Текст книги "Место встречи изменить легко"

– Ну-ну, – фыркнул парень и отвернулся. Прямо в этот момент Катя сбросила куртку ему на руки.

То есть ей показалось, что сбросила. Куртка свалилась на пол с оглушительным звоном – как уже говорилось, в карманах там были ключи и еще много нужных вещей. Катя с негодованием обернулась. Молодой человек стоял, опустив руки по швам, и смотрел на плакат, который извещал посетителей, что сегодня, двадцать третьего апреля, состоится открытие художественной выставки «Истинно материальное искусство».

– Хотя бы гардероб у вас есть? – упавшим голосом спросила она.

– Налево по коридору, – невозмутимо ответил молодой человек. Глаза его по-прежнему напоминали оловянные пуговицы.

Катя подхватила вещи и пошла по темному узкому коридору, который заканчивался тремя вешалками.

«Наверное, Жанка не дождалась меня и ушла, – печально думала она. – Теперь обиделась, наверняка будет ругаться. Внутрь ее не пустил этот с оловянными глазами, приглашение-то у меня. Ох, как нехорошо получилось…»

Приглашение на открытие выставки Катерине буквально силой всучил Гриша Четверкин, ее старый, еще по Академии художеств приятель. Гриша позвонил накануне и долго упрашивал ее пойти вместо него.

– А сам-то? – слабо сопротивлялась Катерина.

– Да понимаешь, у меня халтура срочная, никак нельзя отказаться. А ты сходи, ознакомься. Там все прикладное, тебе как раз по теме. Опять же проветришься, а то небось все дома сидишь, нигде не бываешь.

– Это да, – согласилась Катя. – И муж как раз в командировке…

– Вот видишь, значит, время свободное есть! – заметно повеселел Гришка и поскорее отключился. Он пообещал, что попросит сына сегодня же вечером завезти Катерине приглашение и бросить в почтовый ящик.

Возле вешалок никого видно не было, и Катя отважилась вполголоса спросить:

– Есть здесь кто-нибудь? Ау-у!

Поскольку никто не появился, пришлось повторить громче. Только после третьего вопля явилась наконец тетка в синем сатиновом халате и взяла Катину куртку.

– Мероприятие скоро кончится, – бубнила она, обтирая губы и стряхивая крошки с халата, – а они все идут. Время же указано, а они будто читать не умеют…

– Еще чемоданчик, пожалуйста, возьмите, – униженно попросила Катя, – будьте так добры…

– Да вы что? – Тетка возмущенно засопела. – Где же это видано? Еще сопрет кто, а мне отвечай!

– Так одежду ведь тоже спереть могут! – возразила Катя.

– Эту? – Тетка так выразительно посмотрела на злосчастную куртку, что Катя решила, что выбросит ее сразу же по приходе домой – на радость Жанке. – Ладно, – неожиданно подобрела тетка и убрала кейс под вешалку. – Но в случае чего – с меня никакого спроса!

Катя сердечно поблагодарила и даже осмелилась помечтать, что кейс кто-нибудь украдет. Это было бы лучше всего – ей не надо будет думать, как от него избавиться!

Она прошла по длинному полутемному коридору, то здесь, то там натыкаясь на кошек. Кошки представляли собой часть постоянного оформления кафе, оправдывая его название. Были они самые разные – отлитые из бронзы и выкованные из железа, керамические, составленные из деталей детского конструктора и сшитые из лоскутков. Лоскутная кошка вызвала у Кати самый живой интерес: собственные высокохудожественные панно она творила из такого же материала.

Из темного угла сверкнули ярко-зеленые глаза. В первый момент Катя подумала, что это настоящая живая кошка, но, подойдя ближе, убедилась, что перед ней очередное изделие скульптора, который вместо глаз вставил две зеленые лампочки от старого радиоприемника.

Коридор закончился. Катя оказалась в первом из просторных подвалов, отданных под сегодняшнюю экспозицию.

Мероприятие было в самом разгаре. Это было видно по тому, что все присутствующие уже успели разбиться на группки по три-четыре человека и говорили теперь чрезвычайно громко, стараясь перекричать других. Большинство посетителей явно были чересчур оживлены: глаза у них блестели, как у той кошки в темном углу, жесты были слишком размашистыми, а мимика – по-цирковому утрированной.

Причину этого оживления Катя поняла, увидев чуть в стороне стол, на котором красовались несколько початых бутылок водки, одноразовые стаканчики и почти нетронутая тарелка с бутербродами.

Она вспомнила, как пару раз оказывалась на фуршетах за рубежом. Тамошняя публика в два счета расправлялась с закусками, а выпивка, как правило, оставалась. Наши же вернисажные завсегдатаи быстро разделываются с выпивкой, а закуску могут оставить почти нетронутой. По этому поводу есть даже две популярные присказки: «Мы сюда не есть пришли» и «Когда заканчивается водка, закуска становится просто едой».

Вот и сегодня отношение к закуске было откровенно прохладным. Или это просто бутерброды оказались несвежими?

Помимо стола с бутылками и тарелками, в помещении имелись еще столы, столики и подставки, на которых, как в первый момент показалось Кате, тоже была разложена закуска. Правда, эта закуска была какой-то странной. И потом, ее было чересчур много.

Только внимательно приглядевшись, Катя сообразила, что то, что она приняла за закуску, на самом деле и было экспонатами. Экспонаты эти составляли три группы, выполненные в разной художественной манере.

Часть произведений была из овощей. Фигуры людей и животных рука мастера составила из вареных картофелин, крупных морковок и свежих огурцов. Попадались также отдельные помидоры и баклажаны.

Вторая группа экспонатов представляла собой изделия из хлеба. Несколько вполне реалистических скульптур из хлебного мякиша, замечательная композиция из круассанов и булочек для гамбургеров, абстрактная конструкция из бубликов и баранок. Особого Катиного внимания удостоился симпатичный крокодил из длинного батона с разинутой пастью и маленькими изюмными глазками.

Третья часть выставки являла миру произведения из сосисок, сарделек и копченой колбасы. Некоторые скульптуры показались Кате просто неприличными.

Она огляделась в поисках кого-нибудь из знакомых, с кем можно было бы обсудить увиденное, но ни одного знакомого лица не попалось. Присутствующие делились на две категории: это были или художники с богемным видом, кудлатыми бородами, в драных свитерах и поношенных джинсах, или галерейщики в дорогих костюмах, с великосветскими манерами и стрижками от модных парикмахеров.

Наконец Катя заметила в дальнем углу знакомое лицо и двинулась к нему через толпу. Но не тут-то было. Дорогу ей перегородил бородатый тип с горящими глазами и крупной бородавкой на носу.

– Привет, подруга боевая! – воскликнул он нараспев и схватил Катю за локоть. – Как тебе наш славный труд?

– Вы участник, да? – догадалась Катерина, пытаясь высвободиться.

– Догадлива же ты, подруга! – пропел художник и еще крепче вцепился в круглый Катькин локоть. – Леонтий Хвощ зовут меня!

Катя успела еще утром пробежать глазами программу выставки и сейчас вспомнила, что там действительно фигурировал некто Леонтий Хвощ. Его раздел был озаглавлен «Хлеб – всему голова».

– Это вы из хлебобулочных изделий свои произведения создаете? – спросила она и сделала движение локтем.

– Да, это так. Творю из хлеба искусство скорбное свое, – подтвердил Леонтий. – Хлеб – наше все! Лишь им мы живы! На нем культура вся стоит!

– А что это вы все стихами выражаетесь? – поинтересовалась Катя. – Это что, тоже составляющая вашего творческого метода?

– Стихами я не выражаюсь, – обиделся Хвощ. – Я по-простому говорю! Культура вышла из народа, она понятной быть должна! – Но тут же его лицо посветлело, обида исчезла, и он жизнерадостно предложил: – Давай с тобою выпьем водки, она ж из хлеба создана!

– Водки? – Катя поморщилась. – Я вообще-то водку не очень… Может быть, лучше шампанского?

– Предмет культуры буржуазной сие шампанское вино! – строго провозгласил Леонтий. При этом он выразительно поднял палец и выпустил Катину руку. Катерина не замедлила этим воспользоваться и вырвалась на свободу.

Юркнув в толпу, она тут же наткнулась на знакомого художника Севу Вострикова.

– Севка, привет! – обрадовалась она. – Ты сейчас в активной стадии?

Все знакомые Вострикова знали, что он попеременно находится то в запое, то в завязке. Запои сам Сева называл «периодами пассивного творчества» и утверждал, что эти периоды ему необходимы, чтобы накопить творческую энергию. Когда же запой прекращался, он создавал свои энергичные и выразительные холсты, что сразу указывало на переход к «стадии активного творчества».

– В активной, в активной, – подтвердил Востриков. – В самой что ни на есть активной! – Он странно облизнулся и добавил: – Вовремя ты, Катерина, пришла. Сейчас как раз это, ППИ начнется.

– Что начнется? – не расслышала Катя.

– Тундра ты, Катерина, – усмехнулся Востриков, – таких элементарных вещей не знаешь. Все западные теоретики твердят, что мы живем в эпоху ППИ – показного потребления искусства. Вот сейчас оно и начнется, причем в полный рост!

– Показное – что? – Катя захлопала длинными белесыми ресницами.

– Потребление искусства! – повторил Сева. – Этот, как его, преферанс. В смысле, перформанс. Я сегодня как раз пообедать не успел. – И он снова облизнулся.

– Перформанс? – заинтересовалась Катя. Это умное слово она знала. – А в чем он будет заключаться?

– Ты чего, мать, не знаешь? – уставился на нее Востриков. – Это ведь их главная творческая идея: искусство, значит, должно быть полностью употреблено. Чтобы, значит, его до конца понять, надобно его употребить. Или полностью усвоить. Поэтому они и творят из съедобных материалов. А то как же ты употребишь, допустим, гипсовую статую? Или холст? О бронзе и мраморе я уже не говорю. Тем более о металлических конструкциях, из которых некоторые создают свои, с позволения сказать, шедевры.

До Кати наконец начал доходить смысл Севкиных слов.

– Все эти произведения сейчас съедят, это ты хочешь сказать?

– А то! – Севка сделал шаг в сторону ближайшей колбасной композиции. – Мировая закусь! Я же говорю: пообедать сегодня толком не успел, так что я у них буду этот… Идеальный потребитель подлинного искусства!

– То-то никто из присутствующих бутербродами не интересуется!

– Ясное дело, все аппетит для перформанса берегут.

– А ты уверен, что это искусство свежее? – Катерина принюхалась. – Ладно овощи, хлеб тоже – самое большее зачерствеет. А колбаса и сосиски? Неизвестно, когда они эти шедевры создавали.

– Не дрейфь, Катерина, – отмахнулся Востриков. – Сегодня с утра и создавали, из самого свежего материала! У них с колбасной фабрикой постоянный договор!

– А как же быть с утверждением, что жизнь коротка, а искусство вечно?

– Устаревший подход! – поморщился Сева. – Подлинное искусство должно быть мимолетно и эфемерно. Долгим может быть только ощущение от его восприятия. Так сказать, послевкусие!

– Так от несвежих сосисок ощущение будет гораздо дольше, – не удержалась Катерина.

– А ведь ты права! – Идея Севке явно понравилась. – Надо мужикам эту мысль подкинуть. Свежая, так сказать, художественная мысль – творить из несвежих продуктов!

Один из участников выставки выступил вперед, прокашлялся и хорошо поставленным голосом объявил:

– А сейчас, господа, все мы станем участниками перформанса под названием «Коллективное потребление искусства». Прошу к столу, то есть к стенду!

Публика оживилась и бросилась к выставочным стендам. Вечно голодные художники умудрились оттеснить галеристов и первыми накинулись на съедобные произведения.

Сева, забыв о Кате, тоже прорвался к столу с колбасно-сосисочной композицией и вонзил в нее желтоватые от никотина зубы.

Катю такое потребительское отношение к искусству изрядно шокировало, поэтому она предпочла остаться в стороне от перформанса. Да, она всегда отличалась отменным аппетитом, но зрелище того, как оголодавшие художники с чавканьем и хрустом поедают произведения коллег, вызвало не самые приятные ощущения.

Она огляделась, заметила дверь с понятной каждому табличкой и скрылась за ней.

Туалет в «Бездомной кошке» соответствовал высокому художественному уровню заведения. Фаянсовый унитаз был установлен на постаменте, как трон, и расписан кошками, прячущимися среди густой травы и весенних цветов. Раковина была медной, со следами патины, говорящими о ее солидном возрасте. Над ней возвышался кран, тоже медный, старинный и очень неудобный, зато чрезвычайно стильный. Самым же замечательным предметом в этом помещении, безусловно, был глиняный ночной горшок, размерами напоминающий котел полковой кухни. Этим горшком мог воспользоваться по прямому назначению слон средней величины, однако строгая надпись по окружности предупреждала, что привилегия пользоваться горшком есть только у персонала.

Разумеется, было здесь и несколько кошек: пара скромных фарфоровых, одна побольше, вылепленная из грубой необожженной глины, и еще одна – из обрезков разноцветного ситца.

Катя так увлеклась изучением туалетного убранства, что не заметила, как пролетело чуть не полчаса. Только сейчас она спохватилась, что это заведение общественное и кто-нибудь наверняка дожидается снаружи, когда она наконец его освободит.

Она подошла к двери, дернула ручку.

Дверь не поддалась.

– Ой! – негромко сказала Катя, обращаясь, по-видимому, к самой себе. – Как же это?

Замок непонятным образом защелкнулся, и злополучная дверь не открывалась.

Катя еще раз попробовала повернуть ручку, подергала защелку – все бесполезно. Туалет был закрыт намертво.

– Эй! – Катя прижалась к двери и негромко окликнула того, кто мог находиться по другую сторону. – Эй, есть здесь кто-нибудь? У меня дверь не открывается! Попробуйте снаружи!

Понятно, что, если дверь не открывается изнутри, снаружи она тем более не откроется. Но Катя еще надеялась, что человек по ту сторону сможет позвать кого-нибудь из обслуживающего персонала – того, кто справится со злополучным замком.

Но на призыв никто не откликнулся.

Из этого следовало, что или Катя звала на помощь недостаточно громко, или за дверью никого не было.

Катерина решила выбрать первый, более оптимистичный вариант и крикнула чуть громче:

– Эй, кто-нибудь!

Никто по-прежнему не отзывался.

Катерина закричала уже в полный голос, хотя и испытывала некоторую неловкость. Со стороны ее поведение, наверное, выглядело ужасно глупо.

Но и после этого из-за двери не донеслось ни звука.

«Права Жанка, – подумала Катя в порыве самокритики, – я действительно вечно попадаю в какие-то глупые истории!»

Тут она некстати вспомнила о странном чемоданчике. Настроения эта мысль не улучшила.

Катерина обошла место своего заключения. Теперь это помещение уже не казалось ей стильным и оригинальным: оно было тесным, полутемным и неудобным, а все медные и глиняные штуковины не делали его уютнее.

Неужели все уже ушли, и ей придется провести здесь всю ночь? Эта мысль привела Катю в ужас.

Она уселась на краешек громадного глиняного горшка, подперла подбородок кулаком, как роденовский мыслитель, и горестно вздохнула.

Перспектива спать на холодном полу, выложенном креативной плиткой, ей совершенно не улыбалась. После такой ночи воспаление легких гарантировано. А самое главное – она вдруг безумно захотела есть.

Последнее, что было у нее во рту, – несколько пирожных, съеденных в кафе на Петроградской стороне. Пирожные, конечно, были очень вкусными, Катя даже облизнулась, вспомнив о них, но они были слишком маленькими, и самое главное – она съела их так давно! А впереди целая голодная ночь!..

Она с грустью вспомнила, как совсем недавно отказалась участвовать в «потреблении искусства». Как же она была легкомысленна! Надо было съесть хоть парочку произведений истинного искусства, что-нибудь такое колбасное или хотя бы булочного крокодила. Да и от овощной композиции, скажем прямо, она бы сейчас не отказалась.

Рот наполнился обильной слюной. Кажется, она готова съесть не только булочного крокодила, но и самого настоящего, живого и зубастого.

Она встала: вынужденное бездействие угнетало и удваивало муки голода.

Только сейчас Катя заметила, что под потолком, в самом углу туалета, имеется крошечное окошечко, проделанное на уровне тротуара. Она с трудом подтащила к этому отверстию огромный глиняный горшок, вскарабкалась на него и попыталась выглянуть. Как раз в это время мимо неторопливо шли двое – Кате удалось разглядеть мужские ботинки и изящные женские лодочки. Ботинки были нечищенные, что, конечно, говорило не в пользу их владельца, однако Катя не стала привередничать. Она постучала в стекло костяшками пальцев и крикнула сколько было сил:

– Эй! Помогите!

Парочка, увы, никак не отреагировала. Не прибавляя шагу, мужчина и женщина удалились в сторону канала Грибоедова.

Через несколько минут у окна появилась еще одна пара обуви – мужские полуботинки на удивительно толстой подошве. Скорее это была даже не подошва, а самая настоящая платформа. Хотя мужская обувь на платформе вышла из моды давным-давно, еще во времена Катиного розового детства.

«Наверное, этот мужчина совсем маленького роста, – подумала она. – И носит обувь на платформе, чтобы казаться выше».

Этот незнакомец был не только мал ростом, он еще и заметно прихрамывал. Однако Катю все эти недостатки нисколько не смущали – лишь бы пришел на помощь.

– Помогите! – завопила она что было сил. – Вытащите меня отсюда! Моя благодарность будет безграничной!

Однако ее благодарность снова никого не заинтересовала. Низкорослый незнакомец, безбожно прихрамывая, удалился.

– Да, хорошо строили дома до революции, – вздохнула Катя. – Звукоизоляция просто потрясающая!

Она еще какое-то время проторчала у окна, но больше никто в поле ее зрения не появился.

Стоять на глиняном горшке было неудобно и утомительно. Катерина тяжело вздохнула, слезла на пол и еще раз обошла свою одиночную камеру.

«Хоть санузел есть, – подумала она с горечью. – Впрочем, только санузел здесь и есть».

Она представила объявление в газете:

«Сдается однокомнатная квартира, состоящая из туалета. Других помещений не имеется».

Решив, что чувство юмора ей пока еще не изменило, а значит, все не так уж плохо, Катерина снова подошла к двери, собираясь еще раз, без большой надежды на успех, позвать на помощь.

Однако на этот раз, стоило ей взяться за дверную ручку, как дверь туалета с негромким скрипом отворилась.

Давно уже ни один звук не доставлял Кате такого удовольствия, как этот скрип несмазанной двери.

Раздумывать о столь непонятном поведении дверного замка она не стала.

Катя выскочила из заточения радостно, как птица из клетки, и устремилась в то помещение, где недавно проходил гастрономический перформанс.

Комната была пуста.

Вернисаж давно завершился, все экспонаты были безжалостно съедены.

Катя с сожалением огляделась и увидела на одном столе случайно уцелевшую фигурку из булочек и круассанов. Это был настоящий подарок судьбы! Она отбросила все недавние сомнения и вгрызлась в статуэтку.

Булочки оказались свежими.

Неожиданно из угла донесся странный звук – нечто среднее между скрипом несмазанного колеса и призывным кличем перелетных гусей. Катерина вздрогнула, но любопытство взяло верх над испугом, и она двинулась к источнику звука.

Приглядевшись, она увидела на полу под скамьей уютно свернувшуюся фигуру. При более внимательном ознакомлении становилось очевидным, что это не кто иной, как Сева Востриков. Сева спал под скамейкой, время от времени оглушительно всхрапывая.

«Видать, перешел в пассивную стадию, – сообразила Катерина. – Не выдержала ранимая душа художника такого эстетического потрясения, вот и запил по-черному».

В первый момент Катя думала вытащить Вострикова из-под скамейки и отправить домой на такси. В следующую минуту она трезво оценила свои силы, Севины внушительные габариты, а также скверный характер нынешней жены Вострикова, вспомнила кстати об отсутствии денег – и решила не связываться.

У выхода из «Бездомной кошки» Катя нос к носу столкнулась с давешней гардеробщицей. Тетка стояла, уперев руки в бока, и готова была испепелить ее взглядом.

– Я что, по-вашему, ночевать тут должна? – завопила она, как только Катя оказалась в зоне досягаемости. – Мне за это денег не плотют! Мероприятие уже давно кончилось, а эти все не идут за своими вещами! Добро бы хоть вещи были стоящие, а то тьфу, смотреть противно!

С этими словами она швырнула на прилавок Катину многострадальную куртку.

– Лучше бы замок в сортире починили, чем на людей вопить, – буркнула Катя, натягивая куртку.

– И чемодан свой забирай! – Гардеробщица выставила чемоданчик. – А то потом скажешь, что Дарья Пална твое имущество прихватила. А он мне нужен, как кошке мотороллер!

– Спасибо, – пробормотала Катя и выкатилась за дверь.

Только здесь она перевела дыхание, застегнула наконец куртку (к вечеру стало довольно прохладно) и подумала, до чего противные тетки встречаются на свете.

И еще она подумала, что так и не смогла отделаться от злополучного чемодана.

Тут Катерина перевела на него глаза и оторопела.

Это был совсем не тот кейс, который ей всучил неизвестный у памятника «Стерегущему». Тот был черный, из хорошей кожи, очень элегантный – под стать владельцу. Плюс ко всему он был довольно тяжелым.

Этот же оказался потертым, потрепанным жизнью дешевым кожзамовым чемоданчиком. Между прочим, значительно легче первого.

Катя расстроилась. Как она сразу не заметила подмену! Допустим, качество чемоданчика в полутьме подвала можно и не оценить, но уж вес!..

Она вернулась к двери «Бездомной кошки», подергала за ручку.

Дверь была заперта.

Постучала – без результата.

Конечно, совсем громко стучать Катя не решилась, представив, как набросится на нее злобная гардеробщица.

Она вздохнула и медленно побрела в сторону Невского проспекта.

Однако далеко уйти ей, видно, было не суждено.

Навстречу, слегка покачиваясь, двигался бородатый тип с горящими глазами. Приглядевшись, Катя рассмотрела крупную бородавку на носу и узнала героя сегодняшней выставки – мастера хлебных композиций Леонтия Хвоща.

Леонтий перегородил ей дорогу и радостно взвыл:

– Привет, случайная подруга! Тебя-то я и поджидал!

– Ты чего, Леня, перебрал? – миролюбиво проговорила Катя. – Какая я тебе подруга? Шел бы ты домой, тебя наверняка жена ждет не дождется. Знаешь, который час?

– Не говори мне о супруге, ее я видеть не хочу! Груба она и недостойна святого имени жены! – С этими словами Хвощ попытался ухватить Катю поперек талии. Это оказалось непросто, и, пока подвыпивший художник искал, где у нее талия, Катерина сумело ловко вывернуться. Леонтий Хвощ развел руками и проводил неверную разочарованным взглядом.

Катя прибавила шагу, свернула за угол. Впереди уже показались огни Невского проспекта, как вдруг из темной подворотни выскочили двое весьма подозрительных типов.

Они перегородили дорогу и с угрожающим видом принялись теснить Катю к подворотне.

Одного из них она сразу узнала: обвислые, как у бульдога, щеки, покрытые трехдневной щетиной, потертый плащ и глаза, глядящие в разные стороны: один на вас, а другой – в Арзамас. Никакого сомнения, это был тот самый тип, что караулил ее у кафе на Петроградской стороне.

Второй незнакомец был тощий, маленького роста и весь какой-то дерганый. Вдобавок ко всему он заметно прихрамывал.

– Ты, это, куда торопишься? – протянул небритый тип. Одним глазом он смотрел на Катю, а вторым – на памятник Пушкину в глубине сквера. – Ты, это, не торопись. Поговорить надо!

Катя решила, что обращается он все же к ней, а не к солнцу русской поэзии.

Тем более что, произнося эти слова, бандит попытался вцепиться Кате в плечо.

– Еще чего! – воскликнула Катерина, размахивая чемоданчиком и крутя головой в надежде позвать кого-то на помощь. – Не о чем нам разговаривать.

– Очень даже есть о чем! – выкрикнул второй злоумышленник. Он ухватился за чемоданчик и дернул его на себя.

Катя попыталась удержать злополучный кейс и на какое-то время выпустила из поля зрения разноглазого злодея. Тот воспользовался моментом и ударил ее по голове. От удара Катя потеряла равновесие и шлепнулась на асфальт, выпустив из рук чемоданчик. Перед ее глазами оказались ноги маленького грабителя, обутые в коричневые ботинки на невероятно толстой подошве, скорее даже на платформе. Те самые ботинки, которые она видела во время недавнего заточения в санузле «Бездомной кошки».

В ту же секунду она увидела еще одни ботинки, разбитые и давно не чищенные. Понять, что могло бы означать это странное совпадение, Катя не успела – ее отвлек разъяренный вопль, напоминающий рев раненого носорога:

– Вы что же, гады, совершили – вдвоем на женщину напасть? Меня, как видно, вы не знали, так вот узнаете сейчас!

Катя приподнялась на локте и увидела, как Леонтий Хвощ со вкусом отделывает грабителей. Не все удары достигали цели, но и тех, что попали, оказалось достаточно. Посрамленные бандиты быстро скрылись в подворотне под торжествующее улюлюканье Леонтия.

С видом триумфатора он помог Катерине подняться и проговорил, гордо выпятив грудь:

– Вся сила, видишь ты, от хлеба, кормилец наш, он наше все!

– Спасибо, Леня! – Сейчас Катя была абсолютно искренней.

К счастью, в результате неожиданного нападения она ничего себе не сломала и обошлась даже без серьезных ушибов. К потерям можно было отнести только пропажу чемоданчика, который грабители все-таки унесли. Впрочем, может быть, это и к лучшему. Катя сама давно хотела от него избавиться.

– Слушай, Ленечка, раз уж ты такой замечательный и благородный, может, ты мне еще такси поймаешь? – Катя просительно заглянула в глаза своему спасителю. – А то у меня сего-дня сумку украли, и вообще такой тяжелый день выдался…

– Ужели я не понимаю скупую женскую слезу? – прочувствованно воскликнул Леонтий. – Машину я сейчас поймаю и враз до дома довезу!

– Ух ты, – восхитилась Катя, – уже и в рифму чешешь! Может, тебе из художников в поэты переквалифицироваться? У тебя это явно лучше получается!

Леонтию такая оценка явно не понравилась. Он надулся, но обещание исполнил – призывно замахал руками и совсем скоро остановил невзрачные бежевые «Жигули».

Катя плюхнулась на заднее сиденье и удовлетворенно вздохнула: тяжелый день, полный недоразумений, приключений и неприятностей, кажется, подходил к концу.

Леонтий устроился рядом и с обидой проговорил:

– Меня поэтом ты назвала, обидно это и смешно!

– Тебя обидеть не желала, мне это, правда, все равно! – Катя фыркнула: – Сама с тобой стихами заговорила! Наверное, это заразное, как грипп!

Она назвала водителю свой адрес и блаженно откинулась на спинку сиденья. На сегодня всем неприятностям конец. Сейчас она приедет домой, напьется чаю с печеньем и ляжет спать. Какое у нее дома печенье? Перед глазами поплыли полки супермаркета, где штабелями были уложены пачки печенья – песочного и слоеного, с маком и с корицей, с вареньем и с шоколадом, с орехами и с кокосовой стружкой, воздушного, из сбитых белков, а еще корзиночки с вареной сгущенкой… Катя сладостно вздохнула и погрузилась в легкую дрему.

Почему не пришла Жанна? Этот вопрос за всеми треволнениями она так и не успела себе задать.

В самом деле – почему?

– Откуда этот бугай вывернул? – Дерганый коротышка потирал ушибленный бок. – Ты же говорил, что она пришла одна!

– Черт ее разберет! – отмахнулся разноглазый. – Ты же этих баб знаешь – пришла одна, ушла вдвоем, а бывает и наоборот… Хотя эта вроде и ушла одна. Главное – чемоданчик у нас, можем шефу рапортовать, что задание выполнено!

– Чемоданчик? – Низенький бандит подошел ближе к фонарю. – Что-то мне этот чемоданчик не нравится. Точно это тот самый?

– А какой же? – Разноглазый насторожился. – Я ее от самого места встречи пас, должен быть тот самый чемоданчик…

Во время потасовки с могучим художником кейсу тоже изрядно досталось. Один металлический замок начисто оторвался, второй едва держался.

Маленький грабитель попытался поправить замок, но тот внезапно отскочил. Крышка чемоданчика откинулась, и содержимое высыпалось на асфальт.

– Это еще что такое? – недоуменно протянул разноглазый. Лицо его вытянулось.

– А ты говоришь, задание выполнено, – вздохнул малорослый напарник.

На асфальте под худосочным светом фонаря громоздилась горка коричневатых неровных брусков. Это было самое настоящее хозяйственное мыло.

– Мыло, хозяйственное. Давненько я его не видел! И где его только люди берут? Видно, еще из старых запасов.

– Вот блин! – с глубоким чувством вы-дохнул разноглазый.

– Так что насчет рапорта шефу погорячился ты малость. Вряд ли ему мыло нужно.

– Надо снова эту бабу искать! – опомнился разноглазый. – Ты не видал, куда они с этим бугаем подались?

– Вроде машину пошли ловить.

– Но мыло это ты все-таки собери, предъявим шефу как вещественное доказательство.

Напарник покачал головой, но спорить не стал.

Злоумышленники вышли на улицу и огляделись.

На площади царила тишина, какая бывает только на море перед началом шторма или в бескрайней степи за минуту до урагана, когда вся природа замирает в ожидании неприятностей.

– Чего так тихо-то? – с испугом проговорил низкорослый. – Ни машин, ни людей – попрятались все, что ли?

– Да ладно тебе, – отмахнулся разноглазый. – Ночь, спят все.

Но через секунду и сам он почувствовал смутное беспокойство.

Еще через несколько секунд со стороны Невского донесся нарастающий гул.

– Это что такое? – дрожащим голосом протянул напарник. – Наводнение, что ли?

– Какое наводнение? Весна на дворе!

– Ох, – малорослый бандит попятился, – мать честная! Это же… сегодня же…

– Да что такое? Говори уже! – Разноглазый встряхнул мелкого. – Что такое сегодня?

– Сегодня же «Зенит» играл! – В ужасе выдохнул малорослый.

Но и без уточнений все уже было ясно.

Со стороны Невского показалась густая бело-голубая толпа, которая неслась, сметая все на своем пути.

Болельщики выкрикивали что-то нечленораздельное. Крики сливались в ровный угрожающий гул.

Из-за угла вывернула темная машина, но, увидев толпу, мгновенно сдала назад и скрылась.

– Бежать надо, – тоскливо выдохнул низкорослый. – Видишь, как орут, наверняка «Зенит» проиграл. В такой день им лучше не попадаться!

– Бежать? – Разноглазый завертел головой. – Поздно бежать!

Действительно, бело-голубая толпа надвигалась неотвратимо и стремительно, как горный поток. Через несколько секунд первые болельщики поравнялись с незадачливыми грабителями, а еще через секунду поток подхватил их, как две жалкие щепки, закрутил и потянул за собой.

Разноглазый был повыше и сумел удержаться на ногах, а его маленького напарника мгновенно смяли и затоптали.

Шторму, урагану, горному потоку, снежной лавине сопротивляться бесполезно.

Можно только расслабиться и отдаться на волю стихии, полагаясь на свое везение. Так и поступил разноглазый бандит, когда его захлестнул поток болельщиков. Вокруг него клубились перекошенные лица, бело-голубые шарфы и футболки. Он старался удержаться на ногах, и до поры до времени это удавалось.