ну, отец-то же есть… – пробормотал Степа, чувствуя себя неловко.

Почему он в прошлый раз не заметил, как постарела мать? Степа стал считать, сколько ей может быть лет. То ли пятьдесят четыре, то ли пятьдесят три… Или больше…