Текст книги "Щит царя Леонида"

– Все сказала? – процедила девица. – Больше нечего добавить?

Я только помотала головой.

– Ну, подруга, ты меня просто огорчаешь! А может, вот эта штучка поможет тебе освежить память? – И она достала из своей сумки электрошокер. – Знакома с такой штучкой? Здорово помогает от временной амнезии!

Она подошла ко мне, наклонилась и ткнула шокером в руку.

У меня было такое ощущение, что мне в руку ударила молния. Правда, молния в меня никогда не била, но чувство должно быть похожее. Боль была адская, и руку свело жуткой судорогой.

Я вскрикнула, а эта дрянь прямо расцвела от удовольствия.

– Ну что – понравилось? Учти, это только начало! Рука – это самая выносливая часть человеческого тела! Если ты сейчас не расскажешь мне все – мы продолжим, и на этот раз перейдем к более чувствительным органам! Шоу только начинается!

Нет, она точно настоящая садистка! Определенно, она получает удовольствие от чужих страданий!

Я отдышалась и с трудом проговорила:

– Не знаю, что ты от меня хочешь услышать! Я и правда ничего от тебя не скрываю! Все как есть рассказала честно.

– Ну ладно, если у тебя плохо с памятью, тогда продолжим! Сейчас мы освежим твою память!

Вот когда говоришь правду, тебе никогда не верят!

Она снова наклонилась, но на этот раз ткнула электрошокером мне в шею.

Меня пронзила чудовищная боль. Нормальный человек такую боль не вынесет – и я ее не вынесла. У меня внутри словно что-то взорвалось. Перед глазами вспыхнуло ослепительное пламя, и на фоне этого пламени, как негатив на фотографии во время проявки, проступила отчетливая картина – красная металлическая дверь, а на ее фоне – зеленый круг с рисунком посредине. Рисунок был какой-то странный, то ли скорпион, то ли огромный паук с маленькими красными глазами…

Этот паук – или скорпион, в общем, это существо – оно смотрело своими красными глазами прямо мне в душу и, казалось, беззвучно говорило со мной.

– Кто ты? – шептало оно. – Ты знаешь, кто ты? Нет, ты не знаешь… тебе только кажется, что ты знаешь… вспомни, вспомни все… вспомни, пока не поздно!

И я начала вспоминать… перед моими глазами, словно кадры фильма, поплыли картины жизни… моей жизни… значит, эта садистка права – боль и правда вернула мне память…

А потом все погасло, и я провалилась в темноту. В благодатную темноту, где не было боли и страдания.

Впрочем, очнулась я очень скоро, оттого что мне на лицо и за шиворот лилась холодная вода.

Я вздрогнула, застонала и попыталась отстраниться.

– Вот зараза! – раздался рядом раздраженный голос.

Я открыла глаза.

В общем, почти ничего не переменилось – я сидела в кресле, передо мной стояла та же самая девица. Только лицо и воротник у меня были мокрые, а на полу валялась пластиковая бутылка из-под воды, вокруг которой растеклась лужа.

Я поняла, что произошло, – когда я потеряла сознание, моя мучительница стала лить воду, чтобы привести меня в чувство, а когда я вздрогнула от холода, она выронила бутылку, и вода разлилась по полу.

Мысли в голове были какие-то не мои, как будто кто-то чужой объясняет мне все хорошо поставленным голосом. И знает, что до меня плохо доходит, если нужно – и повторить не поленится.

Девица подняла бутылку, поставила ее на стол и раздраженно проговорила:

– Ты слишком быстро отключаешься! Не даешь мне как следует развлечься! Ну ничего, сейчас мы сделаем все аккуратнее…

Она прямо в раж вошла, забыла о времени и о том, что не подряжалась на мокрое дело. Теперь ее хлебом не корми – дай меня помучить. Нет, я долго не выдержу!

От страха и холодной воды меня пробрала дрожь, и тут стало заметно, что скотч, которым правая рука была примотана к подлокотнику кресла, немного отклеился. Лишь бы эта садистка не заметила!

Она снова подошла близко, держа включенный шокер, наклонилась, примериваясь, куда бы меня на этот раз ударить…

Я не знала, что делать.

Я просто не перенесу еще одну вспышку такой боли…

Пытаясь отсрочить удар тока, я откинула голову назад, а потом… потом я резко наклонила ее вперед, с размаху ударив головой садистку по руке.

Удар получился неожиданно сильным, и она выронила шокер.

«Ну да, – подумала я отстраненно, – прошлый раз я в полубессознательном состоянии так же выбила у нее бутылку…»

И тут случилось неожиданное.

Электрошокер, который я выбила из руки своей мучительницы, упал в воду, вытекшую из бутылки. От удара он сработал, выдав в одном импульсе всю свою мощность. Разряд прошел по воде, а поскольку садистка стояла одной ногой в луже, он ударил ее в ногу. Она вскрикнула и упала на спину… но позади нее был стол, и, падая, она ударилась о его край затылком.

Наступила тишина.

Я приподнялась в кресле, насколько мне позволял скотч, и увидела, что садистка лежит на полу, не подавая признаков жизни.

Я не знала, умерла она или только потеряла сознание, и не хотела знать. Хотела я одного – воспользоваться счастливой случайностью и сбежать, пока она не очухалась и пока не явился Вовчик, которым она меня пугала…

Я наклонилась к подлокотнику кресла и зубами оторвала скотч до конца.

Дальше дело пошло куда легче – свободной рукой я отлепила скотч на левой руке, а потом и на ногах, и встала с кресла. И тут же едва не упала назад, поскольку ноги затекли и совершенно меня не слушались. И руки какие-то чужие, будто не мои, запястья ободраны скотчем.

Внезапно вся комната поехала перед глазами, я едва успела ухватиться за кресло. Ну ничего, это пройдет.

И правда, скоро все прошло, голова теперь кружилась слегка, и перед глазами ничего не мелькало. Я поняла, что надо немедленно уходить. Потому что встречаться с неизвестным Вовчиком, мастером мокрых дел, мне совершенно не хотелось. А если не Вовчик, то кто-то другой может сюда прийти, и как я тогда объясню вот эту девку, что валяется в луже без сознания?

Девица, кстати, лежала смирно, не шевелилась и не стонала.

А что, если она вообще умерла? Отчего-то эта мысль не привела меня в ужас. Человек привыкает ко всему, и вообще, так ей и надо! Однако мне точно нужно отсюда уносить ноги как можно скорее.

Мое пальто валялось прямо на грязном полу, там же нашлась и сумка, возле нее были разбросаны все мелочи.

Я собрала ключи, телефон, кошелек и косметичку, а также всю ерунду, что копится в сумке, не хватало еще, чтобы меня вычислили по какому-нибудь чеку из магазина.

Напоследок оглядев комнату, я подошла к столу. Ноутбук светился голубым светом, потом на экране появились иконки.

Да, похоже, я ничего не узнаю без пароля. Нужно уходить.

На столе пискнул брошенный смартфон.

«Куда идти?» – прочитала я эсэмэску.

Ой, да это же Вовчик объявился. И он уже близко.

И тут же я услышала шум подъезжающей машины.

Очень осторожно подкравшись к окну, я увидела голую площадку всю в лужах, парочку чахлых кустов и два бетонных столба, очевидно, раньше там были ворота. И в эти самые ворота въезжала черная машина, похожая на сарай на колесах.

Скосив глаза, я разглядела и вход в жилконтору. Машина остановилась возле ворот, потому что асфальт был буквально разбит. Прошло некоторое время, и из машины вышло нечто невообразимое.

Вовчик был похож на комод, поставленный «на попа». То есть у него были очень широкие плечи, плавно переходящие в грудь и живот, минуя талию, и бедра, переходящие в ноги. Вся эта впечатляющая мышечная масса была увенчана крошечной головой без шеи.

Закрыв машину и неторопливо развернувшись, Вовчик направился через лужи к входной двери. Шел он вперевалку, медленно переставляя раскоряченные ноги, мешали толстые ляжки.

Я отскочила от окна и заметалась по комнате.

Что делать? Я выскочу прямо на него, перед домом не спрятаться.

Решение пришло мгновенно. Я схватила телефон девицы и отстучала сообщение.

«Дверь в торце дома, эта закрыта».

Вовчик покрутил головой, не спеша достал из кармана телефон и послушно повернул налево. Пока он будет обходить дом и искать дверь в торце, я должна успеть.

Я схватила валяющуюся девицу и усадила ее в кресло. Голова ее клонилась набок, рот кривился на сторону, но было видно, что она не совсем труп. Дышит, в общем. И на голове только большущая шишка, крови нету. Что ж, ее счастье…

Я наскоро примотала руки и ноги девицы скотчем, моток которого она любезно оставила на столе, отвернула кресло от двери. Но все-таки что-то было не так, Вовчик сразу поймет, что это не я. Тогда я обмотала ее голову своим темным шарфом, схватила вещи и осторожно выглянула в коридор.

В конце его и правда была дверь, запертая на засов, и Вовчик уже перестал туда ломиться. Значит, идет назад, и мне не успеть. Я рванула в комнату и только тут заметила ключ, торчащий из замка хлипкой двери. Ключ торчал снаружи. Что ж, рискнем.

Я вошла в комнату и спряталась за распахнутой дверью. Шаги Вовчика приблизились.

– Эй! – сказал он громко. – Ты где? Ты че, в прятки со мной играть надумала?

Сопя, как бегемот, эта туша вплыла в дверь, и я тотчас выскочила наружу, мигом заперла дверь на ключ и понеслась к выходу. В дверь заколотили кулаками.

Что ж, дверь хлипкая и замок фиговый, сколько-то времени Вовчик потратит, пока дверь вынесет. А бегать он вообще не умеет, при такой-то массе, так что я успею.

Рядом с машиной я заметила кусок стекла, притормозила малость и проколола у черной машины, похожей на сарай, два колеса. После чего припустила прочь от этого места.

Минут через пять я опомнилась и огляделась. Район был незнакомый, позади осталось двухэтажное строение, выкрашенное краской цвета детской неожиданности. Это и была бывшая жилконтора. За ней расположился пустырь, посредине – огромная лужа, напоминающая очертаниями Каспийское море. Вдалеке маячили пятиэтажные дома.

Я двинулась в ту сторону, скоро дорога перешла в улицу – узкую и летом, наверное, зеленую, а сейчас деревья по бокам стояли совсем голые и черные. Мимо проехал автобус, остановки поблизости не было. Номеров на домах тоже не было. Но машин стало гораздо больше, и виднелся уже за углом новый многоэтажный дом.

Я приободрилась и вдруг услышала писк телефона девицы, который прихватила с собой, сама не знаю зачем.

«Ты где? – писал Вовчик. – Так дела не делаются…»

Неужели он до сих пор не догадался размотать на ней шарф? Да, не зря голова у него такая маленькая, мозги не помещаются…

Машина моя осталась где-то в центре на стоянке у большого магазина женской одежды, ничего с ней не случится.

Я позвонила Милке, сказала, что меня задел какой-то урод на «Жигулях», ничего страшного, только долго ждали людей из ГИБДД. Милка обещала меня прикрыть, хотя шеф все еще мной недоволен.

Вот уж на что мне было наплевать, так это на его настроение. После того, что случилось сегодня, после того как эта стерва пытала меня шокером. Я тут же вспомнила, чем все закончилось. Ну что, как говорится, за что боролась, на то и напоролась.

Выйдя на широкую улицу, я махнула рукой, и тотчас остановилась машина. Водитель был хмур, черен, бородат и волосат, однако мне уже было ничего не страшно. Под заунывную музыку, доносящуюся из динамика, я задумалась о своей жизни.

Что вообще со мной происходит? И началось все это с прихода зловредной девки? Или нет, какое-то странное чувство я испытала потом, когда та болтушка в салоне спросила, как давно я развелась…

Да не было у меня никогда никакого мужа, у меня и паспорт чистый… но, может быть, мы жили просто так, не регистрируя брак. Но зачем тогда я носила кольцо? И почему я этого не помню?

Вот именно, неужели я не запомнила бы если не мужа, то мужчину, с которым у меня были близкие отношения?

А вообще, отчего у меня нет бойфренда, то есть, наверное, кто-то был, потому что мне двадцать девять лет, и на внешность я ничего себе (уже говорила), так неужели никто внимания до сих пор на меня не обратил? Не помню, никого не помню…

Я поерзала на сиденье, потому что музыка сделалась особенно заунывной, просто зубы заболели.

Сказать ему, что ли? Что, в самом деле, за мои-то деньги терпеть такое безобразие? Неохота связываться, уж больно страшный водитель попался.

Я закрыла глаза, но беспокойные мысли не уходили. Вот отчего я совершенно не помню своих парней? Больше того, я не помню и друзей. То есть друзья у меня есть – на работе девочки, и Димка Петров явно оказывает мне знаки внимания. Весьма специфические, примерно как розовый вантуз, но все же…

И с соседями я в дружбе, вон Антонина, считай, каждый день у меня пасется. То сигаретку стрельнуть, то кофейку выпить, то просто поболтать. Компанейская она девка, как въехала я в эту квартиру – так мы сразу и подружились.

Вот именно! Я открыла глаза и потрясла головой. В эту фирму я устроилась год назад, и в квартиру переехала в то же время. А где я жила раньше? И чем занималась, в какой фирме работала? С кем общалась? Где училась? Ведь предъявила же я, наверное, какой-то диплом при поступлении на работу! И трудовую книжку… без нее на работу не возьмут. Надо будет в бухгалтерии спросить.

Я представила, какими глазами посмотрит на меня Светлана Сергеевна и что скажет потом, когда я уйду. И на следующий день по офису поползут сплетни, что я выпиваю или злоупотребляю таблетками, а то и вообще колюсь. Как иначе можно объяснить, что ничего о себе не помню? Так не бывает.

Но что же это такое, меня что – в капусте нашли? Или из коробочки вытащили – вот такую, взрослую, одели, завели ключиком и пустили в жизнь? Да глупости, я помню свое детство.

Лето я проводила на даче, там была река, не слишком широкая, но довольно сильное течение. Один берег был пологий, а на другом – обрыв. Невысокий, метра два всего, и мосточки. И мальчишки прыгали с этих мостков прямо в реку. Там было довольно глубоко, они прыгали в воду, иногда поодиночке, иногда парами, и кто-то последний кидал в воду такую штуку… как огромный спасательный круг… ага, надутая камера от большого автомобиля. И человек пять набивались в эту штуку и плыли на ней по течению.

А еще там была беленькая собачка с кривыми лапами, одно ухо у нее свисало вниз, а другое было направлено вверх. И она боялась прыгать с обрыва в воду, и самый младший мальчишка подхватывал ее под мышку и прыгал вместе с ней… И они плюхались в воду с визгом, а там уж собачка выплывала самостоятельно.

Где это было? Какая это речка и как называлась та деревня или село?

Не помню. Начисто забыла. Помню только блики на воде и яркое солнце. Оно почему-то не грело, и вода в реке была… не помню, кажется, холодная. Или теплая?

Водитель вдруг резко затормозил и выругался на своем языке.

Я ткнулась в спинку переднего сиденья, и тут меня осенило: мама!

Я должна поговорить с мамой и все спросить у нее! Уж она-то должна помнить все про мое детство! И про юность, и про молодость, и где я училась. И про бойфренда… У нас с мамой всегда были хорошие отношения, она обо мне заботится. Просто видеться часто не получается – у меня работа, у нее разные дела. Но она всегда держит руку на пульсе и пишет мне эсэмэски каждый день.

Так, говорит, удобнее, потому что звонок может быть не к месту, мало ли я у начальника в кабинете или за рулем. И вообще, звонят друг другу только пенсионеры. Современные люди только обмениваются сообщениями.

Итак, я отстукала эсэмэску: «Мам, ты где? Надо поговорить».

Ответ не пришел сразу, ну что ж, подождем.

Тут мы надолго застряли в пробке. Я уже открыла рот, чтобы высказать водителю все, что я думаю о неумехах за рулем, которые не знают города и не умеют пользоваться навигатором, но поймала в зеркале его злой взгляд и промолчала. Ладно, мне хоть и хочется скорее домой попасть, но что толку ругаться…

От мамы ничего не было, тогда я решила ей позвонить. В ответ раздавались какие-то странные гудки, потом женский равнодушный голос сообщил, что этот номер занят.

Я набирала снова и снова, мне сказали, что номер не обслуживается. Ну, наверное, она в метро едет, вот телефон и глючит.

Наконец доехали, водитель даже до подъезда меня не довез, остановился на углу, я за это дала ему денег ровно столько, сколько спросил, и того ему много.

Антонина сегодня у дверей не болталась, ну правильно, муж приехал, не до гуляний тут, так что я беспрепятственно вошла в подъезд, направилась к лифту. Возле лифта уже кто-то стоял, я разглядела в полутьме мужскую фигуру. Кабина подъехала, и мужчина, который вызвал лифт, посторонился, пропуская меня вперед, а потом зашел следом за мной в кабину. Я поблагодарила и мельком взглянула на него.

Мужчина был незнакомый. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, я знаю далеко не всех соседей.

С виду он был довольно приличный, гладко выбритый и аккуратный, но какой-то средний – среднего роста, не худой и не толстый, с какими-то бесцветными волосами. Встретишь такого на улице и не заметишь, пройдешь мимо. Только густые брови домиком отличали его, да еще взгляд – какой-то ускользающий. От него едва уловимо пахло дезодорантом – что-то довольно приятное, лимонное, с горчинкой…

Не помню, говорила ли я, что у меня очень развито обоняние, я чувствую запахи очень хорошо. И в эту минуту мне показалось, что этот запах – немножко лимона, едва уловимая горчинка, – этот запах мне знаком. Ощущала я его, причем совсем недавно.

– Вам какой этаж? – спросила я, прежде чем нажать свою кнопку.

Он не успел ответить, потому что на площадке перед лифтом показалась Софья Андреевна. Вид у нее был какой-то взмыленный и заполошный, она махала рукой и кричала:

– Подождите! Подождите меня! Не уезжайте!

Я придержала лифт, Софья влетела в кабину, перевела дыхание и взглянула на меня:

– Хорошо, что я тебя застала, Алиночка!

Я пожала плечами: лично я не вижу в этом ничего хорошего. Но не говорить же это вслух!

Софья отвернулась от мужчины и сделала мне страшные глаза.

Я ничего не поняла и еще раз пожала плечами. Софья досадливо вздохнула и повернулась к зеркалу. Дом у нас приличный, лифт чистый, и зеркало в нем висит.

Софья, увидев свое отражение в зеркале, не пришла в ужас, хотя было от чего: волосы всклокочены, тушь на левом глазу размазана.

Было похоже, что Софья этого просто не заметила. Чудеса, да и только! Раньше уж так за собой следила… Пахло от Софьи какими-то сильными, вызывающими духами, наверняка дорогими, которые в таком заполошном виде ей совершенно не шли. На фоне духов тот запах – лимонный, с горчинкой, совершенно потерялся, и я не успела вспомнить, откуда он мне знаком.

Я нажала кнопку и спохватилась, спросила мужчину:

– Так какой вам этаж?

– Мне выше.

Лифт тронулся, и Софья снова проговорила:

– Алиночка, хорошо, что я тебя застала!

Слышали уже. Что это она заладила? Сколько можно повторять? Хорошо так хорошо!

– Ты ко мне сейчас зайди. Буквально на минутку.

Я удивленно взглянула на нее. Да что это с ней? Что ей от меня нужно? И что это она так таращит глаза? Да еще и мигает… определенно, с ней что-то не то… И чего это я к ней пойду? В жизни она меня к себе не приглашала. И вообще никого, уж на что Антонина баба пронырливая, а и то понятия не имеет, что у Софьи в квартире делается. Вечно на все замки закроется, мой дом – моя крепость!

– Извините, Софья Андреевна, но я с работы иду, очень устала. Может, как-нибудь в другой раз? – протянула я, почти не скрывая в голосе недовольства.

– Нет, непременно нужно сейчас! Очень нужно! Я тебе хочу кое-что показать!

Ну точно у нее не все дома! Сдвинулась наша Софья Андреевна с катушек на почве ревности…

Кабина остановилась на нашем этаже, мы с Софьей вышли, мужчина задержался. И тут Софья прямо клещом вцепилась в меня и потащила к своей двери:

– Только на минутку, Алиночка! Я тебя надолго не задержу! Буквально на минутку!

Нет, правда, она из тех, кому проще отдаться, чем объяснить, что не хочешь! Я позволила ей втащить себя в квартиру, надеясь, что это и правда ненадолго, и краем глаза увидела закрывающиеся дверцы лифта.

Как только дверь квартиры закрылась за нами, Софья отпустила мою руку и проговорила смущенно:

– Извини, что я так себя вела…

Вот еще новое дело! Чтобы наша Софья извинялась… не припомню такого!

– Да в чем дело-то? Что вы мне хотели показать? Я действительно устала и хочу попасть домой…

– Не то чтобы показать… я тебе сказать хотела… хотела тебя предупредить…

– Ну так говорите уже! – Я окончательно потеряла терпение. Сколько еще она будет мяться?

– Этот мужчина… – бормотала она, – я боялась, что он тебе что-нибудь сделает.

– Что?! – переспросила я недоуменно. – Какой мужчина? О чем вы вообще говорите?

– Ну тот, что был с тобой в лифте.

Нет, у нее точно с головой не все в порядке! Или просто насмотрелась детективных сериалов.

А Софья продолжила, округлив глаза:

– Дело в том, что я его уже видела.

– Неудивительно, что вы его видели. Он ведь, наверное, живет в нашем доме.

– Нет, не живет!

– Ну, значит, приходит к кому-то в гости… да почему он вас так взволновал?

– Я как увидела, что ты с ним села в лифт – так испугалась, так испугалась… хорошо, что я успела к вам подсесть!

Точно у Софьи крыша поехала! Скорее, даже полетела со скоростью реактивного лайнера.

– Дело в том, Алиночка… только не пугайся… я видела, как он входил в твою квартиру!

– В мою? – Я удивленно взглянула на нее. – Вы ошибаетесь. Я с ним незнакома. Первый раз его сегодня увидела.

– Да я и не говорю, что он твой знакомый!

– Здрасте-пожалуйста! Только что вы сказали, что он входил в мою квартиру…

– Вот именно! Но он в нее входил, когда тебя не было дома!

– Что?! – Я уже перестала что-нибудь понимать.

А Софья начала рассказывать, как видела через дверной глазок этого самого мужчину, как он пробрался в мою квартиру, а потом тихонько вышел из нее…

– Извини, Алиночка! – проговорила она под конец. – Надо было тебе сразу об этом рассказать, да я не решилась… я подумала, что ты меня как-нибудь не так поймешь… только ты не подумай, что я все это выдумала, я его и правда видела!

– Я вам верю, Софья Андреевна! И если у вас все, то я, пожалуй, все же пойду домой!

– Да, только сперва проверим, что он действительно уехал…

На площадке никого не было, и я ушла в свою квартиру.

И там задумалась. Нельзя сказать, чтобы я сразу поверила соседке, помня, как она относилась ко мне прежде. Но, однако, никто не замечал, что у нее буйная фантазия, стало быть, Софья все это не выдумала. Выдумать такое она просто неспособна.

Какой-то человек приходил в мою квартиру, пока меня не было.

После всего, что случилось со мной за последние дни, в этом не было ничего удивительного. Ну, или, по крайней мере, невероятного. Я готова была в это поверить.

То-то мне показалось, что в квартире что-то не так. Да не показалось – табуретка точно была не на том месте, где я ее оставила. И запах… запах этого дезодоранта… ну точно, такой запах я ощутила тогда на кухне, но потом он быстро пропал.

Зачем этому типу понадобилась табуретка?

А зачем ее обычно используют?

Чтобы влезть на нее, когда нужно дотянуться до чего-то высокого. Например, достать книжку с верхней полки шкафа. Ну или банку черничного варенья. Но варенье у меня в доме не водится (мама не любит его варить), а книжки явно не на кухне.

Я вспомнила, что табуретка тогда оказалась около окна, поставила ее на то же самое место, взобралась на нее, огляделась.

Ну, вряд ли он залезал на табуретку, чтобы обозревать мою кухню. Скорее всего, он смотрел в окно…

Я тоже посмотрела в окно.

Отсюда был виден чахлый сквер возле дома и офисный центр напротив. Еще дверь служебного входа. В общем, то же самое, что и без табуретки, незачем было ее переставлять.

Тут я совершенно случайно бросила взгляд на само окно, точнее, на оконную раму.

Рама как рама, обычный пластиковый стеклопакет, не из самых дорогих. Вот только в верхней части рамы, которая мне теперь была хорошо видна, я увидела след от двух шурупов. Отчетливый, хорошо заметный след.

Но я сюда ничего не привинчивала… Строители накосячили? Да нет же, буквально в прошлом месяце я мыла окно на кухне, и никаких дырок там не было.

Значит, привинчивал кто-то другой.

Мне стало ужасно неуютно в своей собственной квартире. Сюда, как к себе домой, ходят посторонние люди, делают здесь какие-то свои темные дела…

В квартире стояла гулкая, густая, вязкая тишина, и мне стало вдруг как-то жутко.

Чтобы как-то избавиться от этого гнетущего чувства, я включила телевизор.

Там шел какой-то старый фильм.

Я мельком взглянула на экран – и вдруг замерла, не в силах оторваться от него.

На экране был берег реки, лето. На берегу играли дети, мальчишки лет восьми-девяти. С ними была собачонка, небольшая светлая дворняжка с кривыми лапами. Одно ухо у нее висело, а другое стояло торчком.

Мальчишки громко смеялись, бросали собаке палку – и она ее тут же приносила. Потом один из них пробежал по мосткам и солдатиком прыгнул в воду. Тут же за ним побежали остальные, в воду столкнули автомобильную камеру, которая поплыла, плавно покачиваясь. Последней, подняв тучу брызг, в воду прыгнула собака, ее обнимал самый младший мальчишка…

Я не верила своим глазам.

Я помнила все это.

Река, склонившаяся над водой ива, невысокий обрыв, шаткие деревянные мостки, брызги воды, ослепительные блики солнца на поверхности реки, мальчишки, взбирающиеся на медленно плывущую камеру…

Ну что уж в этом такого необычного? У всех, наверное, есть примерно такие детские воспоминания…

Примерно такие. Но в моей памяти отпечаталась именно эта картина. Река, солнце, собака, ветки ивы, окунувшиеся в пронизанную солнцем воду…

Один из мальчишек вылез на берег, нашел палку и крикнул:

– Лови, Майна!

Майна… ну да, ту собаку, которую я помнила, тоже звали Майна. Ну, в конце концов, не такая уж редкая кличка.

А потом мальчишка повернулся и крикнул кому-то:

– Светка, что ты глядишь? Айда к нам!

Из кустов выбежала загорелая девочка и тоже прыгнула в воду, подняв фонтан брызг, заискрившихся на солнце.

У меня перехватило дыхание.

Это была я.

Именно такой я помнила себя в детстве – две косички, вздернутый нос, облезлый от солнца, веснушки, круглые голубые глаза…

Да что же это такое, мама дорогая! Что происходит?

Вот именно, мама. Мама, где же ты? Как ты мне нужна сейчас… именно сейчас…

Я бросилась к телефону, он, как назло, куда-то задевался. Трясущимися руками я рылась в сумке, наконец под руку попался телефон. Да это не тот совсем! Откуда он у меня?

В каком-то тумане я вспомнила, что унесла этот мобильник из жуткого помещения, когда-то бывшего жилконторой, это телефон той ненормальной девицы, которая пытала меня шокером.

Сейчас это все было не важно. Сейчас важно поговорить с матерью и выяснить наконец, что со мной происходит. Потому что мне кажется, что я схожу с ума.

Я вывалила из сумки все прямо на пол, потом пошарила в карманах пальто. Ну, вот он, телефон. И от мамы ответа нету.

Я нажала кнопки.

Ну мама, ну возьми трубку! Ну пускай звонки – отстой, пускай ты занята, но найди пять минут для разговора с единственной дочерью!

Снова равнодушный женский голос сказал мне, что этот номер не обслуживается. И эсэмэска моя вернулась.

Я смотрела на экран, не веря своим глазам. Что это, где моя мать? Если номер не обслуживается, я не смогу с ней связаться?

Внезапно я осознала, что ничего про нее не знаю. Не знаю, где она живет и с кем, понятия не имею, где мой отец, есть ли у меня братья и сестры и отчего я с ними не вижусь. Наверное, их нет, мы с мамой всегда были одни…

Следующая мысль возникла в голове очень быстро.

Отчего я не помню маму в детстве?

Я отчетливо помню ее сейчас: полная красивая женщина с пышными рыжеватыми волосами. И кожа у нее очень хорошая, и голос… вот голоса не помню, какой же у мамы голос… И лицо… волосы помню, а лицо… казалось бы, лицо собственной матери запомнишь до мельчайших черточек, а у меня перед глазами какое-то размытое пятно.

И вот в моем детстве, какой мама была молодой? Ничего не помню, совсем ничего.

А была ли мама в моем детстве?

Я думала, что помню детство, а оказалось, что детство это не мое, а киношное. Да еще старый какой-то фильм, автомобильная камера, купальник на девчонке жуткий, ситцевый, не могло у меня быть такого купальника в детстве.

«Почему?» – спросил внутри ехидный голос.

Да потому что двадцать лет назад был девяносто девятый год, и тогда не носили ситцевых купальников, и трусов таких растянутых, как на мальчишках, тоже не носили! Один вообще в штанах купался, как это их раньше называли… ага, треники!

Я подбежала к зеркалу, которое отразило встрепанную личность с безумными глазами. Но личность эта была молодая, это – неоспоримый факт. Больше я ни в чем не была уверена.

Стало быть, у меня не было детства, то есть я его не помню, и школу тоже не помню, и друзей, и работы прежней, но мама… Она ведь заботилась обо мне, следила, чтобы я правильно питалась, пельмени сама лепила и приносила… да вот же они в морозилке!

Я сунулась в холодильник и выволокла оттуда пакет с пельменями. Руки дрожали, и пакет упал на пол, пельмени рассыпались. Я присела на корточки, стараясь собрать пельмени и… и рука схватила какую-то бумажку. Чек из магазина. Пельмени домашние, цена – сто пятьдесят два рубля сорок восемь копеек…

Стало быть, я купила их в магазине.

Но ведь я была уверена, что их сделала мама, слепила своими руками…

Если вы думаете, что я от такого известия свалилась в обморок, то глубоко ошибаетесь. Потому что чек – это что-то конкретное, материальное, осязаемое.

Дальше в голове моей будто задернулась шторка, и все мысли исчезли. Очевидно, этого всего было многовато для моего истерзанного организма. Я запихнула пельмени в морозилку и пошла в комнату, где свалилась на диван прямо в одежде. И тут же заснула.

На берегах Геллеспонта неисчислимые толпы рабов днем и ночью работали, возводя невиданный мост. Мост, который должен был соединить Азию и Европу. Мост, по которому огромная армия Царя Царей, богоравного Ксеркса, должна была перейти Геллеспонт, чтобы всей мощью обрушиться на непокорную Элладу. Высокий, смуглый, как ночь, египтянин-зодчий с выбритой наголо головой, носился по стройке, как дух пустыни, отдавая резкие, короткие, суровые приказы. За ним поспешали мидяне-надсмотрщики, которые палками и бичами доводили слова зодчего до непонятливых. А когда курчавый эфиопский раб замешкался и из-за его промедления сломалась деревянная опора, ему без лишних разговоров отсекли голову, и курчавая голова покатилась под ноги соплеменников. От этого зрелища работа пошла еще быстрее. Финикийцы и египтяне изготовили для моста восемь необычайно длинных и прочных канатов – из прочного белого льна и из папируса. Канаты опробовали – и десять упряжек волов не смогли разорвать их, как ни старались погонщики. Длина этих канатов была добрых двадцать стадиев. Под руководством помощников зодчего эти канаты закрепили на азиатском берегу, потом четыре финикийские галеры отбуксировали их на противоположный берег, где их туго натянули при помощи огромного шкива, который вращали двадцать волов. Затем подвели корабли, которые должны были поддерживать основание моста – платформу из скрепленных кедровых бревен, покрытую толстым слоем утрамбованной глины. Корабли поставили между канатами, закрепили их, спустили прочные бронзовые якоря и установили платформу. Зодчий-египтянин осмотрел мост, и гордостью осветилось его лицо. Он послал своего подручного в шатер Царя Царей, чтобы показать ему плоды своей работы. Зазвучали трубы, и двадцать мускулистых каппадокийских рабов вынесли на берег золоченые носилки, в которых восседал богоравный Ксеркс. Впереди и сзади носилок шагали рослые воины в расшитых золотом хитонах и высоких медных шлемах – Бессмертные, непобедимая гвардия властителя Азии. Египтянин пал ниц. По милостивому жесту владыки он поднялся и гордо проговорил: –  Великий царь, богоравный Ксеркс! Я исполнил твое повеление! Никогда еще человек не видел ничего подобного! Этот мост соединил Европу и Азию, разделенные богами, и твоя армия сможет перейти по нему, не замочив ног! –  Я доволен! – проговорил Царь Царей и снял драгоценный перстень со своей руки, чтобы отдать его египтянину. Но в это время небо помрачнело, и поднялся сильный ветер. Море закипело, как котел чародея, по нему понеслись высокие валы, увенчанные белыми гребнями. Богоравный Ксеркс нахмурился. Архитектор побледнел, на лбу его выступили капли пота. Замерев от страха, он следил за мостом. Какое-то время мост держался. Корпуса кораблей скрипели, они раскачивались на волнах, как пьяные матросы, но выдерживали неистовство стихии. Но вдруг якорный канат одного из кораблей лопнул, корабль понесся по воле ветра, как обезумевший бык, разбивая в щепы остальные корабли. Толстые канаты лопнули со звоном струны, и в считаные минуты невиданный мост исчез в круговороте валов. Архитектор упал на колени. Он понял, что судьба его решена. Царь Царей сделал небрежный знак рукой – и палач, который повсюду сопровождал его, одним взмахом позолоченной сабли обезглавил египтянина. Тут же привели пред царские очи и казнили всех его помощников. Гнев Царя Царей, однако, не прошел. Он приказал наказать непослушное море – высечь его сотнями бичей из воловьей кожи, что и было немедленно исполнено. Дюжие палачи секли море, а богоравный Ксеркс стоял на берегу, следя за этим наказанием. При этом владыка проговорил следующие слова:

 
–  О, мятежные горькие воды!
Так наказывает вас властитель мира
За то, что вы меня оскорбили,
Хоть я вас ничем не обидел.
Отныне никто не станет жертв тебе приносить,
О селенное, мутное море!
 

Проследив за тем, как по его приказу наказывают непокорную стихию, Ксеркс удалился в свой шатер. И тут же назначил нового архитектора – невысокого финикийца с выпуклыми масляными глазами. Наученный горьким опытом своего предшественника, финикиец приказал изготовить вдвое больше канатов и закрепил их иначе, учитывая направление ветра и морских течений, также увеличили длину якорных канатов. Дважды двенадцать дюжин крепких финикийских галер и боевых кораблей поставили на якорь между канатами, крепкий деревянный настил уложили на их палубы, покрыли этот настил толстым слоем глины, проложив через море дорогу. По сторонам настила соорудили ограду из переплетенных ветвей и прутьев, чтобы лошадей не пугали морские валы. Под руководством финикийца десятки помощников проверили каждый узел, каждое сочленение невиданного моста. И когда работа была закончена, неисчислимая армия Царя Царей пришла в движение. Первыми прошли по мосту ассирийцы и хетты в остроконечных шлемах, с колчанами, полными стрел, и короткими кривыми мечами. За ними проследовали бородатые скифы, ведя в поводу своих низкорослых косматых лошадей, за ними – курчавые, темные эфиопы в накидках из звериных шкур, с длинными копьями и пращами для метания камней. Затем прошли арабы в длинных белых накидках, со своими послушными дромадерами, увешанными бронзовыми колокольцами и украшениями из красной шерсти, смуглые индийцы с метательными копьями из бамбука и знаками своих бесчисленных богов на лицах и ладонях, бактрийцы с лицами, обожженными беспощадным солнцем их родины, высокие молчаливые египтяне с длинными луками, в панцирях из нескольких слоев хлопка и круглых шлемах, каппадокийцы и фригийцы, фракийцы и пафлагоны, и десятки других народов, имен которых никто не знал. Великий Ксеркс восседал на своем позолоченном троне, установленном на высоком берегу Геллеспонта, и следил за проходящей перед ним армией. Он и сам не знал, сколько племен и народов обитает в пределах его империи, сколько племен и народов собралось под его знаменами, чтобы покарать непослушных эллинов. Несколько дней проходила по мосту армия Великого Царя, и последними прошли Бессмертные – десять тысяч отборных персидских воинов, лучшие из лучших, личная гвардия Царя Царей. Одетые в длинные хитоны с красной бахромой и в нагрудники из буйволовой кожи, с кривыми мечами на боку и луками за спиной, один к одному, проходили они перед царем. Бороды воинов были завиты мелкими кольцами и выкрашены красной согдийской охрой. А в стороне, за двойным рядом воинов, толпились пастухи и крестьяне, живущие поблизости от Геллеспонта. Удивленно и недоверчиво смотрели они на проходящие мимо них неведомые народы, на непобедимую и неисчислимую армию. Кто может ей противостоять?

Утром я проснулась сама, без будильника.