Текст книги "Медальон безымянного бога"

Полина положила перед банкиром снимок ничем не примечательного лысоватого мужчины с несколько выпученными глазами, который Вероника, вероятно, каким-то образом выудила из судебного дела.

– А вот это – снимок могилы жены Совко.

На фотографии был изображен строгий мраморный памятник, надпись на котором гласила, что здесь похоронена Алла Сергеевна Совко, и указаны годы жизни. Увидев фотографию на памятнике, Ольхович вздрогнул и вырвал снимок у Полины из рук.

– Вот, возьмите, тут увеличено, – сказала она и протянула банкиру еще один снимок.

Очень хороший снимок: на нем Алла Сергеевна Совко была как живая.

– Это же Анна! – прохрипел Ольхович. – Но при чем здесь какая-то Совко? Ничего не понимаю.

– Все вы понимаете, – процедила Полина. – Ваша жена жила по чужим документам. Вот, смотрите.

На следующем снимке были две школьницы, в одной из которых нетрудно было узнать будущую жену банкира. Как ни странно, она мало изменилась – только пополнела слегка да прическа другая.

– Анна Скреблова была ее ближайшей школьной подругой. Так что вряд ли ваша жена задумала ее убийство. Очевидно, все произошло случайно. Они ехали куда-то вместе. И когда Анна погибла в аварии, Алла Совко поняла, что это ее шанс начать новую жизнь. Там, в Смоленске, ей все равно не дали бы покоя. У Анны Скребловой из родственников был только брат-наркоман, и когда она исчезла, он не стал беспокоиться. Уехала – и все. А куда – ему, как говорится, до лампочки. Еще и лучше – никто не мешает в квартире притон устроить, что он и сделал. А через некоторое время его нашли мертвым в ванне. Передоз. Так что у Анны Скребловой и правда родственников не было. А Алла Совко взяла паспорт подруги, а может, и еще какие документы, и дала деру в большой город. Там по документам покойной – а они были немного похожи – устроилась на работу. Сначала простой секретаршей, потому что у Анны не было никакого диплома, затем окончила какие-то курсы, ее повысили, а там уж произошла и судьбоносная встреча с вами.

– Отчего она мне не сказала? – растерянно пробормотал банкир.

– Еще чего! Тогда бы вы на ней не женились. Стали бы раздумывать, подозревать. История-то темная, а вам, как деловому человеку, нужно свою репутацию беречь.

– Пожалуй, вы правы, – нехотя согласился Ольхович. – А что было дальше?

– Все шло прекрасно, пока Афанасий Совко не вернулся из мест заключения. Отсидел десять лет от звонка до звонка, не попал под амнистию, но выжил. И приехал в город Смоленск, по месту прежнего жительства. Про жену знал только, что она погибла в аварии. Но у Аллы Совко в отличие от подруги родственники были. Мать и отчим, тетка, сестра двоюродная… Конечно, поначалу Алла ничего им не сказала, а потом, видно, захотела все же узнать, как там мать поживает, что, несомненно, говорит в ее пользу. Наверное, деньги какие-то посылала, лекарства. Потому что мать ее долго болела и умерла в прошлом году. Аллин отчим после смерти жены сильно запил и, вероятнее всего, проболтался появившемуся Афанасию Совко о том, что Алла жива и где сейчас живет.

– Это ваши домыслы, или есть доказательства? – прищурился Ольхович.

– Разумеется, есть надежные доказательства. Покойная Вероника была работником добросовестным и аккуратным: десять раз все проверит, прежде чем внести в отчет. Нам жаль потерять такого сотрудника, – ответила Полина. – Вот, взгляните…

На снимке были двое – Анна Ольхович и абсолютно лысый, очень худой мужчина. Он был до того потертый, морщинистый и битый жизнью, что трудно было определить его возраст. Однако если сравнить с фотографией из судебного дела, то с большим трудом в мужчине можно было узнать Афанасия Совко. Они сидели за столиком в какой-то дешевой забегаловке, причем на лице Анны было самое настоящее отчаяние.

– Он ее шантажировал! – выдохнул Ольхович. – Но почему же она ничего мне не сказала?

– Этого я не знаю, – честно ответила Полина, а про себя подумала, что, видно, не очень хорошие отношения были у супругов Ольховичей, если, попав в беду, жена тщательно скрывала все от мужа.

Тут же мелькнула мысль, что она сама, попав в переделку, да что там – в самую настоящую катастрофу, и не подумала даже обратиться за помощью к собственному мужу, а вместо этого стала его подозревать. Николай никогда не причинил бы ей вреда, ведь он всегда очень хорошо к ней относился. Впрочем, они разошлись, у нее теперь есть Евгений. И муж об этом знает…

Бывший муж. Она почему-то об этом всегда забывала.

– В отчете Вероники указано, сколько раз они встречались. Ваша жена передавала Афанасию Совко деньги, а тот требовал еще и угрожал ей разоблачением.

– Мерзавец! Это он ее убил!

– Не думаю, – вздохнула Полина, – ему это было совершенно невыгодно: зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? Хотел отомстить? Так она же ничего ему плохого не сделала. И потом, Совко сейчас – нищий, больной, изломанный жизнью, вернувшийся с зоны человек. У него нет ни денег, ни возможностей совершить такую акцию. К тому же для чего ему было все так усложнять? Ну, если уж захотел он ее убить, назначил бы встречу в глухом переулке, пырнул ножом, да и пошел себе. Его ведь никак нельзя связать с вашей женой, она десять лет жила под другой фамилией.

– Вы правы, он просто мелкий мерзавец, который пользовался возможностью тянуть из нее деньги, – с тяжелым вздохом согласился Ольхович. – Теперь он, конечно, попытается скрыться, залечь на дно, но я все равно его найду. Кстати, вы не хотите этим заняться? Я оплатил бы вашу работу по максимальному тарифу…

– Нет! – слишком резко ответила Полина. – Работать на вас чревато большими неприятностями! Я понимаю, что ваша жена оказалась такой же жертвой, но все же…

– Очень жаль… – Банкир внезапно оглядел ее пристально. – И вот еще что… Вы…

– Всего хорошего! – Полина вскочила со скамейки.

– Но я должен заплатить за это все… – он кивнул на распечатанный файл.

– Переведите деньги на счет агентства! – бросила Полина через плечо и поспешно направилась к выходу из сквера.

Никто ее не удерживал, хотя кусты возле тропинки подозрительно шевельнулись. Показалось ей или нет, что банкир Ольхович отозвал своих телохранителей едва уловимым свистом?

– Вот так, – сказала она, закончив пересказывать Илье Борисовичу свой разговор с безутешным банкиром. – Думаю, что Анну Ольхович можно с уверенностью вычеркнуть. Никому не было никакого резона ее убивать, да еще так сложно.

– Да, похоже, что наши изыскания благополучно зашли в тупик, – вздохнул Илья Борисович. – Не знаю, что дальше делать. Положить вам еще лазаньи?

Сегодня на ужин был салат из рукколы с помидорами и козьим сыром и лазанья с грибами. Илья Борисович скучал по ресторану и решил хотя бы дома готовить свои любимые блюда.

Полина прислушалась к себе. Хорошо бы на этом остановиться, но лазанья была изумительна, и Полина дала волю своему чревоугодию. Илья Борисович налил ей вина и с удовольствием посмотрел на свою визави. Полина сняла жуткие старые тряпки, а волосы после душа прибрели почти естественный цвет. Они чуть отросли и теперь смотрелись пушистым венчиком. Синие глаза на чисто вымытом лице сияли. Само лицо без косметики казалось совсем молодым.

– Что вы так смотрите? – смутилась Полина.

– Вижу, что у вас все впереди! – ответил Илья Борисович.

– Что впереди? Арест и тюрьма?

– Вовсе нет, у вас впереди долгая и счастливая жизнь. А нынешние неприятности обязательно разрешатся.

– Ваши слова – да Богу в уши, – вздохнула Полина, – а пока что…

Ее прервал телефонный звонок.

– Слушаю! – сказал Илья Борисович в трубку. – Да, Алексей, это я. Нет, никого нет… – Он махнул рукой Полине, чтобы та не шумела, да она и так затаилась, как мышь под веником. – Да! Ну и что? – Он послушал, мрачнея на глазах, а потом пробормотал: – Понял. Все понял. Ничего не знаю…

– Что такое, Илья Борисович, что еще стряслось? – забеспокоилась Полина. – На вас лица нет, выпейте водички!

– Ох, не надо! – Старик сел, потирая левую сторону груди.

– Это Алексей звонил, из нашего отделения полиции, – начал он, чуть отдышавшись. – Я же просил их выяснить, не брал ли кто навынос блюдо с томатным соусом…

– И что? – оживилась Полина. – Им удалось?

– Удалось, – глухо повторил старик. – Девчонка из китайского ресторана за углом вспомнила, что приходил какой-то парень. Молодой совсем и весь дерганый, руки тряслись. Она еще подумала, что наркоман, и обрадовалась, когда он не стал в ресторане есть, а навынос попросил. Быстро его спровадила. Кто такой – не знает, но описала подробно, какой из себя и во что одет.

– И что дальше?

– Дальше… Сегодня утром нашли на стройке неопознанный труп трехдневной давности. Там такой долгострой, две недели уже никого не было, а тут рабочих пригнали для аврала очередного. И прикинули ребята, что по описанию выходит, что это тот самый парнишка и есть. Изуродованный здорово.

– Ой! – Полина зажала руками рот, потому что лазанья неудержимо запросилась наружу.

– Вот так вот. Алексей мне сказал, что они признаваться не будут, потому что иначе меня совсем затаскают. А все равно никого не найдут, так что никому напрасная головная боль не нужна.

– Ну ясно, кто же такого опасного свидетеля живым оставит. Наняли дурачка за копейки… за глупость свою пострадал.

– Кругом тупик, – покачал головой Илья Борисович. – Эти, в полиции, ничего не найдут… Что там у них происходит? – Он включил телевизор, где шли криминальные новости.

Они ничем не порадовали. Про дело о пяти трупах сказали уже в самом конце, теперь первое место в новостях занимала авария на химическом заводе и похищение ребенка известного писателя детективов. Мелькнула на экране фотография Полины – в прежнем виде, с пышными волосами, а также трехминутный репортаж из ее родного города. С болью в сердце Полина узнала дверь своего подъезда: вот камера поднялась по лестнице, и надпись знакомая осталась: «Полька, я тебя люблю!» Это Витька Курочкин процарапал гвоздем в седьмом классе. Да так сильно, что никакая краска не берет. Впрочем, там ремонта с тех пор так и не делали.

Вот дверь их квартиры, на звонок никто не открыл. Ай да мама, правильно себя ведет. Неприятный голос за кадром верещал, что в этом городе к прессе относятся очень неуважительно, тут открылась дверь соседней квартиры, и инвалид дядя Леша рявкнул матом, чтобы убирались вон.

Зато в школе прессе повезло. Там бывшая классная руководительница Полины, зловеще поблескивая очками, сообщила, что совершенно не удивлена таким поворотом событий, поскольку Полина в подростковом возрасте была совершенно неуправляема, недисциплинирована, и она, учительница, своим педагогическим взором уже тогда разглядела в ней задатки психопата-убийцы.

– Всегда сволочью была, – вздохнула Полина, – у нее фамилия – Вошебойникова, так мы ее Гнидой звали.

Передача новостей закончилась, и Илья Борисович потянулся к пульту, чтобы выключить телевизор.

– Постойте! – остановила его Полина и приподнялась, вглядываясь в экран, где шла реклама очередного телешоу.

– В нашей программе примут участие самые знаменитые экстрасенсы и медиумы России и зарубежья… – вещал диктор на фоне видеоряда, где люди в экзотических нарядах раскладывали карты таро и смотрели на зрителей сквозь магический кристалл.

– Вы что, увлекаетесь всей этой магической чепухой? – удивленно спросил Илья Борисович.

– Ни в коем случае! – отмахнулась Полина. – Просто… вы узнаете вон того человека, третьего слева?

Но картинка сменилась, теперь крупным планом показывали удивительно толстую женщину с черными выпученными глазами, в бесформенной хламиде и странном головном уборе из какого-то крашеного меха. Она делала пассы и сыпала в кипящий котелок какие-то травы и корешки.

– Аглая Криворотько, ведьма и колдунья в пятом поколении, эксперт по растительной магии и снятию порчи, – сообщал голос за кадром.

– Вот эту особу? – переспросил Илья Борисович. – Вот эту мошенницу и аферистку в пятом поколении? Слава богу, никогда прежде не видел! Уж я бы ее непременно запомнил!

– Да нет, не ее! Подождите, сейчас его снова покажут… да вот же он, смотрите!

Теперь на экране был толстяк в черной шелковой рубашке, расшитой золотыми звездами, и с темными волосами, перехваченными красной повязкой.

– Никифор Вороновский, потомственный ведун, знахарь и практикующий маг… – представил его диктор.

– Вы его узнаете? – повторила Полина. – Это ведь тот толстяк, которого убили в ресторане! Ну, он тогда был в белом костюме… И волосы гладко причесаны на пробор…

– Да, кажется, действительно похож! – протянул Илья Борисович. – Но как же так? Ведь он уже убит, а тут эта реклама…

– Да ничего особенного! Рекламу сняли заранее, оплатили, вот ее и крутят по телевизору. Кстати, может быть, и передача заранее снята, так что ее не отменят, несмотря на смерть участника…

– Передача подготовлена при поддержке центра предсказаний и ясновидения «Третье око», – сообщил диктор, и пошла реклама нового средства от запоров.

– Ну вот, – проговорила Полина, – как говорится, на ловца и зверь бежит! Теперь мы знаем, как его звали и где о нем можно все разузнать!

Она включила компьютер и через пять минут выяснила адрес центра предсказаний и ясновидения.

– Неужели вы собираетесь туда идти? – спросил Илья Борисович, увидев в глазах Полины знакомый блеск. – Вы же знаете, что вам опасно появляться на людях!

– Ничего, до сих пор все складывалось удачно. А проверить этого экстрасенса нужно – всех остальных клиентов мы уже проверили, они оказались ни при чем, так что теперь шансы почти стопроцентные. Как в романе «Двенадцать стульев» шансы росли с каждым следующим стулом, так и у нас они растут с каждым следующим подозреваемым. А что, очень даже возможно – этот экстрасенс наврал кому-нибудь с три короба, его предсказания не подтвердились, и возмущенный клиент заказал его убийство…

Илья Борисович в ответ только покачал головой.

На следующий день после моего неудачного ночного приключения в городской кофейне я встретил того падуанского дворянина, с которым мы держали пари. Приветливо поклонившись ему, я достал из кармана табакерку и с сожалением протянул падуанцу со словами:

– Как ни жаль мне расстаться с этой вещицей, как человек чести, я должен вручить ее вам, ибо я проиграл наше пари.

Падуанец взял табакерку и, разглядывая ее, ответил:

– Благодарю вас, милорд. Впрочем, я ничуть не сомневался в своем выигрыше, так что чувствую даже некоторую неловкость, словно бы я играл краплеными картами.

Такой ответ показался мне удивительным, и я спросил:

– В чем же дело? Каким образом этот кавалер Строцци, во внешности и манерах которого нет ровным счетом ничего привлекательного, имеет такой успех у прекраснейших дам? Должно быть, он владеет каким-то тайным заклинанием или знает секрет приворотного зелья?

Падуанец молчал, но я не оставлял его в покое:

– Я вижу, милорд, вы что-то знаете и, как человек чести, должны рассказать мне это. Иначе я буду считать, что вы и правда выиграли наше пари бесчестным образом.

– Дело тут вот в чем… – ответил падуанец, понизив голос. – Я сам очень удивлялся его успехам и хотел выведать у него причину. Однако Строцци хранил молчание. Наконец однажды я сумел его изрядно напоить, и, будучи совершенно пьян, он выдал мне свою тайну. Он владеет неким старинным медальоном, который достался ему от левантинского купца. Тот же привез его из Константинополя. Так вот, на этом медальоне помещено изображение некоего языческого божества, и владеющий медальоном не имеет отказа ни от одной женщины. Достаточно ему возжелать ее – и самая прекрасная и добродетельная дама будет у его ног, точнее, в его постели.

– Да такому медальону цены нет!

– Ваша правда, милорд. Я пытался купить у Строцци его медальон, но он только расхохотался в ответ, произнеся эти самые слова – что этому медальону нет цены. Мысль завладеть им запала мне в душу, и я чего только не предпринимал – но все было напрасно: мерзавец хранит медальон как зеницу ока.

– А что бы вы сказали, милорд, если бы я предложил вам объединить наши усилия, чтобы заполучить этот медальон?

– Охотно принимаю ваше предложение, – ответил падуанец. – Я готов на многие жертвы, лишь бы лишить мерзавца этой удивительной вещи.

Мы с ним долго разговаривали, пытаясь придумать, как перехитрить Строцци и завладеть его сокровищем.

Сперва мой падуанский сообщник предложил подкараулить кавалера в ночной тиши и отнять медальон силой, но я воспротивился такому решению: мало того что оно было противно моим представлениям о чести, мы при этом сильно рисковали. В последнее время власти острова удвоили ночную стражу, и мы вполне могли попасть в руки стражников, а там и на галеры…

Тогда падуанец сказал, что следует подкупить слугу кавалера Строцци, чтобы он украл медальон для нас. Но такой способ мне тоже не понравился: слуги, и вообще люди низкого происхождения, не имеют понятия о чести, и если мы доверимся слуге Строцци, он разболтает всем своим знакомым, и дело выйдет на свет божий. Кроме того, завладев медальоном бесчестным способом, мы будем лишены возможности открыто носить его и пользоваться его удивительными свойствами.

– Что же вы хотите? – в раздражении проговорил мой сообщник. – Честным способом медальоном не завладеть: Строцци не отдаст его ни за какие деньги, тем более что больших денег у нас с вами и нет.

– Вы говорите, что честным способом медальоном не завладеть? – протянул я задумчиво. – Отчего же? Помните ли вы наш первый разговор, во время игры в фараон? Вы сказали тогда, что редко кому везет и в картах, и с женщинами. Так вот, не воспользоваться ли нам невезением кавалера Строцци?

– Вы думаете, это возможно? – усомнился мой сообщник. – Кавалер очень осторожен и старается не проигрывать в карты слишком большие суммы.

– Что ж, пусть это будет моей заботой, вы же постарайтесь только завлечь его на игру этим же вечером.

Днем я зашел к одному знакомому купцу, у которого хранил свои сбережения, и взял значительную сумму в золоте.

Тем же вечером в одном богатом доме составилась партия в фараон. Я пришел немного позже остальных и увидел за столом своего падуанского друга и рядом с ним – кавалера Строцци. Тот по своему обыкновению проигрывал и собирался уже уходить. Я сел за стол напротив него и сделал ставку.

Первую же талию я проиграл. Строцци оживился, придвинул к себе выигрыш и снова поставил. Я снова проиграл и предложил удвоить ставки. Строцци нехотя согласился и снова выиграл.

– Да тебе сегодня необыкновенно везет! – подначил его падуанец. – Грех не воспользоваться улыбкой фортуны!

Я снова предложил удвоить ставки – и снова проиграл.

Возле Строцци лежала уже основательная горка золотых монет.

Прочие игроки прекратили играть и столпились вокруг нас, желая узнать, чем все закончится.

– Прекратите игру, Казанова! – обратился ко мне мой падуанский сообщник. – Вы же видите, что сегодня не ваш день!

– Я обойдусь без ваших советов! – ответил я резко, снова удвоил ставку и снова проиграл.

Строцци придвинул к себе деньги. Глаза его светились адским светом, лицо пылало от жадности и удовольствия.

Я снова сделал ставку – и снова проиграл.

Я и в самом деле сильно рисковал – за какой-то час спустил практически все свои сбережения.

– Ну что ж, – промолвил Строцци, глядя на груду золота перед собою, – пожалуй, теперь и правда лучше прекратить игру.

– Ну уж нет! – возразил я. – Я хочу отыграться, и вы, как порядочный человек, не можете мне отказать.

Я пересчитал свои деньги и поставил на кон все, что оставалось. Руки мои слегка дрожали, хотя я и пытался не показывать свое волнение: ведь сейчас на кону стояли мои последние деньги.

На лице Строцци отразилось колебание: ему не хотелось рисковать, но в то же время жадность не давала остановиться.

Мы сыграли – и на этот раз я выиграл.

Строцци проводил взглядом утраченные монеты. Руки его тряслись, губы шептали проклятия.

– Ну что, остановимся на этом? – предложил я, зная, что он заглотил крючок и никуда не денется.

– Да… нет… сыграем еще раз, самый последний!

Мы сыграли – и я отыграл половину своего прежнего проигрыша.

– Еще, еще раз! – требовал Строцци – и проигрывал раз за разом.

Груда золота постепенно перекочевала на мою сторону стола.

– Хватит, Строцци, – обратился к нему падуанец. – Что поделаешь! Видишь же, что удача от тебя отвернулась. Прекрати игру, пойдем выпьем, я знаю одно отличное местечко!

– Нет, я должен сыграть еще раз, самый последний…

Мы сыграли – и я опять проиграл, правда, не так много, как прежде.

– Смотри-ка, удача снова вернулась к тебе! – проговорил падуанец.

– Да, да, и этим надо воспользоваться! – воскликнул Строцци, придвигая к себе деньги. – Ставлю все!

Он поставил все свои деньги – и проиграл.

Лицо его сделалось ужасно, губы тряслись, а голос дрожал, когда он обратился ко мне:

– Казанова, еще один раз… прошу вас, только один раз… как честный человек, вы должны дать мне отыграться… я дал вам такую возможность, когда вы были в проигрыше…

– Извольте, кавалер, – поклонился я, – я не против, только где же ваши деньги?

– У меня больше нет денег, но я прошу вас сыграть со мной в долг. Я завтра же верну вам все до сантима, если проиграю, но что-то подсказывает, что удача вернется ко мне!

– Нет, кавалер, воля ваша, но у меня железное правило: я никогда не играю в долг. Не то чтобы я вам не верил, но со мной был как-то неприятный случай. Несколько лет назад я играл в карты с неким французом, он проигрался, и я согласился продолжить игру в долг. Но на следующий день этот господин не смог раздобыть денег, не вынес позора и застрелился. После того случая я долго не спал. И до сих пор, случается, я вижу во сне того француза с огромной дырой в груди. Смею вас уверить, зрелище не для слабонервных. Так вот, любезный кавалер, с тех пор я никогда не играю в долг. Не хочу послужить причиной еще одной смерти.

– Но вы должны дать мне отыграться! – взмолился Строцци. – Как честный человек…

– Извольте, кавалер, я не против, но поставьте на кон что-нибудь стоящее.

– Вот… вот этот перстень… – забормотал он, снимая с пальца массивный перстень с рубином.

– Это? Вы хотите поставить на кон эту стекляшку? – проговорил я с негодованием. – Да она не стоит и сантима!

– Правда, Строцци, это жалкая подделка, – поддержал меня падуанец. – Поищи что-нибудь другое, получше.

– А еще лучше – откажитесь от мысли отыграться, и разойдемся по-хорошему! – Я сделал вид, что собираюсь встать из-за стола. – Право, я уже устал…

– Нет, нет! – воскликнул Строцци. – Не уходите! У меня есть что поставить! Вот это…

Он запустил руку под камзол и стащил с шеи золотую цепочку с медальоном старого золота, на лицевой стороне которого было изображено человеческое лицо в обрамлении вьющихся волос. Что-то в этом лице было особенное, необыкновенное, оно притягивало мой взгляд, как магнит притягивает железные опилки.

– Это необыкновенный медальон! – лепетал Строцци, протягивая мне свое сокровище. – Ему более тысячи лет, и он обладает чудесным свойством…

– Что ж, пусть он пойдет за двадцать цехинов, – проговорил я и придвинул ему горстку монет.

Мы сыграли – и медальон перекочевал ко мне в карман.

На Строцци страшно было смотреть. И без того весьма некрасивый, от горя он стал просто безобразен. Лицо его покрылось красными пятнами и было перекошено отвратительной гримасой, глаза слезились.

– Дайте мне отыграться, Казанова! – лепетал он, хватая меня за руки. – Еще один, самый последний раз!

– Все, Строцци, – брезгливо возразил я, – я позволил вам сделать еще одну ставку, хотя это и против моих правил, но теперь игра закончена. Отправляйтесь домой, выспитесь и приведите себя в порядок. Приличный человек должен спокойнее относиться к проигрышу.

– Спокойнее? – переспросил он дрожащим голосом. – Вы не представляете, что значил для меня этот медальон! С этим медальоном я утратил саму жизнь…

– Не преувеличивайте, Строцци, – проговорил я сухо. – Вы и так довольно попользовались благосклонностью прекрасного пола. Незаслуженно долго, как мне кажется. Все хорошее когда-нибудь кончается…

– Вы не понимаете, Казанова! – выкрикнул он и выбежал из комнаты, держась за сердце.

– Ну вот, мы и провернули наше дельце, – сказал мне падуанец, когда мы остались одни. – Сказать честно, мне даже немного жаль этого мерзавца. Но поделом ему: такому уроду не стоит слишком заноситься.

– Вы правы, милорд, – согласился я, хотя у меня тоже был какой-то неприятный осадок от последней сцены.

– Нам осталась сущая мелочь: договориться, как мы будем пользоваться нашей общей собственностью.

– Вы говорите о медальоне? – переспросил я, хотя ответ был очевиден.

– О чем же еще!

Сердце мое внезапно забилось, как пойманная в силки птица. Мне отчего-то очень не хотелось ни с кем делить медальон. Впрочем, какое право имеет на него этот падуанец? Он не потратил ни копейки из своих денег, не рисковал за карточным столом – всего лишь уговорил несчастного Строцци принять участие в игре да раззадорил его одной-двумя своевременными репликами.

– Мне сейчас не хочется об этом говорить, – произнес я мрачно.

– Что ж, можете пока пользоваться им, – легко согласился падуанец. – А там, через неделю или через месяц…

– Через неделю или через месяц, – пробормотал я, думая, что за неделю или за месяц многое может произойти.

Неприметная темная машина свернула на набережную Фонтанки. Насколько хватало глаз, вся дорога была забита стоящими машинами.

– Черт! – прошипел водитель и в сердцах ударил кулаком по рулю. – Теперь простоишь в пробке не меньше часа…

Он опустил боковое стекло, впустив в машину запахи и звуки большого города, и достал из кармана смартфон – узнать, какие прогнозы по пробкам в городе. В это время к его машине подошел тощий парень в куртке с низко надвинутым капюшоном. В руке у него было ведро, из которого торчал валик для мытья окон.

– Мне ничего не нужно! – бросил водитель, но парень уже намылил лобовое стекло, так что из машины ничего не было видно.

– Я сказал – ничего…

В руке долговязого парня оказался серебристый металлический баллончик, из которого брызнула остро пахнущая жидкость, и незадачливый водитель провалился в гулкую темноту.

Неизвестно, сколько времени он находился без сознания, но пришел в себя от холодного прикосновения к лицу. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним темноволосую привлекательную девушку в простом черном платье.

– Он очнулся, – проговорила та низким хрипловатым голосом и отступила в сторону.

Мужчина поднял голову и, оглядевшись, понял, что находится в просторном полутемном зале с низким сводчатым потолком. Сам он сидел в массивном кресле с резными подлокотниками. Справа от него стоял огромный бильярдный стол, слева – камин, в котором тускло тлело единственное полено.

По другую сторону от камина в таком же резном кресле сидел представительный господин лет пятидесяти с длинными, удивительно белыми волосами и глазами прозрачными и холодными, как горный хрусталь.

– Он очнулся, господин! – повторила девушка, повернувшись к беловолосому.

– Я вижу. – Тот приподнялся в кресле и махнул рукой: – Оставь нас, Карина!

Девица нервно передернула плечом и вышла.

Едва дверь за ней закрылась, беловолосый вскочил, в два шага пересек разделяющее их пространство и, склонившись над своим гостем, проговорил ледяным голосом:

– Я недоволен. Я очень недоволен. Ты клялся, что сделаешь все, как мы договаривались. Ты говорил, что полностью контролируешь ту женщину, что она шагу не ступит без твоего позволения…

– Так и есть, – робко ответил мужчина в кресле. – Точнее, так и было… она слушалась меня, как дрессированная собачонка…

– Так почему же все пошло наперекосяк? Почему она все еще на свободе?

– Я не знаю, хозяин… – Мужчина в кресле облизал пересохшие губы и попытался встать, но руки и ноги, словно налитые свинцом, не слушались его. – Мне кто-то мешает, кто-то вставляет палки в колеса… Ей все время удается вывернуться…

– Это отговорки! – проскрежетал господин ледяным голосом. – Я доверил тебе важную работу – и ты с ней не справился! Ты знаешь, чем это тебе грозит?

– Я все сделаю, хозяин…

– Сделаешь? – Беловолосый ожег его пронзительным взглядом. – Не знаю, можно ли тебе верить! Ты клялся, что с ней не будет никаких проблем – и где результат? Ты хотя бы знаешь, где она сейчас?

– Я… я не уверен…

– Ты не знаешь! Так как же я могу тебе доверять?

– Я прошу вас, хозяин, поверьте мне еще раз! Я найду ее, я сделаю все, что нужно!

– Еще раз? – Беловолосый прищурился, как будто навел на своего гостя оптический прицел. – Пусть будет еще раз, но имей в виду: это будет последний раз. Если ты снова не справишься – знаешь, что я сделаю?

Мужчина в кресле молча смотрел на своего хозяина, как кролик смотрит на удава, и не мог отвести взгляд от его холодного, безразличного лица.

– Я отниму у тебя свой подарок.

– Только не это!

– Я отниму у тебя свой подарок, – повторил беловолосый. – И ты помнишь, что за этим последует. Ты помнишь, что с этим артефактом связана твоя жизнь, твоя душа, и как только ты лишишься его – ты лишишься души… Впрочем, – беловолосый усмехнулся, – слово «душа» для тебя – пустой звук. Тебе будет понятнее, если я скажу, что, лишившись артефакта, ты лишишься жизни, ты умрешь, и умрешь страшной, мучительной смертью…

– Я все сделаю, хозяин, – пролепетал мужчина в кресле. – Поверьте мне, я все сделаю.

– Надеюсь! – Беловолосый размахнулся и ударил его по щеке.

Удар был таким сильным и неожиданным, что мужчина потерял сознание…

И очнулся в своей машине.

Он лежал, прижавшись щекой к рулю, и от этой неудобной позы щека болела, как будто от сильного удара. Рядом с его машиной стоял парень в куртке с низко надвинутым капюшоном. Лобовое стекло было чисто вымыто, и парень хмуро проговорил:

– С вас сто рублей.

Мужчина полез в карман, вытащил бумажник, сунул мойщику мятую купюру – и тот тут же исчез.

Сзади засигналили – пробка начала рассасываться, машины пришли в движение. Мужчина вздохнул и развернулся в неположенном месте – его маршрут поменялся.

…Возле офиса агентства «Острый глаз» остановилась неприметная темная машина, из которой вышел мужчина среднего роста, с коротко стриженными темными волосами, в скромном сером костюме. Он открыл дверь и вошел в приемную.

Девушка-администратор была занята, делая одновременно три дела: красила ногти на левой руке ослепительно-розовым лаком, разглядывала фотографии известной телеведущей в глянцевом журнале и разговаривала по телефону со своей заклятой подругой Милкой.

– Нет, он меня не провожал… да точно тебе говорю… ну что бы я стала тебе врать, ты сама подумай… чего не хочешь – думать? Ну, это правильно, от этого кожа лица портится… да нет, он не меня провожал, а… с ума сойти, какие туфли… да не у меня, у Валидоловой… да нет, это в журнале… подожди, Милка, тут какой-то пришел… сейчас я его отошью и расскажу, кого он провожал…