Текст книги "Золотое сердце Вавилона"
Автор книги: Наталья Александрова
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Встала с кресла, подошла к окну, чтобы задернуть занавеску, прежде чем включить свет.
За окном была унылая пыльная улица, несколько припаркованных машин. Изредка проходили люди – кто-то спешил по делам, кто-то неторопливо прогуливался. Пронеслась знакомая мне маленькая старушка с кудлатой собачонкой на поводке.
И только один человек был совершенно неподвижен.
Напротив моего окна, прислонившись плечом к стене, стоял высокий сутулый мужчина в длинном черном плаще. Этот плащ, напоминающий средневековую хламиду, и мятая черная шляпа с опущенными полями придавали ему какой-то подозрительный и несовременный вид, который усиливали черные очки с большими стеклами. Из-за этих очков было непонятно, куда он смотрит, но я не могла отделаться от ощущения, что смотрит он на мое окно.
Меня словно окатило волной холода. Я поспешно задернула занавеску, включила свет и остановилась посреди комнаты.
Да что со мной сегодня происходит?
Почему я так испугалась дурацкого клоуна из примитивной музыкальной шкатулки? Почему сейчас так испугалась этого человека? Мало ли что он здесь делает? Может быть, ждет кого-то или просто убивает время…
Я постаралась отбросить все свои страхи. В конце концов, я здесь не одна…
Я вышла в прихожую, открыла дверь на лестницу и окликнула старого продавца:
– Никодим Никодимович!
На мой оклик никто не отозвался.
Тогда я робко, медленно спустилась по лестнице.
Как и прежде, каждая ступенька скрипела своим особенным голосом, но сейчас этот скрип не казался мне уютным и успокаивающим – он казался зловещим и настороженным, словно ступеньки переговаривались между собой, замышляя что-то недоброе.
Наконец я спустилась на первый этаж, прошла по короткому коридору и вышла в магазин.
Там было почти темно. Со всех сторон доносились какие-то приглушенные звуки – шорохи, скрипы, потрескивания. Я догадалась, что эти звуки издают рассохшийся паркет и старая деревянная мебель, но все равно не могла отделаться от смутного беспокойства.
В темноте мне показалось, что в дальнем, самом темном углу магазина сидит в кресле человек. Я снова окликнула его – на этот раз тихо и неуверенно:
– Никодим Никодимович!
Темный силуэт не шелохнулся, не издал ни звука. Тишина стала еще более напряженной.
– Что вы делаете в темноте… – пролепетала я едва слышно. – Вы пугаете меня!
Тут я увидела на стене кнопку выключателя и торопливо нажала на нее.
Магазин залил яркий электрический свет, поначалу показавшийся мне ослепительным. Впрочем, через секунду мои глаза привыкли к этому свету, и я поняла: то, что в темноте показалось мне человеческой фигурой, было всего лишь темным рабочим халатом, небрежно брошенным на спинку стула, а за голову человека я приняла стоявший рядом небольшой медный самовар.
Никодима Никодимовича не было.
Я еще раз позвала его, затем подошла к двери. Она была закрыта, а табличка на ней повернута соответствующей стороной.
Выходит, старик закрыл дверь и ушел домой, ничего мне не сказав? Возможно, он не хотел мне мешать, но что мне сейчас делать? Как выйти из магазина?
Я напомнила себе, что не собираюсь сегодня возвращаться домой, что хочу переночевать здесь, в своей новой (с позволения сказать) квартире, но от этого проблема не делалась меньше, а поведение старика оставалось необъяснимым.
На всякий случай я обошла все закоулки магазина, но никого не нашла и поднялась в квартиру.
Кот встретил меня на пороге и даже потерся о мои ноги – видимо, решил налаживать отношения.
Я заглянула в холодильник и нашла там упаковку молока, кусок сыра и половинку батона. Молоко налила в блюдечко и поставила перед котом, а себе заварила чай.
После чашки горячего чая я немного успокоилась и решила устраиваться на ночлег.
Я разобрала постель.
Простыни оказались совершенно чистыми и даже пахли зимней свежестью и лавандой. Я улеглась, уютно укрылась одеялом и выключила свет.
Я думала, что на новом месте не смогу заснуть, однако усталость и обилие впечатлений сделали свое дело, и я почти сразу провалилась в глубокий, черный колодец сна.
В этом колодце мелькали какие-то цветные пятна, яркие искры света, иногда они складывались в незнакомые лица. Чаще других возникало грубо размалеванное лицо клоуна с влажными ярко-красными губами…
И вдруг так же неожиданно, как провалилась в сон, я вынырнула из него.
В первый момент я не могла сообразить, где нахожусь.
Незнакомая, непривычно мягкая кровать, рядом не раздается самодовольный храп мужа…
Ах, ну да, вспомнила, я ведь осталась ночевать в квартире над магазином…
События минувших двух дней разом нахлынули на меня, я вспомнила и посещение нотариуса, и жалкий магазинчик, доставшийся мне в наследство от несуществующей тетки, и старого продавца, и черного человека за окном…
В эту минуту я услышала какие-то странные звуки и осознала, что именно они и разбудили меня.
В комнате, совсем рядом со мной, кто-то был. Кто-то тихо переступал по рассохшимся половицам, потом что-то осторожно передвигал, переставлял. Затем раздался негромкий скрип, словно повернули ключ в замочной скважине.
Я затаила дыхание, похолодев от страха. И хотя я действительно похолодела – меня мгновенно покрыл липкий пот. Я хотела подать голос, окликнуть того неизвестного, кто хозяйничал в моей комнате, но от страха лишилась голоса.
Тогда я осторожно, стараясь не скрипнуть старыми пружинами, спустила ноги с кровати, встала, шагнула вперед, выбравшись из темной пещеры алькова…
Комната была слабо освещена льющимся в окно неверным лунным светом. При этом свете, искажавшем все пропорции, она казалась куда больше, чем днем.
И при этом неверном свете я увидела человеческую фигуру.
Какой-то человек, повернувшись ко мне спиной, рылся в ящике комода.
Как ни была я испугана, краем сознания отметила кое-что важное: он выдвинул средний ящик, тот, который я не смогла открыть, потому что он был заперт.
Я застыла, закусив губу, чтобы не закричать, чтобы не выдать себя невольным возгласом.
Но тот человек все же почувствовал мое присутствие: он выпрямился, задвинул ящик комода и начал медленно поворачиваться в мою сторону. В самой его позе, в том, как медленно, неторопливо он оборачивался, чувствовалась угроза.
Мне стало страшно, так страшно, как бывало только в далеком детстве, когда в темной комнате мерещилось какое-то невидимое и неведомое зло…
Я вскрикнула, попятилась, заметалась по комнате, споткнулась, зацепившись ногой о ножку стула, и упала лицом вниз.
Так и лежала, боясь пошевелиться, и только всхлипывала от страха. А ночной незнакомец приближался ко мне, и я слышала его шаги, слышала тяжелое, хриплое дыхание…
И эти тяжелые шаги, и это дыхание внушали мне ужас.
Вот он остановился надо мной, наклонился…
Я вжалась в пол, зажмурила глаза, как в детстве, как будто это могло помочь от всех ужасов ночи.
И это действительно помогло.
Я провалилась в бездонную черноту беспамятства, как будто укрылась там от ужасной реальности.
Скоро, совсем скоро я пришла в себя.
В комнате было светло, давно наступило утро. Я лежала в своей постели – точнее, в постели своей загадочной тетки. В комнате, кроме меня, никого не было.
Я вспомнила ночной кошмар, вспомнила хозяйничавшего в комнате незнакомца.
Что это было – удивительно реальный сон или действительность?
При свете дня комната казалась милой и уютной, и мне хотелось верить только в хорошее. Наверняка это был сон, страшный, неприятный, но всего лишь сон.
Действительно, если бы ночное происшествие было на самом деле, а не приснилось мне, как бы тогда я оказалась в своей (точнее, в теткиной) постели?
Убедив себя в этом, я бодро спрыгнула с кровати и прошлепала босиком в обнаруженный накануне закуток, чтобы принять душ.
Правда, по дороге на секундочку задержалась возле комода и подергала средний ящик. Тот, в котором ночью рылся человек из моего сна. Как и вчера, ящик оказался заперт.
Это окончательно убедило меня, что ночное приключение мне приснилось.
Правда, когда я встала под душ, меня ждал маленький, но неприятный сюрприз: на ноге чуть ниже колена я заметила свежую ссадину.
И тут же вспомнила, как ночью, бегая в темноте, зацепилась ногой за стул. Тогда я почувствовала боль в этом самом месте…
Но ведь я убедила себя, что это был сон, а разве сон может оставлять после себя такие отметины?
Не буду, не буду думать об этом! Может быть, когда-нибудь потом… И я повернула краны на полную катушку.
Душ был сильный и горячий, после него я окончательно приободрилась и забыла ночные страхи. Достала банку молотого кофе, поставила на плиту красивую медную джезву и подумала, что нужно сходить за продуктами – на одних сухариках с кофе долго не продержишься.
Тут явился Казимир и принялся, громко мурлыкая, тереться о мои ноги. Намек был понят, и я налила ему молочка.
Так мы с ним уютно завтракали.
Стояло чудесное утро, солнце ярко светило в окна, и я никуда не торопилась – в общем, жизнь была если не прекрасна, то вполне терпима.
И тут в дверь квартиры кто-то деликатно постучал.
Я вздрогнула. В первый момент мне полезли в голову какие-то страхи, снова вспомнился ночной человек… но в этом солнечном настроении не было места ночным страхам. Я здраво рассудила, что, скорее всего, это Никодим Никодимович, и открыла дверь.
Я не ошиблась, это действительно был старый антиквар.
– Ну, как вы спали на новом месте? – осведомился он, оглядев меня с ног до головы.
– Спасибо, все замечательно! – ответила я почти искренне.
В самом деле, не рассказывать же ему о своем ночном приключении, которое то ли было, то ли просто приснилось мне.
– Выпьете со мной кофе? – предложила я.
– С удовольствием! – старик сел за стол напротив меня, заметил кота, который улегся возле моих ног, и проговорил: – Я смотрю, с Казимиром вы уже подружились!
– Да, он замечательный котик…
Я хотела что-то еще сказать про Казимира, но вдруг у меня с языка сами собой сорвались совсем другие слова:
– Никодим Никодимович, а сюда ночью никто не может войти?
– Что вы, Тосенька! – он взглянул на меня удивленно. – Перед уходом я запираю магазин на все замки, да и дверь вашей квартиры тоже заперта. А что – вас что-то беспокоит?
– Да нет, ничего… просто одной здесь ночью немного неуютно. Но это так, ерунда… вот еще что хотела у вас спросить. Вы не знаете, как открыть средний ящик этого комода?
– Понятия не имею, – он пожал плечами. – Хотя сейчас припоминаю, что Валерия Львовна иногда открывала его ключом, но где этот ключ, я не знаю. А вас что-то интересует?
– Да вот думала, что найду там какие-нибудь вещи или документы, которые помогут мне лучше узнать, каким человеком была Валерия Львовна, то есть тетя… я ведь ее совсем не знала!
– Она была замечательной, удивительной женщиной! – старик поставил свою чашку, чтобы она не мешала ему жестикулировать. Лицо его порозовело, глаза засияли, он даже, кажется, помолодел. – Знаете, как настоящий, подлинный старинный артефакт отличается от дешевой современной поделки – так Валерия Львовна отличалась от большинства женщин!
Осознав собственные слова, он смутился и постарался исправить впечатление:
– Извините, Тосенька, я не хотел сказать о вас ничего плохого. Вы ведь, в конце концов, ее родственница… Я только хотел сказать, что в ней был такой настоящий аристократизм, который не встретишь в наше прагматичное время…
«А ведь старичок-то, пожалуй, был влюблен в мою тетушку!» – невольно подумала я и тут же отметила, что впервые – пусть только мысленно – назвала эту женщину, которую не видела ни разу в жизни, своей тетушкой.
Да, он так оживился, заговорив о ней, что я убедилась: он и правда был в нее влюблен. А значит, не расскажет мне о покойной тете ничего интересного.
Дело в том, что я давно заметила: если мужчина неровно дышит к какой-то женщине, он ее совершенно не видит, у него на глазах розовые очки, и все, что он может сказать о предмете своей страсти, что она – само совершенство, лучше ее нет никого на свете. А попробуйте спросить у него хоть какие-то подробности – и он онемеет, как рыба. Иногда даже цвет глаз не сможет вспомнить.
Женщины в этом плане совсем другие: они хорошо видят своего избранника и могут много о нем рассказать…
Впрочем, что-то я отвлеклась.
А Никодим Никодимович все разливался соловьем, расхваливая покойную. Валерия Львовна то, Валерия Львовна се… и одевалась-то с удивительным вкусом, и в людях разбиралась как никто другой… надо же – и правда любви все возрасты покорны!
Улучив паузу в его восторженном монологе, я задала важный вопрос:
– А вы когда-нибудь видели кого-то из ее родственников?
Старик на мгновение задумался, должно быть, этот вопрос поставил его в тупик.
– Да нет, пожалуй… не видел и не слышал, чтобы она о них говорила. Только в самое последнее время, незадолго до смерти, – он печально вздохнул. – Она сказала, что у нее есть племянница, то есть вы, и что вам она завещает все свое имущество… – Он недолго помолчал, затем снова заговорил: – Вообще, последние годы Валерия Львовна жила очень замкнуто, почти не покидала квартиру и магазин…
– При упоминании магазина он взглянул на часы и всполошился: – Ох, уже без пяти десять, пора открывать! Спасибо вам за кофе…
Я помыла посуду и от нечего делать тоже спустилась в магазин.
Не знаю, почему уж Никодим Никодимович так спешил его открыть – возбужденные покупатели не ломились в двери. Честно говоря, в магазине, кроме него самого, не было ни души. Старик сидел на высоком табурете за стойкой и рассматривал через лупу какую-то монету.
– Взгляните, Тосенька, – проговорил он, увидев меня. – Это настоящий австрийский грош конца восемнадцатого века. И в очень неплохом состоянии.
Старые австрийские гроши меня не очень интересовали. Впрочем, новые тоже.
От скуки я еще раз обошла магазинчик и убедилась, что ничего интересного ни на полках, ни в витрине не наблюдается. Так что на неожиданный наплыв покупателей рассчитывать не приходилось.
А вот интересно, на что жила моя тетка, если этот магазин не приносит никакой прибыли? А ведь за него наверняка приходится платить какие-то налоги и коммунальные платежи, да и Никодим Никодимович работает здесь не за красивые глаза…
За время своей недолгой – и неудачной – работы бухгалтером я успела понять, что существование коммерческой фирмы, будь то магазин или оптовая контора, стоит довольно больших денег, независимо от того, приносит фирма доход или только расходы. Так что позволить себе владеть убыточной фирмой может только обеспеченный человек.
В общем, загадочная история…
Мне уже надоело слоняться по магазину, и я хотела уйти, но тут Никодим Никодимович оторвался от своего австрийского гроша и обратился ко мне:
– Тосенька, не могли бы вы побыть в магазине? У меня есть кое-какие дела, и я хотел на часик отлучиться.
Я собиралась ответить, что у меня тоже есть дела, но что-то меня удержало. Ведь, как ни крути, этот магазин теперь мой, и Никодим отнесся ко мне очень душевно, так что я должна хоть чем-то его отблагодарить.
– Хорошо, – согласилась я против своей воли. – Но если появится покупатель, я ведь даже не знаю, что ему предложить.
– Ну, Тосенька, вы, наверное, заметили, что покупатели у нас появляются нечасто, – он деликатно усмехнулся. – Если же такое чудо случится – пусть покупатель походит, посмотрит. Если ему что-то понравится – пусть покупает, ценники на каждой вещи имеются. Вы умеете обращаться с кассовым аппаратом? Чек пробить сумеете?
Вот уж что-что, а пробивать чеки я умею отлично. Иногда по ночам мне снятся кассовые аппараты разных моделей – современные электронные и старые электромеханические. Так что на этот счет я успокоила Никодима Никодимовича, и он отправился по своим делам.
А я осталась в магазине за старшего. Ну, заодно и за младшего и за всех остальных.
Как только дверь за Никодимом закрылась, тишина магазина опустилась на меня, как тяжелая бетонная плита. Или чугунная – мне без разницы. Мне стало неуютно, одиноко и как-то страшновато. Казалось, что наполняющие магазин старые вещи исподтишка наблюдают за мной, внимательно и недобро следят за каждым моим жестом, за каждым движением.
В глубине души я понимала, что мне здесь ничего не грозит – но эта тихая, гнетущая атмосфера пустого магазина действовала мне на нервы. Я даже запела, чтобы как-то разрушить мрачную тишину, но собственный голос показался мне до того робким и испуганным, что я тут же замолчала.
Оглядевшись по сторонам, я увидела на стене допотопный радиоприемник, так называемую трехпрограммную радиоточку, и включила радио, чтобы живой человеческий голос разрушил гнетущую тишину магазина.
Но из приемника донесся леденящий душу голос:
– Вдруг… среди тишины… с треском лопнула железная крышка гроба и поднялся мертвец. Еще страшнее был он, чем в первый раз. Зубы его страшно ударялись ряд о ряд, в судорогах задергались его губы, и, дико взвизгивая, понеслись заклинания. Вихорь поднялся по церкви, попадали на землю иконы, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек. Двери сорвались с петель, и несметная сила чудовищ влетела в Божью церковь. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь…
Господи, вздрогнула я, да что же это такое! Что они, смерти моей хотят?
Быстро выключила приемник и только тогда вспомнила школьные уроки литературы и догадалась, что по радио читали повесть Гоголя «Вий». Свекровь вечно слушала по радио, как старые артисты слишком правильным языком, с неестественным выражением читают классику. Даже я за это время поднатаскалась.
Ну, в любом случае это не то, что мне нужно в моем теперешнем настроении!
В это время дверь магазина скрипнула и негромко звякнул дверной колокольчик. Нервы мои были так напряжены, что я едва не вскрикнула от неожиданности, но тут же сообразила, что появился долгожданный покупатель, и облегченно перевела дыхание: все-таки я буду здесь не одна. Хотя бы какое-то время.
Повернувшись к двери, я увидела не одного покупателя, а целых двух. Правда, выглядели они довольно странно.
Впереди шел низенький человек с круглым, удивительно гладко выбритым лицом и маленькими, близко посаженными глазками. У него были маленькие, как у ребенка, ручки и ножки, а к лицу как будто приклеилась глуповатая улыбка.
Зато второй, тот, что шел следом, был его полной противоположностью: высоченный, худой, сутулый, облаченный в длинный черный плащ и черную шляпу с опущенными полями. Дополняли его облик большие черные очки, закрывающие половину лица.
Ну да, черный плащ, шляпа, очки – это был тот самый человек, которого я вчера вечером видела из окна своей квартиры!
Долговязый тип шел следом за маленьким человеком, положив руку на его плечо. В другой руке он сжимал тяжелую черную трость с серебряным набалдашником в виде птичьей головы – то ли коршун, то ли орел, в общем, какой-то пернатый хищник. Шел он как-то странно, неуверенно, словно по тонкому льду или по болоту, при этом голова его была неестественно запрокинута.
Приглядевшись к нему, я поняла, что он слеп, а маленький спутник играет при нем роль поводыря.
Странно, вчера он не показался мне слепым, хотя и вполне обходился без посторонней помощи. Хотя он стоял на месте. возможно, просто дожидался своего проводника…
– Чем я могу вам помочь? – осведомилась я, вспомнив правила магазинного этикета.
– Помочь? Помочь? – переспросил коротышка неожиданно низким, рокочущим голосом и, повернувшись к своему долговязому спутнику, произнес короткую фразу на незнакомом языке.
Не хочу сказать, что какие-то языки мне известны – мое знакомство с иностранными языками не сложилось, но все же по фильмам и песням я чуть-чуть поднахваталась и могу на слух отличить английский язык от французского или, скажем, итальянского. Так вот, это был ни тот, ни другой и ни третий. А также, по-моему, не немецкий и не финский (был у меня один знакомый финн). Так вот тот язык, на котором говорил коротышка, не был похож ни на один из европейских языков. Он был какой-то рокочущий, гремящий, грубый, как будто горная речка, с оглушительным грохотом перекатывающаяся по камням. И еще… еще отчего-то этот язык показался мне очень древним.
Долговязый ответил поводырю на том же языке, только фраза была куда более длинной и в ней несколько раз прозвучало знакомое мне слово: Мардук. Имя теткиного дрессированного грача. Причем долговязый тип каждый раз произносил его в связке с еще одним словом: «Кохба Мардук».
Вот интересно, откуда он знает теткиного грача?
Честно говоря, эти переговоры на непонятном языке немного напрягли меня, и я даже слегка разозлилась на Никодима Никодимовича. Мало того что оставил меня одну в этом магазине, среди всего этого допотопного барахла, так разбирайся тут с какими-то подозрительными иностранцами…
Коротышка тем временем что-то ответил своему долговязому спутнику, после чего повернулся ко мне и часто-часто закивал, как китайский болванчик:
– Помочь, помочь! Вы очень можете нам помочь. Покажите нам монету!
– Монету? – переспросила я. – Какую именно монету? У нас довольно много разных монет…
Тут я вспомнила слова Никодима Никодимовича и проговорила с видом знатока:
– Могу предложить вам настоящий австрийский грош восемнадцатого века. Кстати, в очень неплохом состоянии.
– Нет! – коротышка поморщился и замахал руками. – Нет, это нам не нужно!
А его долговязый спутник оттолкнул поводыря и пошел вперед, стуча по полу своей черной палкой. Подойдя ко мне почти вплотную, он резко ударил палкой в пол и повелительно прохрипел:
– Кохба Мардук!
Я повернулась к коротышке, который производил впечатление более вменяемого и, по крайней мере, говорил по-русски.
– Скажите вашему другу, что он не у себя дома. Может быть, у вас – не знаю уж, откуда вы родом, – так принято, но у нас полагается вести себя прилично!
Тут коротышка резко переменился. С лица его сползла слащавая улыбочка, он ощерился и прошипел:
– Ты еще нас учить будешь! Имей в виду, госпожи больше нет и за тебя никто не вступится! Никто тебя не защитит! Так что лучше отдай монету по-хорошему!
«Ну и ну, – подумала я, поспешно отступив за прилавок, – вот уж попала в переплет!»
Здесь, за прилавком, была кнопка тревожной сигнализации. Никодим Никодимович показал мне ее на всякий случай и сказал, что, если что-то случится и я нажму эту кнопку, полиция приедет самое большее через десять минут.
Он-то был уверен, что ничего не случится, и я тоже так считала, потому что в этом магазинчике нечего брать, но вот оно… в нашей жизни ни в чем нельзя быть уверенным!
Я протянула руку к кнопке, но тут рядом со мной оказался долговязый слепой и положил свою ладонь на мою руку.
Слишком он шустрый и ловкий для слепого, подумала я. И слишком холодная у него рука. И тяжелая, будто каменная. Или чугунная. А он разразился длиннющей тирадой на своем каменном языке, и коротышка, который оказался тут как тут, перевел всего двумя короткими словами:
– Не надо!
Я с трудом вырвала руку, еще немного отступила, пока не уперлась спиной в стену, и испуганно проговорила:
– Что вам нужно? У нас нет ничего ценного! Берите все, что хотите, и уходите, только не трогайте меня!
– Вот это правильно, – одобрил коротышка. – Мы возьмем то, что нам нужно, и уйдем. Только ты нам должна немножко помочь. Скажи нам, где монета?
– Ну вот, опять началось! – простонала я. – Я тут первый день, ничего не знаю и понятия не имею, какая монета вам нужна!
Коротышка взглянул на своего спутника и что-то сказал ему по-своему. Тот ответил – коротко и недовольно. Они как будто потеряли ко мне интерес и принялись шарить в шкафах. Воспользовавшись этим, я снова попыталась подобраться к тревожной кнопке, однако фальшивый слепой (а я уже не сомневалась, что он очень даже зрячий) только повернул лицо в мою сторону, и у меня тут же отпала охота что-то делать. В конце концов, пускай берут что хотят и убираются!
Коротышка открыл один из шкафов, издал удивленный возглас и повернулся к своему спутнику. Тот подошел к нему, заглянул через плечо и что-то проговорил. Мне самой стало любопытно, что они там нашли, и я немножко приблизилась.
Фантастическая парочка разглядывала деревянный ящик, который стоял на полке. До сих пор он не попадался мне на глаза, ну да я тут особенно и не хозяйничала.
Долговязый еще что-то сказал по-своему и протянул руки к ящику.
В это время в магазине появился новый персонаж: из коридора, ведущего к лестнице, выбежал Казимир.
Шерсть у него на загривке стояла дыбом, глаза горели адским пламенем. Не останавливаясь, он подлетел к долговязому типу, вцепился когтями в край его плаща и моментально вскарабкался на плечо. Здесь он устроился поудобнее, издал боевой клич и вцепился в лицо фальшивого слепого.
Тот вскрикнул и попытался отбросить кота. При этом деревянный ящик выпал из его рук, с грохотом упал на пол и раскрылся. И из него на нас уставилось страшное лицо…
Я вздрогнула от испуга, на мгновение закрыла глаза и тут же снова открыла их.
Разумеется, это было не лицо, а маска – и не какая-нибудь африканская поделка, а бронзовая маска, расписанная цветной эмалью. Ничего подобного мне прежде видеть не приходилось. Грозно насупленные брови, оскаленный рот, крючковатый нос и пылающие красными огнями глаза – маска казалось воплощением гнева и ярости.
Мало того, из раскрытого ящика потянуло каким-то странным запахом, от которого мне стало еще страшнее – как будто это был запах самого страха.
И не одна я ее испугалась: коротышка, увидев маску, попятился и испуганно воскликнул:
– Шамаш! Шамаш!
С этими словами он бросился к двери.
Долговязый тем временем продолжал бороться с котом. Тот драл его лицо когтями и вот-вот грозил превратить фальшивого слепого в самого настоящего. Отбиваясь от кота, он пятился к двери. Наконец каким-то чудом он сумел сбросить Казимира, отвел руки от лица (все пальцы его были в крови) и только тут увидел жуткую маску.
Выкрикнув то же самое слово, что коротышка: «Шамаш!» – он побежал за ним.
Через секунду дверь с грохотом захлопнулась, магазин опустел, и мы с Казимиром остались одни.
– Ну, Казимир, ты молодец! – проговорила я в восхищении. – С таким котом не нужна никакая охрана!
Он замурлыкал и принялся тереться о мои ноги, явно намекая на вознаграждение за храбрость – мол, доброе слово, конечно, и кошке приятно, но блюдечко молока еще приятнее…
Я поняла эту безмолвную просьбу и налила ему в блюдечко теплого молока.
Затем огляделась и начала наводить в магазине порядок, между делом размышляя.
С каждым часом этот магазин казался мне все более странным.
Покупателей в нем не бывало, а когда зашла парочка – оказались явные психи, да еще разговаривающие на каком-то непонятном языке. И они тоже ничего не собирались покупать. За счет чего же существует этот магазин? Для начала – на какие деньги живет Никодим Никодимович?
Ответов ни на один вопрос у меня не было, и я отдала все свои силы уборке.
Первое, что я сделала, – убрала в ящик ту страшную маску, которая так напугала загадочных грабителей.
Странно, может быть, мне показалось, но теперь эта маска не была такой грозной, как в первый момент. Больше того, бронзовое лицо показалось мне спокойным и умиротворенным.
Не успела я ликвидировать самые заметные следы разгрома, как вернулся Никодим Никодимович. Вид у него был какой-то странный – словно он хотел мне что-то сказать, но не решался.
Тут он заметил беспорядок в магазине и забеспокоился:
– Тосенька, что-то случилось?
Я не пожалела красок и расписала ему визит странной парочки.
Старик ужасно переполошился, особенно когда я описала внешность фальшивого слепого, и долго заставлял меня припомнить все слова, которые он говорил. Я с трудом вспомнила, как он несколько раз повторил «Кохба Мардук», и Никодим Никодимович еще больше испугался.
– Ох, что же я натворил! – причитал он. – Что же я наделал! Зачем же я оставил вас одну!
В конце концов его покаянные причитания мне надоели, как и сам этот магазин вместе с наполняющим его барахлом, и я заявила, что ухожу по делам.
На самом деле идти мне было некуда: с работы меня выгнали, домой идти ужасно не хотелось – свекровь пристанет с расспросами…
Я еще немного подумала и приняла неожиданное решение: навестить свою мать.
В конце концов, она-то должна знать, кто такая эта Валерия Львовна и с какого перепугу она оставила мне наследство!
Вот именно, нужно было сразу же это сделать, но столько событий навалилось, я про мать совершенно забыла.
Да, но захочет ли она со мной разговаривать? В глубине души я точно знала, что не захочет, уж если с днем рождения дочку единственную не поздравила… Раньше, до всех этих событий, я стала бы названивать ей по телефону, жалко о чем-то просить, получила бы в ответ очередную порцию хамских выкриков и осталась бы ни с чем. Теперь я решила действовать по-другому.
Оба телефонных номера у меня были в мобильнике, адрес я помнила наизусть, хотя никогда у матери не бывала. Просто сейчас перед моими глазами встала страница записной книжки, куда я этот адрес записала в свое время – так, на всякий случай. Квартира оказалась на Петроградской стороне, в Лахтинском переулке. Место хорошее, что и говорить. Я позвонила по городскому телефону, и мать взяла трубку. Я послушала, как она тянет: «Аллоу, аллоу», и поняла, что эта женщина никуда не торопится, то есть не спешит на работу. Насколько я знала свою мать, она никогда не рвалась работать – так, перебивалась где-то за копейки. При этом отца она постоянно пилила на предмет денег, он же в запале называл ее легкотрудницей. Но теперь отца нет в живых, и вот интересно: кто же мать содержит? Ну, скоро я это узнаю.
Я махнула рукой первому же попавшемуся бомбиле, потому что нужно было спешить. На работу мать не ходит, но вдруг в магазин наладится или в парикмахерскую?
Дом, где проживала мать, оказался совсем новым. Его очень удачно впихнули между старыми красивыми домами и даже стилизовали под них. Хорошенький такой домик, невысокий, этажей пять. Вход во двор закрыт решетчатыми воротами, у ворот будка охранника. Подъездов всего два, зато двери красивые.
Я осмотрела дом издали и достала мобильник. На этот раз мать ответила с большой неохотой:
– Чего тебе надо? – И ни привета, ни здрасте, ни как поживаешь.
– Здравствуй, мама, – кротко сказала я, – я хотела бы с тобой поговорить. Не волнуйся, пожалуйста, я не стану просить у тебя денег, у меня все в порядке, но мне нужно узнать…
– Какого черта? – заорала мать. – Я же просила тебя не звонить мне никогда!
И бросила трубку. Я убрала мобильник в сумку и немножко постояла, любуясь на дом. Квартирки-то тут небось дорогие, не какая-нибудь Сосновая Поляна, край света. И еще, в голосе матери я расслышала не только ненависть, но и страх. А кстати, за что она меня так ненавидит? Ничего плохого я ей не сделала, после смерти отца сразу же согласилась на размен площади, даже мебель отдала всю, что получше.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?