Текст книги "Последняя песнь трубадура"

ГЛАВА 3

Блондин вошел в свою квартиру в двадцать минут первого. Соседка Маша еще возилась на кухне. Черт, дура беспокойная.

– Привет, Мурка! Че не спишь? Опять мужик шляется? А я с ребятами засиделся, чуть на метро не опоздал. И, представляешь, уже у дома вспомнил, что сумку с продуктами забыл у друга. Так что он может позвонить. Ты позови, если спать не ляжешь.

Он вошел в свою комнату, лег, не раздеваясь, на диван и закрыл глаза. К телефону его позвали через пятнадцать минут.

– Все путем. Адрес помнишь? Через полчаса будь там. Посмотри, чтоб сигнализация сработала.

– Ясно. – Перед тем как положить трубку, Блондин громко произнес в сторону двери соседки: – Толян, ты че, серьезно? Прямо в шесть утра? Так я сейчас и заскочу. Все ж таки жратва на неделю.

В час он стоял у дома в тупике и смотрел на темные окна квартиры на первом этаже. Здесь. Вошел в подъезд, потрогал легонько дверь одной из квартир и поддал бедром. Замок выскочил, как арбузная семечка. Блондин оглянулся, вошел, вытащил из старого шкафа какую-то одежду, бросил на пол. Посмотрел в тумбочке. Под скатертью лежало несколько купюр. Рублей триста. Сунул в карман.

Мебель вся, что ли? Ох, телевизор. Придется в эту самую скатерть и завернуть. Что там на кухне? Где лохи прячут свои великие ценности? B кастрюлях. Таковых нет. Но есть холодильник и в нем почти полная бутылка водки. О! Сверток в морозилке. В тряпочке дешевая ерунда то ли из золота, то ли просто желтая. Кажется, полный набор. Только что-то никакая сигнализация не мигает. Блондин вернулся в прихожую и громко хлопнул входной дверью. Сработало. Расслабимся же перед дорогой… Через пять минут к дому подъехала патрульная машина. Четыре милиционера с автоматами ворвались в квартиру на первом этаже. Они обнаружили две набитые вещами сумки, телевизор, завернутый в скатерть, и грабителя со стаканом в руке.

– Взяли с поличным, – отрапортовал сержант по рации. – Руки вверх! Лицом к стене! Раздвинуть ноги! Вы задерживаетесь по обвинению в грабеже неприкосновенного жилища.

Был третий час ночи, когда Блондина после составления протокола повели в камеру. Вдруг открылась дверь одного из кабинетов. Два нетрезвых мента вытолкнули в коридор широкоплечего парня с разбитым в кровь лицом.

– Давай, майор. Ты у нас еще права покачать успеешь.

Блондин встретился взглядом с Александром. В одних глазах был холод и высокомерие убийцы, в других – потрясение и мука человека, чья жизнь загублена.

– Бедняга, – пробормотал сквозь зубы Блондин, никогда и никого не жалевший.

* * *

Галя второе утро подряд тащила Наташку в модельное агентство. Вчера до нее очередь не дошла.

– Ты найдешь свою очередь?

– Господи! Че искать-то. Там такая кочерга стояла, я ночью вздрагивала. Да вот она. Бусы повесила на свои кости. Мам, мне еще долго. Мороженое, мам. «Семейное», за двадцать рублей. Клубнично-шоколадное.

– Да ты что, – возмутилась Галя. – На кого ты потом будешь похожа! У тебя же платье. И помада.

– Не купишь, я этой дылде все платье порву, такого хренового цвета.

Через несколько минут Галя принесла полкилограмма мороженого в фольге.

– Доченька, я пошла. Умоляю, веди себя, как… ну ты понимаешь. Да, чуть не забыла. Если ты пролетишь тут, может, сходишь по объявлению. Видишь, салону красоты требуется хозяйка помещения, правда, в скобках сказано «уборка». Ну и что, для начала. А место хорошее. Ленинградский проспект. И потом, все-таки салон красоты. Всегда будешь хорошо выглядеть…

– И долго ты мне такое хорошее место искала? – Наташа равнодушно сунула бумажку в карман. – Слушай, а ты вообще не можешь еще о ком-нибудь позаботиться? Меня ты достала. Ну хотя бы тем козлом занималась, с которым у тебя свидание.

– С чего ты взяла, что он козел? Даже я его еще не видела.

– Голос, как у козла. Не доведут тебя до добра эти объявления.

И Наташка помахала Гале, довольная тем, что последнее слово осталось за ней.

* * *

Сергей открыл сейф и обозрел наличность. Три бумажки по сто долларов и две по пятьдесят. А расходы предстоят большие. Нужно собрать такой материал, чтобы суду стало ясно. Это не просто преступление против личности и человеческой жизни, которое было совершено четыре года назад. Это преступление, которое продолжается уже четыре года. Которое будет продолжаться до смерти жертвы, если не наказать виновников. Если не вернуть ей все то, что должно ей принадлежать. Включая компенсацию за подорванное здоровье. Нужно убедить суд, что речь идет об особой жестокости и цинизме. Ибо жертва – мать, а преступница – дочь. А если оставить для суда красивые слова и пафос, ему, Сергею, прежде всего нужны бабки для взяток чиновникам за каждую бумажку и оплату свидетельских показаний. Правдивых показаний!

Пока им не заплатили за ложные. Как назло, ни одного срочного заказа. Нет гонораров на подходе и нет снимков, которые можно было бы хорошо продать. А нужен-то всего один снимок, но такой, как «Девушка у реки». То, что он за него получил, стало самой крупной суммой в его жизни. Но дело было не только в его мастерстве. И Сергей набрал номер телефона.

– Але, – заговорил он дурашливым голосом. – Это питомник одной собаки? Вас беспокоит общество укушенных вкладчиков.

– Вы ошиблись, – ответил ему мягкий женский голос. – Это ветеринарная помощь взбесившимся частным детективам. Чего тебе, Сережа?

– Мне встретиться. И не рассказывай мне про режим своего Бобика, Дин. Я к вам пристроюсь. Хвост буду нести.

– Давай завтра. Подъезжай в десять в наш сквер. Узнаешь нас по рыжему окрасу.

– Спасибо тебе, девушка у реки.

Дина положила трубку и встретила обеспокоенный взгляд Топаза.

– Ничего страшного, моя детка-конфетка. Я с Топиком. Мы дома. К нам никто не придет. Мы только посмотрим, сколько у нас денег.

Дина выдвинула ящик столика под зеркалом. Пятьдесят долларов и двести рублей. Это критическая сумма. Это значит, нужно искать работу. «Дорогая Нина» их не прокормит. За квартиру, свет, телефон уже висят долги. Противно, конечно. Но все-таки хорошо, что нет постоянной службы, постоянных коллег и дела, которое делаешь не за деньги, а потому, что это твое дело.

На нем крест. На жизни, длиной двадцать шесть лет, – крест.

Дина не хотела жить после того, что случилось два года назад.

Стало быть, сейчас она – не совсем она. Или совсем не она. Та, блестящая, известная, не догадывалась, что можно зарабатывать деньги, вынося горшки за больными. Что можно напрочь потерять интерес к людям и сознательно искать тряпки по принципу: чем хуже, тем лучше. Дело в том, что люди не утратили интереса к Дине. Они мучили ее своим вниманием. Она хотела стать невидимкой. Но не заметить Дину могли только в обществе слепых. Потому что она была редкой красавицей.

* * *

Галя шла по Тверской с мужчиной неопределенного возраста и невнятной внешности. «Конечно, секс-символы не дают брачные объявления в газеты, – думала она, искоса, поглядывая на него. – Но как в случае чего описать его особые приметы? Чушь какая в голову лезет. В случае чего?»

– Дмитрий, а как вы отдыхаете? – вежливо спросила она.

– Иногда активно, иногда – с книгой на диване, – старательно ответил кавалер.

«Ну и какой же у него голос? – размышляла Галя. – Как у козла или наоборот? Что значит – наоборот? Какая же Наташка грубая».

Однако пора бы уже узнать, какие у него планы. К себе пригласит или рассчитывает к ней прийти?

– А с кем вы живете, Дима? Один или с родителями?

– С женой, – ответил этот козел. – Но у нас нет сексуального контакта.

* * *

Сергей шел с фотоаппаратом по Зубовскому бульвару. Какая-то странная, однополая толпа. Да это же агентство «Суперстар» проводит набор. Можно посмотреть.

Он медленно шел вдоль очереди, бесцеремонно разглядывая девушек. Они нисколько не возмущались, многие даже начинали позировать. У них теперь забота такая – ловить шанс. Стоп! Прямо на тротуаре, подложив под себя кусок картона, сидела девочка и ела мороженое, кусая от большого полукилограммового бруска.

Оно капало на голубое нарядное платье, которое и без того терпело испытание дорожной пылью. Сергей затормозил.

– Слушай, встань-ка, пожалуйста.

Девушка посмотрела на него с любопытством и поднялась, облизывая пальцы.

– Хочешь совет? – доверительно склонился к ее уху Сергей. – Не теряй здесь время. Здесь набирают моделей. Знаешь, что это? Вешалки для платьев. Чтобы платье было видно издалека. А ты в этой очереди самая маленькая. И самая хорошенькая. Что тоже не требуется. Зрители будут смотреть на твое лицо, а не на костюм. Пошли со мной?

– А ты че, баб тут снимаешь?

– Нет. То есть да, снимаю. Делаю фотографии для журналов. Я – фотохудожник.

* * *

Андрей Владимирович Николаев, главврач частной хирургической клиники, читал историю болезни новой больной. Чудовищная, нереальная история. Тамара Ивановна Синельникова, 58 лет, четыре года назад была отправлена на принудительное излечение в психиатрическую больницу № 51 по заявлению дочери. Предварительный диагноз установлен частнопрактикующим психиатром Орловым. За четыре года диагноз «шизофрения» ни одним из врачей в стационаре не подтверждался. Лечения практически не было. Полтаблетки галоперидола и радедорм на ночь. Четыре года! Жалобы на боли внизу живота записаны впервые год назад. Осмотр гинеколога. Так… Воспаление придатков, опущение матки… Назначение на биопсию – два месяца назад. Приглашен специалист – онколог. Диагноз подтвердился. Как развивалась с тех пор опухоль, не указано. Лечение: полтаблетки галоперидола и анальгин при болях! Поступила для операции по просьбе Комиссии по гражданским правам. Может ли такое быть в нормальной стране? Чтобы правозащитники занимались операциями онкологичеких больных? Заключение невропатолога клиники при поступлении Синельниковой: «Уравновешена. Психических отклонений не замечено. Интеллект выше среднего». Ну еще бы. Доктор философских наук. Вашу мать. Профессор Николаев знал, как оперировать рак. Но он не знал, что делать с активными подонками. Их скальпелем не вырежешь. Быстро размножаются в своей грязи.

ГЛАВА 4

Сергей устанавливал свет в мастерской, а Наташка ела шпроты. Третью банку. Они с Олегом здесь не питались, но НЗ держали. Хлеб, консервы, несколько бутылок пива. Две девушка уже опустошила.

– Ты скоро закончишь?

– А ты что, дохлых шпрот пожалел?

– Нет. Времени. Я тебя не на прокорм взял.

Наташка вытерла рот салфеткой, которую он ей сунул, с любопытством посмотрела вокруг.

– Ну и как ты меня снимать будешь?

– Если б я знал. Слушай, сходи в ванную, умойся с мылом. Там немного косметики. Нос припудри, ресницы заново подкрась. Нет, только умойся. Я сам тебя подкрашу.

Минут через десять она уже имела товарный вид. Даже очень. Как девушка, которая может рекламировать колготки, жвачку, прокладки и даже косметику. Но ему нужно было абсолютно не это. Сергей велел Наташе сесть на диван и посмотрел на нее с разных сторон.

– Улыбнись. Как следует улыбнись. Спасибо. Теперь подумай о чем-нибудь.

– О чем это я думать буду?

– Все равно. Вспомни школу, соседей, кошку, вчерашний обед…

Она как-то посмурнела и без выражения уставилась в пол.

– Так, спасибо, больше думать не надо. Слушай, а ты можешь посмотреть на меня сексуально, призывно, как будто…

– Как будто трахнуться до смерти хочу? Сейчас.

Наташка на мгновение отвернулась, прикрыла лицо руками, а затем резко отняла ладони и приняла соблазнительную позу. Сергея качнуло. Вместо прелестного личика он увидел похабную физиономию c блудливым взглядом и придурковатой ухмылкой.

– Да, – печально сказал он. – Ты это выражение запомни и, когда увидишь его в зеркале, коли себя булавкой.

Это, конечно, полный облом. Ничего не выйдет.

– Разденься, пожалуйста, – в отчаянии попросил он.

– А больше ничего не хочешь? – зашипела оскорбленная его предыдущими словами Наташка. – За раздевание, между прочим, деньги платят.

– С тобой, конечно, так и было.

Сергей достал из кармана сто рублей и положил перед надутой девушкой. Ее взгляд тут же посветлел. Она без ломания и стеснения стянула платье и осталась в голубых трусиках. Плотненькая, довольно широкоплечая, с маленькими грудками. Все вполне, но не в этом дело. Сергей вышел в коридор, покурил. Затем решительно расстегнул и вытащил из джинсов широкий солдатский ремень. Сделал свирепое лицо и ворвался в комнату.

– Ой, – тоненько взвизгнула Наташка и, схватив лежащее рядом платье, судорожно прижала к груди. Она подняла на него ставшие огромными глаза, нежный рот беспомощно приоткрылся. Она застыла, боясь шелохнуться. Чудесный выросший ребенок, увидевший жестокость мира. Он успел сделать пять кадров, прежде чем она пришла в себя, успокоилась и спросила:

– Ты что, совсем охуел?

Разрядка наступила. Она перестала позировать. Убедившись, что ей ничего не угрожает, она ходила в трусах по комнате, лежала на диване, разглядывая фотографии на стенах, пила пиво из бутылки, одевалась, опять раздевалась и даже мылась под душем. Все это время Сергей снимал. Уже стемнело, когда он подумал, что, возможно, сделал неплохую работу. Тут он заметил, что она не собирается уходить.

– Нам пора, – сказал он ей почти нежно. – Я здесь не живу. Он протянул ей пятьсот рублей. – Мало, но это только аванс. Если снимки пойдут, я обязательно заплачу тебе с гонорара. Оставь телефон. Может, еще поработаем.

Наташа явно не думала, что это мало. Она зажала деньги в ладони и мысленно улетела далеко из мастерской. Туда, где мается от безденежья веселая компания непутевых друзей.

* * *

Блондин вышел из метро «Планерная» и посмотрел по сторонам. Из-за внезапного задания Князя он не успел почувствовать себя на свободе. Сейчас осмотрится, отдохнет. За два года здесь почти ничего не изменилось. Вот эта улица, вот этот дом. Он отсидел свой срок за ограбление квартиры. Князь свое обещание выполнил. Передачи были богатые и приходили регулярно. Камера отдельная, кумовья услужливые, будем надеяться, что и с бабками не кинут. Как получит, так махнет на юг. Он открыл ключом дверь своей коммуналки и почувствовал прилив умиления. Дома. Из комнаты выползла Машка.

– Валентин, ты, что ли?

– А кто же, по-твоему. Слушай, все времени не было спросить, как тут все без меня? Все на месте?

– Да так. Не очень. Лидия Павловна-то померла. Теперь в ее комнате учительница живет. Английского. С дочкой. Приемной. Баба чудная, мужиков водит по объявлению. А дочка – курва.

Блондин рассмеялся.

– Ничего, Мурка, мы с тобой их воспитаем. Слушай, пожрать не дашь? Щами твоими пахнет.

Он ел на кухне щи, когда входная дверь открылась и вошли двое: женщина лет сорока в черном брючном костюме и какой-то хмырь болотный.

– Ну вот, – сказала Маша, толкнув под столом Блондина. – Это и есть Галя, наша новая жиличка. А это, Галь, сосед вернулся. С курорта. Валентин его зовут.

– Очень приятно, – сказала Галя. – А это Дмитрий, мой друг.

Пара прошла в комнату. «Тьфу», – сплюнула Маша им вслед.

* * *

Виктория Синельникова, в замужестве Князева, сидела в просторной гостиной своего дома в Стокгольме и тупо смотрела в стену. Полчаса назад ей позвонила подруга из Москвы и сообщила новость, от которой Вика впала в оцепенение.

– Слушай, я про вас с матерью прочитала в одной газете.

– То есть как? Что? Почему?

– Ты только не сходи с ума заранее. Там фамилии не было. Просто какая-то тетка из какой-то Комиссии по правам человека дает интервью. Ну примеры деятельности приводит. Без фамилий. Ну и говорит: мы, мол, занимаемся делом одной гражданки, которую дочь четыре года назад запихнула в психушку, чтоб отобрать квартиру.

– Еще что?

– Больше ничего.

– Но если там нет фамилий, почему ты решила, что это про нас? У одной меня, что ли, мать в психушке?

– У одной тебя квартира, в которой когда-то жила Марина Цветаева.

– Так было сказано?

– Так было написано, – не без удовольствия ответила Света.

Вечером муж должен принести билеты в Москву. Агент по недвижимости сообщил ему, что есть покупатель, дающий за квартиру их цену, и все готово для заключения сделки. Вика уже больше года ничего не слышала о матери. Да, собственно, и не от кого было слышать. Всем знакомым семьи она давно сказала, что мать умерла в больнице. Кроме Светки, конечно. Если она действительно злорадствует, то очень напрасно. Справку-то с диагнозом выдавал ее муж. Придурок Орлов. Не глядя. Теперь, если начнут выяснять, может обнаружиться главное: что врач дал заключение об опасности для общества человека, которого в глаза не видел. Фотографию ему, что ли, надо было дать. Орлов расколется! Он, конечно, скажет, сколько и кто ему заплатил. Кому еще платили. Она, Виктория, предупреждала. Чувствовала. Она же знает свою мамашу. Партизанка. Птица феникс. Только в одной ситуации та могла бы смириться: если бы над ней поставили надгробную плиту. Вика задохнулась от злобы. Не только на мать. Он ее обманул. Муж Славик, великий организатор, комбинатор, кровожадный ублюдок и жестокий сукин сын. Он говорил, что у матери такое лечение, что она бы уже через месяц там мычала и слюни пускала. Что не надо никаких летальных исходов. Так безопаснее. Черные подозрения ослепили Викторию. Почему он пожалел Тамару? Он же убийца. Потому что всегда хотел ее. И если б она ему не отказала, ее, Викторию, он бы не пожалел.

* * *

Главный редактор толстого журнала «Элита» Виктор Петрович Голдовский задумчиво рассматривал снимки, предложенные в номер на обложку и разворот. Актрисы, актеры, звезды эстрады, модели и модельеры. Хороший профессиональный уровень и полное отсутствие поиска, фантазии. Новое слово у авторов – давать кумиров без штанов. Он, конечно, не против, но и ничего хорошего в этом не видит. Такое впечатление, что кто-то просто вырезал снимки, опубликованные в других изданиях, и набросал ему на стол. Такое вроде бы и не отвергают, но и принимать у него нет сил. Ну хорошо. Есть у них категория персонажей, которые платят и за материал о себе, и за свои изображения на развороте. Без них они давно бы уже закрылись. Но именно поэтому на оставшуюся площадь Виктору Петровичу так хочется поставить что-то необычное, по-настоящему художественное. Такое иногда бывает у Сережи Кольцова.

Он набрал номер: «Сережа, здравствуй. Голдовский беспокоит. У тебя нет ничего такого, необычного для нас? Просто девочка? С улицы? Ну все зависит… Ты понимаешь. Делай. Неси. Я жду».

* * *

Возбужденная и нетрезвая Наташка открыла дверь квартиры. Ей не терпелось рассказать Гале, что случилось. Она потому ушла пораньше от Надьки, где все были, чтоб Галя еще не легла спать, чтоб ахнула от удивления. Ее, Наташку, фотографировали для журнала, дали денег и обещали еще.

Она вошла в комнату, хотела что-то сказать, но вовремя осеклась, удивленно глядя на Галину кровать. Там торчал и потихоньку дергался чей-то голый зад. Странный, с кустиками волос. «Это не мама», – сообразила Наташка. И поняла, что Галя под этим задом как раз и находится. На лице девочки появилась идиотская улыбка. Она тихо вышла из комнаты, взяла в кухне кипевший на плите чайник, вернулась, подошла к кровати и вылила на незнакомый зад весь кипяток. От страшного вопля зазвенела посуда в серванте. В комнату влетела Маша, а за ней следом какой-то парень с белыми волосами. Наташа спокойно наблюдала, как корчился на полу свалившийся с кровати мужик. Как хватает ртом воздух Галя, как пытается завернуться в простыню. Мужик стал скулить и просить: «Вызовите «Скорую». Я умираю». Никто не мог прийти в себя и сдвинуться с места. Тогда он подполз к Наташке и простонал: «Девочка, умоляю, вызови врача».

– А ты не перебьешься? – спокойно произнесла та и вышла из комнаты. За ее спиной раздался шум, закричала Галя: «Сука! Я убью тебя!» Машка побежала к телефону. Наташка открыла входную дверь и оглянулась. Незнакомый блондинистый парень смотрел на нее с веселым интересом. Она громко хлопнула дверью и кубарем скатилась по ступенькам.

* * *

Cергей издалека увидел Дину с собакой и помахал им рукой. Они давно не виделись. И не потому, что он не хотел.

– Ну как ты? Ты хорошо выглядишь, – сказал он, и это не было правдой. Она была ослепительно хороша. И он почувствовал знакомую, восхищенную печаль. Странное чувство, которое появлялось у него, когда он видел Дину. Нужно срочно говорить о работе.

– Слушай, только ты можешь меня выручить. Понимаешь, сложное дело с оплатой с победы. Дело чести, по правде говоря. Нужны расходы, а я не готов. Все может решить одна хорошая работа. Как…

– Я так и подумала, когда ты позвонил. Как «Девушка у реки». Сережа, я же все объяснила. Я не могу позировать, видеть себя и в таком контексте даже тебя.

– Раньше ты понимала, что такое работа.

– А сейчас я хочу, чтобы кто-то понимал меня. И потом, что ты придумываешь насчет отсутствия вариантов. Любую идею можно осуществить с помощью режиссерской постановки, освещения, косметики, костюма. Возьми актрису, профессиональную модель. Я это знаю. Все-таки ВГИК кончала.

– Когда человек говорит: я знаю, как это делается, значит, он – зритель и дилетант.

– Да? А я вот что тебе скажу. Когда ты работал следователем, а снимал для души, как дилетант, у тебя получалось. А сейчас у тебя просто поток, халтура, как у всех, и ты цепляешься за соломинку.

– Слушай, ты просто озверела. К врачу обращаться не пробовала?

Дина приблизила к Сергею побледневшее лицо.

– Да. Я одичала. Потому что так захотела. В медицине это называется «феномен Маугли». Когда человек знает и любит свою болезнь. И еще это называется налаженной личной жизнью. И пошел, знаешь ли, в задницу. Я живу как хочу и зарабатываю на любимое существо как хочу.

– Как, если не секрет?

– Ухаживаю за больными людьми.

Сергей рывком поднял Дину со скамейки и крепко обнял.

– Диночка! Динка, льдинка, холодинка, ты же гений. Это же точно то, что нужно! Я ищу сиделку. Это, понимаешь, очень важный для меня человек. Женщина, 58 лет. Зовут Тамара. Завтра назначат день операции. После и понадобится сиделка. Я буду каждый день приезжать.

– Слушай, это, может, и то. Но ты какой-то странный. Ты чему радуешься?

– Только твоему гуманизму. Теперь по делу. Клиника недалеко, на Юго-Западе. В первый раз я тебя отвезу. Завтра привезу аванс. Пятьсот долларов хватит?

– И меньше хватило бы. Но откуда у тебя аванс?

– Эту женщину опекает Комитет по гражданским правам. Они меня и наняли. Я от тебя в фирму сиделок собирался рвануть. Ты только не передумай. Если хочешь, буду тебя несколько раз в день возить к собаке. Оставь Бобику мой телефон. Если что, пусть звонит в любое время суток.

– Он не Бобик, – строго сказала Дина. – Он Топаз. Запомни, раз собираешься с ним перезваниваться.