Текст книги "Начало космической эры в Новороссийске. Плюс космические места Урала"

Памяти первых юных конструкторов

ракетопланов Фриды Громовой,

Марии Рассадниковой

 
Дарованная свыше красота —
это гений.
То, что гениальность проста,
это недоразумение.
Проста пастушечья свирель?
а торги на базаре?
А разве прост был Рафаэль
и неразгаданная скрипка
Страдивари?
А гений Пушкина, вопрос.
А Павловой полет
в непревзойденном мире
Русского балета?
Изобретенье девочек —
Сверхлегкий самолёт
И межконтинентальная
ракета?
Всё гениальное непросто —
Это ясно. Да, Гениальность —
если не во зло, прекрасна!
 

Л. Торопчина

 
В нашем городе есть балка,
два колодца в ней подряд.
Был и третий, высох. Жалко,
старожилы говорят…
А, напротив, у дороги
дом стоял и в нём жила
Фрида, девочка простая,
а ракету за-пряг-ла
в самолет, что сочиняли
Глеб, Мария, Костя – стая
ребятни. И все мечтали
хоть когда-то полететь.
Осмотреть галактик дали —
всё в профессии успеть.
 
 
Фриду эту Фриделиной
В честь вождя назвал отец.
Младшенькую Энгелиной,
– вот мечтатель, молодец…
Он учил в просторах жизни
воплощать мечты свои.
Так и девочка Отчизне
послужила за троих,
Да война ее скосила,
в смертный бой пошла она,
класс девятый завершила,
и могила – Усть-Лаба.
Но бессильны злые силы.
В нашем сердце, на века
сохраним мы образ милых,
На сердце лежит рука.
И колодца уже нету
И осин огромных нет,
дома нет…
Но память в Лету
Не отпустим, Фрида, нет.
Запомним Глеба и девчат,
Ведь в космос корабли летят.
 

В. Богданова, Н. Терещенко

юный конструктор Фрида Громова, 1940 год

Память имеет крылья

(Как шла жизнь…)

Годы уходят, такой закон. Все меньше рядом друзей, очевидцев событий, происходящих в Новороссийске в предвоенные и военные годы. Это были годы нашей юности.

Предвоенные годы, которых еще не коснулось черное крыло войны – кажутся особенно светлыми, а люди особенно интересными. Мне хочется рассказать о своем брате Глебе Антоновиче Терещенко, о его друзьях и людях, которых помню. Глеб Терещенко остался в памяти людей как добрый, веселый, неутомимый, целеустремленный в творчестве человек, брат, друг. Он оставил нам своих учеников, своих друзей-соратников. Он также оставил чертежи, фотографии, неизданные статьи и доказанное техническое положение, что стыковка самолета с ракетным двигателем осуществима. Он показал это в чертежах и на практике.

Наталия, Глеб и их друг на шкуре медведя (семейный архив)

Глеб родился 10 ноября 1921 года, в еще не остывшем от революции и гражданской войны Петрограде, где в начале двадцатого века служил наш отец – представитель Акционерного общества вывозной торговли «Русотюрк». Наш отец, Антон Саввич Терещенко, 1890 года рождения, – был из рода «пид-полтавских крепостных Терешко». Его пращур Клим был лучшим землемером, которого наперебой зазывали к себе помещики. А в 1895 году наш дед Савва Васильевич перевез свою большую семью в город Новороссийск, в городе можно лучше прокормиться. Отца нашего судьба забросила в Петроград. К нему, из Новороссийска, пережив ужасы гражданской войны, пережив кошмар трагедии эвакуации Добровольческой армии, приехала жена Мария Дмитриевна Поддубная. Наша мама – сестра милосердия лазаретов Первой мировой войны, (1893 года рождения). Дочь «беспроигрышного адвоката» губернского города Новороссийска, Поддубного Дмитрия Николаевича, она была очень обижена тем, что после смерти ее отца-адвоката, семья отдала ее учиться в швейную мастерскую для петербургских барышень, а не в гимназию. В Петрограде Мария окунулась в учебу и кипящую жизнь, она ходила с молодым мужем к дому балерины Кшесинской слушать выступление Ленина (он выступал с балкона особняка).

Вот передо мной ее фотография в костюме суфражистки, вот ее серебряный значок члена гимназического общества «Сокол». В жизни ее угнетало ведение домашнего хозяйства, и из-за какого-то пустяка она, уже будучи в положении, ожидая первенца, отправилась обратно домой, в Новороссийск к своей маме. Антон Савич («Тонечка») берет на работе отпуск для налаживания семейных дел и отправляется следом за женой. Поселяется в доме старшего брата Михаила, получившего в наследство дом отца Саввы Васильевича.

В те времена новороссийская молодежь теплыми вечерами фланировала по западному молу, а выходные дни проводила за перевалом в лесу. Дом Саввы Васильевича Терещенко -Терешко располагался на самой верхней улице Мефодиевки, теперь это ул. Керченская, 11. Ватага молодежи, переночевав в его саду, с первыми лучами солнца уже карабкалась к перевалу. С гребня Мархотского хребта открывался захватывающе красивый вид на Цемесскую бухту и самое синее в мире, Черное море. Казалось, встанешь на цыпочки – и увидишь Турцию. И все любили постоять на гребне в ощущении предполёта.

По рассказам мамы, здесь-то и остановил папа свою сбежавшую, своенравную жену: «Нас теперь трое, капризы неуместны», – сказал папа. И увез ее рожать в Петроград, прихватив в помощницы и на учебу в художественную школу свою младшую сестру Варю.

10 ноября 1921 года акушерочка-финка, взяв новорожденного, повернулась к маме с поздравлением: «С сыночком Вас, мамочка!». А мамочке хотелось дочку – банты вязать. Но рос мальчишечка.

Его прогулки проходили по дивной красоты городу Питеру, на санках его катали с Медного всадника. Говорить Глеб начал поздно, забавно переставляя слоги в словах: «Говоля» вместо «голова», например. Как-то, вернувшись со службы, отец постучал в дверь: сын встрепенулся.

 
– Ну, спроси, кто? – подсказала мама.
– То-то там? – прозвенел тоненький голосок.
– Твой папа. А ты кто?
Леби, той сынёчек, – с подсказки мамы ответил малыш. «Глеб, твой сыночек».
 

Мама была научена записывать все разговоры ребенка. Это так пронзительно оживляет сейчас память. Наша мама очень рано приохотила своих детей к ведению дневника: о погоде, о природе – наших ураганных ветрах, норд-остах.

А вот холодный, промозглый Питер сказался на здоровье мальчика, он заболел. Папе удается получить перевод обратно, в Новороссийск, солнечный, с теплым морем, здоровым воздухом.

стоит Глеб – в черкеске, Зоя сидит на руках отца

Приехали на юг – к рождению дочки Зои, которая взрослела, не доставляя особых хлопот по здоровью, и быстро стала домашним толмачом-переводчиком старшего брата (Глеб был старше сестры на 1 год 9 месяцев). Квартиру сняли на улице Короленко, поближе к живительному морю. Хозяйство вела мамина мама – Феодосия Тимофеевна Баженова. По семейной легенде, она из рода архитектора Баженова. Дмитрий Николаевич Поддубный привез невесту из Екатеринодара. Бабушка была домашним лекарем, лечила Глеба настоем из березовых почек.

В город привезли какие-то шпалы и за их разгрузку хорошо платили. Несмотря на близорукость и больное сердце отца, наши родители взялись за эту работу. И получили деньги, достаточные для начала строительства собственного дома, плюс государственная ссуда. Участок под дом был выделен на окраине, у греческого поселения из землянок «Трапезунд» (ныне горбольница №1), на перекрестке улиц Дерибасовской и Вельяминовской (бывшей Красноармейской, ныне ул. Революции 1905 года).

Тяжелая работа по разгрузке дала о себе знать, отец слег, его увезли в Пятигорск, как нам сказали, умирать. А мама, надев брюки и огромный бриль (соломенная шляпа сечевых казаков), продолжала стройку. К счастью, отца подлечили, и в 1928 году семья въехала в новый дом, хоть и недостроенный, но все-же свой.

Молодой инженер – Антон Саввич Терещенко, фото 1919 года

Бабушка Фенечка глядела за хозяйством, вела амбарную книгу и высаживала на участке деревья отборных сортов – черную, желтую, розовую сливу, яблоню – Семиренко, медовую грушу, желтые и розовые персики, огромные абрикосы.

С восьми лет Глеб начал учиться в школе №3, которая располагалась в здании бывшей мужской гимназии, счастливо попав в класс лучшей учительницы города – Варваре Владимировне Касторной, которая навсегда запомнила умника и его семью. (Учила она и меня, мы с нею переписывались до самой ее смерти). Гимназия была построена в 1900 году.

В ней была своя церковь, а также отлично оборудованные столярные и слесарные мастерские. Это и явилось лучшей базой в городе для серьезного школьного авиамодельного кружка. В записках своих Глеб пишет, что в двенадцать лет (1933 год) он серьезно увлекся в школе строительством авиамоделей у Владимира Мельникова, который передал Глебу всё умение строить красивые и хорошо летающие авиамодели.

Безоглядным увлечением нашей семьи всегда была учеба.

Отец, будучи послан родителями в Петроград на работу, тогда еще, в юные годы, прежде всего поступил в гимназию и сдал экстерном экзамены. Даже в последние годы жизни, в 50-летнем возрасте, он на использованных бумагах свои каллиграфическим почерком писал упражнения по грамматике.

Мама училась в музыкальном училище, обладала хорошим голосом меццо-сопрано. В 1941 году она успешно окончила 7-й класс вечерней школы.

Эта атмосфера в доме помогла отцу увидеть и распознать серьезность увлечений сына. Он оформил подписку на журнал «Самолет» – энциклопедию авиастроения тех лет. Сорок рублей на подписку для семьи, выплачивающей ссуду за дом, было много. Но для учебы детей, даже чужих детей – никогда ничего у нас не жалели.

В пятом классе у Глеба обострился открывшийся в три года туберкулез легких, и ему пришлось пропустить год учебы. Но в нашей семье глагол «пропустить» не применялся. Позднее ученики и сподвижники Глеба вспоминали:

«Глеб был энциклопедией по самолетостроению тех лет. Задашь ему вопрос – он отвернется в сторону, покусает свои толстые губы и даст исчерпывающий ответ». Очевидно, пропуск уроков в школе компенсировался пополнением специальных знаний по авиастроению.

Все новости и прочитанные книги обсуждались в семье за обеденным столом (стол сохранился). На семью в 6—7 человек бабушка варила казан борща из конского щавеля, который собирали прямо на улице Дерибасовской. Отец имел патент на охоту, ружья и приносил иногда перепелов. Ловил рыбу, летом приносил дешевый виноград из Мысхако. А старший брат отца Михаил, увлеченный пчеловодством, подарил каждому члену семьи по улью, целую пасеку. Кроме того, ездя по работе в ОШОСДОР по району, дядя нередко привозил полмешка яблок, а то и целый мешок с Михайловского перевала. Вот подросли и стали плодоносить деревца на нашем участке.

Белый хлеб не покупали – дорого, поэтому событием в моей жизни стала первая его проба. Бабушка Феня была отменной хозяйкой, чистюлей и умелицей-кулинаркой. Мясо дельфина она готовила так, что гости считали его свининой. А свекольную икру Глеб, по свидетельству его одноклассницы, поглощал большими тарелками. Еще готовился пирог с визигой – хрящами кита. Ну а суп на семь человек из куриных потрошков – всем по лапке и по крылышку – был у нас праздничным.

Папа обожал свою тещу, баба Феня отвечала ему тем же. Она пользовалась беспрекословным уважением. Для нее специально был сделан киот над резным, самоварным столиком, с мраморной столешницей. Во дворе была выложена русская печь.

Раз в году выпекали куличи, которые готовились в Страстной четверг. Дети в нашей семье были крещеными. Глеб частенько пропадал со своими авиамоделями – его редко увидишь на семейных фотография, а ведь фотосъемка была всеобщей страстью тех лет. Но в Пасхальный полдень Глеб всегда возглавлял визит детей к бабушке, с красивым золотистым плетеным лукошком в руках.

Бабушка в белоснежном шарфе из медицинской марли и в шали, поила нас какао с куличом, кормила розовым салом и крашеными в густо-синий и красный (от фуксина) цвет яйцами. Она вела у нас дома хозяйство, а ночевала у младшей дочери Екатерины, которая жила на Серебряковской улице (ныне ул. Советов, а на нашем детском сленге – «Серой», в доме, где сегодня расположен магазин «Смак»). Окна дома выходили на городской парк, фейерверки можно было наблюдать прямо с подоконника.

Глебу для постройки авиамоделей нужны были точно вырезанные из бамбука планки, в спичку толщиной. Скальпель не давал нужной точности, и папа отдал сыну свой, безразмерный по количеству лезвий и предметов, перочинный нож. Когда шпана отняла нож у Глеба, мы горевали всей семьей: любая вещь приобреталась раз и на всю жизнь. Но каким героем оказался наш папа, когда однажды непогожим вечером вернул домой и нож, и санки, когда-то отнятые у дочерей!

В Новороссийске зимы практически нет, только в отдельные дни случается гололед, с ледяным норд-остом. Детвора с восторгом катается со всех горок. Особый шик прокатиться на проезжей части дороги, а высший пилотаж – скатиться по ступенчатому тротуару. Эти катания продолжаются, пока солнышко не подтопит лед, и он не потечет грязной водою, вниз к морю. Родители из Петрограда привезли не только мебель, бытовые вещи и коньки-«ножи», которые Глеб прекрасно освоил. В свои 16 лет он брал меня, восьмилетнюю, на руки и легко катал от дома до самого моря по всем горбатым новороссийским улицам.

По здоровью Глебу пришлось пропустить 7 класс, в котором его догнала потом сестра, Зоя. В 1941 году они окончили десятилетку, сидя за одной партой. И всё же занятия спортом и бабушкины усилия дали свой результат, превзошедший ожидания. Глеб стал здоров. Сейчас в музее хранятся 5 спортивных удостоверений Глеба: инструктор юных авиастроителей (ИЮАС), легкий водолаз, летчик-планерист, парашютист СССР, инструктор по ракетным авиамоделям и двигателям для них.

Не отражены значками успехи Глеба в конькобежном спорте, в плавании: он переплывал глубоководную, в четыре с половиной километра шириной Цемесскую бухту туда и обратно. А однажды, взяв меня с собой купаться на Мысхако, уплыв за горизонт в море, перепугал меня насмерть. Но вернулся как будто без следов усталости, и с улыбкой вышел на берег.

Однажды, в свой полет на планере, Глеб позвал меня, в кабину, полетать с ним, но я струсила, вцепилась в маму, которая пришла на это важное событие. Сын летает – ведет планер!

Рассказывали, что сдавая зачет на звание «Парашютист СССР», Глеб не сумел с первого раза приземлиться точно в круг, ветер отнес худощавого парня в сторону. Тогда товарищи, другие ИЮАСы, загрузили его рюкзак кирпичами, и Глеб с гордостью приземлился в точно назначенное место, заслужив долгожданный значок (значок №35038). А чтобы лучше значок смотрелся на груди – сделал алюминиевую подкладку (невероятную для тех лет) и при полном параде сфотографировался. Тогда начиналась эпоха значков. Жаль, что у мамы сохранился только номер значка (и запись, что значок выкраден).

Новороссийск всегда был приграничным городам. В 1930-е годы в нем часто проводились военные учения, маневры, население о многом было оповещено, многому научено: например, отлично делать светомаскировку. Это потом очень пригодилось для сохранения в тайне проведения в семье праздника с Рождественской елкой, строжайше запрещенной властями, как религиозный пережиток. (Потом праздник – после смерти Ленина – был восстановлен).

Учения в городе были самыми разнообразными, в том числе, была и химическая оборона.

По нашей улице располагался большой одноэтажный дом Григоровичей (номер 5 или 7), хозяин которого был военным, служил при ОСОАВИАХИМ. А во дворе этого дома находился огромный, этажа в три, загадочный сарай-сушилка для фруктов. Таинственности вообще было немало: когда мы с папой копали ямы для присланных «Зеленстроем» саженцев, то нашли литую бронзовую, не обработанную статуэтку богини Афины-Паллады.…

Ну, кто из подростков удержится, чтобы не обследовать загадочный сарай соседа, такой высоченный, что с парашютом можно прыгать! В одну из разведок, это было в 1932 году, Глеб нашел в сарае наверху интересные сосуды. В них было отравляющее вещество, то ли иприт, то ли фосген. Хватило одного вдоха (с его-то легкими), чтобы отравиться. Маме достало хлопот, чтобы спасти сына.

Влетало Глебу и за пренебрежение к школьным урокам – некогда было ему заниматься «таким пустяками», как школьные уроки, материал он усваивал сразу. Ему надо было выдумывать и строить неведомые модели самолетов. Позднее прибавилась задача построения ракетного двигателя, и со всем этим ежедневная помощь своим товарищам-соратникам. В 16 лет он уже штатный инструктор в лаборатории. Поставлена цель – выйти в «мировой океан», так тогда назывался космос.

В 1938—39 годах, по поручению директора организуемого в городе Дворца пионеров, Ольги Николаевны Шандаровой, юный фотограф Роман Мееров привел в дирекцию дворца Глеба. Как потом сообщала газета «Новороссийский рабочий», во Дворце пионеров начинает работу авиамодельный кружок под руководством инструктора Терещенко. Глеб объяснил кружковцам: для того чтобы модель хорошо летала, надо хорошо знать основы аэродинамики. И ребята, как пишет газета, «дружно уселись за учебу».

А вот что вспоминает «дворцович» А. Кизиров, преданный делу судомоделист: «Роман привел длинного (парня), так как у нас не хотел работать бензиновый моторчик на модели катера. Длинный сказал: „Давайте мне этот катер, я сделаю ему ракетный двигатель“. У нас уже Павлик Филеши в школьном кружке работал над сходной задачей. Не доверили, так как такое предложение казалось неоправданной фантазией. А из окон второго этажа дворца пионеров в сторону моря полетели авиа – и ракетные модели»

Как было замечено выше, за нерадивость в школьной программе Глебу попадало дома. К обличителям примкнула и я, рожденная по восточному календарю «львицей» и рано начавшая пробовать командный тон, и перенявшая стремление окружающих воспитывать Глеба, хотя была на восемь лет моложе его.

Это, наверное, было очень смешно, когда веснушчатая кроха, с головой в «бараньих кудряшках», неслась с огромной разливательной бабушкиной ложкой за высоким старшим братом. Он, веселясь, играя, убегал. И неудержимо хохотал над младшей Аникой-воительницей.

В авиамодельных кружках (делившихся по возрасту), которые вёл Глеб, дела шли быстро и успешно. Это всегда была особая гордость. Об этом читаем в газетах тех лет и в более поздних письмах директора Дворца пионеров. Гордость дворца (и города) – готовые авиамодели, очень красивые по обводу и по цвету, они развешивались в огромном, трехэтажном фойе Дворца, со стенами, сплошь увитыми розами, как ограда Городского сада.

И родители заходили полюбоваться работами своих, не всегда примерных дома, детей. А за Глебом (судя по письмам), папа приходил во дворец иногда заполночь, чтобы увести сына домой, хоть часок поспать перед завтрашними, пусть и не выученными, уроками.

На демонстрациях революционных праздников обязательно шагала колонна авиамоделистов с моделями, в поднятых руках.

Однажды решили украсить авиамоделями торжественное собрание, в знаменитом своей архитектурой, деревянном, городском театре. С галерки в президиум была запущена стайка красивых авиамоделей. А Толик Новиков заранее натренировался так, что его модель приземлилась точно на стол перед председателем собрания.

Когда Глебу с его подростками стало тесно в рамках авиамоделизма, даже ракетного, – не на моделях же лететь в мировое пространство! – они решили строить настоящий 2-местный самолет, о котором в журнале «Самолет» шла довольно острая дискуссия.

Наш дом был не достроен – недоставало веранды, предусмотренной проектом. Заготовленные под веранду стройматериалы хранились в большом и высоком сарае с хорошим верстаком и столярными инструментами. Папа разрешил Глебу «со товарищи» пользоваться всем этим богатством. Ведь тогда самолеты строили из дерева, самого легкого из строительных материалов. Энтузиазм подростков не знал границ. Они притащили от магазина брошенные ящики, настелили доски во дворе между тонкими молодыми деревцами, и на получившихся полатях спали вповалку. Чтобы встав с рассветом, до жары самозабвенно строить настоящий самолет.

К лету 1941 года самолет был готов, но пока без мотора. На мотор денег не хватало. Думаю что деньги, найденные во время войны в одежде Глеба, предназначались на мотор. Глеб не пил, не курил, а житейские недостатки нами никогда не подчеркивались: по одежке протягивали ножки.

В дни немецкой оккупации, часть города Новороссийска, где стоял наш дом, нещадно обстреливалась; снаряды «катюш» обсыпали наш участок – на стене противоположного дома, как углем, нарисовался взрыв. Снаряд, упавший у окон нашей кухни, вздыбил крышку подполья, сгорбил ствол айвы. И как солома полыхнув, испепелился сарай вместе с самолетом (и закопанным в землю в коробке от папирос «Казбек» комсомольским билетом сестры Зои). На память остался кусок снаряда, разорванный «ромашкой», да воспоминания мои и одноклассников Глеба в художественном фильме «Корабли уходят в небо».

Разрешение советского правительства праздновать новогодние елки дало большой импульс для развития художественной самодеятельности, организации красочных балов в обществе. Славились и копировались эстрадники Пат и Паташон, клоуны «2 Бульди-2», только появились кинофильма Чарли Чаплина, ребята копировали и его…

Папа, еще в 1915 году, будучи представителем Общества вывозной торговли «Русотюрк», обязан был соблюдать этикет фирмы, и он накупил костюмов и головных уборов. И среди привезенного из Питера скарба нами нашлись касторовый костюм, головные уборы котелок, цилиндр, а также манишка с набором воротничков, бабочек, манжет, – даже черные, бархатные ухогрейные чехольчики на кротовом меху. Всё это у детей пошло в ход. В этих костюмах Глеб выступал на школьном маскараде. Когда подрос, черный папин костюм носил в обиходе, а пиджак после войны донашивали мы с мамой.

Подростковая команда строителей самолета была под стать его конструктору, деловая и отчаянно веселая. В сарае намастерили ходуль и после вечернего купания в море, накрывшись простынями, изображали привидения. За обедом семьи Глеб мастерски рассказывал анекдоты; говорили о прочитанных книгах.

В поисках ракетного топлива изучали горение различных веществ, и не только в запусках ракет фейерверка. Глеб демонстрировал для меня как-то на столе неземной красоты «голубую скатерть» из горящего спирта, разлитого по столешнице. А я пищала от восторга и страха.