Текст книги "Фермуар последней фрейлины"

– Вижу – вспомнил! – повторил орангутанг. – Вот насчет этих самых сережек расскажи подробнее!

«Что он, мысли мои читает, что ли? – испугался Толик. – Я сам-то уже все забыл, вот только сейчас начал вспоминать… Как он мог об этом узнать?»

Вечером того же дня он завалился к Кристинке и протянул ей злополучные сережки.

Но Кристинка была явно разочарована, или просто еще не хотела мириться. Она посмотрела на сережки с презрением и бросила их на пол: «Что ты за дрянь мне притащил? Да я такое барахло в жизни не надену! Да меня подруги на смех поднимут! Старье какое-то, и не золото даже, а не понять что! Вот Каринке Вован подарил серьги – так это действительно серьги, столько золота, что уши до плеч оттянуло! Забирай свою дрянь и проваливай!»

И Толик ушел, напоследок подобрав сережки – не пропадать же добру… Жалко ему стало красивую вещь.

С Кристинкой у него с тех пор так и разладилось, но Толик не больно жалел – мерзкая баба, жадная до невозможности, голос опять же, как дверь несмазанная скрипит.

– И куда ты их девал? – прохрипел орангутанг.

Оказывается, Толик вслух проговаривал свои воспоминания… ох, не доведет его эта привычка до добра! Рот нужно держать на замке! Сколько раз ему об этом говорили…

– Куда ты девал те сережки? – повторил орангутанг, и в его голосе прозвучала нешуточная угроза.

– Да куда дел? – пробормотал Толик. – Известно куда, Вазелину отнес, перекупщику. Да он мне и заплатил-то за них всего ничего. Я уже не помню, но точно гроши…

Орангутанг еще раз встряхнул Толика – видимо, для профилактики, так что зубы у того громко клацнули – и, переглянувшись с напарником, слез с табурета.

– Живи пока!

– Эй, мужики, а вы мне выпить обещали! – расхрабрился Толик, почувствовав, что опасность миновала и эти двое ему больше ничего не сделают.

– Пить вредно! – процедил орангутанг, но все же бросил на стойку деньги и мигнул бармену – налей страдальцу!

На двери обычной хрущевской пятиэтажки висела кое-как намалеванная от руки вывеска:

«Срочный ремонт ключей».

Около этой двери остановились два весьма колоритных человека – огромные, толстые, мрачные, до самых глаз заросшие густыми черными бородами, с длинными, мощными, свисающими чуть не до колен волосатыми руками.

– Здесь? – уточнил один из бородачей.

– Здесь! – подтвердил второй и толкнул дверь.

Справа от двери начиналась лестница к жилым квартирам, слева имелась еще одна дверь, на которой висела такая же, как снаружи, вывеска – «Срочный ремонт ключей».

За этой дверью обнаружилось небольшое помещение без окон, большая часть которой была отделена от входа откидным прилавком. За этим прилавком на низком табурете сидел пожилой человек с густыми кустистыми бровями, в синем рабочем халате. За спиной у него на гвоздиках висело множество ключей самого разного вида, а также болванок и заготовок для ключей.

Бородачи подошли к прилавку и остановились, пристально разглядывая хозяина.

Пожилой человек поднял на вошедших пронзительные глаза цвета заржавленного металла и проговорил:

– Вам, ребятки, ключи нужно починить? Если нужно – давайте поскорее, а то я уже закрываться хочу. У меня, ребятки, рабочий день уже кончается.

– Ключи? – переспросил один из бородачей. – Нет, нам не ключи нужны.

– А ничего другого у меня нет! – припечатал хозяин. – Так что попрошу на выход…

– Не торопись, дядя! – отозвался второй бородач, тяжело облокотившись на прилавок. – Нам с тобой поговорить нужно. У нас серьезный разговор…

– Об чем это вы хотите говорить? – засуетился хозяин. – У меня на разговоры времени нет…

Тут же, не меняя интонации, он проговорил, как бы ни к кому не обращаясь:

– Пришли тут какие-то… видишь ли, поговорить им охота… разговор у них…

Тут же стена с ключами отодвинулась в сторону, и из-за нее появился огромный детина в пятнистом комбинезоне, с низким лбом и приплюснутым носом.

– Это кто тут тебе мешает, дядя? – спросил он высоким, почти детским голосом. – Эти, что ли?

– Эти, Тимоша! – поддакнул хозяин.

Тимоша набычился, шагнул к прилавку. В руке у него обнаружилась тяжелая монтировка.

– А ну, валите отсюда!

В то же мгновение хозяин мастерской ловко вытащил откуда-то из складок своего халата большой черный револьвер и проговорил, обращаясь к незваным гостям:

– Слышали, что вам мой племянник сказал? Имейте в виду, повторять он не будет…

В ту же секунду произошли некоторые неожиданные события. Один из бородачей с необыкновенной для его комплекции ловкостью перемахнул через прилавок, схватил Тимошу за шею и оттеснил его к стене. Тимоша взревел, как раненый медведь, высвободил руку с монтировкой и занес было ее для удара. Но бородач ткнул его куда-то в бок, и Тимоша беззвучно осел на пол.

Тем временем второй бородач тоже перебрался через прилавок, молниеносным ударом выбил из руки хозяина пистолет и заломил его руку за спину.

– Что же вы творите, паршивцы? – обиженным, но вовсе не испуганным голосом проговорил хозяин. – Вы что же беспредельничаете? Меня обижать нельзя, это для здоровья вредно. Я вас где угодно достану… а за Тимошу я вам отдельно заплачу!

– Не бойся, Вазелин, ничего твоему племяннику не сделается! – примирительно ответил бородач. – Полежит немного и оклемается. И тебе мы ничего не сделаем…

– А я и не боюсь! – раздраженно огрызнулся старик. – Я уже давно никого не боюсь! Это вам меня бояться надо! Вы мое имя знаете, значит, знаете, что связываться со мной опасно!

– Не кипятись, Вазелин! Мы же сказали, что хотим с тобой поговорить, а ты сразу в бутылку полез…

– Об чем же это вы говорить хотите?

– Ты два года назад сережки одни принял… простенькие такие… так вот, нам желательно знать, куда ты эти сережки сплавил, и где они сейчас находятся.

– Два года наза-ад! – протянул старик. – Да где ж мне такую давность упомнить? Я же за эти два года столько всякого рыжья принял – мама не горюй!

– А ты постарайся, дядя! – мягко проговорил бородач. – А то, при всем уважении, мы у тебя здесь такое устроим – за месяц не приберешься! И племяннику твоему пару костей переломаем, придется ему на костылях передвигаться… или, может, без переломов обойдемся – прижжем его утюгом…

– Откуда же вы вылезли, такие отморозки? – сокрушенно вздохнул хозяин.

– А это, дядя, не твоего ума дело! Ты лучше вспомни насчет сережек, и мы отсюда уйдем без скандала.

– Да что же за сережки-то?

– Тебе их Толик Хромой принес, он тогда на Николая Николаевича работал. Не припоминаешь?

– Ах, Толик… – старик задумался. – Было дело… а если я вспомню – вы нас с Тимошей оставите в покое?

– Оставим, оставим! – кивнул бородач. – Ты ведь старичок ядовитый, с тобой попусту ссориться ни к чему.

– Ну, хорошо… принес мне Толик те сережки. Очень просил купить – видно, деньги нужны были. А сережки… с виду-то они ничего из себя не представляли – простенькие да скромненькие, золота в них немного, и то белое, так что незнающий человек и за серебро его принять может. Да только у меня глаз наметанный, я всякого на своем веку повидал, сразу признал хорошую работу, еще дореволюционную. А на такие вещи покупатель всегда найдется. В общем, заплатил я этому Толику малую толику денег и отпустил его с миром…

– А сережки?

– А сережки продал одному любителю. Как я и думал, он их как увидел – глаза загорелись, сразу купил, не торгуясь.

– Что за любитель?

– Ну, ребятки… – затянул старик. – Разве ж можно своих покупателей сдавать таким, как вы? Вы же его зароете, а он мне живой нужен! Я ему часто товар сбываю…

– Ничего мы ему не сделаем! – отмахнулся бородач. – Поговорим только, как с тобой поговорили!

– Знаю я ваши разговоры… – вздохнул хозяин. – То с утюгом, то с паяльником…

– Ладно, дядя, кончай кота за хвост тянуть! Выкладывай, что за покупатель, как его найти – или мы и правда очень рассердимся! А тебе, дядя, это надо?

– Ох, какие крутые! – старик сверкнул глазами. – Ладно… звать его Иннокентий Михайлович, а найдете вы его в скверике возле Екатерины Великой…

– В Катькином садике, что ли?

– Во-во, он там по хорошей погоде в шахматы играет!

– Ладно, только смотри, дядя – если ты нас обманул, мы непременно к тебе вернемся, и тогда уж ты так легко не отделаешься! Ты уж нам, дядя, поверь!

– Возвращайтесь, возвращайтесь! – вполголоса проговорил старик, когда дверь его мастерской со скрипом закрылась за незваными гостями. – Я вам к следующему разу такую сердечную встречу подготовлю – мама не горюй!

В самом центре Петербурга, около Александринского театра, стоит памятник императрице Екатерине Великой. Государыня императрица красуется в окружении своих придворных и приближенных, взирая с высоты постамента на свою былую столицу. Вокруг этого памятника разбит сквер, который в городе называют Катькиным садиком. В этом сквере всегда многолюдно – старички кормят голубей, молодые мамаши катают коляски…

Но наиболее интересная часть здешних завсегдатаев – это заядлые шахматисты, которые в теплое время года оккупируют большую часть скамеек, разыгрывая бесконечные сицилийские, византийские и староиндийские партии.

Среди этих шахматистов попадаются люди самого разного возраста, от юных дарований, делающих первые шаги в благородной игре, до любителей, перешагнувших девятый десяток, попадаются люди самой разной квалификации – от начинающих до серьезных игроков, имеющих спортивные разряды и почетные звания.

Играют здесь и на интерес, и на деньги, причем иногда на очень большие. Рассказывают, что много лет назад сюда приходил сыграть пару партий на деньги знаменитый шахматист, чемпион, призер и победитель всего на свете, когда ему не хватало денег до зарплаты. Но, вполне возможно, что и врут.

Сейчас шахматная слава Катькиного садика немного потускнела, но все же и сегодня в садике иногда разыгрываются серьезные партии, собирающие десятки зрителей.

В этом-то садике солнечным майским днем появились два совершенно одинаковых человека – огромные, толстые, с густыми черными бородами и длинными волосатыми руками. Они были похожи на больших человекообразных обезьян – горилл или орангутангов. Здесь, в этом уютном сквере, среди молодых мамаш и пожилых шахматистов, эти двое выглядели неуместно, как уголовники на великосветском балу.

Обойдя скверик по периметру и внимательно оглядев шахматистов, орангутанги остановились возле скамьи, где над шахматной доской склонились респектабельный мужчина на вид лет шестидесяти, с благородной сединой, в сером твидовом пиджаке с жилетом, и подросток, почти ребенок, в коротенькой джинсовой курточке, с круглой, наивной веснушчатой физиономией и растрепанными, давно не стриженными рыжими волосами.

Игра, судя по всему, подходила к концу – на доске оставалось всего несколько фигур. За спинами у игроков стояли несколько болельщиков, вполголоса обсуждавших ситуацию.

Мальчик поправил рыжие вихры и передвинул черного ферзя:

– Вам шах, Иннокентий Михайлович!

– Шах? – Респектабельный господин почесал переносицу и переставил короля. – А мы вот так…

Бородачи подошли ближе, бесцеремонно растолкав болельщиков. Один из них положил руку на плечо респектабельного господина и прохрипел:

– Ты, значит, и есть Иннокентий Михалыч? У нас к тебе разговор имеется!..

– Обождите! – шахматист поморщился, сбросил с плеча волосатую руку. – Не видите, тут такой напряженный момент… Вы мне мешаете сосредоточиться…

Бородачи переглянулись, один из них пожал плечами, они отступили в сторону.

Тем временем подросток снова передвинул ферзя и уверенно проговорил:

– Вам снова шах, а потом и мат… Я извиняюсь, конечно, но партия закончена!

Респектабельный господин тяжело вздохнул и развел руками:

– Что уж тут скажешь!

Болельщики возбужденно заговорили и начали расходиться, обсуждая результаты партии.

Бородачи снова подошли к скамье. Иннокентий Михайлович повернулся к ним и проговорил:

– Вы со мной хотели поговорить? О чем?

Орангутанги сели по обе стороны от шахматиста, один из них пригнулся к нему и вполголоса процедил:

– О сережках мы хотели поговорить.

– О каких еще сережках? – Иннокентий Михайлович недоуменно взглянул на бородача и поднял брови домиком. – Вы, молодые люди, ни с кем меня не перепутали?

– Ни с кем мы тебя не перепутали! Ты примерно два года назад у Вазелина купил старые сережки…

– Какие сережки? Какой вазелин? – поморщился Иннокентий Михайлович. – Точно вы меня с кем-то путаете.

– Ни с кем мы тебя не путаем! – рявкнул бородач. – Ты, дед, лучше не зли меня, не нарывайся на неприятности, а то мы их тебе быстро организуем! У тебя внуки есть?

– Допустим, есть. – Иннокентий Михайлович опустил глаза, и его лицо осунулось и напряглось.

– Так вот, мы твоих внуков найдем и порежем…

– Это вряд ли! – мужчина сверкнул глазами. – Внук у меня – офицер-десантник, сейчас в горячей точке, и не дай вам бог с ним встретиться! И не пытайтесь меня пугать! Я пуганый…

На лице у него заходили желваки.

– Тише, тише, дядя! – вступил в разговор второй бородач. – Зачем горячиться? Не надо горячиться! Мой брат лишнее сказал, не подумал. Давай, дядя, поговорим как взрослые люди. Два года назад ты, дядя, купил у Вазелина – это который ключи делает – старые сережки. Так вот, мы насчет этих сережек интересуемся…

– Ах, который ключи делает! – Иннокентий Михайлович прищурился, внимательно оглядел бородачей. – Ах, вы насчет сережек интересуетесь? Вы просто так интересуетесь – или купить их хотите?

– Ну, может, и купить! – бородач переглянулся со своим двойником. – Отчего же не купить? Так они у тебя, дядя?

– Допустим, у меня. Но только, племяннички, эти сережки дорого стоят, очень дорого, – и Иннокентий Михайлович назвал весьма внушительную сумму.

– Ты, дядя, не многовато ли загнул? – проговорил бородач после небольшой паузы. – Нам Вазелин говорил, что сережки – так себе, барахло, там и золота-то совсем мало! И то непонятно, золото или что другое. И он тебе их не задорого продал. Так что ты, дядя, подумай еще и назови настоящую цену.

– Вот что, племяннички, вы, наверное, не поняли, с кем имеете дело. Я коллекционер – значит, я знаю настоящую цену и дешевле вам не продам. Сережки эти, может, и скромные, и золота белого в них не так много, но они – с историей…

– С какой еще историей? – недовольно переспросил бородач. – Ты нам, дядя, не заливай!

– Вам объяснять – только время зря тратить, а тот, кто вас послал, наверняка знает, какая у них история, иначе бы он за ними не охотился. А я – коллекционер, у меня, как у всякого коллекционера, есть незыблемые правила. Купить вещь я могу задешево, это уж как повезет, но продать – только за настоящую цену. При таком подходе коллекция сама себя кормит, да и хозяина своего. Я ведь, племяннички, раньше конструктором был, самолеты проектировал, и хорошо зарабатывал, а потом вышел на пенсию… А на пенсию, племяннички, прожить сложно, особенно с моими привычками. Да только зря я вам все это рассказываю, – спохватился Иннокентий Михайлович, – все равно вы не поймете. Как бисер метать перед свиньями…

– Что? – вскинулся второй бородач. – Ты слышал, Ахмет, он нас свиньями обозвал! Да я его сейчас…

– Успокойся, брат! Он ничего такого не имел в виду!

– Короче, – повысил голос Иннокентий Михайлович, – передайте тому, кто вас послал, мои условия. Устраивают – сделка состоится, не устраивают – вольному воля. Поняли, племяннички?

– Поняли… – мрачно ответил бородач.

– Да, и еще вот что… не пытайтесь украсть эти сережки, или что там вы еще задумали! Они надежно спрятаны, очень надежно, так, что вам в жизни не найти! Поняли?

– Поняли, – повторил бородач. – Ладно, мы еще вернемся. Мы обязательно вернемся…

– Я почти всегда здесь! – И Иннокентий Михайлович принялся расставлять фигуры на доске.

Два бородача вошли в оранжерею.

Инвалид сидел в своем кресле и осторожно рыхлил крошечными грабельками землю под белесым болезненным с виду растением. Доберманы лежали возле его коляски. При появлении бородачей они насторожились, задвигали ушами, один поднялся, другой остался лежать.

– Что, орлы-стервятники, как успехи? – поинтересовался инвалид, не поворачивая головы. – Принесли сережки?

– Пока не принесли, шеф, – ответил один из орангутангов. – Но мы узнали, у кого они. И нашли этого человека.

– И в чем же дело? – Инвалид поморщился. – Почему вы не принесли то, за чем я вас послал?

– Шеф, он хочет денег.

– Денег? – инвалид поднял брови. – Надо же, какой оригинал! И много ли он просит?

Бородач назвал сумму.

Инвалид еще выше поднял брови, уважительно присвистнул. Доберманы от этого свиста забеспокоились. Теперь уже и второй встал и смотрел настороженно, даже тихонько рыкнул. А первый уже показал пугающие клыки.

– Надо же, губа не дура. А что – вы иначе не пробовали? Вы ведь люди взрослые, не мне вас учить. – Инвалид махнул рукой, и доберман рычать перестал, но зато также выставил клыки.

– Он их надежно спрятал. Не знаем где. Так что, если эти сережки вам нужны – придется платить…

– Платить! – передразнил его инвалид. – Конечно, не тебе платить, поэтому ты так легко соглашаешься! Я вам вот что скажу: допустим, он эти сережки хорошо припрятал, но ведь он должен их принести, когда будет продавать? Так вот, вы назначите встречу, придете, сережки у него возьмете, а его самого пошлете подальше. Если будет очень упираться – придадите ему ускорение. Ну, что я вас учу…

– Но он потребует сперва показать деньги…

– Ладно, потребует – покажете! Я вам дам денег, но только на время! Как только сережки будут у вас – деньги отберете! Надеюсь, все понятно? – инвалид оторвался от своего увлекательного занятия и строго взглянул на братьев.

– Понятно, шеф! – бородач заметно повеселел, видимо, план ему понравился.

Доберманы, сообразив, что ситуация разрешилась благополучно, убрали клыки и улеглись возле инвалидного кресла.

Через два дня два рослых бородача снова появились в скверике возле памятника великой императрице.

Иннокентий Михайлович сидел на прежней скамье, в прежней позе, только напротив него за шахматной доской вместо подростка расположился грузный мужчина примерно его лет в накинутом на плечи легком бежевом плаще.

Бородачи подошли к скамье. Один из них громко кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Иннокентий Михайлович оглянулся, увидел гостей и проговорил:

– А, это вы, племяннички? Подождите немножко, скоро мы доиграем!

Он передвинул ладью и объявил:

– Шах!

Его противник мрачно задумался, наконец, сделал ход. Иннокентий Михайлович снова передвинул ладью и проговорил:

– Снова шах и мат!

Соперник вздохнул, почесал в затылке и произнес:

– Надо же, как ты меня! Ну, давай еще одну партию… хочу отыграться…

– Подожди, Мишаня, сейчас я с этими господами поговорю – и сыграем еще одну…

С этими словами Иннокентий Михайлович повернулся к чернобородым:

– Ну что, принесли?

– Принесли, – ответил один из них, понизив голос, и скосил глаза на оттопыренный карман своей куртки.

– Покажи! – Иннокентий Михайлович протянул руку.

Бородач недовольно засопел, переглянулся со своим двойником, сунул руку в карман, достал оттуда толстый, плотно набитый конверт и передал его шахматисту. Иннокентий Михайлович приоткрыл конверт, в котором обнаружилась толстая пачка денег, пробежал музыкальными пальцами по корешкам купюр и кивнул:

– Все правильно.

Затем он уверенным жестом спрятал конверт во внутренний карман своего пиджака.

– Эй, дядя, ты куда это деньги положил? – рявкнул бородач.

– Как – куда? Мы договорились, так? Как говорил Карл Маркс, формула деньги – товар – одна из основных формул товарно-денежных отношений…

С этими словами Иннокентий Михайлович достал из другого кармана черную бархатную коробочку и протянул ее чернобородому:

– Вот ваши сережки! И я вас больше не задерживаю, мы с товарищем должны еще одну партию сыграть!

– Партию? – Бородач придвинулся к скамье, наклонился над Иннокентием Михайловичем и тихим, угрожающим голосом проговорил: – Отдай деньги, старый перечник!

– Эй, молодой человек! – подал голос партнер Иннокентия Михайловича. – Вы что себе позволяете? А ну, марш отсюда! Здесь люди культурно отдыхают…

– А ты вообще усохни, старый таракан! – шикнул на него второй бородач. – Тебя пока не трогают – вот и радуйся!

– Да вы вообще что о себе вообразили? – мужчина в плаще начал наливаться красным. – Да я вас…

– Сказали тебе – сиди, а то быстро оформим тебе инвалидность! – рявкнул бородач и легонько толкнул шахматиста.

Тот устоял на ногах, но бежевый плащ упал на скамью.

Под плащом обнаружился форменный китель со знаками различия и погонами генерала МВД.

– Это что… это кто… – пролепетал бородач, переглядываясь со своим двойником, и попятился.

– Да я вас… да я вам… да я от вас… – страшным голосом ревел генерал.

От соседних скамей к ним уже поспешали несколько бравых молодых парней в штатском, но с четко просматривающимся под одеждой оружием. Бородачи бросились было наутек, но их тут же окружили, схватили и обездвижили.

– Кто же это у нас? – проговорил генерал, разглядывая пленных. – Да никак это братья Магомедовы? Да они же у нас уже пять лет в розыске! Ну, удачный улов!

– Никакие мы не Магомедовы, – вяло отбивался один из бородачей. – Зауровы мы…

– Разберемся! – рявкнул генерал, и повернулся к Иннокентию Михайловичу:

– Ну, спасибо тебе, Кеша! Я этих орлов давно искал, если бы не ты, так бы и не нашел!

– Это тебе спасибо, Мишаня! – отмахнулся Иннокентий Михайлович. – Ты мне очень помог!

– А как насчет еще одной партии?

– А тебе разве не нужно с этими разбираться? – старый шахматист кивнул на бородачей.

– Да с ними мои ребята вполне разберутся!

– Ну, тогда ладно, давай еще одну партию!

На следующий день двое бородачей снова вошли в оранжерею.

На этот раз вид у них был виноватый и подавленный. И очень помятый, как будто их несколько часов крутили в центрифуге огромной сушильной машины.

Инвалид, как и прежде, сидел в своем кресле перед ящиком с растениями. По бокам кресла лежали два добермана и смотрели на бородачей с явным презрением. Не повернувшись к вошедшим, человек в кресле протянул:

– Хороши! Как вас угораздило так вляпаться?

– Виноваты, шеф! – протянул один из братьев. – Не разглядели, что он генерал!

– Ну, это надо уметь…

– Спасибо, что вытащили нас, шеф… – вяло бормотал бородач.

– Спасибо? – инвалид искоса взглянул на бородачей. – Да я бы из-за вас и пальцем не шевельнул! Я вас только потому вытащил, что у вас были сережки! А ну покажи!

Один из бородачей вынул из кармана черную бархатную коробочку и подал ее инвалиду.

– Что ж, – сказал тот, рассмотрев серьги, – вижу, что вещь действительно приличная, с историей, понимающий человек оценит. Понимаю, как дороги они были жене этого мозгляка, пожалуй, за них она его и простить может… Как он, кстати, поживает? Доставьте-ка его ко мне на инструктаж. Только вымойтесь, что ли, а то дух от вас камерный идет, вон, мальчики мои недовольны.

Один из «мальчиков» фыркнул и отвернулся, второй сморщил нос в издевательской ухмылке.

Проснулась Настя от холода. В комнате было свежо – ночи в начале июня бывают прохладные. За окном наступал серенький рассвет, а может, это были еще сумерки, опять-таки в июне непонятно.

Настя вспомнила о вчерашнем. Перед глазами встали две жуткие рожи – рыжего и другого, с прилизанными сальными волосами. Она поморщилась и прислушалась к себе.

Голова не болела, только пересохло в горле, потому что всю ночь дышала ртом. Очень осторожно она села и спустила ноги с кровати. Ничего не случилось, все предметы, видимые с трудом, силуэтами, оставались на своих местах. Дотащившись до кухни, она сто раз пожалела, что начала это предприятие. Нажав кнопочку электрического чайника, она плюхнулась на стул.

Сил совсем не было. Наверное, это от голода, поняла она, ведь не ела со вчерашнего обеда. Холодильник был пуст, как зимняя тундра, в магазин она сходить не успела, купила вчера по дороге домой половинку хлеба и полкило сосисок. Все покупки остались в сумке, а сумку забрали эти двое уродов.

При мысли о сосисках, в желудке начались голодные спазмы. Настя нашла в буфете пачку сухарей и немного кускового сахару. Вот и хорошо, вот и хватит ночью-то…

Она подавила в зародыше мысль о том, что вот сейчас, в данном конкретном случае, очень не хватает близкого человека, который был бы рядом, утешил, чаем напоил, укрыл пледом и сказал, что все будет хорошо и нос заживет.

Ага, был уже у нее близкий человек, любимый муж, и что из этого вышло?

Только не жалеть себя, тут же опомнилась она. На такие пустые и глупые занятия женщины их семьи время не тратят, говорила мама. И была, конечно, права, действительно никчемное это занятие – лить слезы и жалеть себя.

Вспомнив Сергея, Настя наконец задала себе вопрос, который вертелся в голове уже давно. А что, собственно, ее бывший муж делал в ее дворе? Шел мимо? Так двор у них не проходной. Какие у него могли быть тут дела? Да никаких у него знакомых в их дворе не имелось.

Стало быть, напрашивается единственный верный вывод: он шел к ней. Но вот зачем… Неужели хочет вернуться? Через два года? С чего это вдруг?

Настя отпила чаю и попыталась представить себе лицо Сергея, каким она видела его вчера. Как он выглядит? Озабоченный, нервный, снова мечущийся в поисках денег? Или спокойный, уверенный в себе мужчина, каким она встретила его в свое время, кем увлеклась и за которого вышла замуж? Все ли у него хорошо или снова он по уши в огромных неприятностях?

Но перед глазами стояло только его лицо, когда он склонился над ней и беспокоился, что у нее сотрясение мозга.

Тут он и правда за нее боялся. Такое не сыграешь, тем более что актер он никчемный. И все, больше она ровным счетом ничего не помнит, ни как выглядел, ни как был одет. Вроде бы выбрит чисто, но похудел, но точно она не помнит, до того ли было вчера после нападения тех двух уродов.

И вот еще вопрос, откуда они взялись. В своем дворе она их точно никогда не видела. Посторонние хулиганы к ним не заходят, потому что двор не проходной, что им тут делать-то.

Ну, отобрали они у нее сумку, так там, кроме сосисок, и брать-то нечего. Странные какие-то парни, одно слово – уроды… И как кстати появился Сергей, здорово засветил тому, с сальными волосами…

Настя допила чай и сказала себе, что как бы там ни было, что бы ни произошло, два года назад она приняла решение о том, чтобы не только развестись, но вообще выбросить бывшего мужа из своей жизни. И что никогда об этом не пожалела, и что бы ни случилось, решения своего она не изменит.

Был четвертый час утра, рассвет потихоньку набирал силу, небо на востоке чуть розовело, завтра будет хороший день.

Настя поплотнее задернула занавески и снова легла, завернувшись в одеяло.

Однако сон к ней не шел. Против воли нахлынули горькие воспоминания.

Это началось года через полтора после их женитьбы.

Все было прекрасно, они жили очень дружно, даже не ссорились по пустякам. Сергей работал, иногда только ездил в командировки, чтобы отдохнуть, как он шутил, от семейной жизни. Настя знала, что это он просто так говорит, что не бегает он по девкам, что расслабляется в чисто мужской компании.

Мама тогда жила уже в Бельгии. Ее бельгиец оказался очень приличным человеком, старше ее и не бедным, но, как водится, в экономной Европе, денег просто так ей не давал, каждую покупку нужно было обосновать и доказать, что в данный момент эта вещь необходима. Через некоторое время маме это надоело, и она устроилась работать костюмером в небольшой театрик.

Шить все женщины их семьи умели очень хорошо, начиная с прапрабабки, возможно, и раньше. Хотя раньше не нужно было, а прапрабабка, оставшись после революции вдовой с маленькой дочкой на руках, уехала из Петербурга в Псков и обшивала там немногочисленную оставшуюся приличную публику, а потом – жен руководящих работников, да и всех подряд.

Настя потому так запомнила, что не раз слышала об этом рассказы бабушки. Бабушка прапрабабку помнила уже пожилой, когда в Ленинграде жили.

В их семье чтили память родственников. По женской линии, конечно. Настя знала еще, что прапрабабка происходила из дворянского рода, и была у нее родная сестра, которая была фрейлиной при царском дворе. Маленькая Настя слушала эти рассказы, как волшебную сказку – «Золушку» или «Спящую красавицу», там были принцессы, короли и фрейлины. И назвали ее в честь прапрабабушкиной сестры Анастасией. И даже отчество было у них одинаковое – Николаевна. Но это уж, смеялась мама, простое совпадение.

Итак, мама жила в Бельгии, работала и приезжала в Россию крайне редко, Настя тоже ездила к ней всего пару раз.

И вот как раз тогда, когда мама пригласила ее провести отпуск, все и случилось. Сергей с ней не поехал – сказал, что неудобно обременять и вообще, что ему там делать в этой Бельгии.

Когда же Настя вернулась, то не сразу обнаружила, что с ее мужем что-то случилось.

Поначалу она отнесла все за счет трехнедельной разлуки, тем более первое время она и не слушала его, а торопилась донести до него свои бельгийские впечатления. Он отреагировал как-то вяло, тогда наконец до нее дошло, что с ним что-то не так. Первая мысль у нее естественно была – переспал с другой бабой, и теперь мучается совестью. И мучительно раздумывает – признаться ли честно и вымолить у нее прощение или же трястись, что та же соседка или подружка выложит все жене, а потом все отрицать.

Настя тоже была не лыком шита и не стала тут же устраивать ему допрос с пристрастием. Сначала требовалось понаблюдать и подумать, чем ей это грозит.

Однако наружное наблюдение, чтение эсэмэсок и почты ничего не дали. Сергей не срывался с места, услышав телефонный звонок, не запирался в ванной и не задерживался на работе.

Но был он какой-то пришибленный и вялый, то есть ничем не походил на счастливого любовника. Настей тоже не слишком интересовался. И все время отводил свой взгляд. Вот никак не могла она заглянуть в его глаза. А когда все же умудрилась, то поняла, что нужно что-то делать. В глазах его была только тоска.

Прошла неделя, и она обратила внимание на долгое отсутствие машины. То есть он встретил ее в аэропорту без машины, пришлось взять такси, он сказал, что машина в ремонте. И вот уж вторая неделя, а машины нет как нет. И на вопрос, когда же будет, Сергей ответил грубо и ушел из дома, хлопнув дверью.

Сильно разбил машину, поняла Настя. Попал в аварию и разбил машину. Сам вроде целый, ни царапины нет, а вдруг в той машине кто-нибудь пострадал? А что, если… что, если он кого-то сбил? Не дай бог, насмерть!

Какая тут посторонняя баба, все гораздо серьезнее! Тут Настя поняла, что настал момент для решительного разговора.

Что-что, а вызвать мужа на откровенность, да так, чтобы он выболтал все, что и сам давно забыл, любая жена умеет.