Текст книги "Тот, кто появляется в полночь"

Они прошли последние метры болота и наконец ступили на твердую землю. От края болота начиналась едва заметная тропа, поднимающаяся на холм. По этой тропе они прошли метров двадцать, и наконец вся деревня открылась перед их глазами.

Впрочем, это трудно было назвать деревней.

Даже в лучшие времена это было жалкое поселение, насчитывающее не больше десятка вросших в землю приземистых избушек. Сейчас же все эти избы развалились почти до основания, кровли из дранки и соломы сгнили, сквозь них проросли деревья. Правда, в центре деревни сохранилась маленькая часовня. Ее крутая крыша была почти цела, только крест свалился и лежал рядом, в густой траве.

– Интересно, почему жители покинули эту деревню? – проговорила Тоня, оглядываясь по сторонам.

– Гораздо интереснее, зачем они здесь вообще поселились! – отозвался Иваныч.

– Вряд ли мы тут найдем что-то стоящее! – разочарованно протянул Шурик.

– Не говори раньше времени! – возразил Иваныч. – Кое-что могло уцелеть. Во всяком случае, здесь никто до нас не был, так что ничего не растащили…

– Да тут наверняка и тащить-то было нечего!

– Не спеши! Часовня есть – а это уже хорошо: там могли сохраниться иконы…

Однако, прежде чем осмотреть часовню, Иваныч заглянул в ближнюю избу.

Внутри ее пахло сыростью, плесенью, запустением и еще чем-то странным и неприятным. Бо́льшую часть избы занимала печка. Она неплохо сохранилась, и даже местами проглядывала старая побелка. Впрочем, по белой поверхности тут и там были разбросаны какие-то темные пятна. В одном месте пятно было странно знакомой формы – темный овал, а от него отходят пять неровных полос, одна чуть в стороне от других. Тоня подошла к печке и приложила руку – ладонь точно легла на пятно, только по краям остался узкий темный обвод.

– Это отпечаток чьей-то ладони! – проговорила Тоня, невольно понизив голос.

– Ладонь была побольше твоей! – отозвался Шурик.

– А чем это она была испачкана? Сажей?

– Нет, не сажей! – Шурик потер край пятна. – Сажа давно отошла бы.

– Тогда чем же? – Тоня испуганно смотрела на отпечаток руки. В ее голове крутилось страшное слово, но она не могла его произнести. Просто не могла.

– Это кровь! – спокойно проговорил Иваныч, подойдя сзади.

– Кровь? – в один голос выпалили Тоня и Шурик. – С чего ты взял?

– Видел, – ответил тот. – А вон и тот, чья это кровь…

Он обошел печку и показал в угол.

Там на полу лежал скорченный скелет. Костлявая рука лежала на груди, как будто мертвец от чего-то пытался заслониться. Пальцы скелета были сложены щепотью.

– Он крестился перед смертью! – едва слышно выдохнула Тоня.

– Ну и что? – отозвался Иваныч. – Пошли отсюда, все равно здесь нет ничего интересного!

– Да, ничего… – подтвердила Тоня, пнув валявшуюся возле двери дубинку, заостренную с одного конца.

Ей хотелось скорее выйти на воздух, покинуть это жилище, пропахшее гнилью, запустением и чем-то еще. Теперь она поняла чем – смертью.

– Тебе ничего не показалось странным? – проговорил Шурик, когда они вышли из избы.

– Странным? – Тоня усмехнулась. – Да тут все странно… это еще мягко сказано!

– А все-таки…

– Ну, говори уж!

– Здесь не было икон. Ни одной иконы. Прежде ведь в любой деревенской избе непременно висели иконы.

– Ну, жители забрали их, когда покидали деревню!

– А ты уверена, что они ее покинули? Ты видела этот труп… то есть скелет…

– Ну, мало ли – кто-то один не захотел уйти и потом умер в собственном доме…

– Ага, и оставил на печке кровавый отпечаток!

Иваныч тем временем уже зашел в следующую избу.

Тут они тоже не нашли ничего интересного – только засохшая связка чеснока висела над дверью.

– Странное место для приправы! – проговорила Тоня. – Обычно такие вещи хранятся возле печи.

– Это не приправа, – возразил Шурик. – Чеснок вешали для защиты от вампиров.

– Вампиров? – насмешливо переспросил Иваныч. – Ты, дорогой, перепутал. Вера в вампиров, вурдалаков распространена в Румынии и Венгрии, а мы находимся на Карельском перешейке! Ну, идем в часовню, там-то мы наверняка найдем что-нибудь интересное…

Он распахнул дверь часовни и замолчал, не переступая порога.

– Что там? – спросил Шурик, заглядывая через его плечо.

Иваныч не отвечал.

Прямо перед ними, свисая с потолочной балки, раскачивался в петле скелет. Еще два скелета лежали на полу, сцепившись, словно и после смерти они продолжали непримиримую борьбу.

Иваныч преодолел испуг, шагнул вперед и наклонился над сцепившимися мертвецами. В груди одного из них торчал короткий заостренный кол, острый конец которого был обуглен.

– А вот и иконы! – проговорил Шурик, показав в угол часовни. – Только проку от них будет немного!

Действительно, в углу валялась груда обгорелых досок. Кое-где можно было еще различить темные лики святых, изломанные фигуры грешников. На самой верхней иконе была хорошо видна страшная морда одного из чертей, вилами сталкивающих грешников в котлы с кипящей смолой.

– Неужели не осталось ни одной целой? – Иваныч склонился над обгорелыми иконами, пошуровал концом палки. – Нет, с этими ничего нельзя сделать!

– Вон там, кажется, одна уцелела! – Шурик махнул куда-то наверх, под купол часовни.

Иваныч посмотрел в указанном направлении.

Наверху, рядом с потолочной балкой, и правда висела икона.

Только икона эта была какая-то странная: святой, на ней изображенный, смотрел на путников грозно и сурово, будто в чем-то их обвинял или чем-то грозил.

– И правда, хорошо сохранилась! – обрадовался Иваныч. – Ну-ка, помоги…

Он подтащил к стене какой-то чурбан, залез на него, потянулся к иконе, но не достал до нее.

Слез, огляделся, нашел еще несколько досок и соорудил из них помост. Теперь ему хватило роста, он схватился за икону обеими руками и рванул на себя. Икона осталась на месте, а сам Иваныч потерял равновесие и свалился со своего пьедестала.

Он вскрикнул, Тоня поспешила на помощь.

Иваныч сидел на полу, прижимая к себе левую руку.

– Что с тобой?

– Кажется, сломал… – проговорил он сквозь сжатые зубы.

– Ох, как чувствовала – не надо было сюда идти!

Тоня нашла две подходящих доски и соорудила из них лубок.

– Ну, нужно хоть эту икону достать! – повторял Иваныч. – Шурик, слазь за ней!

– Нет! – отрезала Тоня. – Не хватало, чтобы теперь Шурик что-нибудь сломал! Это еще хорошо, что ты сломал руку, а не ногу – иначе как бы мы тебя отсюда вытаскивали через болото? Все, приключения заканчиваются, надо, пока не стемнело, переходить болото, пробираться на станцию и ехать в город. Тебе нужно к врачу…

Они вышли из часовни.

За ней была ложбинка, на которую они сперва не обратили внимания. Теперь, приглядевшись, Тоня поняла, что это деревенское кладбище. Тут и там стояли покосившиеся кресты, виднелись невысокие могильные холмики. Но ее внимание привлекли несколько глубоких ям среди старых могил. Видимо, это тоже были могилы, только не засыпанные землей или, скорее, разрытые.

Тоня не удержалась, подошла к краю кладбища, словно какая-то сила тянула ее туда, заглянула в одну разрытую могилу, в другую…

На дне каждой могилы в открытом гробу лежал человеческий скелет с вбитым между ребер осиновым колом.

А в одной могиле…

Тоня остановилась перед ней в ужасе.

Здесь скелет лежал не в гробу, а на краю ямы, лицом вниз, вцепившись костлявыми пальцами в глинистую почву, словно мертвец пытался выбраться из могилы, и уже на самом ее краю его все же настигли и забили в спину осиновый кол.

Что же произошло тут, в этой затерянной среди болот деревеньке, много десятилетий назад? Какой ужас поселился здесь и прогнал последних уцелевших жителей, если только кто-то из них уцелел?..

– Пойдемте скорее отсюда! – Тоня повернулась к своим спутникам. – Я не хочу остаться тут, когда стемнеет!

На этот раз даже Иваныч не стал возражать.

Они подобрали свои слеги и пустились в обратный путь через болото. Всю дорогу они молчали, безуспешно пытаясь забыть то, что увидели в опустевшей деревне.

Наконец впереди показалась опушка леса, и скоро они достигли края болота.

– Пойдем через этот лесок, – предложил Шурик, сверившись с компасом. – Так мы должны скорее выйти к станции.

Они нашли подходящую тропу и пошли по ней на север. Понемногу начало смеркаться.

Однако вскоре тропа сменила направление. Идти в сгущающихся сумерках по бездорожью спутники не решились, они пошли дальше по тропе и в результате вышли не к станции, а к краю безлюдной пустоши.

К этому времени почти совсем стемнело. Впереди, на пологом холме, возвышался большой мрачный дом. Ни одно окно в нем не светилось, однако идти в темноте по незнакомым местам казалось сродни самоубийству, нужно было найти ночлег, а ничего, кроме этого дома, поблизости не имелось. Шурик, теперь возглавлявший группу, зашагал вверх по холму.

Скоро они подошли к ограде дома. Ворота были открыты, темный дом словно приглашал их. Спутники вошли в ворота, опасливо оглядываясь по сторонам. Вокруг наступила какая-то особенная, гулкая тишина, какая бывает перед рассветом или сразу после заката. Шурик поднялся на крыльцо, постучал.

Этот стук гулко разнесся в настороженной тишине, отдался эхом внутри дома.

– Смотрите! – проговорила Тоня, опасливо понизив голос, и показала на одно из окон.

Там за пыльным стеклом появился одинокий колеблющийся огонек, словно кто-то пронес свечу. Огонек переместился и исчез. За окнами снова воцарилась темнота.

– Ну что, есть там кто-нибудь? – проговорил Шурик.

В голосе его звучали раздражение и страх. Он опять постучал – и вдруг входная дверь дома с ревматическим скрипом открылась.

Шурик заглянул внутрь дома, опасливо шагнул вперед, повернулся к своим друзьям:

– Ну, заходите!

Тоня вошла следом за ним, Иваныч последним переступил порог – и дверь захлопнулась за ним.

– Что за черт? – Иваныч покосился на дверь, затем оглядел помещение, в котором они оказались.

Кроме них, здесь не было ни души.

Впрочем, в доме было темно, как в желудке огромного доисторического животного, и даже если бы здесь кто-то находился, они его не увидели бы.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – крикнула Тоня, вглядываясь в темноту.

Ее голос гулко разнесся по дому, и, словно в ответ на него, в дальнем конце помещения появился крохотный мерцающий огонек. Этот огонек ничего не осветил, не рассеял темноту, а только сделал ее еще гуще, еще непроницаемее. Он горел высоко над полом – наверное, в глубине помещения была лестница, и тот, кто нес свечу, стоял на ее верхней площадке.

– Эй, у вас что, нет электричества? – проговорила Тоня, обращаясь к невидимому обитателю дома. – Извините, что явились без приглашения, мы шли к станции, но заблудились, нам нужно где-то переночевать…

– Переночевать! – повторило странное эхо ее последнее слово, и по комнате пронесся порыв ветерка, едва не погасив мерцающий, таинственный огонек.

– Так можно у вас переночевать? – повторила Тоня, не дождавшись ответа.

Огонек покачнулся и поплыл вверх и назад, словно тот, кто держал свечу, поднимался по лестнице. Шурик решил считать это приглашением и пошел вслед за огоньком. Тоня отчего-то медлила, Иваныч стоял рядом с ней, прижимая к груди больную руку.

– Идите сюда, – проговорил Шурик откуда-то сверху. – Здесь лестница…

В следующую секунду раздались треск и грохот, и рядом с ними упало тяжелое тело.

– Что случилось? – испуганно вскрикнула Тоня.

В первый момент она инстинктивно отскочила в сторону, но потом бросилась к упавшему, наклонилась над ним…

Это был Шурик.

Он лежал вниз лицом, не подавая признаков жизни.

– Шурик, ты что? – запричитала Тоня, пытаясь перевернуть его. – Не пугай меня…

Тоня стащила со спины рюкзак, дрожащими руками отстегнула клапан, достала фонарик. В голове ее мелькнула запоздалая мысль, как она не вспомнила об этом фонаре раньше – ни она, ни ее спутники.

Она нажала кнопку, направила луч на лицо Шурика…

И закричала от ужаса.

Его глаза были открыты, но в них ничего не отражалось. Это были пустые, мертвые глаза. И голова Шурика была повернута под немыслимым, невозможным углом.

Рядом с ней опустился на колени Иваныч. Он прикоснулся здоровой рукой к руке Шурика, потом к его шее и звенящим, чужим голосом проговорил:

– Пульса нет… он сломал шею…

– Ты хочешь сказать… – едва слышно проговорила Тоня, – ты хочешь сказать, что он…

Она не могла произнести последнее слово. И Иваныч сделал это за нее:

– Он умер.

– Черт! – выкрикнула Тоня и повернулась туда, где по-прежнему мерцал огонек. – Черт бы вас побрал! Кто вы такой? Наш друг умер! Вы понимаете – умер!

Никто ей не ответил, огонек по-прежнему мерцал, ничего не освещая.

– Чего вы от нас хотите? – проговорила Тоня, теряя надежду.

Она направила фонарь в ту сторону, где мерцал огонек, успела разглядеть лестницу, сломанные перила – и тут луч фонаря начал слабеть и вовсе погас.

– Да кто вы такой? Что вы о себе возомнили?

Вдруг раздался голос – очень тихий, но при этом заполнивший собой весь дом, очень тихий, но проникающий прямо в мозг, бесцветный и вкрадчивый голос. Невозможно было понять, принадлежит он мужчине или женщине, старику или ребенку.

– Я не звал вас, – проговорил этот голос. – Вы сами ко мне пришли. Но раз уж пришли – я приму вас как дорогих гостей и сделаю вам поистине царский подарок. Я подарю вам силу и вечную молодость. Слова «старость» и «болезнь» станут для вас пустым звуком. Не жалейте о вашем друге – он был не готов к моему подарку. Вы – другое дело…

– Вы что – сумасшедший? – зло, раздраженно проговорила Тоня. – У нас умер друг, а вы несете какую-то чушь…

– Не перебивай его! – воскликнул вдруг Иваныч. – Замолчи! Дай мне послушать!

– Не надо! Не слушай его! – Тоня вскочила, закрыла уши ладонями. – Я не хочу слушать! Я не буду слушать! Я уйду отсюда! Я лучше переночую под открытым небом, в придорожной канаве, чем останусь в доме этого сумасшедшего!

Но тихий, вкрадчивый голос продолжал звучать в ее голове, хотя она и заткнула уши:

– Ты, конечно, можешь уйти, но потом ты пожалеешь, горько пожалеешь о том, что упустила, горько пожалеешь о том, что не приняла мой щедрый дар.

Тоня бросилась к двери, попыталась ее открыть, но дверь была заперта. Как же так, ведь только что они без труда ее открыли…

Тоня трясла дверь, безуспешно дергала дверную ручку, но дверь не подавалась. Девушка услышала за спиной приближающиеся шаги, точнее, не услышала, а почувствовала чье-то беззвучное приближение. Она повернулась, прижалась спиной к двери, потому что чувствовать это за своей спиной было невыносимо, легче уж встретить это лицом к лицу.

Она смотрела в темноту – и вот темнота уплотнилась, в ней проступил смутный, едва различимый силуэт.

Тоня не столько видела, сколько ощущала его приближение. Она испытывала страх, но вместе с тем странное влечение.

Такое или почти такое чувство она пережила однажды, когда несколько лет назад стояла в Коктебеле на самом краю скалы над штормовым морем. Ревущие, беснующиеся валы с диким грохотом разбивались внизу о каменную преграду – и Тоня испытывала страх перед разбушевавшейся стихией, но в то же время восторг перед ее мощью. Внезапно ее охватило почти непреодолимое желание шагнуть вперед, шагнуть со скалы, чтобы слиться с этой древней и вечно юной стихией.

И сейчас она почувствовала, что из темноты к ней приближается нечто почти такое же древнее и могучее, как море. Ее охватило непреодолимое желание подчиниться этой темной силе, стать частью ее.

Тогда, в Коктебеле, она смогла удержаться на краю скалы, смогла преодолеть самоубийственное желание. И сейчас какая-то часть ее души сопротивлялась приближающейся к ней темной силе.

«Доверься мне, – шептал беззвучный, вкрадчивый голос в ее голове. – Оставь сомнения! Доверься мне – и перед тобой откроется новая, необыкновенная жизнь! Жизнь без болезней, без старости, без увядания! Ты станешь не только бессмертной – ты останешься вечно молодой!»

Она еще пыталась сопротивляться, но древняя сила уже прикоснулась к ней с вкрадчивой нежностью опытного любовника. Тоня вжалась спиной в закрытую дверь – и ощутила на своем горле горячие губы. Поцелуй становился все жарче, все крепче, и вдруг зубы древнего существа пронзили ее кожу. Девушка почувствовала боль – и вместе с тем небывалое блаженство.

И в следующее мгновение тьма приняла ее.

* * *

Она пришла в себя от боли. Что-то жгло ее правую руку. Нестерпимо, мучительно.

Она открыла глаза, приподнялась на локте, огляделась и увидела незнакомое просторное помещение, стены, обшитые потемневшими от времени деревянными панелями, лестницу, ведущую на второй этаж. В этом помещении было несколько окон, и сквозь одно из них пробивался луч света.

Этот-то луч, падая на ее руку, и вызвал то мучительное ощущение, от которого она проснулась. И вообще, пробивавшийся в окна свет раздражал, мучил ее, от него хотелось укрыться. Как хорошо было бы сейчас оказаться в темноте…

Она отползла под лестницу.

Здесь было темнее, и она смогла сосредоточиться, смогла вспомнить…

Правда, воспоминания были какие-то отрывочные, их нужно было сложить вместе, словно части пазла или осколки разбитой вазы.

Безлюдная деревня посреди болота, дорога через лес, темный дом на холме…

Она вспомнила, что у нее было двое спутников, что один из них погиб, упав с лестницы. Но это ничуть ее не огорчило. Это почти не имело к ней отношения – к ней сегодняшней. Это было в другой жизни, с другим человеком. В прежней жизни ее звали… как же ее звали? Она не могла вспомнить, да и не очень хотела, потому что вспомнила главное: жгучий поцелуй Хозяина, превративший ее в другое, высшее существо.

Хозяин…

Она и сейчас ощущала его незримое присутствие.

И еще она чувствовала голод.

Она оглядела помещение голодным взглядом и увидела неподалеку распростертое на полу тело.

Она узнала его – это был один из ее спутников.

И каким-то шестым чувством она поняла, что он – такой же, как она. Что он тоже служит Хозяину.

Это вызвало у нее легкий укол ревности, но в то же время она поняла, что они близки, их связывают узы более крепкие, чем родственные. Их связывает кровь…

Она забилась в самый темный угол и снова заснула.

Когда она проснулась, в доме было темно.

Это было прекрасно. Темнота обволакивала ее, как дружеское объятие, придавала ей силы.

Она легко вскочила, вгляделась в темноту…

Впрочем, для этого не понадобилось больших усилий: теперь она прекрасно видела в темноте.

Хозяин не обманул ее: она чувствовала себя отдохнувшей, свежей и полной сил.

Рядом послышался шорох, в темноте блеснули белки глаз – и она увидела своего спутника, своего брата по крови. Он подошел к ней, облизнул губы и прошептал:

– Темнота… как хорошо! Темнота – это наше время. Только очень хочется есть!

– Пойдем на охоту! – предложила она. – Я чувствую, здесь полно дичи!

И тут в ее голове зазвучал голос Хозяина: «Вы можете, конечно, поохотиться, но потом… потом вы должны выследить особенную дичь. Я приведу вас к ней – и вы сделаете то, что я прикажу!»

– Да, Хозяин! – проговорила она послушно и вышла из дома.

Они с братом, братом по крови, бежали по осеннему полю, не ощущая холода, порывов ледяного ветра, швыряющего в лицо капли дождя, не чувствуя усталости. Она делала огромные прыжки, на какое-то время зависая над землей и переживая восхитительное чувство полета.

Вдали показались огоньки поселка.

Они замедлили шаг, теперь они крались вперед, низко пригибаясь к земле, сливаясь с тенью, сами превращаясь в тень.

На улице поселка было безлюдно, жители разошлись по домам, прячась от осенней ночи, от ветра и дождя. Прячась от темноты и от того, что в ней таится.

Впереди мигала вывеска кафе.

Вдруг двери его распахнулись, оттуда вывалилась шумная компания.

Ночные охотники прижались к стене, сливаясь с тенью.

Люди поговорили и разошлись – трое пошли направо, четвертый – налево. Ночные охотники, не раздумывая, устремились за ним.

Это был мужчина. Он шел по улице, подняв воротник пальто, вглядываясь в темноту.

Охотники скользили следом, беззвучно и почти незримо.

Мужчина подошел к машине, достал из кармана брелок с ключами, отключил сигнализацию.

Охотники переглянулись, поняли друг друга без слов.

Она вышла из тени, окликнула мужчину, который уже открывал дверцу машины:

– Мужчина, вы в город?

Тот обернулся, окинул ее оценивающим взглядом, улыбнулся:

– Допустим, в город.

– Не подвезете одинокую даму? – Она склонила голову набок, кокетливо опустила ресницы. – Понимаете, поссорилась со своим парнем, и он, паразит, уехал…

– Почему бы и нет? – Мужчина отступил чуть в сторону от машины. – Даму – это я всегда готов, как юный пионер… Садись…

Она подошла к нему грациозной танцующей походкой, поравнявшись, вдруг прильнула всем телом, потянулась губами. В глазах мужчины вспыхнуло радостное удивление, он облапил незнакомку…

Темно-красные губы коснулись шеи, обожгли ее поцелуем, и тут же в беззащитную плоть вонзились острые клыки.

– Ну, ты даешь… – пробормотал мужчина, но тут же замолчал, задохнувшись, в глазах его потемнело, но он еще успел заметить, как из темноты выскользнула вторая фигура.

Охотники, урча от жадности и отталкивая друг друга, пили кровь. Утолив первый голод, они втащили безжизненное тело на заднее сиденье машины, чтобы избавиться от него по дороге.

Она села за руль, повернула ключ в замке зажигания.

Голос Хозяина звучал в ее голове: «Вы насытились, теперь поезжайте в город. Я говорил вам, что вы должны выследить для меня особенную дичь!»

* * *

В отделении полиции поселка городского типа под названием Лиственное царило уныние, потому что начальник отделения майор Загребельный был в гневе. А в гневе он бывал всегда, когда чего-нибудь не понимал.

В данном случае он не понимал, что за петрушка творится в поселковой больнице. Начать с того, что из морга исчез труп потерпевшего Орлана Н. Г. Вот вечером был, а наутро исчез. И ничего нельзя было добиться от пьяницы-санитара, тот только тряс головой и бормотал какую-то чушь по поводу живых трупов. И все крестился и порывался бежать в церковь за святой водицей.

Начальник сгоряча распорядился запереть Кондрата в камере – пускай там проспится. Но Кондрат не спал, а только трясся и подвывал, как собака по покойнику. Когда же он стал биться головой о стену, дежурный испугался и позвонил в больницу, чтобы прислали кого-нибудь сделать Кондрату успокоительный укол.

В больнице, однако, сказали, что послать у них некого, один врач на обходе, второй на дежурстве, а хирург уехал в Скотное. В результате Кондрат так надоел всем своими завываниями, что начальство распорядилось его выпустить. На пороге санитар истово перекрестился, но, по наблюдению Михалыча, побежал не в церковь, а к бабке Леокадии, чтобы разжиться у нее лечебным самогоном.

Чуть только перевели дух, стряслась новая беда. Из больницы позвонили, что у них умерла кладовщица Васильевна. Умерла скоропостижно, никто не видел как. Нашел ее утром электрик Федор. Со страху чуть Богу душу не отдал. Лежит, говорит, вся бледная, синюшная, кожа да кости. И вроде не такая старая была тетка, и в теле, на здоровье не жаловалась, а вид такой, будто год тяжело проболела, ничего от нее не осталось.

– Езжай, Михалыч, – вздохнул начальник, – погляди там, как и что. Эта Васильевна та еще была пройда, ведьма каких мало и вороватая к тому же. У меня жалоб на нее полный ящик – то у больного часы пропали, то кошелек. В прошлый раз, когда двоих после аварии привезли, серьгу у женщины уперла с изумрудом! А вторую не успела… Та потом, при выписке, по-хорошему просила – отдайте, я заплачу, это о маме память! Нет, ни за что не призналась, хотя зачем ей одна серьга? Так, может, ей кто-нибудь помог на тот свет отправиться? Опять же, труп исчез… Вот куда он делся, скажи на милость?

– А может, он живой оказался, проснулся ночью да и домой почапал? – ввязался в разговор неугомонный Виталик. – Значится, мне такая видится картина происшествия: он очухался в морге, захотел уйти, а тут осознал, что совсем голый, да и пошел в кладовую за одеждой. А там Васильевна. Ну, он ее и…

– Да молчи ты, балабол! – досадливо поморщился Михалыч. – Не такая была Васильевна тетка, чтобы вот так просто перед полуживым доходягой спасовать. Ох, чует мое сердце, не оберемся мы с этим делом неприятностей!

И как в воду глядел: после обеда влетел Виталик с вытаращенными глазами и сказал, что прислали из прокуратуры следователя.

– Ну и что? – не врубился Михалыч. – Прислали и прислали, у них своя служба, а у нас своя…

– Дак это… – Виталик потоптался на месте, – он же…

– Что – Малахольный? – Михалыч откинулся на спинку так резко, что едва не опрокинул стул. – Ну, дождались…

Малахольный был кошмаром всей областной полиции. Если приезжал он – значит, обычное проходное дело тянулось долго и нудно, как поздняя осень в средней полосе. Следователь цеплялся к каждой закорючке, к каждому слову, к каждой запятой в протоколе. Он заставлял все переделывать, допрашивать свидетелей по нескольку раз. Он не пил, не курил, не увлекался рыбалкой, то есть ничем нельзя было его соблазнить и задобрить. Относительно женского полу тоже был тверд и морально устойчив, как писали раньше в служебных характеристиках.

Впрочем, твердость эта давалась ему легко, поскольку внешностью следователь обладал самой непрезентабельной. На голове его лежали редкие волосики, сквозь которые просвечивала желтоватая кожа. На носу сидели очки в старой потертой оправе. Узкие губы были постоянно сжаты, как будто он боялся сказать лишнее слово. Он никогда не ругался и не повышал голоса, говорил тихо и медленно.

Словом, следователь был непроходимым занудой и крючкотвором. Он перевелся в районную прокуратуру недавно и всем уже успел надоесть хуже горькой редьки. Кто он, с кем живет, откуда приехал – никто не знал. И хотя поговаривали, что в прошлом его существует какая-то история: не то жена его бросила и он с горя начал пить, оттого и понизили его в должности, не то, наоборот, он увлекся девицей из стриптиза, а жена накатала телегу начальству, но никто особенно этим слухам не верил. Глядя на прилизанные волосики и тусклые глаза за очками, не представить было, что этот человек способен на сильные страсти. Фамилия следователя была Малашкин, естественно, что между собой сотрудники называли его Малахольный. А учитывая глаза снулой рыбы, к кличке добавили еще слово «хек». Малахольный Хек, причем некоторые в сердцах еще, выходя из кабинета Малашкина, заменяли последнюю букву на другую, уж очень умел Малашкин доставать людей.

И вот этот тип приехал на исчезнувший труп. Никто не удивился – Малахольный умел находить такие нудные дела, где ничего не понятно и не за что ухватиться.

– Ну, огребем теперь мы лиха! – обреченно вздохнул Михалыч, провожая взглядом Малахольного, идущего в кабинет начальника отделения.

И точно, через десять минут раздался начальственный рык, призывающий Михалыча и Виталика в кабинет.

– Это что вот такое? – толстый палец тыкал в протокол осмотра тела. – Почему не зафиксировано положение тела? Где список вещей, что при нем были?

У Виталика забегали глаза – не дай бог начальство узнает, что он позаимствовал у покойничка ноутбук, ох, при Малахольном мало ему не покажется!

– Где акт сдачи покойника в морг? – противным скрипучим голосом осведомился Малахольный.

– Наверное, там, в больнице… – неуверенно сказал Михалыч и вспомнил, что должен был заехать в больницу вчера, но совершенно позабыл про это, пока они возились с девчонкой-свидетельницей.

– Так, может, он и не мертвый был? – тихо спросил Малахольный. – Может быть, вы по ошибке живого человека в морг определили?

– Мертвый… – замахал руками Виталик, – совсем мертвый! Что мы, жмурика от живого человека не отличим?

– А тогда где официальное медицинское заключение? – так же тихо спросил Малахольный, и от этого голоса Виталик резко замолчал, а Михалыч поежился.

– Так утром же должно было быть… – с тоской сказал он.

– Ну-ну… – Малахольный поднялся, и Михалыч удивился, что он немаленького роста. – Едем в больницу. Сам на месте все разузнаю, раз у вас ничего не готово.

Михалыч успел еще перехватить злобный взгляд майора Загребельного.

* * *

В больнице Малахольный устроил форменное безобразие. Он обшарил весь морг, залезал во все углы, осмотрел едва ли не в лупу стол, где лежал исчезнувший покойник, ничего, естественно, не нашел, кроме грязной простыни.

– Голый, стало быть, убыл… – пробормотал он, – совсем голый.

Михалыч не поверил своим ушам: в голосе Малахольного звучала неуверенность.

Пошли в больницу. В коридоре Малахольный увидел уборщицу, которая несла полное ведро битых пробирок. Оказалось, в лаборатории прошлой ночью случился погром, кто-то побил пробирки с образцами крови, раскидал штативы, теперь все анализы придется заново брать.

– Что, не заперто было? – поинтересовался Михалыч.

Уборщица отвечала, что вроде заперто, а дверь просто высадили. Малахольный не поленился пройти полтора коридора, чтобы взглянуть на дверь. И правда высадили. Судя по всему, не ломом, не стамеской, а плечом с разбега.

– И кому такое понадобилось? – хмыкнул Михалыч. – Это же не аптека, а лаборатория, наркотиков никаких нету, даже лекарств нету, одни пробирки…

Следователь ничего не ответил.

В кладовой никого не было, тело Васильевны увезли на вскрытие. В помещении было грязно, вещи валялись в беспорядке, одежда вперемешку с обувью. Вызванный электрик Федор клялся, что ничего не трогал, как увидел мертвую кладовщицу, так и бросился опрометью за начальством. Беспорядку он не удивился, сказал, что у Васильевны всегда так было, за то и от больных жалобы поступали. Выяснить, что же пропало из одежды, не представлялось возможным.

Малахольный все больше мрачнел, а Михалыч испытывал легкое злорадство – вот так-то, гражданин следователь, зануда и крючкотвор, как ты ни старайся, в этой больнице сам черт ногу сломит, какие уж тут улики найти…

Из больницы вышли на воздух. Сегодня погода была хорошая, солнце пробивалось сквозь желтую листву берез в больничном саду, по голубому ясному небу проплывали кудрявые облака.

– Вас куда доставить? – на лице Виталика было явное облегчение.

– Поедем на место происшествия, – ответил Малахольный тусклым голосом.

– Так это ж даль какая! – взвыл Виталик. – Час целый трястись!

– Ничего, проедемся, нестыковки в протоколе устраним… – и следователь зашагал к машине.

– Хек Малахольный! – сквозь зубы прошипел Виталик.

* * *

Дом стоял мрачный и хмурый, несмотря на солнечный день. Казалось, он смотрит на незваных гостей, как злой, склочный старик. Ворота были распахнуты настежь. На участке царило полное запустение.

– Так и было, – буркнул Михалыч, перехватив взгляд следователя, – этот, что жил тут, ничего не делал.

Дверь была не заперта, а слегка прикрыта.