Текст книги "Абиссинское заклинание"

– Да, размечталась!

Я оживилась, в душе моей вспыхнула надежда. Если Ильинична будет сейчас заниматься клиенткой, ей будет не до меня и я смогу сбежать из ее квартиры. Кроме того, не станет же она винтить меня в присутствии постороннего человека…

Но Ильинична, видимо, прочла мои мысли, или ей то же самое пришло в голову. Так или иначе, она строго взглянула на меня и проговорила ледяным голосом:

– Помнишь, что я тебе сказала? Шаг вправо, шаг влево считается за побег со всеми вытекающими последствиями!

– Да-да, все помню! – отмахнулась я, думая, что смогу воспользоваться ситуацией.

– Думаешь, перехитришь меня? – Старуха склонила голову к плечу, на мгновение напомнив своего попугая. – Ну, ничего, Фрида за тобой присмотрит!

«Что еще за Фрида? – подумала я. – Она тут что, не одна?»

– Пошли! – Ильинична чувствительно подтолкнула меня в бок, вывела в коридор и подвела к двери, из-за которой доносились громкие ненатуральные голоса.

Она открыла эту дверь, втолкнула меня в комнату, вошла следом.

В дальнем углу этой комнаты стоял включенный телевизор, на экране которого ругались две краснолицые растрепанные женщины. В глубине экрана сидели десятка два зрителей, которые увлеченно следили за скандалом.

А еще на коврике перед телевизором лежала собака – огромный, очень худой дог серо-стального цвета, который тоже внимательно следил за происходящим на экране.

– Вот она, Фрида! – проговорила Ильинична, с гордостью взглянув на дога. – Когда она родилась, я не разобралась, кто она – мальчик или девочка, и назвала его… ее Фридрихом Энгельсом. А потом, когда разобралась, пришлось называть Фридой. Ну, она тебя не выпустит! Хорошая собака, только очень уж всякие ток-шоу любит…

Ильинична окликнула собаку:

– Фрида!

Собака неохотно отвернулась от экрана и взглянула на хозяйку. На морде ее отчетливо читалось: «Что надо?»

– Фрида, стеречь! – проговорила Ильинична, показав на меня. – А я пойду, меня клиентка заждалась!

Фрида в ответ негромко рыкнула.

Ильинична вышла из комнаты, захлопнула дверь и громко проговорила прежним своим медовым голосом:

– Иду, дорогая, иду! В ванной была!

Собака снова повернулась к телевизору и уставилась на экран.

Я немного выждала.

Голоса в коридоре затихли. Я оглянулась на собаку и осторожно двинулась к двери.

Фрида негромко зарычала.

– Тихо, тихо, девочка, все нормально! – проговорила я примирительно и сделала еще один шаг к двери.

Собака бесшумно вскочила и в один прыжок оказалась между мной и дверью. Пасть ее приоткрылась, продемонстрировав полный комплект страшных зубов.

– Ты же хорошая девочка! – сказала я самым приветливым голосом, но это не произвело на Фриду никакого впечатления.

Надо сказать, что я, в принципе, не боюсь собак. Есть такие люди, как мужчины, так и женщины, у которых при виде больших собак начинается сердцебиение, они бледнеют, трясутся и могут даже упасть в обморок. Я к таким не отношусь. У меня в детстве даже была собака, большая кавказская овчарка по кличке Зежа, и я ее очень любила.

Мы с мамой жили скромно (на учительскую-то зарплату не разбежишься), так что большую собаку и не думали заводить. Но щенка нашли мальчишки из нашего двора прямо на дороге, кто-то выбросил из машины туго завязанный пакет, а оказалось – там месячный щенок. Я так просила его взять, что мама согласилась. Мы и не думали, что вырастет кавказская овчарка, да к тому же породистая, как потом сказали знающие люди. Так или иначе, Зежа прожила у нас больше десяти лет. Потом она умерла, и новую мы уже не завели, потому что я заканчивала школу и собиралась уезжать. Но я часто ее вспоминаю и знаю, что собаки не нападают на людей без серьезной причины.

Но здесь причина была – хозяйка приказала Фриде стеречь меня, а приказ хозяина – это святое.

Я попятилась и вернулась на середину комнаты.

Фрида тут же успокоилась и улеглась на прежнее место перед телевизором.

Я вздохнула.

Сбежать будет не так легко, как я надеялась. Да еще волей-неволей придется слушать это ужасное шоу. Смотреть на экран мне не обязательно, а вот слушать придется.

Очень скоро я поняла, что две женщины в студии – это бывшие жены какого-то недавно умершего артиста, которые пытаются поделить его наследство. Одна была постарше, жилистая и худая как доска. Вторая – помоложе, пополнее, и была бы даже симпатичная, если бы не красная от злости физиономия и ужасно визгливый голос.

Слушая, как они орут друг на друга, я невольно посочувствовала покойному артисту. С первой он прожил пять лет, со второй аж девять выдержал. По всему видать, ангельского терпения был человек…

Фриду же это действо почему-то очень интересовало.

Я же попыталась узнать пределы своих возможностей.

Я подошла к окну – собака никак на это не реагировала, она продолжала следить за скандалом на экране. Пошла в другую сторону – тоже ноль внимания, спокойно смотрит свое шоу. Но стоило мне сделать хоть шаг в сторону двери – и она тут же с рычанием вскакивала и оказывалась на моем пути.

Значит, сбежать отсюда будет не так просто…

Я обошла всю комнату по периметру, не выходя за ту границу, которую охраняла Фрида. И в углу, противоположном от телевизора, увидела плотную занавеску.

За занавеской оказалась дверь.

Может быть, здесь – второй выход из комнаты? Странно, Ильинична не казалась такой легкомысленной…

Дверь была заперта, но замок был самый примитивный. Открыть такой можно обычной шпилькой или канцелярской скрепкой. Шпильки у меня не было – кто сейчас ими пользуется?

У меня волосы хорошо лежат сами по себе, то есть всегда так было, пока там, в этой чертовой промзоне, не смазали их гелем. Но в комнате я увидела свое пальто и сумку, бабка спрятала их сюда, чтобы не смущать клиентку.

Ну, тогда все в порядке! Я вытащила пилочку для ногтей, поковырялась ею в замке, и он открылся.

Но меня ждало разочарование.

За этой дверью оказался не выход, а всего лишь кладовка.

По двум ее стенам были полки, уставленные всякой бакалеей и банками с вареньем, а у задней стены притулился холодильник.

Надо же, Ильинична прячет продукты под замком!

Правда, я должна признать, что женщина она хозяйственная, полки в кладовке ломились от круп, макарон и прочих припасов. Что она – сделала запасы на случай ядерной войны?

А когда я открыла холодильник, то удивилась еще больше.

Он был забит едой, всякими деликатесами… чего здесь только не было – красная рыба, колбасы, ветчина, несколько сортов сыра, какие-то удивительные паштеты…

А к чаю подала какое-то несъедобное печенье! Вот выжига! Сама любит поесть, а гостей угощает какой-то дрянью! Впрочем, меня вряд ли можно считать гостем…

Тут я услышала за спиной негромкое поскуливание.

Я испуганно обернулась.

За спиной у меня стояла Фрида. Но взгляд у нее был не угрожающий, как прежде, а самый жалкий и умоляющий, и она не рычала, а жалобно поскуливала.

И я взглянула на собаку новыми глазами.

Конечно, она была большая, внушительная и грозная, но при этом на боках у нее проступали ребра, глаза слезились и были какие-то тусклые. И в них светилась мольба.

И тут до меня все дошло.

Фриду просто морят голодом!

Эта скупердяйка экономит не только на гостях, но и на собственной собаке! Вместо того чтобы накормить ее досыта, отвлекает ее, пичкает какими-то идиотскими телешоу! Может, надеется, что у собаки от такого безобразия аппетит пропадет? А у самой кладовка и холодильник под завязку наполнены всякими вкусностями!

Фрида снова заскулила, и из ее пасти стекла ниточка слюны, в глазах была мольба.

– Ах она зараза! – проговорила я с искренним возмущением. – Ну ничего, Фридочка, я тебя сейчас подкормлю!

Фрида, кажется, поняла мои слова. Она облизнулась и закрыла пасть, в глазах ее загорелась надежда.

Я достала из холодильника несколько аппетитных кусков ветчины, добавила к ним брусок сыра, разорвала упаковку красной рыбы и положила все это богатство перед холодильником.

Затем повернулась к Фриде, сделала приглашающий жест и проговорила:

– Угощайся, девочка!

Собака посмотрела на угощение, потом – на меня с немым вопросом, как будто не верила неожиданному подарку судьбы и сомневалась – может ли его принять.

– Ешь, ешь! – повторила я уверенно и открыла еще две баночки паштета из гусиной печенки.

Фрида смущенно потупилась, снова облизнулась и робко шагнула вперед.

Я добавила к угощению еще один большой кусок аппетитной телячьей колбасы и отступила в сторону.

Фрида без приглашения бросилась вперед и принялась за еду.

А я тихонько отступила, выскользнула из кладовки и быстро заперла за собой дверь…

Фрида, кажется, даже не заметила моего неожиданного бегства – из кладовки доносилось только довольное урчание и громкое сладострастное чавканье.

Я чувствовала себя предательницей – но у меня просто не было другого выхода. Кроме того, надо же подкормить бедную собаку! Она уже находится на грани истощения! А Ильинична сама виновата, нечего было морить Фриду голодом!

Я убедилась, что кладовка крепко заперта, и тихонько вышла из комнаты. В коридоре никого не было.

Проходя мимо второй комнаты, я прижала ухо к двери и прислушалась. Из-за двери доносился уверенный голос Ильиничны:

– Значит, так, деточка! Как твой Михаил Федорович у тебя ночевать останется – положи ему этот мешочек под подушку и трижды его перекрести…

– А что тут внутри? – испуганно осведомился другой голос. – Нет ли там яда или другого чего вредного?

– Что ты, деточка! Разве я тебе враг? Тут только хвостик мышиный, зуб покойника…

– Ужас какой!

– А еще прядка волос самоубийцы, щепотка крапивного семени и сожженная страница из статьи Розы Люксембург «Женщина и революция»…

Я не стала дальше слушать эту увлекательную беседу, осторожно открыла дверь и выскользнула из квартиры.

Одним махом сбежала по крутой темной лестнице и оказалась в мрачном дворе-колодце, куда, наверное, солнце не заглядывает даже летом.

Я остановилась, чтобы сориентироваться и определить, куда двигаться дальше.

На первый взгляд выхода из этого двора не было.

Тут передо мной возникла какая-то подозрительная фигура. Бомж в страшных лохмотьях, с синяком во все лицо, с выбивающимися из-под вязаной шапки рыжими патлами и торчащим изо рта одиноким зубом, шел ко мне, вытянув вперед грязную руку, и бормотал сиплым простуженным голосом:

– Купи вещицу, барышня! Хорошая вещица, ценная! Купи, не пожалеешь!

Я отшатнулась от бомжа, боясь, что он до меня дотронется. Но он ловко обошел меня и снова преградил мне дорогу, невнятно бормоча те же слова. В руке его что-то блеснуло тусклым серебром, как маленькая рыбка на крючке рыболова.

Я опять отступила, брезгливо поморщившись, достала из кошелька купюру и пролепетала:

– На, возьми деньги! Только прошу тебя, покажи, где выход из этого двора.

Он ловко выхватил у меня деньги и громко, уверенно проговорил:

– Сатор арепо!

– Что? – переспросила я удивленно.

– Сатор арепо! – повторил бомж и показал грязным пальцем на обитую железом дверь в углу двора.

– Что это? – переспросила я, повернувшись к бомжу… но его не было на прежнем месте, и вообще не было во дворе, он словно провалился сквозь землю. А по двору, с боевым видом задрав хвост, шествовал большой рыжий кот с рваным ухом.

Я подумала бы, что бомж мне примерещился, но купюра из моей руки на самом деле пропала…

Я недоуменно пожала плечами и подошла к той двери, на которую показывал бомж.

Эта дверь, как я уже сказала, была обита заржавленным железом, на котором белой масляной краской одно над другим были выведены два непонятных слова: SATOR AREPO.

Ну да, эти же самые слова повторял тот бомж… но одно из этих слов я уже где-то видела…

Впрочем, сейчас мне не до воспоминаний. Мне нужно как можно скорее уходить из этого двора, пока Ильинична не обнаружила мой побег и не бросилась вдогонку.

Отложив эти размышления на потом, я толкнула дверь, которая открылась на удивление легко.

Я оказалась в подъезде, где был лифт, лестница и еще одна дверь.

На этой двери был электронный замок, но изнутри он открывался простым нажатием кнопки.

Что я и сделала – и тут же оказалась на улице, точнее, в мрачном районе на набережной Обводного канала. Казалось, я перенеслась не только в другой район, но и в другое время, когда в этих местах жили герои Достоевского.

Мимо одна за другой проезжали машины – и я рискнула, подняла руку в понятном каждому жесте.

Конечно, останавливать случайную машину рискованно, но с такси я прошлой ночью тоже влипла, а сейчас все же белый день…

Две машины проехали мимо, третья остановилась – старенькая, не очень чистая.

Я увидела за рулем безобидного пожилого гастарбайтера – и села в машину.

– Куда едем, красавица?

Я недолго думала – и назвала свой адрес. Точнее, Ромин адрес – больше мне деваться было некуда.

На этот раз мы доехали без проблем.

Машина остановилась перед знакомым домом.

Я полезла в карман за кошельком – и случайно мне в руку попался какой-то незнакомый предмет.

Это была металлическая бирка, узенький жетон из серебристого металла. Я этот жетон никогда прежде не видела.

Хотя, впрочем…

Я вспомнила странного бомжа во дворе-колодце, вспомнила, как в его руке что-то блеснуло тусклым серебром…

Выходит, он все же сунул мне в карман свою вещицу…

Я внимательнее взглянула на жетон.

Похожие жетоны носят на шее солдаты в кино, на них обычно выбиты какие-то цифры – личный номер, что ли.

Но на этом жетоне не было цифр, вместо них было выгравировано странное слово: AREPO.

Это было одно из тех слов, которые бормотал бомж. Одно из слов, намалеванных масляной краской на железной двери.

И тут я вспомнила, где еще видела это слово.

Я вспомнила минувшую страшную ночь, вспомнила, как таксист высадил меня посреди промзоны, посреди метели, сквозь которую смутно проглядывала красноватая вывеска. Как огромный красный светящийся глаз затаившегося в метели чудовища.

Я пошла на эту тускло светящуюся вывеску как на единственный признак человеческого присутствия в этом безжизненном, пустом, безлюдном районе, в этой снежной ночи – и когда я подошла достаточно близко, чтобы различить красные светящиеся буквы – я прочла то же самое слово: AREPO.

Сейчас, посчитав, что на свете существует множество необъяснимых вещей, я только пожала плечами.

КАМЕНЬ

– Господин! – Финикийский раб, смуглый темноволосый юноша с темными оленьими глазами, торопливо вошел в перистиль и окликнул своего хозяина: – Господин, нужно уходить!

Марк Сульпиций, худощавый патриций с тяжелым подбородком, стоял возле каменной плиты, расчищая ножом проступающую на ней неразборчивую надпись.

Он неохотно оторвался от своего занятия, повернулся к юноше:

– О чем ты говоришь, Памлоний?

– Большая гора дымится! Госпожа Валерия, супруга Клавдия Нумидия, виноторговца, еще вчера говорила, что нас ждет большая беда! Господин, нужно уходить!

– Госпожа Валерия та еще пророчица… – отмахнулся хозяин. – Если верить всему, что она говорит…

– Но господин, все ваши соседи уже покинули свои дома! Все ждут ужасного землетрясения! Все говорят, что большая гора, которая спала тысячу лет, просыпается…

– Все говорят, все говорят! – раздраженно перебил его хозяин. – Нельзя слушать то, что говорят на базаре! Если большая гора ждала тысячу лет – она подождет еще немного! Разве ты не видишь, что я занят? Я нашел на этой плите древнее заклинание, которое принесет мне власть и славу!

– Господин, но только взгляните на гору…

Марк Сульпиций невольно взглянул туда, куда указывал ему финикиянин.

Двойная вершина Везувия и правда курилась, над ней поднимался черный дым, окрашивая виноградники на склонах горы в мрачные, трагические цвета. Дым на глазах становился гуще и темнее, вот в глубине его вспыхнул багровый сполох…

– Я всегда успею уйти! – проворчал Марк Сульпиций. – Позови лучше Филиппа! Я хочу показать ему эту надпись!

Филипп был греческий раб, образованный и умный, который ведал библиотекой Марка Сульпиция.

– Но, господин… – замялся финикиец.

– Что такое? Что ты мнешься? Я велел тебе всего лишь позвать Филиппа!

– Но, господин, Филипп ушел.

– Что значит «ушел»? Куда ушел? Почему?

– Он ушел из города. Он тоже боится гнева большой горы…

– Он ответит мне за своеволие! Пошли за ним слуг! Вели догнать его! Вели вернуть!

– Господин, все слуги тоже ушли… убежали. Господин, вам тоже нужно уходить!

– Все с ума посходили!

– Господин, уходите, пока не поздно!

Над вершиной Везувия полыхнуло багровое пламя. Черное облако стало еще больше, оно развернулось, как траурное знамя, и поплыло в сторону города.

– Глупости, – проворчал Марк Сульпиций. – Уйти я всегда успею…

Он снова склонился над плитой, принялся скрести ее ножом.

Буквы одна за другой проступали на камне.

SATOR AREPO…

Марк Сульпиций принялся за следующее слово.

В воздухе закружились черные снежинки. Одна из них упала на щеку патриция. Он смахнул ее рукой, крикнул, не отрываясь от своей работы:

– Памлоний! Принеси мне вина!

На его призыв никто не отозвался. В доме царила тишина. Зато со стороны Везувия доносился приглушенный рокот, похожий на рычание огромного зверя.

– Все сбежали! – проворчал Марк Сульпиций. – Жалкие трусы! Идиоты! Ну ничего, я без них прекрасно обойдусь. Я прочту это древнее заклинание – и обрету такую власть, какая им и не снилась… власть бо́льшую, чем у императора!

Он еще поработал ножом – и на плите проступило следующее слово. Теперь можно было прочесть:

SATOR AREPO TENET…

Небо над головой Марка Сульпиция еще больше потемнело, как будто раньше времени наступили сумерки. Черные снежинки падали все гуще и гуще, они уже покрыли землю толстым слоем.

Патриций покосился на черные небеса. Густую мрачную тучу то и дело прорезали молнии. Ему показалось, что он увидел в туче страшное, перекошенное гневом лицо. Лицо жестокого, мстительного божества.

Он отвернулся и с новой силой принялся расчищать плиту.

Стало тяжело дышать, воздух стал горячим и горьким, как в серных банях. Откуда-то сзади донесся грохот.

Патриций испуганно оглянулся – и увидел, что недалеко от него упал с неба большой черный камень, разбив мраморного купидона.

Марк Сульпиций спешил. Надпись на плите постепенно проступала, буква за буквой.

Наконец он смог прочесть еще одно слово.

SATOR AREPO TENET OPERA…

Сердце Марка Сульпиция забилось от волнения. Он много слышал об этом древнем заклинании, слышал, что в нем скрыта древняя могущественная тайна. И вот оно перед ним… еще немного… осталось расчистить последнее слово – и он может прочесть его, может понять, какая сила в нем скрыта.

Но не опоздал ли он?

Может быть, раб был прав и нужно было бежать из города, пока не поздно?

Он прочел надпись еще раз. Он слышал, что это заклинание симметрично, как отражение в зеркале. Тогда последнее слово можно узнать, перевернув первое. Он прочел фразу снова – от конца к началу.

Но все же нужно расчистить плиту до конца…

Марк Сульпиций спешил, как будто от этой работы зависела его жизнь. Он почти закончил расчищать плиту, когда у него мелькнула неожиданная мысль. Кажется, он близок к разгадке тайны этого заклинания…

Все дело в том, что…

Додумать эту мысль до конца он не успел.

С небес упал еще один черный камень – и разбил его голову.

Кровь Марка Сульпиция обагрила плиту с расчищенной надписью…

Послышался удар грома – и в этом грохоте, казалось, можно было расслышать голос, который громко произнес:

SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS…

В квартире, где мы худо-бедно прожили с Ромой почти два года, никого не было.

Ну да, сегодня будний день, Рома на работе. Хоть с этим повезло.

В квартире был ужасающий беспорядок, когда только он успел это устроить? В прихожей валялись грязная обувь и Ромина куртка с оторванной вешалкой. В комнате тускло белела незастеленная постель и были вывалены на пол все вещи из шкафа.

На кухне пахло горелым, и на полу я увидела лужу коричневого цвета. Все ясно: пролил кофе.

Ромка проспал, ведь сегодня никто не будил его в срок. И кофе никто не заваривал и не подкладывал чистую рубашку.

Я представила, как он мечется по квартире, чертыхаясь и натыкаясь на мебель, и немного приободрилась.

Все, голубчик, теперь всегда так будет, потому что я тут больше не останусь ни за какие коврижки. Разве что Ромка найдет себе какую-нибудь дуру, но это вряд ли. Вряд ли его квартира будет действовать на кого-то другого, а ведь это – главная причина, отчего я продержалась так долго. Но всему есть предел.

Прежде всего я с отвращением скинула грязную одежду и решила принять душ.

Забыла сказать, за эти два года мне удалось убедить Рому сделать в квартире кое-какой минимальный ремонт и перепланировку, так что ванная была теперь попросторней и влезла туда приличная душевая кабинка.

После душа жизнь показалась не то чтобы сносной, но не такой противной.

Еды в доме не было никакой – вчера я не успела сходить в магазин, потому что занималась подготовкой к походу в ресторан.

Вот черт меня дернул согласиться! Ведь не хотела же идти, так надо было послать Ромку подальше с его корпоративом. Все равно ничего хорошего из этого не вышло.

Я с грустью взглянула на пальто, брошенное в прихожей. После всех моих ночных приключений оно годится только на помойку. Жалко, может, все же в химчистке сумеют что-то сделать?

Затем я позвонила тому человеку, который обещал сдать мне квартиру. Он ужасно извинялся и невнятно бормотал, что ремонт не закончен, что еще пару дней – и все будет сделано, что он не виноват, это мастера задерживают.

Мне хотелось заорать, что я не могу ждать два дня, что меня тошнит от Ромки с его хамством, я еле удержалась, сообразив, что незачем вмешивать постороннего человека в свои проблемы. Еще подумает, что я скандалистка, и вообще откажет от квартиры.

Ладно, перетерплю, а пока вещи соберу не торопясь.

И только я вытащила чемодан и стала складывать туда белье и одежду, как в дверях заскрипел ключ.

Я поскорее запихнула чемодан за шкаф и выскочила в прихожую.

На пороге стоял Рома (кому еще и быть-то?) и удивленно таращился на меня.

– Это ты? – спросил он.

– Ага, а ты думал кто? – ответила я в таком же духе.

– А где ты была всю ночь?

– Не твое дело! – ответила я.

Не то чтобы мне хотелось с ним ругаться, просто раз я решила уже с ним расстаться, то незачем теперь сглаживать углы. Ромино хамство надоело мне хуже горькой редьки, а вспомнив про вчерашний скандал, я совсем озверела.

В конце концов, все мои неприятности только из-за него. Если бы Ромка не разорался вчера и не начал обзывать меня разными словами, я бы не ушла, не села в такси и так далее…

С другой стороны, начнет он опять орать, я не спущу, дойдет до драки, а Рома не в моей весовой категории, хоть и похудел порядочно. Так что я решила не заедаться.

– А ты чего сегодня так рано? Головка после вчерашнего болит?

– Ой, у нас Ленку убили!

– Чего? – оторопела я. – Какую еще Ленку?

– Ленку Мухину, она в отделе рекламы работала! Представляешь, кто-то задушил ее прямо в туалете!

– Да ты что несешь-то?

– Точно, полиция приезжала. Нашла ее Нина Ивановна, бухгалтер. Ох, там крику было! Ее саму чуть в больницу не отправили с сердечным приступом.

– Задушили ее, говоришь? Ну и ну!

– Не веришь мне, что ли? – мгновенно разозлился Рома. – Что я – врать про такое буду?

Тут он прав, про такое не придумаешь и не соврешь.

– Нина Ивановна рассказывала, что дверца кабинки открыта и Ленка лежит вся синяя, и язык вывален… ужас! – Рома передернулся.

– Ну и что полиция говорит? Нашли они убийцу?

– Да никого не нашли, опрос проводили, кто ее последний раз видел, да кто с ней общался, да кто с ней ссорился, да с кем она поругалась накануне…

И хоть, неохотно выговорив это, Рома отвел глаза, я сразу поняла все по его голосу. Все же худо-бедно прожили мы вместе почти два года, так что я достаточно его изучила. И теперь я поняла, что Рома ужасно чего-то боится. Ясно чего – расспросов полиции.

– Постой-постой… – с трудом я притушила в собственном голосе самое настоящее злорадство, – эта Ленка… уже не та ли девица, с которой ты обжимался вчера в коридорчике?

Ну так и есть! Потому что Рома поглядел на меня с такой ненавистью, что я даже попятилась и схватила старый зонтик, валявшийся под вешалкой. Не бог весть какое оружие, но на крайний случай сгодится!

– Ну да… – Рома вдруг сдулся, как проколотый шарик, – только зачем мне ее душить? И вообще у меня алиби, я целый день из комнаты не выходил, меня все видели.

Это точно, Рома как сядет за компьютер – так не встает несколько часов, оттого он такой толстый. Но с другой стороны – там-то, в офисе, гамбургеры ему никто под нос не подсовывает?

– Что же ты тогда так переживаешь, если у тебя алиби?

– Потому что никого постороннего в офисе не было! Курьер только приходил, но внизу документы отдал и пошел себе. А вчера… та же бухгалтерша нас видела…

– Кого это – нас? Нас с тобой?

– Да нет…

– Ага… значит, после того как я ушла, ты решил, что самое время теперь развлечься. Избавился от своей спутницы и на свободе приударил за этой Мухиной, так?

– Да ничего такого и не было… – забормотал Рома.

– Она тебя послала! – развеселилась я. – Она тебя послала далеко и надолго! Она тебя сразу же послала, оттого ты на меня так разорался. У тебя, Ромочка, развилась мания величия, ты думаешь, что ты такой неотразимый и неповторимый, а это не так. Никому ты особо не нужен. И мне, кстати, тоже.

– Вот как раз о тебе. – Рома сложил руки на груди и уставился на меня прокурорским взглядом: – Где ты была всю ночь?

– Это тебя не касается, – отмахнулась я.

– Да? А в полиции спросят! Потому что я молчать не буду!

– Да с чего полиция станет мной интересоваться? Я у вас не работаю и эту Мухину раз в жизни видела, и то мельком!

– А может, ты на нее затаила, что мы с ней…

– Что – вы с ней? – разозлилась я. – Она тебя послала, я видела, так с чего мне ревновать?

Однако я забеспокоилась. С этого паршивца станется сдать меня полиции, чтобы перевести стрелки. И мне придется рассказывать, где я провела ночь? Да кто же мне поверит!

– Сам же говоришь, что в офисе никого постороннего не было, – сказала я, – как бы я могла ее убить?

– Ну да, курьер только приходил, и пиццу кто-то заказывал.

– Пиццу? – Я вспомнила водителя машины по развозке пиццы, у него еще лицо пластмассового пупса.

– Есть что пожрать? – Рома тоже вспомнил про пиццу.

– Отстань, закажи что-нибудь! Только не пиццу!

Разумеется, он разорался. И начал перечислять все мои недостатки – настоящие и придуманные.

Я послала его подальше, тут как раз и еду принесли.

Съев ужасающее количество суши и роллов, Рома не то чтобы подобрел, но утомился.

Спать мы легли в разных комнатах, для этой цели была у меня старая раскладушка.

Перед сном я подумала, что больше не выдержу и уйду завтра. Позвоню хозяину квартиры и слезно умолю пустить меня хоть куда – хоть на кухню, хоть в прихожую. Потому что так жить больше нельзя…

Около мрачного бетонного корпуса в промзоне остановился синий пикап с надписью на борту «Доставка пиццы».

Из пикапа вышел парень с круглым кукольным лицом и светлыми растрепанными волосами. В руках у него была плоская картонная коробка, в каких развозят пиццу.

Он подошел к железной двери, над которой тусклым красным светом горело странное слово «AREPO», нажал на кнопку звонка.

– Кто? – лаконично спросил динамик.

– Доставка пиццы!

Замок щелкнул. Дверь открылась. Доставщик пиццы вошел в коридор, прошел по нему, остановился возле очередной двери.

В это самое время дверь распахнулась, на пороге появился человек в темном костюме с прижатым к уху мобильным телефоном.

– Да, я все понял! – проговорил он в трубку. – Перезвоню вам, как только что-то узнаю…

– Пиццу заказывали? – Парень с кукольным лицом протянул ему коробку. – Еще горячая!

– Отлично! Проблем не было? – С этими словами мужчина в костюме взял коробку, открыл ее.

Поверх горячей пиццы лежал пластиковый конверт с несколькими фотографиями. На верхнем снимке было женское лицо с выпученными бессмысленными глазами, с безвольно открытым ртом, из которого сбегала струйка слюны.

– У меня никогда не бывает проблем! – самоуверенным тоном ответил парень с кукольным лицом. – Оставшуюся часть денег переведете на тот же счет…

– Постой… – Мужчина в темном достал из конверта снимки, перебрал их. – Постой, здесь что-то не то…

– Что значит – не то? – Кукольное лицо нахмурилось. – Все чисто, никаких следов, никаких свидетелей…

– Никаких следов! – передразнил его заказчик. – Мне кажется, это вообще не та женщина!

– Что значит «кажется»? – забеспокоился пицца-мэн. – Вы дали мне ее координаты, я выполнил заказ… и потом – она здесь мертвая, задушенная, ее трудно узнать…

– Помолчи! – Мужчина в темном крикнул куда-то в пространство у себя за плечом:

– Лидия Семеновна, подойдите!

В конце коридора хлопнула дверь, появилась женщина прилично за сорок в коротком розовом халате.

Подошла, недовольно хмурясь.

– Лидия Семеновна, взгляните на эти фотографии!

Женщина бросила взгляд на снимки – и тут же попятилась:

– Мы же договорились – я ничего не знаю о ваших делах! Сколько можно повторять! Не знаю и не хочу знать!

– Не знаете, не знаете! – раздраженно перебил ее мужчина в темном костюме – Вы только скажите – та это женщина или не та. Вы ведь ее гримировали, значит, хорошо разглядели.

– Я ее не гримировала! – отрезала женщина.

– То есть как не гримировали? А кто же ее гримировал?

– Я что – неясно выразилась? Я гримировала совсем другую женщину, а эту вообще первый раз вижу! У этой волосы светлые, ей парик был нужен, а у той – свои рыжие, отличный цвет, каштановый оттенок, не всякой краской такой насыщенности добьешься!

Женщина вернула снимки и вскинула голову:

– Если ко мне больше нет вопросов, я пойду. У меня много дел. Меня ждут клиенты…

– Да, конечно… – Мужчина в темном повернулся к пицца-мэну:

– Ты понял? Лидия Семеновна в таких вещах не ошибается! Ты убрал не ту женщину!

– Какую вы заказали – ту и убрал!

– Я что – непонятно выражаюсь? Ведь ты, между прочим, вез ее на Обводный, откуда она, кстати, сбежала…

– А вот это вообще не ко мне! Я ее передал с рук на руки Ильиничне, а что она ее не устерегла…

– Я вообще не о том! Ты вез ее через весь город, значит, вполне мог разглядеть!

Круглолицый парень немного поскучнел, видимо, понял, что в этих словах есть доля правды. Однако он не сдался:

– Я ее видел ночью, в темноте, а самое главное – она была в гриме… над ней ведь Лидия Семеновна поработала, а она людей так изменяет, что родственникам не опознать…

– Ладно, не будем препираться, не будем выяснять, кто прав, кто виноват. Просто доведи дело до конца. Тогда и получишь остальную часть денег…

Утром я нарочно спала долго, чтобы не столкнуться с Ромой на кухне. Сквозь сон слышала, как он нарочито громко топал по квартире и чертыхался. Наконец дверь хлопнула, и я решила, что пора вставать. Учеников сегодня у меня нет, так что есть время собрать вещи и прибраться в квартире на прощание. А потом уйти пораньше, чтобы не встречаться с Ромой и не выяснять отношений. Так будет лучше для всех.