Текст книги "Башня грифонов"

Надежда шла вдоль трубы, читая числа и проверяя, подходят ли они под ряд Фибоначчи. Вдруг голова у нее закружилась, числа начали меняться местами, менять свой цвет…

Надежда попятилась, закрыла глаза, перевела дыхание, снова взглянула на кирпичную стену – но на этот раз она не могла найти в цифрах никакой закономерности. Она отвела взгляд от башни, чтобы привести свои мысли в порядок, – и вдруг заметила совсем рядом, в углу двора, неприметную дверь.

Как она не заметила ее раньше?

Надежда подошла к этой двери, толкнула ее.

Дверь с негромким скрипом открылась.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросила Надежда, заглянув внутрь.

Никто ей не ответил.

Надежда решительно шагнула вперед.

Судя по обстановке, она оказалась в дворницкой. Это было небольшое помещение без окон, кое-как освещенное единственной лампочкой без абажура. Возле одной стены стояла узкая кушетка, застеленная клетчатым одеялом, возле другой – маленький шаткий столик, на нем – электрический чайник, банка с заваркой и две кружки. К стене над этим столиком был приколот кнопками календарь за тысяча девятьсот восемьдесят третий год с репродукцией картины «Физкультурники».

В углу был приоткрытый фанерный шкаф, в котором Надежда углядела швабры и ведра, – видимо, дворник Михальков держал здесь свой инвентарь.

Надежда хотела уже покинуть дворницкую, пока Михальков не застал ее здесь, но тут заметила в другом углу нишу, задернутую выцветшей занавеской.

Отчего-то эта занавеска привлекла ее внимание.

Надежда хотела выйти на улицу – но тут угол занавески слегка шевельнулся, как будто за ней кто-то прятался.

– Кто там? – негромко проговорила Надежда.

Разумеется, никто ей не ответил, да и занавеска больше не шевелилась. Надежда перевела дыхание и хотела уйти из дворницкой – но ноги ее словно приросли к полу, она не могла уйти: ниша с занавеской притягивала ее, как мощный магнит.

– Да что там такое может быть… – пробормотала Надежда, удивляясь самой себе, – ничего там нету особенного…

Однако она ничего не могла с собой поделать. Ноги сами несли ее к подозрительной занавеске, а самое главное – Надежда почувствовала покалывание в корнях волос.

Такое покалывание она чувствовала всякий раз, когда оказывалась на пороге какой-то тайны.

Надежда поняла, что не успокоится и никогда не простит себе, если уйдет отсюда, не отдернув эту чертову занавеску. Она подошла к нише – и почувствовала легкое дуновение сквозняка. Тогда она решительно отдернула занавеску.

За ней никто не прятался. За этой занавеской оказалась еще одна дверь, покрытая облупленной масляной краской и неплотно прикрытая. Из-за этой двери тянуло сырым холодом подземелья.

Покалывание в корнях волос стало гораздо сильнее.

Надежда поняла, что бороться с любопытством не сможет, силы слишком неравны, и толкнула дверь.

За этой дверью начиналась лестница, ведущая вниз, под землю. Совершенно не удивительно, что снизу тянуло сыростью и холодом. Но вот что было странно – лестница была освещена. Не слишком ярко, но под круто уходящим вниз потолком висели тусклые лампочки, свет которых рассеивал тьму подземелья.

Надежда на мгновение задумалась.

Лестница уходила вниз под углом, причем примерно в том направлении, где находилась Башня грифонов.

Так вот где вход в эту знаменитую башню! Прямо в каморке дворника Михалькова! А хитрый дворник пытался убедить Надежду, что никто не знает, как туда попасть!

Надежда оглянулась.

За спиной у нее была дворницкая, а дальше, за неплотно прикрытой дверью, – солнце, воздух, живые люди, чудесный майский день, а впереди – крутая лестница, уходящая во тьму, в неизвестность, в таинственное подземелье.

Для всякого нормального человека выбор был очевиден. Но Надежда Лебедева отличалась от нормальных людей. Для нее выбор тоже был очевиден – она выбрала тайну.

«Куда ты собралась?! – чуть ли не завопил ее внутренний голос – тот самый, здравомыслящий и немного занудный, похожий на голос мужа. – Ты с ума сошла! Неужели ты полезешь в это подземелье? Разве можно так рисковать?!»

Но Надежда даже отвечать ему не стала. Она решительно зашагала вниз по каменным ступенькам.

Спуск продолжался недолго – Надежда насчитала всего двадцать четыре ступеньки. Лестница кончилась, и начался прямой коридор. Как и лестница, он был тускло освещен редко развешенными под потолком неяркими лампочками. Но этот коридор разочаровал Надежду не скудным освещением: он уходил под углом вправо, то есть не в ту сторону, где, по ее расчетам, должна была находиться Башня грифонов.

«Ну, ничего, – подумала Надежда, не собираясь сдаваться, – может быть, он впереди сворачивает в нужную сторону…»

И правда, пройдя по этому коридору метров двадцать, Надежда оказалась перед развилкой. Коридор разветвлялся на два. Надежда прикинула, какой из ходов может привести ее к башне, и пошла налево. Пройдя по левому коридору еще метров пятнадцать, она увидела на стене неприличное слово.

Из этого следовало, что здесь до нее побывало довольно много людей, причем не слишком хорошо воспитанных.

Надежда неодобрительно покачала головой и пошла дальше.

Вскоре она наткнулась на еще одну развилку.

На этот раз она довольно долго раздумывала, какой коридор выбрать: находясь под землей, она потеряла направление и теперь не была уверена, в какой стороне от нее находится башня.

В конце концов она решила быть последовательной и снова выбрала левый коридор.

По этому коридору она шла минут десять и снова оказалась перед развилкой.

Оптимизм ее понемногу угасал, сменяясь растерянностью. Кроме того, она просто устала.

В глубине души Надежда давно уже поняла, что вряд ли попадет в башню алхимика: она бродит под землей уже полчаса, а то и больше, а от дворницкой до башни было примерно метров двадцать, так что она давно должна была туда прийти.

«Я тебя, кажется, предупреждал, – раздался у нее в голове все тот же занудный и неприятный внутренний голос, – я говорил тебе, что незачем соваться в это подземелье! Но разве ты когда-нибудь слушаешь умные советы?»

Это заявление подействовало на Надежду самым неожиданным образом: она решительно зашагала вперед, снова выбрав левый коридор.

Однако, пройдя по нему еще метров двадцать, она уткнулась в глухую каменную стену, на которой снова было написано неприличное слово. Правда, другое, но как нельзя лучше характеризующее положение, в котором она оказалась.

Надежда покачала головой.

Как ни прискорбно, ей оставалось только сдаться, признать поражение и повернуть назад.

«А я что говорил?» – ехидно прозвучал внутренний голос.

– Лучше бы ты помолчал! – вслух ответила ему Надежда. – Иногда лучше жевать, чем говорить!

Ее голос гулко прозвучал в подземелье, где-то вдалеке насмешливо отозвалось эхо.

Надежда вздохнула и пошла назад.

Дойдя до первой развилки, она уверенно повернула направо, прошла метров пятьдесят, снова свернула направо. Коридор, в котором она на этот раз оказалась, был освещен хуже прежних. Лампочки висели далеко одна от другой, да и из них многие перегорели, между ними сгущалась сырая, холодная темнота.

Это было странно, ведь Надежда считала, что возвращается тем же самым путем, которым шла несколько минут назад, а на том пути было заметно светлее.

Она постаралась не поддаться панике и продолжила идти в том же направлении. Как ни странно, внутренний голос помалкивал. Должно быть, он тоже перепугался.

Скоро, как она и ожидала, коридор разделился. Надежда снова повернула направо.

Насколько она помнила, на стене, метрах в десяти от развилки, было написано неприличное слово. Сейчас Надежда обрадовалась бы этому слову, потому что поняла бы, что идет верным путем. Она шла, вглядываясь в стены, – но ничего не видела.

Зато в темноте возле стены коридора промелькнула какая-то юркая серая тень.

Неужели здесь есть крысы?

Вообще-то, ничего удивительного: где им еще обитать, как не в подвале старого дома…

Надежда прибавила шагу и стала нарочно громко топать, чтобы отпугнуть крыс.

Большинство обыкновенных женщин боятся мышей, не говоря уже о крысах. Это древний, мистический, необъяснимый страх. Но Надежда Николаевна была женщина не совсем обычная. Когда-то она, как всякая женщина, тоже боялась мышей, но кот Бейсик перевоспитал ее. Дело в том, что каждое лето на даче он ловил мышей с завидным упорством и приносил их хозяйке. Надежда считала, что он делает это просто из вредности. Но, как бы там ни было, ей приходилось каждый раз убирать мышиные трупики с дорожки или с клумбы, и постепенно страх перед мышами у нее прошел. Так что теперь Надежда не визжала и не падала в обморок при виде крошечного мышонка.

Но крысы… крысы – это совсем другое дело.

Бейсик, при всех его охотничьих талантах, за всю свою кошачью жизнь не поймал ни одной крысы. Должно быть, он их тоже побаивался.

Крысы – животные злобные, хитрые и опасные, особенно когда их много. Надежда Николаевна не раз слышала страшные истории, так называемые городские легенды, – например о том, как до революции подвыпивший купец попытался проехать в коляске, запряженной парой коней, через переулок, по которому крысы ночью шли на водопой к Неве от зерновых складов. От купца и от лошадей остались только скелеты.

Поэтому сейчас Надежда со страхом поглядывала на снующие по углам серые тени и старалась как можно громче шуметь.

Чем дальше она шла – тем реже висели лампочки, тем темнее становилось в коридоре…

«Одно хорошо, – снова зазвучал у нее в голове внутренний голос, – голодная смерть тебе не грозит».

– Это почему же? – вслух спросила Надежда и невольно вздрогнула от звука собственного голоса.

«Потому что смерть от голода наступает только через две недели или даже позже, а так долго ты не продержишься. Умрешь от какой-нибудь другой причины».

– Замолчи! – крикнула Надежда.

Ее голос снова раскатился эхом, но на этот раз на него отозвался противный тонкий писк.

Она зашагала вперед, стараясь не поддаваться панике: ведь в критической ситуации именно из-за паники человек совершает роковые ошибки…

Снова впереди показалась развилка.

Надежда хотела повернуть направо, как она поступала каждый раз на обратном пути, но на этот раз ей показалось, что левый коридор немного суше и светлее. Самое же главное – ей послышались доносящиеся слева едва слышные голоса.

Надежда перестала сомневаться и бросилась налево.

Этот коридор действительно был светлее прежнего, так что можно было идти быстрее, не боясь споткнуться и переломать себе ноги. Надежда, почувствовав приближение свободы, готова была бежать сломя голову, и только усталость от долгого блуждания под землей удерживала ее от этого. Крыс здесь тоже не было, чему Надежда очень радовалась.

И те голоса, которые она услышала возле развилки, становились все слышнее. Теперь она уже была уверена, что эти голоса ей не мерещатся, что это не эхо подземелья подшучивает над ней, маня ее ложной надеждой. Она даже хотела сама подать голос, но потом какое-то смутное беспокойство остановило ее.

Надежда прошла еще метров двадцать и увидела новую развилку. Но теперь от основного коридора отходил не обычный горизонтальный туннель, а поднимающийся вверх наклонный проход с каменной лестницей, вроде той, по которой Надежда спустилась в это подземелье.

Ей казалось, что это было давным-давно, хотя в действительности с тех пор вряд ли прошло больше часа…

На этот раз сомневаться не приходилось, и Надежда полезла вверх по лестнице.

Теперь она отчетливо слышала доносящиеся сверху голоса.

Один из этих голосов принадлежал управляющему домом Константину Романовичу, второй был незнакомым. Но если раньше голос управляющего звучал с высокомерной начальственной самоуверенностью, теперь он явно перед кем-то оправдывался, как прежде перед ним оправдывался дворник:

– Да что вы, я же все понимаю… вы же меня не первый год знаете… я всегда исключительно с положительной стороны…

– Именно, я тебя знаю как облупленного! – перебил его второй голос, значительный хрипловатый баритон. – Знаю все твои фокусы! Ты прохиндей известный!

– Да что вы, я ни сном ни духом…

– Ни сном ни духом? – передразнил управляющего незнакомец. – Да мне стоит только отвернуться, ты у меня за спиной такого наворочаешь – потом за год не расхлебать!

Надежда, которая только минуту назад хотела подать голос, окликнуть людей и попросить помощи, передумала и остановилась. Ей не хотелось сейчас попадаться на глаза управляющему, не хотелось смущать его – еще подумает, что она нарочно подслушивала. Кроме того, придется объяснять, как она оказалась в подземелье, а это было бы непросто. Теперь-то уж точно станут ее подозревать, документы потребуют или, чего доброго, позвонят в фирму «Домострой». А там скажут, что никого они вместо Михаила Сергеевича не посылали. И что тогда будет? Лучше не думать о плохом.

Надежда поежилась и стала прислушиваться к разговору.

– Я тебе сколько раз говорил, – продолжал баритон, – я тебе сколько раз говорил, чтобы во дворе не было посторонних?

– Так я же специально замок навесил, чтобы они не шлялись… я же слежу, чтобы никого не было… и персонал специально на этот счет проинструктировал…

– Следишь? А откуда же тогда посторонние люди во дворе? С неба десантируются?

– Это все дворник… – вяло оправдывался управляющий. – Это он пускает невесть кого…

– Если дворник пускает посторонних – выгони его к чертовой матери! Только мне сдается, что не один дворник тут виноват! Что за женщина только что по двору ходила?

Надежда замерла: разговор, несомненно, зашел о ней.

Теперь было совсем нельзя появиться. Прямо, можно сказать, волкам в пасть.

– А это вы не извольте беспокоиться, – залебезил управляющий. – Это совсем даже не посторонняя, это из архитектурной фирмы женщина, по поводу паркинга… они там предварительные расчеты проводят, поэтому им нужно осмотреться…

– Ах, по поводу паркинга? Так ведь от них же раньше Станишевский приходил!

– Да, Станишевский… так ведь тут такое дело, умер этот Станишевский, скончался на днях, так что теперь эта женщина вместо него будет работать.

– Умер? – в начальственном голосе прозвучало удивление. – Что это он умер? Кто распорядился? То есть я хотел сказать, с чего это он вдруг умер?

– Говорят, сердечный приступ.

– Ну, это бывает… ладно, с этим понятно. А ты мне вот что скажи: что происходит в пятой квартире?

– В пятой? – на этот раз в голосе управляющего прозвучал настоящий испуг. – В пятой ничего не происходит. Что там может происходить? Вы же сами знаете, Аглая Виленовна за городом проживает, у зятя, а в квартире у нее никого, полный порядок…

– Никого? – грозно переспросил баритон. – Как это – никого, если оттуда какой-то шум доносится?

– Шум? Не может быть!

– Не может?! Ты что же, мне не веришь? Я что же, по-твоему, вру?

– Нет, разве же я посмею… я никогда себе не позволю… если вы какой-то шум слышали – так это, может, сквозняк или так, какие-нибудь звуки… да я знаю, что это за звуки, – это, наверное, пылесос шумит, там ведь Зульфия раз в неделю по средам пылесосит…

– Пылесос, говоришь? А почему на прошлой неделе оттуда ковер выносили?

– Ковер? – управляющий поперхнулся, закашлялся, потом все же проговорил: – Да, действительно, выносили ковер. В чистку его отдали. В химическую чистку.

– Испачкался, что ли?

– Ну да…

– А что это он испачкался, если в квартире никто не живет?

– Ну, пыль-то все время есть, даже когда никто не живет… вот и решили его почистить, чтобы все в полном порядке было, если хозяева вернутся…

– Вот и я о том же думаю, – в голосе второго собеседника прозвучала угроза, – вот и я хочу, чтобы все было в порядке, когда хозяева вернутся. Ты не забыл, Константин, какая важная персона в этой квартире проживает?

– Нет, не забыл, как можно… Аглая Виленовна, она… она такая женщина…

– Она, может, сама по себе не такая уж персона, но кто у нее зять – это ты должен помнить!

– Я помню… я непременно помню…

– Вот то-то! А то, я смотрю, ты начинаешь забываться! Начинаешь чувствовать себя большим начальником! Начинаешь тут хозяйничать, как у себя дома!

– Что вы, я никогда… я ни за что… я ни в коем случае… я себе ничего такого не позволяю…

– Смотри у меня, а то живо вылетишь с должности! И еще с тяжелыми последствиями! А дворника этого чтобы сегодня же выгнать! Чтобы я его больше не видел!

– Слушаюсь…

Сверху донеслись удаляющиеся шаги. Должно быть, человек, который распекал управляющего, удалился, тот остался один и проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Вылетишь с должности! С тяжелыми последствиями! Фу-ты ну-ты, тоже мне, птица перелетная!

Он еще что-то недовольно пробубнил, чтобы выпустить пар, и тоже ушел.

Надежда на всякий случай выждала еще две или три минуты и поднялась по лестнице.

Она оказалась в холле одного из подъездов.

Открыть дверь изнутри было совсем нетрудно, и Надежда вышла во двор. В первый момент она ослепла – солнечный свет показался ей слишком ярким после безысходной темноты подземелья. Однако она не стала задерживаться, быстро вышла из опасного двора, не встретив, к счастью, ни дворника, ни управляющего, и на этот раз прямиком отправилась домой.

Муж в этот день должен был прийти поздно, так что Надежда бросила пакет с набалдашниками в прихожей и устремилась в ванную, чтобы смыть с себя запахи сырого подвала.

Дверной колокольчик негромко звякнул. Герр Вильгельм отложил старинную книгу – атлас лекарственных растений Северной Европы, изданный в Любеке двести лет назад, и поднял глаза на позднего посетителя. Это был странный человек: несомненно, из благородных, но как-то нелепо одетый, в старомодной шинели с поднятым воротником, скрывавшим половину лица, и нелепой мягкой шляпе с опущенными полями. Как будто этого было мало, на носу у посетителя были круглые очки с зелеными стеклами.

Посетитель подошел к прилавку, и герр Вильгельм услышал его дыхание – хриплое, натужное, как будто внутри у этого человека работал какой-то неисправный насос.

Должно быть, страдает легочной болезнью, предположил герр Вильгельм.

На воротнике шинели и на опущенных полях шляпы таяли крупные влажные снежинки.

Снаружи, за большими окнами, правила бал сырая и темная петербургская зима.

– Чем могу быть полезен, милостивый государь? – вежливо осведомился герр Вильгельм и на всякий случай повторил свой вопрос по-немецки – Васильевский остров в Петербурге был столь густо заселен немцами, что немецкий язык звучал здесь едва ли не чаще русского, половина церквей на острове были лютеранскими, а половина вывесок написаны на немецком языке.

Посетитель молчал, только его хриплое размеренное дыхание нарушало вечернюю тишину.

Герр Вильгельм решил, что ошибся с диагнозом: возможно, этот странный человек страдает дурной болезнью, послужившей наказанием за недостойный образ жизни или за грехи ранней молодости. Такого рода больные обычно стеснительны и никак не могут решиться сказать, что им нужно. Оттого и поднятый воротник, и опущенные поля шляпы, и темные очки…

– Не смущайтесь, милостивый государь! – проговорил герр Вильгельм со снисходительной улыбкой. – Мы здесь одни, и вы можете говорить совершенно откровенно: аптекарь – это почти священник, ему вы можете открыть все свои тайны…

Посетитель все молчал, и это молчание начало не на шутку пугать аптекаря. Он пожалел, что отпустил пораньше младшего провизора Фрица. У того было назначено свидание с дочкой булочника Шульца, очаровательной Гретхен, и герр Вильгельм решил, что вполне управится в аптеке один.

Вильгельм Фридрих Пель совсем недавно переехал в Петербург, закончив Дерптский университет, и открыл здесь собственную аптеку. Дела у него шли неплохо – здешние жители часто болели от скверного климата, и посетители у немца-аптекаря не переводились.

– Так чем я могу быть вам полезен? – повторил герр Вильгельм, стараясь не утратить истинно немецкое терпение.

Странный посетитель придвинулся еще ближе к прилавку, запустил руку за пазуху шинели и, достав оттуда какой-то смятый листок, положил его перед аптекарем.

Герр Вильгельм водрузил на нос очки и воззрился на листок.

Он ожидал увидеть рецепт, небрежно выписанный корявым почерком какого-то здешнего врача, или аккуратные аптечные прописи кого-то из коллег, но вместо этого перед ним было несколько слов, написанных твердым и красивым готическим почерком: «Помнишь ли ты Гейдельберг? Время настало».

В тот день Константин Романович, управляющий домом на Васильевском острове, пришел домой необычно рано.

– Костя! – позвала его мать, которая у себя в комнате смотрела телевизор. – Ты сегодня пораньше?

– Я скоро снова уйду, – отозвался Константин, снимая в прихожей ботинки, – мне нужно еще кое-что сделать на работе. А ты смотри спокойно свой сериал.

– Ты слишком отдаешься этой работе, – строго проговорила мать. – Они тебя не ценят, а ты слишком много берешь на себя! Твой отец был таким же, и чем это кончилось?

– Мама, я сам как-нибудь разберусь, – проворчал Константин и направился в ванную.

– Кстати, сегодня снова звонила Мариночка, – не унималась старушка. – Она приглашает тебя на свой день рождения. Я считаю, что ты обязательно должен пойти…

Марина была дочка ее старинной подруги, старая дева с унылым голосом, заметными усиками и влажными коровьими глазами. Мама почему-то вбила себе в голову мысль женить на ней Константина. Константин вяло и безнадежно отбивался. Марина была постоянным ужасом его жизни. Она снилась ему по ночам, и эти сны были не эротическими. Это были мрачные готические кошмары. Женщины его вообще не интересовали, в его жизни были другие интересы.

– Так ты пойдешь к ней на день рождения? – не унималась мать. – Ты непременно должен пойти!

– Да-да, конечно, – ответил Константин и плотно закрыл изнутри дверь ванной.

В тяжелых случаях он разговаривал с матерью по особому методу, который придумал еще в младших классах школы: поочередно отвечал ей: «Да-да, конечно» и «Нет-нет, ни в коем случае». Как ни странно, мать это вполне устраивало.

– Ты слишком легкомысленно относишься к своему здоровью, – продолжала упорная старушка, перекрывая голос телеведущего, – кто за тобой будет ухаживать, когда меня не станет?

Константин ее уже не слышал, потому что, закрыв за собой дверь ванной, он пустил воду на полную мощность, а затем сделал нечто очень странное: открыл дверцу, за которой помещались краны, трубы, водяные фильтры и прочие сантехнические устройства, запустил руку в темный пыльный проем, немного пошарил там и наконец вытащил пластиковую коробку.

Константин открыл коробку и на всякий случай проверил ее содержимое, хотя и так знал, что в ней находится: несколько толстых банковских пачек долларов и евро – все, что ему удалось накопить за годы почти безупречной работы управляющим. К сожалению, денег было еще недостаточно, но ничего не поделаешь: оставаться здесь дальше было слишком опасно.

Там же, в пластиковой коробке, лежали и его заграничный паспорт с визой, и билет на самолет до милого немноголюдного городка на другом конце света.

Разложив деньги и документы по карманам, Константин вышел из ванной. Как раз в это время на его телефон пришло сообщение от таксомоторной фирмы: «Автомобиль “Форд-эскорт” номер такой-то подан».

Константин удовлетворенно кивнул, подхватил заранее приготовленную сумку и направился к двери.

– Костя, ты уже уходишь?

– Да, мама, я же тебе говорил…

– Приходи не поздно, я буду тебя ждать к ужину! Я приготовлю твои любимые морковные котлеты!

Морковные котлеты Константин Романович ненавидел всеми силами души. Почти так же сильно, как Мариночку. И теперь он надеялся больше никогда не слышать ни о котлетах, ни о старой деве. Напоследок он громко хлопнул дверью и покинул квартиру.

Серый «форд» действительно уже стоял у порога.

За рулем сидела женщина – худощавая, невзрачная, в темных очках, совершенно не нужных в пасмурный день.

Константин Романович бросил сумку на заднее сиденье, сел рядом и проговорил:

– В аэропорт!

Машина негромко фыркнула и поехала.

Константин Романович прикрыл глаза и задумался.

Конечно, жаль, что приходится оставлять хлебное место управляющего такого элитного дома, но ситуация явно накалилась, и дольше оставаться здесь небезопасно. А так… через три часа он будет в самолете, а еще через семь часов выйдет в небольшом аэропорту, откуда будут видны снежные вершины гор и бирюзовый океан.

На первое время денег ему хватит, а там он что-нибудь придумает…

Константин Романович прикрыл глаза и предался восхитительным мечтам.

Тихий шепот прибоя, перистые пальмы над морем, спускающиеся к берегу каменные лестницы, уютные ресторанчики на узких улочках старого города, пламенеющие цветы бугенвиллии, смуглые длинноволосые гитаристы на перекрестках…

Все это будет, и будет очень скоро!

Константин вздохнул, открыл глаза и в первый момент удивился, что увидел над собой не ярко-синее небо тропиков, а тяжелые, тускло-серые облака. Потом он вспомнил, что еще только едет в аэропорт, и огляделся по сторонам.

Они ехали по какому-то незнакомому и малопривлекательному району, среди промышленных зданий и гаражей.

– Где это мы? Как-то странно мы едем!

– Пробки объезжаем, – пробормотала таксистка, не поворачивая головы.

– А что это за район?

– Промзона недалеко от Витебского вокзала.

– От Витебского? – переспросил Константин. – Так это еще очень далеко от аэропорта! Этак я на самолет опоздаю!

– Никуда вы не опоздаете! – проворчала женщина и свернула в узкий проулок между двумя зданиями без окон.

– Куда это вы? – спросил Константин, и в душе у него шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие.

– Куда надо! – и машина остановилась.

– Но постойте… – забормотал Константин Романович, – мне нужно в аэропорт… у меня самолет через полтора часа… я на него уже не успею… что это за дела… я буду жаловаться…

– Жалуйся! – женщина выбралась из машины, подошла к задней дверце и приказала:

– А теперь выходи!

– То есть как выходить? Почему выходить?

– Что же мне – силой тебя вытаскивать? Вон ты какой тяжелый!

– Но позвольте, вы должны довезти меня до аэропорта!

– Я передумала. Выходи, или я тебе руки переломаю!

Константин почувствовал, что эта женщина не шутит. С другой стороны, ему показалось, что она, такая худенькая и невысокая, вряд ли с ним справится. Поэтому он вылез из машины и шагнул навстречу таксистке, сжав кулаки.

– Вылез? Молодец! – одобрила женщина. – А теперь иди вон туда! – и она показала на большой металлический контейнер, стоявший неподалеку от машины.

– И не подумаю! – гордо проговорил Константин и замахнулся на странную таксистку кулаком.

Та, однако, чуть заметно переступила, перехватила его руку и легонько сжала запястье. От этого всю руку Константина до самого плеча пронзила жгучая боль.

– Больно же! – вскрикнул он. – Не надо!

– Тогда делай то, что я приказала!

– Я сделаю… – пролепетал Константин, – только объясните – за что?

– Чтобы лишнего не болтал! – прошипела странная женщина и подтолкнула его к контейнеру.

– О чем?

– Сам знаешь.

И Константин тут же догадался, за что он расплачивается. И денег-то он на этом заработал совсем немного…

– Но я никому ничего не говорил! – выпалил он поспешно. – И не скажу!

– Теперь, конечно, не скажешь! – и женщина снова подтолкнула его в спину.

– Отпусти меня! – жалобным, умоляющим голосом проговорил Константин. – У меня есть деньги! Я заплачу тебе… хорошо заплачу!

– Мне платят за мою работу.

– Но я заплачу больше!

– Только дурак дважды берет деньги за одну и ту же работу. Только такой дурак, как ты. Ты ведь получал деньги за работу управляющего, но решил заработать еще немного, правда?

– Но мне платили мало…

– Вот я и говорю – только дурак дважды берет деньги! А теперь хватит болтать, полезай в контейнер!

– Зачем? Я не хочу! Я не полезу!

– Полезешь! Полезешь как миленький!

Константин Романович заглянул в контейнер.

Контейнер был до половины завален каким-то мусором, строительными отходами, грязной упаковочной бумагой.

– Я не полезу! – он попытался гордо выпрямиться, но страшная женщина ударила его, и еще раз, и еще.

Это было больно, удивительно больно.

И Константин Романович полез в этот мусорный контейнер, хотя и догадывался, чем это закончится.

А потом женщина достала из-за пазухи маленький плоский пистолет с навинченным на ствол глушителем и нажала на спуск.

Вечером Надежда решила поискать в Интернете какие-либо сведения про Башню грифонов. И быстро разочаровалась, потому что ничего нового ей не сообщили. Про знаменитого доктора Пеля, что занимался в башне алхимией, и про грифонов, слетающихся по ночам к нему на башню, она и так знала. Были здесь какие-то невнятные рассуждения о цифрах, появляющихся на башне, но никакой толковой гипотезы об их происхождении Надежда не нашла.

Что же все-таки происходит в этом дворе? Этот подозрительный тип неприметной наружности вертится там, опять же странные дела творятся в пятой квартире. Не зря кто-то ругал управляющего прохиндеем. Надежда пять минут с ним пообщалась – и то сразу поняла, что жулик и прохиндей. Надо же, неизвестная Аглая Виленовна доверила такому ключи от своей квартиры, а сама и глаз не кажет третий год. А может, он там притон организовал? Нечего сказать, хорош элитный дом!

Из глубокой задумчивости Надежду Николаевну вывел телефонный звонок. Звонила ей старинная подруга Алка Тимофеева.

– Надька, привет! – гаркнула Тимофеева своим оглушительным командным голосом, так что Надежде пришлось отодвинуть телефон подальше от уха.

Голос у Алки был специфический, профессиональный: Алка работала в школе завучем и привыкла перекрывать голосом целый класс галдящих семиклассников.

Надежда с Алкой дружили столько лет, что давно уже со счета сбились, – с первого класса школы. В последнее время они виделись нечасто, да и перезванивались нерегулярно. Но понимали друг друга с полуслова, так что когда Алка звонила, то начинала разговор сразу, без предисловий.

– Привет, Алка, – отозвалась Надежда, снова приблизив телефон к уху. – Как дела?

– Дурдом, как обычно! – жизнерадостно ответила Алка. – Фиников из седьмого «Г» принес в школу гранату и выронил ее из портфеля посреди урока. Пришлось всех эвакуировать. Правда, потом выяснилось, что граната учебная… но это так, цветочки! А самое главное – мой Тимофеев получил премию имени Бертольда Шварца!

Алкин муж, которого она звала Тимофеевым, а все остальные, кроме сотрудников, Петюнчиком, был крупной величиной в области прикладной химии. И хоть наука в последнее время у нас не в почете, Петр Николаевич Тимофеев много и успешно работал, а также много ездил по миру. И вот, премию получил Бертольда Шварца, как Надежда считала, совершенно заслуженно.

– Это того, который изобрел порох? – в голове Надежды Николаевны всплыли какие-то сведения из школьного учебника химии. Или даже истории.