Текст книги "Камея римской куртизанки"

За этим занятием его и застала Дуся, влетевшая в кабинет, как яркая бабочка на педсовет средней школы.

– Что такой мрачный, Петя? – спросила она своего напарника. – Опять начальник взгрел?

– Да вот опять этот чертов компьютер не работает… – вздохнул Лебедкин.

– А чего ты от него хочешь добиться?

– Хочу узнать что-нибудь про эту Воробьеву.

– Не дает она тебе покоя. Петь, ты, часом, не влюбился в заявительницу? Хотя она теперь вроде потерпевшая.

– Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила, – мрачно ответил Лебедкин. – Но что-то там все-таки не так! Что-то там не складывается! Вот как ты хочешь, что-то не вытанцовывается!

– Ох, Петька, опять ты за свое! Опять тень на плетень наводишь! Влетит тебе от начальства!

– Ну, Дусенька, помоги мне разобраться. Я только узнаю, кто она такая, и успокоюсь…

– Ладно, что с тобой поделаешь…

Дуся села рядом с напарником и внимательно взглянула на экран его компьютера.

– Ты ее как ищешь?

– Известно как – по имени и фамилии…

– Ну, так ты немного найдешь… давай мы еще год рождения подключим…

– Пиши!

Дуся ввела дополнительные параметры, и список сократился в несколько раз.

– Все равно много… – вздыхал рядом Лебедкин.

– Пессимист ты, Петя! Твоя Воробьева откуда приехала?

– Из Дальнереченска.

– Ну, это город явно небольшой, там у нее наверняка немного однофамильцев…

И меньше чем через минуту на экране осталась единственная запись с подходящими координатами.

– Ну вот она, твоя Воробьева! – удовлетворенно проговорила Дуся, откинувшись на спинку стула.

– Правда… спасибо тебе, Дусенька… – Лебедкин уныло уставился в открытый файл. – Так… родилась тогда-то… окончила среднюю школу, колледж… работала там-то и там-то… а вот здесь почти на год перерыв… нигде не училась и нигде не работала…

– Ты же сказал, что, если найдешь ее, сразу успокоишься.

– Да, но тут опять какие-то неувязки…

– Ох, трудно с тобой! Ладно, так и быть… говоришь, она из Дальнереченска? А ты помнишь Генку Соловьева? Такой долговязый, волосы рыжие? Он к нам на курсы повышения приезжал. Кажется, именно оттуда.

Лебедкин удивленно заморгал, а Дуся уже вооружилась телефоном и через минуту проговорила:

– Дальнереченск? Из Петербурга вас беспокоят! Капитана Соловьева можно попросить? Ах, уже майора! Надо же, как время летит! Ну так можно?

После небольшой паузы она заворковала самым своим чарующим голосом:

– Геннадий Васильевич, с повышением тебя! Да, это я! Надо же – узнал! Не забыл, выходит, не зазнался, несмотря на повышение? Ну, ну… да, конечно… к нам в Петербург не собираешься?

Она сделала небольшую паузу и продолжила:

– Ну мало ли… вообще-то я по делу звоню. Да, по делу, уж извини. Да, вот такая у нас работа… Короче, у вас в Дальнереченске одна женщина живет… или жила. Так вот, она меня очень интересует. Нет, ничего особо опасного она не совершила, скорее свидетельница по важному делу. Или, возможно, потерпевшая. Ну, Гена, ты же понимаешь – тайна следствия. Но ты мне очень поможешь… да, хорошо… обязательно… непременно… записывай… так запомнишь? Ну да, память у тебя всегда была хорошая! Хорошо, запоминай… Воробьева Анна Игоревна… что меня интересует? А все, что удастся узнать… хорошо, жду! Да уж лучше ты к нам… да, непременно… договорились…

Дуся повесила трубку и повернулась к Лебедкину:

– Ну он нам… то есть мне скоро перезвонит и расскажет все, что удастся узнать.

– Ну, Дульсинея, ты даешь! – восхищенно выдохнул Лебедкин. – У тебя что, в любом городе поклонники есть?

– Ну не в любом, конечно… но вообще-то на курсы повышения из разных городов приезжают…

Она взяла с полки увесистый том Уголовного кодекса и хлопнула напарника по затылку:

– А это тебе за Дульсинею! Знаешь ведь прекрасно, что я это имечко не переношу!

Лебедкин потер затылок и подумал, что еще легко отделался, другому бы от Дуси ой как влетело. После чего он задумчиво проговорил:

– Вот что мне интересно – этот твой Генка… Геннадий Васильевич… до майора уже дослужился, а я все еще капитан. Почему бы это? Как ты считаешь?

– Ты не переживай, Петя, какие твои годы! Все у тебя впереди! Еще дослужишься!

– Ну да, конечно, когда рак на горе свистнет… а вот еще мне интересно, когда он нам… то есть тебе перезвонит? Сегодня, завтра или через неделю?

– Обижаешь, Петя! Я думаю, минут через двадцать, не больше. А то и быстрее.

– Ну уж это ты хватила!

– Хочешь, поспорим?

– А на что?

И тут телефон зазвонил. Дуся взглянула на напарника, улыбнулась и взяла трубку:

– Дальнереченск? Слушаю!

– Ничего себе скорость! – восхитился Лебедкин. – Хорошо, что я не успел с тобой поспорить! Надо же, как ты на него безотказно действуешь! Все дела бросил… майор, между прочим, не мальчишка какой-нибудь… нет, ты меня просто поражаешь…

Дуся погрозила ему пальцем и прижала тот же палец к губам – мол, тише, я же по телефону разговариваю.

Она какое-то время послушала и рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо, Геннадий Васильевич… спасибо, Гена… да, если удастся еще что-нибудь узнать, будет здорово… да, я понимаю… да, непременно… только все же лучше ты к нам…

Повесив трубку, она снова повернулась к напарнику и проговорила с таинственным видом:

– Не зря тебя этот перерыв в ее досье заинтересовал… этот год, когда она нигде не училась и не работала.

– Что – неужели сидела? – оживился Лебедкин. – До чего же внешность бывает обманчива!

– Да что ты! – Дуся округлила глаза и замахала рукой. – Чего нет, того нет! Не сидела, а лежала.

– Это в каком же смысле?

– В самом обыкновенном и печальном. Лежала твоя Воробьева в клинике.

– В какой?

– В психиатрической.

– Вот оно как… – протянул Лебедкин.

– Так что неудивительно, что ей всякие чудеса мерещатся. И сестра несуществующая, и все остальное… так что можешь спокойно это дело закрыть и папку в шкаф убрать.

– Так-то оно так, да все-таки…

– Нет, Петя, все же трудно с тобой!

– Все-таки что-то тут не так. Сначала она приходит и рассказывает странную историю про сестру…

– Ну нездоровый же человек! В клинике лежала! Даже справка у нее имеется! Чего ты от нее хочешь?

– Ты дай мне договорить! Сначала она приходит с этой своей историей, а потом ее находят на улице в бессознательном состоянии. Тебе это не кажется подозрительным?

– Ох, Петя! Любишь ты на пустом месте проблемы создавать! Опять тебе всюду твои маньяки серийные мерещатся? И ты еще удивляешься, что начальство тебя не любит!

– Потому что, как только я позвонил этой самой сестре и сообщил ей про Воробьеву – так на нее сразу напали! Ну не сразу, а на следующий день! Но согласись, что подозрительное совпадение! А я в совпадения вообще не верю…

– Да ничего я не вижу подозрительного! У женщины с головой явно не все в порядке, вот она и попала в аварию… небось пошла на красный свет, вот и сбили ее…

– Да там и авария какая-то подозрительная. Еропкин сказал, по словам свидетеля, ее не сбили, а выпала она из машины. И еще собака с ней была, но собака потом убежала…

– А что за свидетель? Почему в деле нет его показаний?

– Да свидетель-то какой-то не слишком надежный. Без определенного места жительства, и выпивши был, а потом вообще сбежал, поэтому его показания и не подшили к делу.

– Ну вот, видишь? И свидетель ненадежный, и вся история какая-то мутная… забудь ты про это дело!

– Дусь, а Дусь… я тебя последний раз прошу – съезди в больницу, поговори с этой Воробьевой. Только спроси – может, она сама что-то вспомнит. И все – я это дело закрою, обещаю тебе. Я бы сам съездил, да ты же знаешь – допрос свидетелей у тебя гораздо лучше получается. Особенно женщин. Опять же больница все-таки… тетки там в таком виде… стесняются…

– Да, Петя, с женщинами ты разговаривать определенно не умеешь… – вздохнула Дуся.

– Ну так что – съездишь?

– А если съезжу – закроешь дело?

– Обещаю!

Дуся узнала в приемном покое, где лежит пациентка Воробьева, поднялась на пятый этаж, вошла в хирургическое отделение.

Прямо напротив двери находилась стойка дежурной медсестры. Сама медсестра, приземистая брюнетка лет сорока с густыми бровями, похожими на двух откормленных гусениц, и с небольшими усиками, лениво препиралась с мужчиной в полосатом халате.

– Сколько тебе повторять, Константинов, что посещения разрешены исключительно с трех до пяти? А к тебе женщины после отбоя приходят, и все время разные!

– Но к Николаю Николаевичу тоже после отбоя… я сколько раз своими глазами видел…

– Ты себя с Николаем Николаевичем не сравнивай! У него отдельная палата, коммерческая, а ты в общей лежишь, так что твои посетительницы деморализуют других больных! И потом, к Николаю Николаевичу законная жена приходит, а к тебе кто?

– Ну, может, ко мне тоже почти законная…

– Которая это? Или что – все?

Тут медсестра заметила Дусю и посуровела:

– Женщина, а вы к кому? Вам что, в приемном не сказали, что посещения только с трех до пяти? Повторяешь вам, повторяешь, и все без толку…

– Конкретно мне вы пока ничего не повторяли и вообще даже не выслушали!

– И не собираюсь слушать! – отрезала медсестра. – И вообще посещения разрешены только близким родственникам! Вот вы, к примеру, близкий родственник?

– Это смотря кому…

– Да кому угодно!

– Вы мне даже не дали сказать, к кому я и по какому делу… ничего не дали сказать…

– И даже слушать не собираюсь! Если всех пускать в неприемное время, так это никакого порядка не будет на отделении! Это будет уже не хирургическое отделение, а психиатрическое!

В это время открылась дверь с табличкой «Заведующий отделением», и в коридор вышел невысокий плотный мужчина в белоснежном халате, с аккуратными усиками, в очках в золоченой оправе.

Он сразу же увидел Дусю, и, как большинство мужчин при виде ее, удивительно преобразился. Глаза за стеклами очков вспыхнули, усики поднялись, как две антенны, он бодрым козликом подскочил к Дусе и заворковал:

– Какие у нас посетители!

– Казимир Францевич, я им сказала, что сейчас неприемное время… – возмущенно проговорила медсестра.

– Что значит – приемное, неприемное… – фыркнул заведующий. – Правила для того и существуют, чтобы иногда делать исключения! Вы, девушка, к кому пришли?

– К больной Воробьевой.

– Где у нас Воробьева?

– И я им сказала, – продолжала упорствовать медсестра, – что посещения разрешены только близким родственникам… такой у нас порядок… а она меня не слушает…

– Ну близкий, не близкий – это понятие относительное, сегодня можно быть не близким, а завтра сблизиться… кем вам приходится Воробьева?

– Никем, – честно призналась Дуся. – Вообще-то она мне приходится свидетельницей по серьезному делу. А возможно, что и потерпевшей. Я вообще-то из полиции.

При этих словах медсестра заметно оживилась, заведующий же немного погрустнел, но ненадолго. Вскоре он снова приободрился и проговорил прежним тоном:

– Ах, из полиции? Это ничего, что из полиции. Так в какой палате у нас Воробьева?

– В восьмой, – сухо доложила медсестра.

– Ну, давайте, я вас к ней провожу…

– Это не обязательно. Я сама найду дорогу, а говорить с ней лучше с глазу на глаз…

Заведующий еще больше поскучнел, но не посмел настаивать и с разочарованным видом ушел по своим делам, медсестра же неожиданно подмигнула Дусе вполне по-человечески.

Дуся улыбнулась, без проблем нашла восьмую палату и вошла в нее.

Анну Воробьеву она определила методом исключения.

В палате было всего четыре человека, из них две женщины явно пенсионного возраста, одна девушка лет восемнадцати и еще одна – под сорок, то есть примерно такого возраста, как Анна Воробьева.

Одна из пожилых женщин спала, отвернувшись к стене, другая внимательно изучала в зеркале свои брови. Молодая девчонка тихо разговаривала по телефону. Под глазами у нее были глубокие черные круги.

Дуся знала, что это – признак сотрясения мозга.

Четвертая пациентка – та, в которой Дуся узнала Анну Воробьеву, – лежала на кровати, глядя в потолок. Была она бледна до синевы, на левой щеке глубокая засохшая царапина.

Дуся подошла к ее кровати и негромко проговорила:

– Здравствуйте, Анна!

Женщина вздрогнула от неожиданности, растерянно взглянула на Дусю и спросила:

– Кто вы?

Дуся хотела представиться, но заметила заинтересованные взгляды соседок Анны и передумала.

– Можете называть меня просто Дуся, мне так привычнее.

Видно было, что на языке у Анны вертится множество вопросов, но она перехватила Дусин взгляд и ограничилась всего одним:

– А чего вы от меня хотите, просто Дуся?

– Поговорить.

– О чем?

– Для начала – как вы себя чувствуете?

– Да вроде ничего, только голова болит.

– А ходить вы можете?

– Могу. Представляете, выпала из машины, но ничего себе не сломала, только исцарапалась вся, живого места нету.

– Так, может, пройдемся вместе? Здесь есть тихое место, где можно спокойно пообщаться?

– Найдется.

– Ну так пойдемте туда.

Анна с помощью Дуси поднялась с кровати, надела полосатый халат и вышла в коридор.

В конце этого коридора был небольшой холл, в котором стоял телевизор. Но телевизор этот давно не работал, и поэтому в холле почти никого не было. То есть на одном из диванов примостились женщина в больничном халате, с перебинтованной головой, и полноватый мужчина средних лет. Они тихонько ворковали и пересмеивались.

При появлении Дуси и Анны они недовольно покосились на них и покинули холл.

Анна проводила парочку взглядом и проговорила:

– Эту женщину муж прибил. Из ревности.

– А это кто – любовник?

– Да нет, это как раз муж и есть.

– Сложные отношения!

– Вот именно. Так все же – кто вы такая?

– Вообще-то я капитан полиции. – Дуся показала Анне свое служебное удостоверение.

– Надо же! Никогда бы не подумала. Вы совсем не похожа на полицейского. И что же вам от меня нужно?

Анна чуть поморщилась, усаживаясь на диван, примостилась поудобнее и не слишком приветливо уставилась на Дусю.

– Расскажите мне все про аварию. Дело в том, что свидетелей нет. Вас сбила машина? Как вы оказались в том месте?

– Ага, значит, опять я во всем виновата! – Анна сделала резкое движение и схватилась за голову.

– Болит? – участливо спросила Дуся.

– Болит, – буркнула Анна, – таблетки дают, да только я от них сплю днем, а ночью не могу заснуть.

– А знаете что? – Дуся присела рядом на диван, отчего он жалобно заскрипел. – Давайте вы мне все сами расскажете, причем как можно подробнее, ничего не забывая.

– Да зачем вам лишние хлопоты? Приходила уже я в полицию, говорила все вашему коллеге…

– Про сестру? Давайте про сестру пока не будем, давайте про аварию. Куда вы ехали?

Анна взглянула на эту привлекательную женщину из полиции. Вот видно сразу, что нет у нее никаких проблем, все хорошо – и со здоровьем, и с личной жизнью, и с работой. А если появится какая-то проблема, то она, эта Дуся, быстро ее решит, причем самостоятельно. А нет – так друзья непременно помогут, у нее небось друзей полно.

С таким человеком всем дружить хочется. А мужчины от нее вообще без ума, видела Анна, как этот тип, который из ревности жену избил, на Дусю невольно засмотрелся.

От соседки исходили такие волны доброжелательности, что Анна почувствовала себя гораздо лучше.

Дуся улыбнулась, достала из кармана две шоколадные конфеты и протянула одну Анне.

Анна хотела сказать, что не ела сладкого уже очень давно, а сейчас вообще от конфет ее тошнит, но промолчала.

Дуся развернула свою конфету и положила в рот. На лице отразилось такое искреннее удовольствие, что Анна не ощутила привычной тошноты. Она тоже развернула конфету и откусила кусочек.

Всплыл забытый запах из детства, когда папа приходил домой с работы и выдавал ей шоколадную конфету в красивом фантике. Это было так давно… Потом они с мамой переехали в Дальнереченск и жили там очень бедно, да и время наступило голодное…

И Анна рассказала этой симпатичной женщине из полиции про собаку и про то, как очнулась она в машине и услышала разговор двоих похитителей о том, что ее убьют и сбросят в овраг или в озеро.

– Вы мне не верите? – Она посмотрела на Дусю в упор. – Я сама поначалу не поверила – кому я нужна-то? А вот оно как…

Дуся прислушалась к себе и поняла, что Анне она верит. Может, конечно, и не совсем женщина в адеквате, однако сейчас выглядит вполне разумной, видно, что не врет.

– Машину можете описать?

– Белый фургон… номера не разглядела… – Анна снова невольно прикоснулась к голове. – Внутри пусто и грязновато как-то. Там внутри еще собака была – доберман-пинчер, очень породистая и обученная, сразу видно. Из тех двоих одна – женщина, по голосу и повадкам молодая. Больше ничего сказать не могу. – Анна развела руками.

– Так, с этим ладно, – сказала Дуся, записывая кое-что на телефон. – Переходим к следующему вопросу. Насчет сестры я в курсе – она вас позвала, вы приехали, все было хорошо, потом она перестала отзываться на звонки и не узнала вас при встрече, так?

– Не верите… – упавшим голосом сказала Анна, – как тот ваш… капитан Лебедкин.

– Вот вы на него сердитесь, – начала Дуся, отметив про себя, что Воробьева, оказывается, и фамилию Петькину запомнила, и звание, стало быть, с памятью у нее все в порядке, – а он, между прочим, позвонил вашей сестре и спросил про вас. И она ответила, что никакой сестры у нее нет и никогда не было. Ни родной, ни сводной, ни двоюродной. А раз нет – то никого она не приглашала и в квартире той никого не селила. Я к чему веду, – заторопилась Дуся, заметив, что из глаз Анны вот-вот брызнут слезы, – к тому, что нужны какие-то доказательства. А так будет только ее слово против вашего. Она вам в глаза скажет, что в жизни вас не видела, и что? Может быть, она вас с соседями познакомила – там, куда поселила? Ну мало ли, кто-то вас вместе с ней видел…

– Нет, – Анна поникла головой, – но… у меня было письмо. Потом мы уже по электронке переписывались, а сначала я получила обычное письмо, бумажное, по почте…

– И где оно, то письмо?

– Пропало вместе с сумкой, – Анна вздохнула, – там все деньги и ключи от той квартиры, и письмо было… А паспорт свой я заранее в потайной карман положила. Думаю, если паспорт потеряю или украдут в чужом городе, то совсем уж мне кранты.

– Разумно! – похвалила Дуся. – И очень предусмотрительно. А теперь расскажите мне про то, что случилось в вашем городе примерно полтора года назад. Или больше.

– Вы и это знаете? – вскинулась Анна.

– А вы как думали? Вы ведь в полицию обратились, паспорт предъявили, вы не могли не знать, что мы про вас все выясним.

– Зря я это сделала. – Анна нервно мяла поясок халата.

– Ну теперь уж назад ходу нет, – улыбнулась Дуся, – так что я вас внимательно слушаю. Начинайте с самого начала!

И Анна начала вспоминать все, что случилось с ней два года назад, после чего у нее началась совершенно другая жизнь.

Поезд стоял в Дальнереченске всего пять минут.

Анна вышла на перрон счастливая, душа у нее пела. Доктор обнадежил ее, все у них теперь будет хорошо, у них будет настоящая семья, и Славик будет принадлежать ей, только ей. Ну и их будущим детям, конечно.

Правда, Славик не встретил ее на вокзале, как она надеялась, – но это ничего не значит, ведь он так занят…

Как на крыльях Анна примчалась домой, сияя, влетела в квартиру и, едва открыв дверь, выпалила:

– Славик, Славочка, у нас все будет хорошо… просто замечательно… доктор мне обещал…

И только тут увидела, что Ростислав стоит посреди прихожей одетый, с дорожной сумкой и с равнодушным, озабоченным лицом. Как будто он уже не здесь, а где-то далеко.

– Славик, ты что – снова уезжаешь? – протянула Анна разочарованно.

– Уезжаю, да… – бросил он холодно. – И когда вернусь, то сразу перееду… что ты сказала, какой доктор?

– Доктор Андрей Петрович… – пролепетала Анна, выронив свою сумку. – У которого я лечилась от бесплодия и вылечилась. Так что теперь… у меня… у нас… все будет хорошо…

– У нас? – переспросил Ростислав. – Это вряд ли. Ты меня что – не слушаешь? Как только вернусь, я перееду.

Слова мужа дошли до нее не сразу, как через плотную вату.

– Что ты сказал? – Губы плохо слушались ее, слова выходили какими-то невнятными, как неловко слепленные пельмени. – Ты сказал – переедешь? Куда переедешь?

– К другой женщине! – сухо отчеканил муж.

– К другой?! – выдохнула Анна. – Но ведь я вылечилась! Ты всегда говорил, что хочешь ребенка, детей – и у нас будут дети!

– У нас – не будет, – резко оборвал он ее. – У меня – будут, только родишь мне их не ты…

– Но ведь я вылечилась… – лепетала Анна, – ведь доктор сказал…

Она сама понимала, как жалко звучат ее слова – но ничего не могла с собой поделать.

– Вот только не нужно этих скандалов! – жестко бросил Ростислав. – Не выношу!

Анна хотела сказать ему, что никогда и не скандалила, что это вообще не в ее духе, но слова застряли у нее в горле, она прижалась спиной к стене и молча смотрела, как он оглядел прихожую, прикидывая, не забыл ли чего, а потом вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Анна прошла на кухню, села, уставившись в стену невидящими глазами. До нее медленно доходило то, что сказал ей муж, то, что произошло.

На столе перед ней стоял будильник, и она уставилась на его циферблат. Мыслей в голове не было, точнее, была одна мысль – как все было хорошо всего час назад, даже полчаса… она ехала домой, она надеялась, она хотела обрадовать мужа, у нее… у них было будущее…

И выходит, что все зря? Выходит, что нет у них никакого будущего? И настоящего тоже нет. Анна никак не могла это осознать.

Стрелки на циферблате медленно ползли.

Все было хорошо всего час назад… два часа назад… три часа назад… четыре часа…

Анна не шелохнулась, она продолжала сидеть, тупо глядя перед собой. Мыслей в голове не было никаких.

Так она просидела всю ночь, а потом спохватилась, встала, напоследок взглянув на циферблат и отметив, что все было хорошо всего десять часов назад.

В раковине стояла грязная посуда, на полу – клочья пыли…

Ну да, она отсутствовала почти месяц, на работе еще не хотели давать такой большой отпуск, но врач сказал, что для лечения требуется время. А когда ее нет, муж обычно приводит квартиру в ужасающее состояние, говорит, что в ее отсутствие у него все валится из рук.

Нельзя так опускаться, нельзя… если Ростислав вернется – в квартире должен быть порядок…

Инстинктивно Анна отгоняла от себя все мысли, кроме одной: убрать в квартире как можно быстрее.

Она сняла дорожную одежду, в которой так и просидела всю ночь, вымыла посуду, машинально отметив, что на одной чашке остались следы кроваво-красной помады, подмела пол, собрала мусор в черный пластиковый мешок и вышла из квартиры, чтобы выбросить его в мусоропровод.

И тут из соседней квартиры, как чертик из табакерки, выскочила соседка Вероника Петровна, вцепилась в пуговицу и застрекотала, как раскормленная сорока:

– Он ее чуть не каждый день приводил! Блондинку эту, Эмилию! Только ты уехала – тут же и привел! И каждый день, буквально каждый день! Это же совсем надо совести не иметь! И она тоже – как дома у себя расположилась! Как будто это ее квартира! Нисколько даже не таилась, как будто так и надо!

«Эмилия, – мысленно отметила Анна. – Блондинка».

Другая женщина, которая до этого была просто бесформенным, безымянным пятном, приобрела имя и хоть какие-то черты.

– Она в парикмахерской работает, которая на площади! – продолжала стрекотать соседка. – Маникюр там делает, и педикюр тоже. И живет там, рядом – на Вокзальной улице. Вокзальная улица, дом двенадцать, квартира двадцать шесть! – Вероника сделала рукой движение, как будто записывала адрес той женщины.

Но Анне ничего не нужно было записывать – сейчас каждое слово, каждый звук намертво врезался в ее память. Никогда уже не забудешь.

– Вокзальная, двенадцать… – повторила она, как эхо.

– Ага, и квартира у нее двадцать шесть! – торжествующим голосом завершила соседка.

– Я должна с ней поговорить… – произнесла Анна бесцветным, безжизненным голосом.

– Ага, и в волосы ей, в волосы! – сладострастно бормотала Вероника. – Или морду расцарапать! А можно еще кислотой, кислотой в морду брызнуть! Ну если кислоту не достать, так хоть вот карбофосом… А то вот раньше бывало у нас в деревне, бабка моя деда застала с Надькой-продавщицей. Или с Зинкой-счетоводом, точно не помню, в который раз. Так она сразу из поленницы вот такое полено вынула – и давай ее охаживать. Надька… или Зинка орет благим матом: «Он, мол, сам пришел, за что все колотушки мне?» А бабка Зинку… или Надьку лупит и приговаривает: «Муж у меня один, зачем же его калечить, еще в хозяйстве пригодится…» – Так что эту стерву непременно извести надо, а тогда мужик никуда не денется…

Анна не собиралась выдирать сопернице волосы. Она хотела только взглянуть на нее, понять, что в ней нашел Ростислав. Чем эта неизвестная Эмилия лучше ее. Ну и просто поговорить с ней – может быть, Эмилия поймет, как дорог ей Ростислав, и уступит его… расскажет, как они хотели детей и как она вылечилась… она найдет такие правильные, такие нужные слова, что Эмилия отступится, отдаст ей мужа…

Анна направилась было вниз, но Вероника Петровна остановила ее, вцепившись в плечо:

– Девонька, ты хоть оденься, а то нехорошо так… неприлично, сама понимаешь…

Только теперь Анна осознала, что одета по-домашнему, в тех же трикотажных брюках и футболке, в которых наводила порядок в квартире, и вернулась, чтобы переодеться.

Она переоделась – не помнит во что – и бросилась туда, к площади, где работала эта Эмилия.

Парикмахерская на площади. Под вывеской «Далила».

Эту парикмахерскую Анна хорошо знала, она влетела в нее, окинула удивленных мастеров и клиентов пустым опрокинутым взглядом и с трудом выговорила:

– Эмилия… где Эмилия?

– Эмка сегодня выходная, – ответила брюнетка, укладывающая волосы полной женщине лет сорока.

– Дома она! – добавила рыжая за стойкой.

Анна вылетела из парикмахерской, пронеслась до угла, свернула на Вокзальную улицу, мысленно отметив, как шла здесь двенадцать часов назад, когда все еще было хорошо, когда все было поправимо, когда впереди у нее маячило долгожданное счастье материнства.

Да, вот оно как все обернулось…

Она нашла нужный дом, влетела в подъезд, поднялась на третий этаж и остановилась перед дверью двадцать шестой квартиры, чтобы перевести дыхание…

Она только поговорит… только посмотрит на ту женщину, к которой хочет уйти Ростислав…

Она скажет ей, что они долго были женаты, и она уже потеряла надежду на то, что когда-нибудь родит ребенка, и что возраст у нее уже подходит к критическому, поскольку после сорока рожать первого ребенка все же не рекомендуется.

Доктор сказал ей об этом приватно, объяснив, что это мнение основано на его личном опыте.

Она попросит ее по-хорошему отпустить Ростислава, зачем он этой Эмилии, такой молодой и красивой? Она еще найдет свое счастье, а у нее, Анны, больше никого нет. Мама умерла, отца она совсем не помнит, братьев-сестер нет…

Она так хотела детей!

Анна нажала на кнопку звонка.

На звонок никто не ответил, за дверью была тишина.

Анна позвонила еще раз – и снова безрезультатно.

Эмилия спит? Вот так, среди бела дня…

Анна почувствовала мучительную зависть: кто-то еще может спать… сможет ли сама она когда-нибудь заснуть?

Она позвонила еще раз, потом, сама не зная зачем, дотронулась до двери – и с удивлением поняла, что дверь не заперта.

И тогда она толкнула дверь и вошла в квартиру.

Какой-то трезвый, разумный голос внутри ее говорил, что этого не надо, ни в коем случае нельзя делать. Что она совершает что-то опасное, недопустимое, сама идет в ловушку…

Но Анна не слышала этот голос. Она так хотела увидеть ту женщину, к которой уходит Ростислав, ее Славик, что совершенно забыла об осторожности.

Она шагнула вперед и позвала – негромко, взволнованно:

– Эмилия! Ты здесь?

Звук собственного голоса отчего-то напугал ее, но никто на этот голос не отозвался.

В прихожей было почти темно. Анна сделала еще несколько шагов, пока не наткнулась на что-то бесформенное, что лежало грудой на полу.

Она опустила взгляд, вгляделась в эту бесформенную груду…

И едва не закричала от ужаса.

На полу лежала женщина.

Мертвая женщина, в этом не было никаких сомнений. Светлые волосы, измазанные чем-то темно-красным, рассыпались вокруг ее головы неровной уродливой короной.

В лице женщины была какая-то чудовищная неправильность.

Глаза Анны привыкли к полутьме – и от того, что она разглядела, ужас переполнил ее душу.

У мертвой женщины не было глаз. Точнее, они были не там, где положено. Черные провалы глазниц были пусты, а на груди покойницы лежали два круглых окровавленных сгустка с голубыми кружками радужной оболочки. Два вырванных глаза.

А еще…

Еще во рту у этой мертвой женщины был зажат цветок.

Темно-красная, скорее, даже бордовая роза. Совсем свежая, обостренным зрением Анна разглядела даже капельки воды на лепестках.

Внезапно тонкий лучик солнечного света мелькнул из комнаты, и что-то блеснуло на полу возле тела.

Анна скосила глаза и увидела ложечку. Маленькую чайную ложечку очень изящной формы, несомненно, старинную, всю в крови. И она мгновенно догадалась, для чего убийца использовал эту ложечку – чтобы выковыривать глаза.

Анна не вынесла этого чудовищного зрелища и сползла по стене, потеряв сознание.

Но в последний момент, перед тем, как ее сознание померкло, Анне показалось, что рядом с ней кто-то есть, и тихий, шелестящий голос проговорил из сгущающейся темноты:

– Совсем не тот типаж…

Она не помнит, сколько времени пролежала на полу рядом с мертвой женщиной. Точнее, она этого просто не знает.

Пришла в себя она от резкого, пронзительного, оглушительного, невыносимого звука.

В первый момент, пока сознание к ней еще не вполне вернулось, она подумала, что это – сигнал воздушной тревоги. Она сама не знала, откуда в ее голове возникли эти забытые слова.

А потом она пробилась сквозь пелену беспамятства, и осознала, что лежит на полу в чужой квартире, точнее – полусидит, привалившись спиной к стене, а рядом с ней на полу – что-то ужасное, что-то, для чего нет названия.

А в двух шагах от нее стоит женщина в домашнем фланелевом халате, с головой, обвязанной полотенцем, и визжит. Визжит оглушительно, невыносимо, душераздирающе.

Визг этой женщины ввинчивался в мозг Анны, как ржавый шуруп, причиняя ей невыносимую боль.

– Замолчи! – попросила Анна едва слышно.

И женщина, как ни странно, замолчала.

Она перестала визжать, перевела взгляд с мертвого тела на Анну и выкрикнула совсем другим голосом:

– Ты! Это ты!

– Что – я? – удивленно переспросила Анна.

– Это ты ее убила!

– Да нет, вовсе не я… – ответила Анна удивленно, но женщина ее не слышала, она только повторяла на одной ноте:

– Ты! Ты! Это ты!

А потом… Анна не помнит, сколько времени прошло, но в прихожей появились какие-то другие люди – спокойные, деловитые, похожие на персонажей из телевизионного сериала.