Текст книги "Гоните ваши денежки"

– Я весь внимание, но не могли бы вы выражаться яснее? И ближе к делу, пожалуйста.

– Извольте. С тех пор прошло много времени, я относительно преуспел и решил на старости лет снова заняться нумизматикой. Собрал неплохую коллекцию. Даже, знаете ли, та детская вернулась ко мне после смерти отца.

Митька Осетровский тоже не терял времени даром. Он разбогател и открыл частный музей нумизматики. На вечеринку по случаю открытия он пригласил всех коллекционеров, кроме меня. Хотя я, конечно, и сам бы не пошел. С тех пор мы с ним так и не встречались.

Но когда музей открылся, я пришел туда как обычный посетитель. Деньги за билет заплатил. – Антон Иванович усмехнулся. – Представьте, каково было мое удивление, когда я увидел в витрине свою монету! Ту самую, государства Маньчжоу-Го! Ту, что он украл у меня, когда мы были детьми! Он сохранил ее, и, судя по размаху дела, она принесла ему удачу. Ему, а не мне.

Леня исподтишка взглянул на заказчика. Ему решительно не нравилось, с какой ажитацией все это было сказано. Так и есть: глаза горят, волосы взлохмачены, сам перевозбужден.

– Словом, я решил, что монета должна вернуться ко мне. Это талисман, понимаете? Это подарок человека, которого я очень уважал. Можете считать это моим капризом, хотя на самом деле это не так.

– А вы не пробовали по-хорошему договориться с Осетровским? – Леня сказал это и немедленно: – Понял, понял, давняя вражда!

– Да нет, просто он ничего не продает.

На миг в глазах заказчика мелькнуло странное выражение, но оно исчезло, и Маркиз так и не сумел понять, что бы это значило.

– Так вы согласны? – напрямую спросил бывший владелец монеты. – Вопрос о вознаграждении решим.

Вопрос решили к обоюдному согласию. Маркиз пошел наперекор правилу десяти процентов и назвал солидную сумму. Заказчик не стал торговаться.

– Ну-с, – Антон Иванович посмотрел на часы, – не смею вас больше задерживать.

Леня быстро опустил глаза, чтобы клиент не увидел в них нечто чрезвычайно для себя неприятное. Нет, все-таки до чего этот человек ему не нравится!

– Позвольте откланяться. – Он поднялся. – Я сообщу вам о результатах.

– Как скоро это будет?

«Скоро только кошки родятся». – Маркизу хотелось ответить по-хамски, но он, естественно, сдержался, улыбнулся как можно любезнее, но назвать точный срок отказался.

Заказчик и не подумал подать ему руку на прощание, просто перешел на другую сторону пруда, где пристроился к удочке. Леня проводил его рассеянным взглядом и побрел к выходу из парка. Однако стоило кустам сирени заслонить его от официанта, как он тут же развернулся и пошел назад, забирая в сторону.

Леня обошел павильон, на котором теперь красовалась вывеска «Ресторан «Подворье». Помимо открытой террасы, где он сидел, здесь имелся еще довольно приличный зал внутри. Зал был пуст, наверное, ресторан открывался позднее.

Маркиз окинул все это великолепие взглядом праздношатающегося человека. Откуда-то немедленно вынырнул накачанный парень:

– Мы закрыты до шести!

Чувствовалось, что, если Леня предпримет даже малейшую попытку возмутиться, охранник с удовольствием выставит его вон.

– Да я ничего такого. – Леня простодушно улыбнулся. – Просто смотрю, гуляю…

– Нечего смотреть. У нас не музей. – Охранник был все так же суров.

«Что за публика, – расстроился Леня. – Официант – прохиндей, охранник – хам. Ой, до чего мне здесь не нравится!..»

Однако уйти просто так нельзя. Глупо не выяснить здесь хоть что-нибудь о новом заказчике.

Судя по всему, он проводит в этом саду много времени. Официант запросто называет его Иоганнычем, стало быть, он здесь свой. Но официанта расспрашивать нельзя, этот держиморда тоже ничего не скажет, еще как пить дать накостыляет по шее. Леня за себя, конечно, постоит, но поднимать шум совершенно ни к чему.

Он разочарованно побрел прочь. За павильоном его ждало маленькое открытие. Оказывается, ресторан был шикарным только с виду. На заднем дворе, огороженном простой проволочной сеткой, валялись какие-то доски, ящики и то, что осталось от трудолюбивых пионеров – транспаранты и вырезанные из фанеры силуэты крейсеров. Леня прошел вдоль сетки до маленькой калитки, замотанной проволокой, как у нерадивого деревенского хозяина. Он уже взялся было за проволоку, но тут из-за ящиков появился здоровенный детина в грязной белой куртке и поварском колпаке. Одной рукой тащил что-то извивающееся и визжащее, как поросенок.

Маркиз едва успел спрятаться за кусты. Свободной рукой мужик рванул калитку и выбросил визжащее существо на траву.

– Чтобы ноги твоей больше в ресторане не было! – пророкотал он и удалился.

Леня высунул голову из кустов и наконец рассмотрел, кто перед ним. Жертвой повара оказался мальчишка, худой и малорослый. Он размазал рукавом сопли и со стоном поднялся.

– Ты живой там? – окликнул его Леня.

– А то, – буркнул тот.

– Тогда отползай сюда, в кусты.

– Это зачем? – поинтересовался мальчишка. – Чего мне там делать?

– Как хочешь, – не стал спорить Маркиз. – Тогда я пойду.

– Погоди! – встрепенулся пацан. – У тебя закурить есть?

– Найдется.

Мальчишка мигом перебрался в кусты. Здесь было грязновато, зато их не могли видеть из ресторана.

– Этот, в колпаке, шеф-повар, что ли? – поинтересовался Маркиз.

– Он, зараза, – мальчишка шмыгнул носом, – давно на меня наезжает. А что я сделал-то? Банки переставил с солью и сахаром. А если они одинаковые? Каждый может ошибиться!

– И что вышло? – полюбопытствовал Маркиз.

– Он в баварский крем соли бухнул, а в суп харчо – сахара! – Это было сказано таким довольным голосом, что Леня тотчас предположил, что никакой ошибки не было – предприимчивый молодой человек нарочно переставил банки.

В подтверждение этих подозрений поваренок, теперь уже бывший, по-хозяйски запустил лапу в пачку сигарет и выудил чуть ли не половину.

– Давно тут работаешь-то? – полюбопытствовал Леня.

Мальчишка зыркнул сердито, но, видно, усовестился, вспомнив о сигаретах, и ответил вполне дружелюбно:

– Четвертый день. Шеф-повар этот, Михал Михалыч, сосед наш с теткой. Тетка упросила меня к делу пристроить, мол, чего целое лето болтаться, в ресторане хоть накормят. Ага, накормят – объедками!

– Так ведь на чем сидишь, то и имеешь.

– Ага, как бы не так. Сам Михмих сумками с кухни несет. У него собака, бордосский дог, так он мяса никогда не покупает, все свое, ресторанное. А другим только гарнир – картошка там или макароны. Поварят гоняет в хвост и в гриву, чуть что уши крутит. – Он потер горящее ухо.

– Понятно, – усмехнулся Маркиз. – Ты, значит, решил наплевать на теткины инструкции и дать деру. А то жизнь молодая проходит у плиты…

– Точно! – расцвел мальчишка. – Так бы тетка ни за что не согласилась, а раз Михмих сам меня выгнал…

– Не понравилось тебе здесь, понимаю.

– А то! – вскинулся мальчишка. – Они здесь все как один жулики и такой дрянью клиентов кормят! Ты в этот ресторан не ходи, я уж знаю, что говорю.

– Уговорил, не пойду, – согласился Леня. – А что ж хозяин-то?

– А хозяину все до лампочки, – отмахнулся пацан. – Михмих всем заправляет, а хозяин только рыбу ловит целыми днями.

– Постой, – догадался Леня, – так это Иоганныча, что ли, ресторан?

– А ты не знал вроде? – хмыкнул несостоявшийся повар. – Но я тебе скажу: скоро он прогорит. Сюда второй раз ни один нормальный человек не придет.

– Ясное дело, если все время рыбу ловить, для бизнеса никакой пользы. – Леня поднялся. – Однако я, пожалуй, пойду. Будь здоров.

– Дай еще сигарет! – обнаглел пацан.

– Бросай курить, вставай на лыжи, – отечески посоветовал Леня.

– Так сейчас же лето! – Тот принял его слова всерьез.

– А ты на водные.

В сущности, какое ему дело, как обстоят дела у заказчика, лишь бы заплатил за работу. Однако если бизнес идет туго, откуда денежки на такой каприз? Монета, видите ли, дорога ему как память. Ладно, раз сговорились, пора приступать к операции.

Два дня ушло на разведку и предварительную разработку плана. Леня посетил музей нумизматики, осмотрелся и внимательно изучил систему охраны. Лоле он велел разузнать кое-что насчет обслуживающего персонала. Решающая стадия операции была намечена на завтра. Заказчик торопил, а Лолка, как назло, где-то гуляет со своим песиком. Нет, что у него за партнерша – никакой ответственности!

Стоило ему это подумать, как в замке заскрипел ключ. Послышалось тявканье, за ним стук Лолиных каблучков.

– Явилась наконец, – прошипел Леня. – Тебя только за смертью посылать! Выяснила что-нибудь?

– Спокойно, Ленечка! – Лола была в чудесном настроении, поскольку они с Пу И успели прогуляться и побывать в кафе. – Все выяснила. Там тетка уборщица, приходит по вечерам. Вот, я все подробно записала.

– Что ж, удачи нам на завтра.

– Леня, – Лола всегда была чрезвычайно проницательной, вот и сейчас без труда уловила в его интонации что-то не то, – что не так?

– Да все так! – Он отмахнулся. – Пока тебя ждал – извелся весь.

Изольда Ильинична Иглокожина большую часть сознательной жизни преподавала в Холодильном институте странный предмет под названием «Политэкономия социализма». Предмет этот считался крайне важным, хотя институтские остряки говорили, что он относится к области ненаучной фантастики, поскольку никакой политэкономии социализма в природе не существует, как не существует и самого социализма. Говорили они это, понятно, вполголоса и только среди своих, потому как за такую шутку в те времена можно было запросто вылететь из Холодильного института и попасть в такие края, где холодильники совершенно не актуальны по причине сурового климата.

Тем не менее Изольда Ильинична считалась в своем вузе весьма уважаемым человеком, студенты ее боялись как огня и называли за глаза Занудой Ильиничной или ИИИ.

Иглокожина получала солидную зарплату и пользовалась всевозможными льготами. Что говорить, однажды она даже ездила по туристической путевке за границу, в Болгарию, и в ближайшем будущем ей была твердо обещана путевка в Федеративную Югославию.

Правда, это будущее так и не наступило.

Как выяснилось, институтские остряки оказались правы. Социализм отменили и вместе с ним отменили предмет, который преподавала Изольда Ильинична. Она была так потрясена этим фактом, что долго отказывалась видеть очевидное.

Когда ее должность в Холодильном институте упразднили, она попыталась устроиться в Институт котлов и печей, где кафедрой общественных наук заведовал ее старинный знакомый. Но знакомый с грустью подтвердил, что специалисты ее профиля более не требуются. Сам он, как выяснила Изольда Ильинична, переключился с преподавания истории КПСС на историю мировых религий, которая была теперь на пике всеобщего интереса.

Иглокожина переквалифицироваться не смогла. Какое-то время она перебивалась случайными заработками, пока наконец не поняла, что единственная гарантированная вакансия для нее – место уборщицы.

Разумеется, она не сразу сумела принять этот факт. В конце концов пришлось вспомнить, что бытие первично, а сознание вторично, и смириться с неизбежным.

С тех пор она и работала уборщицей, благо с советских времен в голову было крепко вбито, что нет профессий первого и второго сорта, и всякий труд в нашей стране в почете.

Тем временем дочка Изольды Ильиничны Галя успела выйти замуж и родить сына. Именно в нем экс-специалистка по политэкономии социализма нашла смысл жизни. Она решила, что только она, с ее высшим образованием и богатым педагогическим опытом, сможет воспитать из внука Гоши настоящего человека. Именно так, с воображаемой большой буквы. Даже с двух больших букв.

Как только Гоша подрос, Изольда Ильинична начала читать ему книги, в воспитательном значении которых не сомневалась. «Васек Трубачев и его товарищи», «Тимур и его команда», «Флаги на башнях» и, само собой, «Как закалялась сталь». После такой литературы бедный Гоша, которому едва исполнилось пять, начал вздрагивать и беспричинно плакать. Дальше у него нарушился сон и пропал аппетит. Озабоченные родители водили его к врачам, но те только пожимали плечами и не могли понять причину нервного расстройства.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды зять Изольды Ильиничны случайно не заглянул к Гоше в ту самую минуту, когда бабушка с выражением читала:

«В жуткой короткой схватке в маленьком домике разлетелись, как гнилые арбузы, две петлюровские головы. Страшный в своем гневе обреченного, кузнец яростно защищал две жизни, и долго трещали сухие выстрелы у речки…»

– Мама, что вы читаете ребенку? – в ужасе воскликнул зять.

– Настоящую серьезную литературу, – ответствовала Изольда Ильинична. – Книгу, которая сделает из него строителя светлого будущего.

С этого дня ее влияние на внука было сведено к минимуму. Теперь бабушку подпускали к Гоше только в безвыходных ситуациях, когда его больше не с кем было оставить и на горизонте маячил страшный призрак продленки.

Сама Изольда Ильинична относилась к такому положению очень болезненно. Само собой, она считала Гошиных родителей людьми безответственными, способными довести ребенка до тяжелого хронического заболевания и даже до преждевременной смерти.

Неделю назад эти самые родители отправили свое подросшее и окрепшее чадо в летний оздоровительный лагерь с углубленным изучением финского языка. Лагерь находился на Карельском перешейке, недалеко от финской границы. Судя по всему, его организаторы считали, что такое удачное расположение должно способствовать успешному усвоению языка.

Сами же родители отправились в Турцию – погреться на солнышке и поплавать в море.

Изольда Ильинична с самого начала была против этого лагеря. Чему хорошему там могут научить ее обожаемого внука? Но Гошины родители ничего не желали слушать.

В минувшие выходные она навестила Гошеньку, хотя добираться до лагеря было крайне неудобно – сначала электричкой до Зеленогорска, а оттуда рейсовым автобусом, который ходил дважды в сутки. Лагерь произвел на Изольду самое неблагоприятное впечатление. Наглядная агитация отсутствовала, воспитательная работа была поставлена из рук вон плохо, а в лагерной библиотеке не нашлось ни «Тимура и его команды», ни «Васька Трубачева», ни «Флагов на башнях».

Этим вечером Изольда Ильинична собиралась на работу – в музей нумизматики, где она каждый день после закрытия мыла полы. Она уже собиралась выйти из дома, как вдруг зазвонил телефон.

Сердце Изольды забилось от волнения. Она сразу почувствовала, что с обожаемым внуком что-то случилось, и разумеется, случилось ужасное.

Она схватила трубку, и худшие ожидания немедленно подтвердились.

Из трубки сквозь треск и шорох донесся неразборчивый мужской голос.

– Из лагеря, насчет отдыхающего Георгия Семипядева.

Изольда Ильинична схватилась за сердце.

– Что случилось с Гошенькой? – воскликнула она. – Он жив?

– Жив, жив, – донеслось сквозь треск и шорох, – еще как жив! Как говорится, живее всех живых. Но он здесь такое устроил… Это просто кошмар!

– Что случилось? – Изольда Ильинична осела на пол в коридоре.

Она знала, что ее внук – умный и изобретательный мальчик. Например, минувшей зимой он одел в ее сатиновый рабочий халат и косынку скелет в школьном кабинете анатомии, а в костлявые руки скелета вложил ведро и швабру. Подслеповатая учительница приняла учебную модель за школьную уборщицу тетю Броню и попросила навести порядок после урока. Поскольку скелет не ответил, учительница подошла поближе, поправила очки и грохнулась в обморок.

Вот и теперь Изольда Ильинична ожидала чего-то подобного.

– Что с Гошей? – повторила она.

– Рядом с лагерем находится крупный зверосовхоз, где разводят ценных пушных животных.

Треск и шум снова усилились. Голос стал совершенно неразборчивым.

– Так что же с моим Гошенькой?

– С ним – ничего! – Голос прорезался сквозь помехи. – Пока ничего. Но ваш Гоша умудрился выпустить на свободу полторы тысячи норок, куниц и ханориков.

– Кого? – изумилась Изольда Ильинична. – Каких хануриков? У вас зверосовхоз или исправительное заведение? Мне сразу не понравился этот лагерь!

– Не хануриков, а ханориков! Это пушной зверек, помесь хорька и норки.

– При чем здесь ваши хорьки и норки? – Перепуганная бабушка уже не сомневалась, что ее отвлекают специально, чтобы не говорить о главном. – Что с Гошей?

– С Гошей все нормально, – повторил директор лагеря. – Вот с пушными животными и еще с птицей…

– С какой птицей? Из-за какой-то одной птицы столько шума!

– Из-за одной? – донеслось сквозь помехи. – Если бы! Здесь у нас по соседству еще птицефабрика, куда проникли норки и куницы, которых выпустил ваш Гоша.

– Бедный Гошенька! – застонала Изольда Ильинична. – Представляю, как он переживает!

– Вам лучше приехать и забрать его. Директор зверосовхоза совершенно озверел, директор птицефабрики разошелся, и я не ручаюсь…

– Еду! Немедленно выхожу!

Изольда Ильинична понеслась на Финляндский вокзал, едва успев взять самое необходимое, а именно бинты, йод и продукты питания для Гоши.

Часом позже к служебному входу музея подошла румяная молодая особа классического деревенского вида – в пестрой бесформенной юбке турецкого производства и жизнерадостной кофточке с рукавами-фонариками. Кофточка еле сходилась на пышной груди, верхняя пуговка была расстегнута. Голову прекрасной незнакомки украшала замечательная оранжевая панама, которой она, несомненно, гордилась.

– Кто такая? – грозно поинтересовался охранник.

– Анжела я, – незнакомка стрельнула глазами, – Извольды Ильиничны племянница. Которая у вас туточки прибирается. Из деревни я приехала, из Запечья.

– Вижу, что не из Парижа, – усмехнулся охранник. – А сюда по какому случаю явилась?

– А я заместо тетеньки, значит, заместо Извольды Ильиничны. Тетенька, она по делам уехала, а меня попросила, значит, вместо нее тут прибрать, а то непорядок будет.

– Заместо тетеньки, – передразнил охранник. – Здесь тебе не ларек какой-нибудь, здесь музей, место серьезное! Сюда кого ни попало пускать не положено.

– Да разве я, дяденька, не понимаю? – Румяная девица поправила кофточку, и вторая пуговка расстегнулась сама собой. – Я ж не только по машинному доению, я и в доме культуры убирала, у Ивана Сергеевича. Там тоже место серьезное, очаг культуры, и Иван Сергеевич всегда мною доволен был. Вы, дяденька, тоже довольные останетесь.

– Тургенев тебе дяденька, – беззлобно проворчал охранник. – Ладно, племянница, заходи. Убирать все равно надо, после посетителей мусора полно.

Деваха состроила ему глазки и протиснулась через турникет, виляя бедрами.

– Смотри до десяти закончи! – крикнул охранник ей вслед. – В десять собаки придут, так как бы чего не вышло.

– Управлюсь я, дяденька, – пообещала уборщица. – До десяти непременно управлюсь, делов-то! А если даже собаки придут, так что я, собак не видала? У нашего пастуха дяди Паши такая собака – страх! От нее даже председатель колхоза Никодим Прохорович, и тот бегает.

Уединившись во внутренних помещениях, эта уборщица повела себя весьма странно. Нет, она, конечно, старательно принялась мести пол, но стоило ей отойти туда, где ее не могла видеть камера, как она откладывала щетку и принималась осматривать окна.

Все окна в этом помещении были снабжены датчиками, которые срабатывают при попытке разбить или открыть окно. Установив этот неприятный факт, уборщица переместилась в коридор, а оттуда в туалет. Только здесь ей удалось обнаружить окно, на котором не было датчика.

Специалистка по машинному доению встала на цыпочки и откинула шпингалет.

Окошко оказалось маленьким и располагалось под самым потолком.

– Ничего, – пробормотала она вполголоса, – пускай Ленечка потрудится. Не зря же он цирковое училище окончил.

Она высунула в окно руку с белым платком и помахала им, как парламентер перед переговорами о капитуляции.

Решив вопрос с окном, мнимая уборщица вернулась в музейный зал и наскоро завершила уборку. Перед тем как уйти, она сделала еще кое-что непредусмотренное инструкцией – насыпала в углу горку аппетитных хрустящих подушечек.

Проходя мимо охранника, бойкая деревенская девушка кокетливо улыбнулась, поправила кофточку и проговорила нараспев:

– До свиданьица, дяденька! Может, еще свидимся.

– Тете привет, – напутствовал ее охранник.

Леонид Марков, широко известный в узких кругах как Леня Маркиз, сидел в машине, припаркованной в переулке на задах частного музея, и ждал.

Ожидание – важнейшая часть любой серьезной операции. В Лениной профессии умение ждать иногда оказывалось важнее умения незаметно проникнуть в чужую квартиру, вскрыть сейф или втереться в доверие к незнакомому человеку, чтобы ненавязчиво освободить его от лишних денежных знаков.

Сейчас он внимательно наблюдал за зданием музея. Наконец окошко в бельэтаже открылось, и оттуда высунулась женская рука с белым платочком.

– Молодец Лолка! – вполголоса проговорил Леня и выбрался из машины.

С задней стороны к зданию музея примыкал небольшой сквер, огороженный кованой решеткой. Леня ловко вскарабкался на нее и спрыгнул по другую сторону. У музейной стены он огляделся.

Переулок за оградой был пустым и безлюдным, как земля в первый день творения.

Леня закинул за спину сумку с инструментами, уцепился пальцами за кирпичную кладку и в два счета вскарабкался по стене к окну.

В юности ему довелось освоить целый ряд цирковых специальностей. Он выступал в качестве фокусника-престидижитатора (этим красивым словом называются те, кто показывает карточные фокусы, а также достает из шляпы кроликов, букеты и другие предметы повышенного спроса), успел побывать воздушным гимнастом, акробатом и даже дрессировщиком мелких животных, главным образом собак и котов. Взобраться по кирпичной стене для него не представляло никакого труда.

Пролезть в окно оказалось труднее. Это окно явно не было рассчитано на взрослого человека, даже такого спортивного, как Маркиз. Пыхтя и отдуваясь, он все же протиснулся внутрь и немедленно дал себе слово с завтрашнего дня ограничить мучное и сладкое, сократить потребление пива и прибавить несколько упражнений к ежедневной утренней зарядке.

Дальше он спрыгнул на кафельный пол в музейном туалете. Здесь он отдышался, привел в порядок одежду и взглянул на часы.

До начала основной части операции оставалось полторы минуты. Если совсем точно, минута двадцать пять секунд.

В этот момент в коридоре послышались шаги.

Леня быстро огляделся, успел захлопнуть окно и юркнуть в одну из трех туалетных кабинок.

Шаги приближались.

В туалет вошел охранник. Он дернул закрытую дверь, пожал плечами и зашел в другую кабинку.

Донеслось журчание, дверца хлопнула, полилась вода из крана, и снова все стихло.

До начала операции оставалось пять секунд. Четыре. Три. Одна.

Секундная стрелка подошла к цифре двенадцать, но ничего не произошло.

– Что же ты, Ухо? – пробормотал Леня.

В этот самый момент до него донеслись резкий скрежет тормозов, оглушительный грохот и леденящий душу крик.

Ленина реакция на эти звуки была странной: он облегченно вздохнул, улыбнулся, натянул маску кролика Банни и вышел в коридор.

У входа в музей в это самое время происходило нечто ужасное.

В паре метров от крыльца дымилась врезавшаяся в столб машина с покореженным капотом. Рядом с ней корчился тяжело раненный. Он еще подавал признаки жизни, даже пытался отползти подальше от места аварии, но его лицо и одежда были залиты кровью, а на тротуаре под ним расплывалось темно-красное пятно.

Музейные охранники переполошились.

Один из них, тот, что сидел внутри, распахнул дверь и подбежал к раненому.

– Помоги… от машины, – еле слышно попросил тот. – Сейчас рванет.

Охранник охнул, схватил раненого за одежду и оттащил к самому крыльцу. Он успел как раз вовремя: бензобак взорвался, и автомобиль заполыхал, как факел на ростральной колонне. Раненый затрясся. У него начались судороги, изо рта потекла кровавая пена.

Перепуганный охранник вытащил переговорное устройство и прокричал:

– Толик, ты глянь, чего делается!

Второй охранник, сидевший внутри перед мониторами, которые были подключены к камерам наблюдения, после такого призыва переключился на камеру перед входом, охнул и схватил телефонную трубку, чтобы вызвать пожарных и «Скорую помощь».

Естественно, он не мог видеть, как в это самое время неизвестный в маске кролика, согнувшись в три погибели, проскользнул в музейный зал, подобрался к одной из витрин и быстро вскрыл ее. Из витрины он достал монету с изображением последнего китайского императора, на ее место положил какой-то небольшой круглый предмет и, все так же согнувшись, вернулся в коридор.

Перед входом в музей события развивались своим чередом.

Как ни странно, первой подъехала «Скорая помощь». Из нее выскочили двое крепких санитаров с носилками.

– Где пострадавший? – крикнул один из них.

– Что, не видишь? – огрызнулся охранник и кивнул на окровавленное тело.

Санитары переложили пострадавшего на носилки, вкатили их в машину и умчались.

Дальше, правда, началось что-то непонятное. Отъехав от музея на безопасное расстояние, водитель «Скорой» выключил сирену и оглянулся:

– Что, хорош?

– Спасибо, ребята! – Пострадавший весело поднялся, стянул окровавленную куртку и засунул ее в полиэтиленовый пакет.

– На, лицо оботри, а то люди будут шарахаться! – Санитар протянул ему ватный тампон, смоченный спиртом. Пострадавший стер с лица запекшуюся кровь и теперь выглядел вполне прилично.

– Спасибо. – Он протянул санитару конверт с хрустящими купюрами. – Вы мне очень помогли!

– Всегда к твоим услугам, – подмигнул санитар. – Звони, если еще что-то понадобится. Куда тебя подвезти?

– Да ладно, дальше я сам! – Он выпрыгнул из машины и зашагал в сторону Обводного канала, где находилась его мастерская.

Человек, блистательно сыгравший жертву аварии, был известен немногим под странным именем Ухо. Давний приятель Маркиза пользовался репутацией непревзойденного специалиста по машинам, мотоциклам, скутерам, катерам и снегоходам, а также по квадроциклам, самолетам и вертолетам, словом, по любым средствам передвижения, оснащенным мотором. Ухо мог в течение суток раздобыть любое транспортное средство, от инвалидной коляски до бронетранспортера и от трактора «Кировец» до болида «Формулы-1». Это уже не говоря о том, что он был готов в течение нескольких часов починить любую машину и какую угодно четырехколесную рухлядь превратить в пристойное средство передвижения.

Леня Маркиз привлекал его к своим операциям, если по ходу дела требовались какая-нибудь особенная машина или квалифицированный водитель. Вот и сегодня он договорился с приятелем, чтобы тот разыграл аварию перед входом в музей. Ухо справился с задачей, как всегда, блестяще.

Он уже входил в мастерскую, когда к музею наконец подъехали пожарные. Они размотали брезентовый рукав, и в горящую машину ударила мощная струя пены. Огонь быстро захлебнулся, и от машины повалил густой черный дым.

Как известно, на три вещи можно смотреть бесконечно: на огонь, на воду и на то, как другие работают. Поскольку тушение пожара включает все три компонента, наблюдение за этим процессом издавна принадлежит на Руси к числу любимых развлечений. Сейчас охранник на крыльце не мог отвести глаз от дружно работающих пожарных, и только когда они закончили, вспомнил о своих обязанностях и неохотно вернулся в здание.

За это время Леня Маркиз успел вернуться на исходную позицию, а именно в туалет. Он подтянулся, пролез в окно и спрыгнул в садик.

Рядом раздался негромкий лай.

Леня оглянулся.

По обеим сторонам стояли косматые собаки самого угрожающего вида. Две кавказские овчарки были очень похожи друг на друга. У обеих густая рыжевато-серая шерсть, только у одной было черным левое ухо, а у другой – правое.

– Хорошие собачки, хорошие! – Леня медленно отступал к решетке.

Но нет, одна из собак непостижимым образом уже оказалась между ним и оградой.

Овчарки появились в сквере в то самое время, пока Ухо корчился на крыльце, а Леня добывал китайскую монету. Их привез хозяин, майор артиллерии в отставке Прохор Кузьмич Ноздреватый.

Прохор Кузьмич жил за городом, в Парголове, в старом доме с пристройкой. В этой пристройке он и держал своих Фору и Лору. Овчарки были для майора не забавой, не хобби, а главным источником дохода. Каждый вечер он возил их на дежурство в музей, за что получал от владельца немалую сумму.

Надо сказать, Фора и Лора эти деньги отрабатывали сполна. Да что там, один их грозный вид мог отпугнуть любого злоумышленника.

Сегодня Прохор Кузьмич, как всегда, не кормил собак перед службой, чтобы были в тонусе.

Ничего удивительного, что стоило Форе учуять аппетитный запах, как она не удержалась и захрустела подушечками, которые оставила мнимая уборщица. Лора немедленно присоединилась к трапезе, и через минуту от собачьего корма осталось одно воспоминание.

Еще через минуту с грозными овчарками стало твориться что-то странное.

Обе вспомнили те далекие времена, когда они были неуклюжими щенками, смешными и игривыми. Больше всего на свете им хотелось сейчас кататься по земле и гоняться за бабочками и лягушками.

Бабочек и лягушек в городе не было, зато за оградой обнаружился какой-то весельчак в кроличьей маске.

Еще какой-нибудь час назад они набросились бы на него с рычанием, повалили бы на землю и держали до прихода хозяина.

Но сейчас… сейчас у собак было совсем другое настроение.

Фора, та самая, что оказалась между Маркизом и садовой оградой, подпрыгнула на всех четырех лапах, несколько раз мотнула хвостом и склонила голову набок, приглашая Леню поиграть в какие-нибудь подвижные игры. Лора, та, что оставалась у Лени за спиной, жизнерадостно тявкнула, давая понять, что тоже хочет участвовать в развлечении.

– Хорошие собачки, хорошие! – повторил Леня. Он поднял с земли сухую ветку и швырнул ее подальше. Фора радостно взвизгнула и помчалась за добычей.

Леня двинулся к решетке, но на его пути встала Лора. Она разинула пасть, вывалила язык и всем своим видом демонстрировала, что тоже хочет играть.

– Ладно, сейчас. – Леня наклонился, нашел еще одну ветку и бросил ее в другую сторону. Лора весело завизжала и огромными прыжками понеслась за палкой.

Леня перевел дыхание и шагнул к ограде. Надо же, между ним и решеткой снова стояла Фора! Она уже вернулась и протягивала Маркизу палку для очередного броска.

– Нет, сколько можно! – раздраженно заметил Леня.

Фора недовольно зарычала, давая незнакомцу понять, что, если он хочет сохранить с ней хорошие отношения, стоит играть по правилам.

– Ладно, – процедил Леня и бросил палку как можно дальше. Он уже хотел было бежать к ограде, но на пути у него сидела Лора.

– Ленечка, а что ты здесь делаешь? – раздался до боли знакомый голос. – Играешь с собаками? Ты уверен, что это подходящее время?