Текст книги "Месть через три поколения"

Глава 2

В галерее «Палитра», несмотря на дневное время, было необыкновенно людно.

Перед входом длинноволосый молодой человек пытался произвести впечатление на девушку в свитере неопределенного цвета:

– Ты думаешь, эти люди интересуются современным искусством? Думаешь, они пришли увидеть картины Милославского? Да ничего подобного! Они и имени такого не знают. Слетелись на запах сенсации, как стервятники на труп. Или как мухи, сама знаешь, на что. Вчера на открытии было три с половиной человека, а как только по всем каналам сообщили, что в галерее нашли человеческое сердце, так народ буквально хлынул сюда. Утром здесь было вообще не протолкнуться. Ты видишь, Анфиса, никто ведь не интересуется картинами! Всем хочется узнать, где было это сердце, будь оно неладно!

– А кстати, молодой человек, где его нашли, это сердце? – как ни в чем не бывало спросила Инга.

Длинноволосый выразительно взглянул на свою знакомую, мол, что я тебе говорил, но потом все же повернулся, собираясь ответить какой-то резкостью. И тут же передумал: Инга, высокая, худая и стильная блондинка, не могла не произвести впечатления. Молодой человек задрал голову, картинно откинул волосы, закашлялся и скороговоркой проговорил:

– Пойдемте, девушка, я вам все покажу. Я работаю здесь и все знаю, так что, можно сказать, из первых рук…

Его невзрачная собеседница глянула на Ингу с откровенной неприязнью, но признала, что рядом с такой красоткой ей ловить нечего, и смиренно отошла в сторону.

Длинноволосый ввинтился в толпу, то и дело оглядываясь на Ингу, подвел ее к тумбе, на которой стояла ваза с живыми цветами, и сообщил таким тоном, как будто был причастен к тайному знанию:

– Вот здесь оно лежало в вазе. Представляете, какой ужас?

– В этой самой вазе?

– Нет, ту вазу забрала полиция, как это, вещественное доказательство. А вы интересуетесь современным искусством?

– Не особенно, – честно призналась Инга. – Я из тех, которые, как стервятники, слетелись на запах сенсации.

Молодой человек покраснел и даже, кажется, стал меньше ростом.

Инга огляделась.

Пришла она на эту выставку, и что это дало?

Она ни на шаг не приблизилась к разгадке смерти Воскобойникова и исчезновения его брата. Что бы там Шеф ни говорил, но чем ей может помочь эта галерея? Ладно, попробуем тогда приобщиться к искусству.

Вокруг сновали посетители выставки, разглядывая картины.

Инга тоже взглянула на них, впрочем, без особого интереса.

В основном это были вполне заурядные пейзажи, портреты и натюрморты, ничего особенного. Вдруг на дальней стене она увидела картину, которая резко выбивалась из общего ряда.

На картине был полуоткрытый платяной шкаф, а в этом шкафу…

Инга не поверила своим глазам.

В шкафу был подвешен ухмыляющийся мертвец.

Он висел точно в той позе, в какой Инга нашла мертвого Воскобойникова. Только выражение лица другое. На лице Воскобойникова застыло выражение ужаса, безмерного удивления, мольбы, а у мертвеца на картине была наглая, издевательская ухмылка.

Инга протолкалась поближе, чтобы лучше рассмотреть.

Это не могло быть совпадением.

– «Не ждали», – раздался рядом чей-то голос.

– Кто не ждал? – Она обернулась и увидела, что длинноволосый молодой человек снова оказался рядом.

– Эта работа называется «Не ждали». Вы понимаете, этим названием автор отсылает к знаменитой картине Репина.

– Понимаю, – усмехнулась Инга. – Вообще эта картина очень отличается от остальных. Как будто у нее другой автор.

– Вы совершенно правы! – Молодой человек оживился. – Эта работа относится к раннему периоду творчества Милославского, когда он находился под влиянием немецких экспрессионистов со свойственной им любовью к гротеску, резким, цветовым сочетаниям, шокирующим сюжетам и деталям. Позже художник перешел к другой эстетике…

Инга его не слушала: она смотрела на картину.

Теперь она увидела то, чего не заметила издалека. Ту самую шокирующую деталь.

Грудь мертвеца была криво рассечена, как грудь Воскобойникова. Из кровавой раны, как из жилетного кармана, торчали большие, тщательно выписанные серебряные часы с массивной цепочкой.

Инге показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она вспомнила тот ужас, который пережила в пустой квартире рядом с телом Воскобойникова. Вспомнила мелодию довоенного шлягера, звучащую из рассеченной груди.

 
Сердце, тебе не хочется покоя…
 

Теперь эта мелодия ассоциировалась у нее только со смертью. Со страшной смертью.

– Вы так побледнели! – всполошился назойливый молодой человек. – Вам нехорошо? Согласен, эта картина может шокировать неподготовленных. Мы даже не хотели включать ее в экспозицию, но автор очень настаивал…

– Здесь просто душно, – отмахнулась Инга. – Вас, кажется, разыскивала ваша подруга.

– Ах, Анфиса. – Молодой человек снова смутился, но тут же забормотал: – Это просто знакомая…

– Меня это не интересует, – отрезала Инга.

Она справилась с головокружением и снова пригляделась к часам на картине.

Шеф любит повторять: нельзя привыкнуть к ужасному, с которым они сталкиваются в своей работе. Если ты к этому привыкнешь, в тебе не останется ничего человеческого. Но можно научиться воспринимать ужасное с трезвым профессионализмом, а для этого нужно внимательно вглядываться в то, что тебя потрясло, подмечать каждую деталь, любую подробность, ничего не упуская.

И Инга принялась внимательно разглядывать картину.

Первое, что она поняла: рана на холсте была в точности такой же формы, как рана на груди Воскобойникова, как будто художник писал ее с натуры.

Нет, тут же поправила она себя, картина написана значительно раньше, чем убит Воскобойников. Значит, как ни чудовищно это звучит, не художник копировал убийцу, а убийца – художника.

После раны она перешла к часам, торчащим из окровавленной груди.

Часы были выписаны с особой тщательностью.

Старинные серебряные часы, какие когда-то давно мужчины носили в жилетном кармане.

В верхней части циферблата Инга разглядела слово, вероятно, название фирмы, написанное затейливым готическим шрифтом: Westgotten.

– Вестготтен, – произнесла Инга это незнакомое слово, словно пробуя его на язык.

– Что вы говорите? – удивился длинноволосый молодой человек, который все еще ошивался рядом, хотя Инга ясно дала понять, чтобы ее оставили в покое.

– Да так, ничего. А вам не пора заняться делом? Вы же вроде здесь работаете.

Молодой человек расстроенно тряхнул волосами и наконец отошел.

Инга сфотографировала картину на телефон и хотела уже уйти, когда увидела на столике в углу стопку цветных каталогов. Она взяла один, нашла ту самую картину и взглянула на репродукцию.

Есть такая детская игра – найди десять отличий, развивает память и наблюдательность. Но сейчас не нужно было долго сравнивать репродукцию с оригиналом, чтобы найти одно, зато весьма важное отличие.

На циферблате часов в каталоге не было названия фирмы. Не было загадочного слова Westgotten, написанного изящным готическим шрифтом.

Инга подошла с раскрытым каталогом к длинноволосому сотруднику.

– Смотрите, а репродукции у вас халтурные. Не передают кое-какие детали.

– Что вы говорите? – Парень надулся, как индюк. – Я сам делал фотографии для каталога! Они же цифровые, с большим разрешением, как это нет деталей? Вы же понимаете: фотография есть фотография, особенно цифровая. Она передает все точно.

– А вот посмотрите: на картине есть название часовой фирмы, а в каталоге нет.

Длинноволосый тип уставился на репродукцию, как баран на новые ворота, потом перевел взгляд на оригинал – и его лицо еще больше вытянулось.

– Странно, – протянул он и тут же окликнул проходившую мимо молодую женщину с бейджем на платье: – Варвара Юрьевна, посмотрите.

– Что тебе, Иннокентий? – Дама взглянула на него с явным неодобрением, видно было, что он не пользовался у нее особой любовью.

– Посмотрите, как странно. В каталоге нет названия фирмы, а на картине оно есть.

– Какое название, о чем ты? – Ей явно было не до него.

– Да вот же! – не сдавался Иннокентий. – Видите, вон там, на циферблате часов…

Варвара нехотя взглянула на репродукцию, потом на картину и растерянно опустила руки.

– Что за черт? Я прекрасно помню, что здесь не было никакого названия!..

Она подошла к картине вплотную, пригляделась.

– Эти буквы написаны совсем недавно, краска только-только высохла. И рука совсем не Милославского, другой мазок, другая проработка линии…

Она повернулась к Иннокентию и строго спросила:

– Это твои шутки?

– Варвара Юрьевна, как вы могли подумать? Я бы никогда в жизни не позволил себе…

– Да, тебе, пожалуй, слабо, – она усмехнулась, – да ты и кисть держать не умеешь.

Инга не стала дожидаться окончания инцидента. Она тихонько выскользнула из зала, вышла из галереи и направилась домой.

У нее больше не было сомнений, что надпись на картине – дело рук того же человека, который принес в галерею сердце Воскобойникова. Дело рук убийцы.

Это послание.

И это послание адресовано ей, Инге.

Но что убийца хотел своим посланием сообщить?

Дома Инга первым делом включила компьютер и задала в поисковой строке слово, написанное на циферблате.

Для начала она сформулировала запрос так: «Часовая фирма Westgotten».

Но часовой фирмы с таким названием всезнающая Сеть не обнаружила.

Тогда Инга набрала просто «Вестготтен», кириллицей и без всяких уточнений.

На этот раз улов был ненамного богаче.

Ей тут же выдали информацию о небольшой фирме, точнее, об индивидуальном предпринимателе с такой фамилией.

«Вильгельм Карлович Вестготтен. Ремонт, продажа и покупка старинных музыкальных инструментов, клавесинов, клавиров и клавикордов, а также фонографов и граммофонов».

– Вот как. – Инга зашарила рукой по столу в поисках мобильника, но он зазвонил сам.

– Приходи через час на Ипатьевский рынок, поговорим.

Инга только вздохнула – привыкла уже, что Шеф никогда не назначает встречу в обычном месте.

Ипатьевский рынок отстроили недавно – большое крытое здание было заполнено едва наполовину, народ к рынку не привык. Инга миновала мясные ряды, вошла в овощные.

– Бери помидоры, красавица! – окликнули ее.

Инга отмахнулась и свернула в проход поуже. Какой-то мужчина придирчиво осматривал яблоки. Покупатель был самого скромного, можно сказать, непрезентабельного вида: потертая кепочка, заштопанная дыра на куртке, далеко не новая сумка на колесиках. Инга прошла было мимо, но он, не глядя, схватил ее за руку. Только тогда она узнала в неказистом мужичке Шефа.

«Сумка на колесиках – это уже перебор», – мысленно усмехнулась Инга, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

– Что узнала в галерее? – Шеф уже оторвался от яблок и подталкивал Ингу к апельсинам.

Она быстрым шепотом рассказала о картине с часами и о вписанном туда имени Вестготтен. И о том, что есть такой реальный человек и зовут его Вильгельм Карлович Вестготтен. Торгует старинными музыкальными инструментами, граммофонами и фонографами.

– Сходи туда завтра, – кивнул Шеф, – оглядись. Это ниточка. Тоненькая, конечно, но другой у нас нет.

Инга нахмурилась – идти одной очень не хотелось. Но спорить с Шефом тоже не станешь, не тот человек.

– Что там, в квартире? – спросила она.

– Полиция нашла труп, – нехотя ответил Шеф, – разбираются теперь. Насчет сердца, думаю, уже сообразили. Провели следственные мероприятия – никто в тот вечер Воскобойникова не видел. Как он вошел в квартиру, кто ему открыл – никто не знает. Формально квартира пустая, хозяин в отъезде, это ты знаешь. И вот еще что: в его мобильнике стерты все контакты. И все звонки. Кроме твоих.

– Вот как? Стало быть, тот, кто его убил, знает обо мне?

– Выходит, что так. Но если бы он хотел тебя убить, то сделал бы это в той квартире, пока ты меня ждала, – спокойно, как само собой разумеющееся, констатировал Шеф и отвернулся, разглядывая виноград.

Инга посмотрела ему в спину со злостью. Нечего сказать, успокоил!

Шеф почувствовал ее взгляд.

– Не расстраивайся, все равно теперь ты с этим делом завязана. Даже если все бросишь – он тебя в покое не оставит. Зачем-то ты ему нужна.

– Вот спасибо-то, – рассердилась Инга, – и за что мне все это? За какие грехи?

– Не знаю пока, – серьезно сказал Шеф, – но обязательно узнаю. Так что наберись терпения и съешь вот мандаринчик.

Когда только очистить успел? Инга положила дольку в рот и зажмурилась от удовольствия, мандарин был душистый и сладкий. А когда открыла глаза, никакого Шефа рядом не было. Бойкая таджичка взвешивала ей мандарины.

– Бери-бери, – уговаривала она, – еще не раз придешь!..

Инга вошла в офисный центр. Когда-то, должно быть, здесь был научно-исследовательский институт или конструкторское бюро, но времена изменились, секретный НИИ, даже если выжил, переехал куда-нибудь на окраину, а на его месте предприимчивые владельцы здания организовали этот центр, сдавая бывшие лаборатории под офисы и торговые площади.

За дверью, как в прежние времена, находился турникет, только вместо суровой вахтерши с кобурой на боку входящих встречал толстый отставник с густыми кустистыми бровями, с мрачным видом разгадывающий кроссворд.

При виде Инги он решил проявить бдительность, поднял на нее носорожьи глазки и строго спросил:

– Не торговый агент?

– А что, похожа?

– Где вас разберешь! – Охранник окинул ее подозрительным взглядом.

– Нет, не торговый.

– Тогда к кому?

– К Вестготтену! – с вызовом произнесла Инга мудреную немецкую фамилию.

– Ах, к Вильгельм Карлычу. – Привратник подобрел, даже заулыбался, отчего носорожья кожа пошла складками: – Тогда проходи. На третьем этаже он, налево по коридору.

Инга скупо поблагодарила, поднялась на третий этаж и пошла по длинному, плохо освещенному коридору, разглядывая таблички на дверях.

Она миновала несколько коммерческих фирм, офис почтового оператора, отделение шведской фармацевтической фирмы и еще две-три непонятных конторы и наконец увидела то, что искала:

«В. К. Вестготтен. Старинные музыкальные инструменты, фонографы и граммофоны».

Дверь была неплотно прикрыта, из-за нее доносился хрипловатый голос какой-то певицы. Слов было не разобрать, но мелодия показалась Инге смутно знакомой, хотя была в этой песне какая-то назойливая странность.

Она осторожно толкнула дверь и вошла в просторное полутемное помещение.

Окна были задернуты плотными шторами, верхний свет не горел, включена была только настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром, от которой все вокруг казалось слегка нереальным. Впрочем, нет, лампа была не единственным источником света. В глубине помещения, должно быть, горели свечи, и их колеблющийся свет делал комнату еще более фантастической.

Все свободное место здесь занимали музыкальные инструменты. Инга не знала их названий: клавесины? клавикорды? Что еще там значилось в объявлении? Сразу было видно, что все эти инструменты очень старые. Благородное дерево с инкрустацией, вставки из слоновой кости и бронзы и непередаваемый, едва уловимый запах старины. И еще какой-то запах, смутно знакомый и неприятный.

Над странной комнатой властвовал хрипловатый надтреснутый голос.

Тот самый, который Инга услышала из-за двери:

 
Руки, вы словно две большие птицы,
Как вы летали, как оживляли все вокруг…
 

Раздался шорох, негромкий скрип, и снова тот же голос:

 
Руки, вы словно две большие птицы…
 

Инга поняла, что слышит заевшую граммофонную запись.

Она даже вспомнила, как зовут эту певицу: Клавдия Шульженко.

Когда-то давно, когда они с сестрой жили в Луге, у соседки тети Сони была пластинка с записями Шульженко. Соседка часто ее слушала – что-то такое про синенький скромный платочек и еще о том, что нужно взять гитару, и она расскажет. Про руки там тоже было.

И тут Инга вспомнила другую старую песню. Ту самую, что звучала в квартире, где она нашла мертвого Воскобойникова, – о сердце, которому не хочется покоя. Ох, не к добру такие совпадения.

Захотелось немедленно уйти. Но Шеф ведь спросит, что она выяснила, и что она ему скажет?

Инга обхватила себя руками за плечи и постояла так с полминуты, глубоко дыша.

Кажется, удалось прийти в себя.

– Вильгельм Карлович, вы здесь?

Ей никто не ответил, только хриплый голос Клавдии Шульженко повторял и повторял свое бесконечное:

 
Руки, вы словно две большие птицы…
 

Инга не могла больше слышать эту песню. Она пошла вперед, на голос, чтобы остановить ее, выключить чертов граммофон.

Обошла стадо старинных инструментов и только теперь увидела хозяина этой странной мастерской.

Пожилой человек сидел спиной к Инге за очередным клавесином. Длинные седые волосы спадали на воротник старомодного бархатного сюртука.

Чуть в стороне на низком столике стоял граммофон.

Широкая труба была направлена в сторону двери, пластинка крутилась, голос Шульженко повторял свою фразу, как заклинание.

На крышке клавесина горели свечи в тяжелом бронзовом подсвечнике. Это они озаряли комнату живым подвижным светом, они придавали всему фантастический вид.

Сердце Инги забилось часто-часто. Свечи на клавесине напомнили ей другие свечи, расставленные на полу вокруг ее мертвой сестры. Низкий, давящий свод подвала, чувство безысходности… Самая страшная ночь ее жизни.

Усилием воли она отбросила эти страшные воспоминания.

– Вильгельм Карлович! – окликнула она старого музыканта.

Он не обернулся на голос, даже не шелохнулся.

С трудом преодолевая страх, Инга сделала еще несколько шагов вперед.

Ей пришлось обходить клавесин, поэтому она оказалась сбоку от Вестготтена. Теперь она видела его в профиль. Худое, морщинистое, удивительно одухотворенное лицо. Впечатление усиливали играющие на бледной коже отблески свечей. Глаза сидящего были полузакрыты, руки лежали на клавиатуре инструмента.

Приглядевшись, Инга увидела некоторую странность.

Она не сразу поняла, в чем дело, а когда поняла, невольно вскрикнула и попятилась в ужасе.

Из рукавов бархатного сюртука выглядывали краешки манжет и больше ничего. Кистей рук не было.

– Вильгельм Карлович, – позвала Инга дрожащим голосом, уже понимая, что старик не отзовется, что она опять опоздала, что он мертв. Только колеблющееся пламя свечей оживляло его морщинистое лицо.

 
Руки, вы словно две большие птицы,
Как вы летали, как оживляли все вокруг, —
 

бесконечный раз повторила Клавдия Шульженко на запиленной пластинке.

Инга не выдержала, метнулась к граммофону и сбросила иглу. Кажется, она процарапала пластинку, но какая теперь разница.

В комнате наконец наступила тишина.

Страшная, гнетущая тишина смерти.

Инга заставила себя повернуться к старику. Да, сомнений никаких: он мертв. Теперь она увидела кровавые обрубки, выглядывающие из рукавов его куртки.

Она поймала себя на том, что нисколько не испугалась и почти не удивилась, потому что чего-то подобного и ожидала.

Вот, значит, как. Убийца играет с ней в игру. Он дает ей одну за другой подсказки, ведет ее от одной ужасной сцены к следующей.

Хотя сегодня ей не было так страшно. Не кружилась голова, не темнело в глазах, не хотелось упасть на пол и орать, катаясь по этому полу, или биться головой о стенку.

И вот что теперь делать? Звонить Шефу и вызывать его сюда? А смысл? Пока она будет его ждать, кто-нибудь войдет и увидит ее здесь. Бежать с криком по коридорам? Вызовут полицию, Ингу продержат до вечера и замучают вопросами: зачем пришла, какое отношение имеет к несчастному старику? А ей и сказать нечего, потому что правде никто не поверит.

Нет, нужно уходить отсюда как можно быстрее. Черт, ведь ее охранник запомнил наверняка! Ладно, все равно нужно идти.

Она не стала осматриваться – все равно не найдет ничего нужного, убийца постарался.

Инга подхватила сумку, протерла звукосниматель граммофона носовым платком и вышла из мастерской бедного Вильгельма Карловича. Вот интересно, он-то чем убийце помешал?

На месте толстого охранника сидела средних лет дама в малиновом костюме и болтала по телефону. На Ингу она даже не взглянула.

По дороге она с трудом сдерживала себя, чтобы не оглянуться. Казалось каждую минуту, что в спину упираются чьи-то недобрые глаза. Разумеется, это все нервы, никто за ней не следит.

Дома едва хватило сил снять сапоги и куртку. Инга повалилась на диван и затихла. За что ей все это? Зачем она согласилась работать на Шефа? Могла бы отказаться, распрощаться с ним, и все.

Не могла она распрощаться. Не могла, потому что он обещал помочь в самом главном деле ее жизни. Он обещал, что они вместе найдут убийцу сестры.

Больше восьми лет прошло с тех пор. Полиция так и не нашла маньяка, который сотворил такое с ее любимой единственной сестрой. Да полно, маньяк ли это? Все запуталось, и хотя она, Инга, сумела выяснить многое, главное так и осталось под замком.

Если честно, ей своей жизни не жаль. Никого из близких у нее больше нет, никто по ней не заплачет. И работать на Шефа ей даже нравилось. До сих пор, до дела Воскобойникова.

Инга свернулась калачиком на диване и затихла. Мыслей в голове не было. Одно она знала точно: отрубленные кисти старого музыканта обязательно всплывут, причем убийца постарается сделать их появление как можно более эффектным.

Тишину нарушил негромкий, но очень назойливый звук, Инга не сразу сообразила даже, что звонит ее мобильник, до того звук был далекий. Она заметалась по комнате, ища запропастившийся телефон. Не нашла, бросилась в прихожую, вытряхнула сумку – мобильный пропал, как корова языком слизала. Мелькнула надежда, что он умолкнет и не нужно будет его искать.

Но на том конце оказался кто-то очень упорный, мобильник звонил и звонил. И вот, когда Инга, бессильно ругаясь, перевернула диванную подушку, телефон сам выскочил ей в руки.

Надо же, как он там оказался? Нет у нее ни маленьких детей, ни домашних питомцев. Поневоле поверишь в мистику или в зеленых человечков.

Номер высветился незнакомый.

– Да! Слушаю!

– Это я, – послышался как будто полусонный голос, – я, Марина.

Так, Инга понятия не имела, что за Марина, но голос этот определенно слышала. Как-то интересно девица растягивала слова.

– Не помнишь? – догадались на том конце. – Марина я, мы в «Африке» встречались.

В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы… И тут Инга вспомнила.

– Так ты из бара «Африка»?

– Ага, – обрадовалась Марина. – Слушай, я чего звоню. Ты ведь мне телефон свой дала и сказала, если что вспомню, тебе звякнуть.

– Вспомнила? – оживилась Инга.

– Да понимаешь, вспомнила, что в последний раз я Андрея видела с одной девкой. Такая, брюнетка, коротко очень стриженная, совсем почти волос нет. А рот большой, как у лягушки, еще накрашенный очень сильно. Я еще тогда подумала: что он в ней нашел? Совершенно ничего в ней нет, а держит себя как королева. Ему только сквозь зубы цедит: «Пойди принеси».

– Когда это было?

Марина назвала то самое число, когда, по словам покойного Воскобойникова, он последний раз видел брата живым.

– Точно?

– Ты же знаешь, у меня на цифры и даты память хорошая. Что раз услышу – не забуду.

– Что ты еще о той брюнетке можешь сказать?

– А что о ней говорить, когда она здесь сидит?

– Где сидит? – заорала Инга.

– Да в «Африке» же. Через два столика от меня.

– Слушай! – Инге внезапно стало плохо, потому что она представила, как недалекая Маринка валяется где-нибудь в пыльном углу без некоторых частей тела. – Слушай и не повторяй за мной! Сиди тихо, в сторону той девки не смотри. Никуда не выходи – ни в сортир, ни в коридор, на людях все время будь. Я приеду через полчаса, максимум сорок минут. А до того с места ни ногой! Это опасно, понимаешь?

– Да-а? Ла-адно, подожду, – протянула Марина с явной неохотой.

Инга успела за тридцать две минуты – водитель попался отличный. В баре «Африка» народу было немного. Не того пошиба заведение, чтобы народ толпой ломился.

Инга обежала глазами зал и не нашла Марины. Никого похожего на роковую брюнетку не нашла тоже. Торчала там пара-тройка вульгарных блондинок, одна рыжая с модной кичкой на темечке и одна баба, крашенная перьями. Эта была не первой молодости и в дупель пьяная.

– Вот куда она подевалась, дурочка, – с тоской пробормотала Инга, – велела же сидеть и не рыпаться.

На душе у нее было пакостно. Неужели, сама того не желая, она втянула девчонку в неприятности? Причем неприятности – это еще мягко сказано.

Инга вышла в коридорчик перед туалетом. Там никого не было, но дверь дамской уборной чуть дрожала, как будто ее только что прикрыли неплотно, потому что очень торопились.

Уже ни в чем не сомневаясь, Инга рванула эту дверь на себя. В туалете было пусто, только капала вода из неплотно закрытого крана. Она опоздала, Маринке уже ничем не помочь. Возле одной из кабинок валялась женская туфля.

На негнущихся ногах Инга подошла к кабинке и открыла дверь.

Несчастная девица сидела на полу, прислонившись к унитазу. На голове у нее был туго завязан полиэтиленовый мешок.

– Нет! – закричала Инга и вцепилась в мешок.

Она рвала его ногтями и зубами, и наконец полиэтилен поддался. Лицо Марины было синюшным, но еще теплым.

Инга выволокла тело из кабинки, положила на кафельный пол и наклонилась, стараясь впихнуть воздух сквозь сжатые губы. Сколько Маринка так пролежала? Может, еще не поздно?! Ведь в мешке оставался еще воздух, так не бывает, чтобы совсем ничего не осталось…

Показалось или безвольное тело под ней и правда шевельнулось? Инга удвоила усилия. На пределе, с той силой, на какую только была способна, она вдувала воздух в рот Маринки. Наконец та закашлялась и с хрипом втянула воздух туалета, воняющий дешевым дезодорантом.

– Слава богу! – Инга попыталась приподнять ее, усадить.

Тут в дверь сунулась в хлам пьяная баба, крашенная перьями.

– А это чего вы?..

– Скажи там, чтобы «Скорую» вызвали, – рявкнула Инга, – человеку плохо!

Баба удивительно бодро почесала обратно в зал.

– Ну-ну, все хорошо, успела я вовремя, – бормотала Инга, стараясь удержать в сидячем положении Маринку, но та все норовила завалиться на пол. Тело ее стало как будто ватным, пустые глаза как-то странно вытаращились.

– Эй, – Инга слегка похлопала девицу по щекам, – в себя приди!

Ничего не помогало. Пришлось побрызгать в лицо несчастной холодной водой, и только так она наконец добилась некоторого эффекта. Во всяком случае, Маринка смогла сидеть самостоятельно, и глаза ее теперь не были вылуплены, как у больной лягушки.

– Кто тебя? – спросила Инга, уже зная ответ.

– Не помню. Как вошла в сортир, так по голове получила, и темнота…

– Говорила, сиди на месте, – ворчала Инга, – чего тебя сюда понесло?

– Надо было… Ой! – Маринка скривилась. – Голова болит, прямо раскалывается.

– Да у тебя там кровь! – ахнула Инга. – Здорово тебя приложили.

В дверь снова заглянула давешняя тетка. Теперь она казалась вполне трезвой.

– «Скорую» вызвала, – отчиталась она, – и полицию тоже. Скоро все приедут.

– Молчи, – шепнула Инга, – ничего никому не рассказывай. Ты ничего не помнишь и нападавшего не видела.

Маринка глянула на нее вполне осмысленно и едва заметно кивнула. Прониклась наконец серьезностью момента.

– Что тут у вас? – В дверях стоял человек в голубой медицинской униформе. Инге с пола он показался удивительно высоким.

– Напали вон на нее, – кивнула она, – по голове дали и мешок на голову надели.

– О как, – хмыкнул врач. Легко отодвинул крашеную, которая вертелась рядом, и наклонился над Маринкой. Посмотрел ей в глаза, осторожно ощупал затылок, повернул голову к свету. Нарисовалась озабоченная медсестра, протянула ему чемоданчик. Врач быстро обработал рану, потом посмотрел на Ингу, которая так и сидела рядом на полу, рывком поднял ее с места. Явился водитель «Скорой» с носилками, Марину погрузили и понесли.

– Жить будет, – сказал врач бармену и тетке в перьях. – Обследуем на предмет сотряса, а так ничего.

Теперь было видно, что он и вправду очень высокий, плечистый и сильный.

– Куда повезете? – спросила Инга на всякий случай.

Больница была знакомая, бывшая Седьмая городская, ныне Святого Варсонофия.

Подоспел полицейский патруль, и началась карусель. Маринка успела еще сказать, что ничего не помнит, и удачно сделала вид, что отключилась. Менты набросились на Ингу. Она отвечала кратко, что понятия не имеет, что случилось, никого не видела, а нашла девицу в кабинке с мешком на голове. Мешок разорвала, сделала искусственное дыхание.

– Все правильно сделала, – ободряюще кивнул ей задержавшийся врач. – Успела вовремя, человеку жизнь спасла.

Второй мент уже опросил свидетелей и теперь посматривал на Ингу с подозрением. В курсе уже, что она влетела в бар как полоумная и сразу бросилась в туалет.

– Прихватило живот, – усмехнулась Инга, – вот и торопилась. Понятно?

– И как, успела? – фыркнул врач.

– Да я все на свете забыла, как ее увидела!

На все вопросы она отвечала, что с потерпевшей не знакома, вообще впервые ее видит. Пристальный взгляд бармена старалась не замечать – он-то, конечно, помнит, как сам указал Инге на Маринку, когда она пришла сюда в первый раз разузнавать о брате Воскобойникова. Фотографию еще показывала.

Все правильно она рассчитала: бармен промолчал, ему лишние неприятности ни к чему. Скажи что не так – потом затаскают на допросы, лучше притвориться шлангом и сидеть тихо. Так и оказалось.

Немножко беспокоило ее то, что пришлось дать ментам свои координаты. Ну да ладно.

Послышался гудок «Скорой» – заждались врача.

– Ребята, вы девушку не обижайте, – повернулся он к полицейским. – Если бы не она, вы бы с трупом сейчас возились, а так все путем. А ты коньяку ей налей за счет заведения, – подмигнул он бармену, – чтобы в себя пришла.

– Да я в порядке, – вздохнула Инга, – дышать только тяжело.

– Это пройдет, – доктор погладил ее по щеке и вышел – высокий, плечистый, спокойный. Надежный, поняла Инга, сразу видно, что хороший, надежный мужик, никакой подлости не сделает и в трудную минуту поможет.

Она тихонько вздохнула – неужели есть на свете такие? Она уже и думать забыла, что есть. Привыкла одной быть, только на себя рассчитывать.

Раньше у них была семья – мама, папа, две девочки, Инга и Ангелина. Это отец их так назвал, утверждал, что у него немецкие корни. Жили они в большом деревенском доме в городе Луге, родители учительствовали, дочек растили.

А когда Инге было семнадцать, родители погибли в аварии – в их «жигуленка» врезался на повороте бензовоз.

Вот тогда и хватили Инга с сестрой лиха. Хотя уж кому, как не ей, знать, что это было еще не самое страшное время. Люди помогли – соседи, директор школы, где отец работал. Как-то выжили, главное, они все время с сестрой были вдвоем. А уж потом… Инга зябко поежилась и осознала себя в коридоре перед злосчастным туалетом. Бармен тронул ее за рукав.

– Пойдем, что ли, и правда коньяк тебе налью.

Инга прислушалась к себе. До дома она просто не дойдет, если не передохнет хоть немножко. Последние час, два, три – сколько там прошло – она держалась на адреналине и теперь ощущала себя сдувшимся воздушным шариком.