Текст книги "Венец Чингисхана"

Снова меня везли на той же машине двое громил, так же зажав на заднем сиденье, только теперь я молчала, лишь изредка потирала онемевшую руку. Пальцы двигались, плечо шевелилось – ничего, отойдет.

Мы приехали к моему дому, то есть бывшему моему, теперь мне там не было места. После всего случившегося сначала ночью, а потом утром в организме моем на время иссякли запасы отчаяния, я воспринимала все довольно спокойно.

Дверь открыла свекровь. Коробки с моими вещами, аккуратно завязанные, стояли в прихожей.

– Диночка, я все положила, и тапочки твои, и книжки, и фотографии… – суетилась она, – ничего не забыла… ой, расческу… – Она бросилась в ванную и принесла щетку для волос.

– Вот, возьми!

Дура она круглая или скотина первостатейная?

Я поглядела пристально свекрови в глаза и заметила в них тщательно скрываемый страх. Значит, не дура, соображает, с кем ее сыночек связался. Боится.

Все это время дверь в гостиную была плотно закрыта, но я знала, что муженек мой дома. За материну спину прячется, хотя знает, что ничего ему сделать я все равно не смогу.

Ну ладно, счастливо оставаться.

– Возьми расчесочку… – лебезила свекровь.

– Оставьте себе, – я не хотела ничего брать из ее рук, – на память.

На этот раз мы ехали долго и приехали в центр города, где старые, давно не ремонтируемые дома стояли вплотную друг к другу. Чуть в сторону от проспекта – и улочки становились узкие, проходные дворы темные и пустые, ни единого деревца или кустика.

Дом стоял на перекрестке, через заржавленные, никогда не закрывавшиеся ворота мои провожатые провели меня в захламленный двор, пересекли его и зашли в неприметную дверь. Лифта не было и в помине, на лестнице пахло кошками и помойкой. Еще неделю назад я содрогнулась бы от одного вида этой лестницы, а уж от запаха точно бы закашлялась. Теперь же, когда мне предстояло тут жить, я спокойно поднималась по крутым щербатым ступенькам.

Этаж был четвертый. Дверь в квартиру вполне чистая, свежепокрашенная. У двери дожидалась бойкая, хоть и немолодая тетка в старых джинсах, выгоревшей клетчатой рубашке и косынке, повязанной на манер банданы.

– Это у вас ключи от комнаты? – спросил Леша, не утруждая себя приветствием.

– У меня, у меня, – закивала она, – меня тетей Люсей зовут, дворничиха я здешняя.

Она нажала на кнопку звонка и держала долго-долго.

– Там бабуля глухая совсем, – объяснила она, – а Аньки с Витькой, должно быть, дома нету.

Однако открыла нам молодая вертлявая женщина самого обычного вида.

– Аня, это жиличка вот новая… – тут же принялась объяснять дворничиха.

– Да ради бога! – женщина махнула рукой и удалилась по длинному коридору.

А мы пошли в другую сторону и уперлись в железную дверь. Я слегка удивилась, отчего внутри квартиры дверь такая крепкая, но не стала ничего говорить.

– Их здесь трое всего, Михрюткиных, – Витька, мать его, она глухая совсем и говорит плохо, да еще вот Анька, она Витьке жена. Только они в разводе, так что она не всегда здесь находится… – тараторила дворничиха, ловко отпирая дверь.

– Замок хороший, – одобрительно сказал Леша, второй парень промолчал, он вообще за все время не сказал ни слова.

Комната была чистая, оклеена дешевыми обоями в жуткий цветочек, на полу линолеум. Пахло свежей краской и клеем.

– Ну вот, ремонтик тут сделан… – тараторила тетя Люся, – а я уж все вымыла, выскребла, так что надо бы…

– Тебе, тетка, за все заплачено! – сказал Леша.

Дворничиха поглядела обиженно и вышла вместе со вторым парнем. Я оглядела комнату. Из мебели присутствовала только железная кровать, ровесница, надо полагать, Русско-японской войны.

– Ну, – сказал Леша, – вполне себе ничего устроилась, может, на новоселье пригласишь?

– Ты серьезно? – спросила я. – Или так, для разговора?

– Мне пустые разговоры вести некогда, – ответил он, слегка надувшись.

– Ах да, ты же у нас деловой человек… – протянула я, – а теперь задание выполнено, можно и отдохнуть культурно с девушкой… Скажи, Леша, тебе работа твоя холуйская нравится?

– А за холуя можно и схлопотать, – он помрачнел, – вот сейчас как двину…

– Не-а, – я не испугалась, – не двинешь. У тебя приказа нету. Ты, Леша, только приказов слушаешься, своей головой не работаешь. А здесь не армия, иногда так жизнь повернется, что нужно подумать.

– Уж не тебе говорить… – Он хлопнул дверью и ушел.

Я огляделась по сторонам и села на жуткую скрипучую кровать. Теперь я буду тут жить. Вот как…

Наскоро перебрав коробки, я поняла, что свекровь запихнула туда только мою одежду, личные вещи и разные мелочи. Не было там ни посуды, хотя обеденный сервиз и даже кастрюли покупала в свое время я, как и множество хозяйственных вещей. Да что там, белья постельного и то не было! Вот интересно, как себя чувствует человек в такой ситуации? Я имею в виду свекровь. А ведь она учительницей когда-то была, детей учила хорошему, сеяла в них разумное, доброе, вечное…

Я хоть никогда не притворялась, всегда была законченной стервой.

Вот именно. Здесь, в этой ужасной комнате, до меня дошла истина. Вот кем меня считали на работе, да и родные, пожалуй, тоже – равнодушной себялюбивой стервой. Оттого и подруг нету, оттого и доброго слова ни от кого не услышала, когда Васька Кротов меня подставил. Ну, теперь это уже не имеет значения.

Я пересчитала наличные деньги – негусто, но на первое время хватит. Нужно купить самое необходимое – хоть чашку, ложку…

На кухне мои соседи вкушали пищу. На мое приветствие ответила только Анна. Ее муж, кажется, Виктор, посмотрел рассеянно и кивнул, продолжая жевать. Был он хлипкий, узкоплечий, жиденькие волосики приклеены к темечку, глаза тусклые, какие-то рыбьи. Бабуля смотрела прямо перед собой и улыбалась бессмысленной младенческой улыбкой. Ну что ж, мне с ними детей не крестить.

Я решила не приставать к людям с расспросами, если сами не идут на контакт.

Дворничиха тетя Люся мела двор у нашего подъезда.

– Ну, устроилась? – оживилась она, мигом позабыв про метлу.

Потом пригляделась ко мне, взяла за руку и повела куда-то в глубь двора. Там оказался проход в следующий двор, и в этом проходе под аркой – дверь в квартиру, бывшую дворницкую. Дверь была новая, железная, на ступенечках чистый половичок.

Помещение внутри мне показалось огромным, наверное, оттого, что не было перегородок.

– Тетя Люся, да у вас не квартира, а студия! – восхитилась я.

– Да уж как-нибудь… – она слегка обиделась, – давно тут живу, привыкла. А мы с тобой сейчас чаю попьем.

Чай у нее был крепкий и сладкий, еще подавался к нему шоколадно-вафельный торт, которого я с детства не ела, и карамельки в липких бумажках.

От чая я размякла, и вдруг полились слезы. До чего я дошла, если, кроме старухи-дворничихи, никто и доброго слова не скажет…

– Не горюй, девонька, перебедуешь! – приговаривала тетя Люся. – Везде люди живут… Соседи у тебя, конечно… Бабка-то, она безобидная, а Витька… Так-то он тихий, руки золотые, если чего по дому или вообще. Но вот когда болеет… Да ты, верно, знаешь, раз согласилась в эту квартиру въехать.

Я кивнула, потому что не хотелось посвящать дворничиху в мои сложные обстоятельства.

Прошло несколько дней. Я потихоньку обживалась в комнате, купила посуду и кое-что по хозяйству. Тетя Люся дала мне старую табуретку и больничное серое одеяло, клялась, что чистое.

Компьютера у меня теперь не было, да в этой дыре все равно Интернет наверняка не работает. Я пыталась искать работу через газету, но куда бы я ни звонила, везде говорили, что место уже занято.

Один раз пригласили приехать, там требовался секретарь-референт. Фирмочка была зачуханная, принял меня наглый тип, по виду совершеннейший браток, представившийся директором. Да из него такой директор, как из меня – китайский император! Небось, и подписывается крестиком.

Но я была согласна на все. Я, но не он. Не подошла я ему по внешнему виду. Или по возрасту, я уж не знаю.

Потихоньку деньги заканчивались, я даже отнесла в ломбард пару недорогих колечек. Дали мало.

Я сократила расходы, питалась исключительно дома, причем, как выяснилось, булочки и макароны – самая дешевая и сытная еда. На то, что я от такой пищи растолстею, мне было плевать.

Чтобы не сидеть в четырех стенах и не пялиться бездумно на железную дверь, я много гуляла по городу, разглядывала витрины.

Пожалуй, никогда в жизни не было у меня такого спокойного времени, даже в детстве я вечно куда-то торопилась – то в школу, то на занятия по рисованию или на бальные танцы. А уж потом и говорить нечего – учеба, работа… Карьера… Ну-ну.

Теперь это казалось таким далеким – и карьера, и все эти метания, и Васькина интрига, и даже подлость мужа. Меня никто не беспокоил, и я ни с кем не общалась, только с дворничихой перекинусь парой слов да и пойду…

Я шла домой и наткнулась у подъезда на тетю Люсю с неизменной метлой.

– Понимаешь, – озабоченно сказала она, – неприятность такая. Витька запил.

– Ну и что? – я пожала плечами. – Это его проблемы! Или, в крайнем случае, Анькины.

– Ты думаешь? – прищурилась тетя Люся. – Тебя разве не предупреждали?

– О чем? Что Витька может запить?

– Витя – он запойный, – пояснила дворничиха, – у него цикл – неделя через три. То есть три недели он нормальный, работящий даже, а потом – полный кошмар! Неделю гудит, а потом – опять тихий, работящий, все починит, залатает, поменяет…

В этом месте меня едва не сбило дверью подъезда. Это оказалась соседка Анна. Она летела как наскипидаренная кошка, меня даже не заметила и скрылась за углом.

– Чего это с ней? – оторопела я.

– Эвакуируется, – на полном серьезе ответила тетя Люся, – и тебе бы лучше туда не ходить…

– Ага, а жить где? – рассердилась я и вошла в подъезд, дворничиха увязалась за мной.

– Я тебя провожу, но в квартиру не войду, и не проси, – бубнила она, тяжело топая за мной по ступенькам. – Ты же понимаешь, я сама себе не враг…

Мы послушали под дверью.

– Вроде тихо… – неуверенно пробормотала тетя Люся, – если он в кухне или у себя в комнате, может, и проскочишь. Главное – дверь сразу запри…

Она взяла из моих рук ключ и осторожно повернула в замке. Я всунула голову в квартиру. Посреди коридора валялась кастрюля с борщом. То есть борщ уже вытек на пол.

– Аккуратненько так иди… – напутствовала в спину тетя Люся.

Чтобы не вляпаться в борщ, я ухватилась за вешалку, она качнулась, ноги мои поехали по мокрому полу, кастрюля с грохотом покатилась прямо под ноги выскочившему Витьке.

Полно, да Витька ли это, мой сосед? Где рыбьи безразличные глаза, где волосики, прилипшие к черепу, где хрупкое телосложение, про таких говорят в народе – соплей перешибешь…

Передо мной стояло чудовище, просто монстр Франкенштейна, только ростом малость не вышел. Волосы у него стояли дыбом, глаза едва не вылезали из орбит, и белки были сплошь покрыты красными жилками. Лицо было красное, по щекам стекал пот и затекал за воротник рваной рубахи.

– Это ктой-то? – проскрежетал он. – Ктой-то в квартиру ломится? Рабочему человеку отдыхать мешает?

– Здравствуй, Витя, – пролепетала я. – Ты меня не узнал? Соседка я, живу тут…

– Живешь? – заорал он. – Живешь? Ах ты… – дальше пошло вовсе непечатное.

Выкрикивая все это, Витька неотвратимо продвигался ко мне по коридору. Он не спешил, как человек, предвкушающий законное удовольствие от вкусной еды, к примеру, или от просмотра интересного фильма. Пироги ведь или жареная курица никуда не убегут, как и видеомагнитофон.

Что делать? Бежать из квартиры? Перекантоваться пока у тети Люси?

Но она говорила, что Витька такой будет неделю, что ж мне, так и торчать в дворницкой? Да и ее стеснять неудобно, человек ко мне со всей душой, а я сяду на шею… Опять же хоть вещички какие взять, белья смену, деньги…

Ни на минуту не выпуская Витьку из виду, я прикинула расстояние до своей двери.

– Тихо-тихо… – приговаривала я миролюбиво, – не будем ссориться, я к тебе не лезу…

– Ты? – заорал Витька. – Да как ты смеешь, тля позорная, с рабочим человеком так разговаривать? Да ты мне по жизни завсегда должна и всем обязана! Да я ж тебя… в порошок сотру, с дерьмом смешаю и все это съесть заставлю!

Я поняла, что зря пытаюсь вступить с этим уродом в мирные переговоры, нужно молчать и делать вид, что его не замечаю. Он же, нарочно накручивая себя, подступал все ближе. Я с тоской покосилась на дверь своей комнаты. Допрыгнуть-то до нее я пока могу, но надо же еще и замок отпереть…

Я зажала ключи в зубах, так чтобы руки были свободны. Когда-то давно, в прошлой жизни, я занималась на курсах самообороны, не закончила, правда, но кое-какие приемы в памяти остались. Главным образом обманные маневры.

Я шагнула к своей двери, и Витька тут же рванул в ту же сторону. Он был здорово пьян, но не потерял координации движений.

Я метнулась в сторону вешалки, схватила старую куртку и бросила ее в этого недоноска. Пока он отмахивался обеими руками, я успела проскочить к двери и вставить ключ в замок.

И тут этот урод схватил меня сзади за горло. Я была готова ко всему и, поскольку руки у меня были свободны, махнула кулаком назад и попала, надо полагать, Витьке в глаз.

Он заорал и на миг выпустил мою шею, я развернулась, тут он схватил меня за плечи и примерился для удара головой. Руки его держали меня как стальные клещи, вообще весь он был налит чугунной силой. До сих пор не понимаю, как мне удалось увернуться, и Витька со всего маху врезался головой в мою железную дверь. Вот теперь я поняла, для чего бывшие жильцы ее установили!

И если вы думаете, что этот монстр потерял сознание, то глубоко ошибаетесь. Правду говорят, если человек пьян, лупи его хоть колокольней – ничуть не пострадает.

Он очумело тряс головой, но меня не выпустил.

Положение спасла тетя Люся. Она отважно проникла на вражескую территорию и добавила Витьке по битой голове шестилитровой кастрюлей из-под борща. Это возымело свое действие, он упал на пол. Я мигом проскользнула к себе и заперлась на все замки. В глазок мне было видно, что тетя Люся тоже успела уйти.

Через двадцать минут урод очнулся, и началась катавасия, которая продолжалась почти сутки. Он крушил стены и мебель, орал, бился головой о мою дверь.

Дверь выдержала.

Я звонила в милицию, но там, когда узнали номер квартиры, сказали, что никуда не поедут, что у Витьки, оказывается, есть справка из психдиспансера и что надо звонить туда.

Туда я, конечно, не дозвонилась. Дежурный в милиции доброжелательно объяснил мне, что лучше на неделю съезжать куда-нибудь из квартиры, если уж я оказалась такой дурой, что въехала в этот клоповник по собственной воле. Прежние жильцы два года не могли комнату продать, деньги совершенно смешные просили.

Да, мадам Аксюта зря деньги тратить не любит, это точно.

Урод угомонился часам к пяти утра, и я прикорнула на скрипучей кровати. Чтобы проснуться утром и сообразить, что это был только первый день из семи, которые отведены под запой.

И вот я сижу как в тюрьме, гляжу в окно на унылый двор-колодец и вспоминаю, как я дошла до такой жизни. Все, конец, больше вспоминать нечего.

В художественной галерее было пусто. Посетители нечасто баловали ее своим присутствием. Эти картины, мрачные, нагоняющие тоску, не пользовались спросом. Впрочем, художнику вовсе не нужна была известность, ему нужно было совсем другое.

Слепой человек с длинными черными волосами стоял перед мольбертом. В дверь заглянула унылая женщина в длинной коричневой юбке и бурой кофте с таким количеством мелких пуговиц, что сводило зубы.

– Алоиз, – сказала она почтительно, – ты меня звал?

– Ты мне нужна, Ирина, – ответил мужчина, не поворачивая головы, – настало время для…

– Для чего? – восторженно спросила она. – Неужели звезды дали понять?..

– Разумеется… Но не сейчас.

Он замолчал, опустив голову. Ирина молчала, ожидая. Она чувствовала, что он сказал еще не все.

Алоиз все еще молчал, и Ирина не выдержала.

– Есть еще что-то. Что-то, о чем ты мне не сказал тогда, когда собирались адепты.

– Ты права, – Алоиз кивнул. – Есть кое-что, что меня беспокоит. Эта женщина…

Он припал губами к уху Ирины и что-то едва слышно прошептал, как будто даже здесь боялся, что его кто-то подслушает.

– Ты должна действовать. Причем сегодня же. Ее нельзя выпускать из виду.

Неожиданно на меня накатило глубокое, спокойное отчаяние.

Не то истерическое состояние, когда хочется плакать и бить посуду, а тяжелое, как могильная плита, чувство безысходности.

Для истерики с рыданиями и битьем посуды требуется как минимум посуда, а еще непременно – благодарный зритель. А у меня не было ни того, ни другого. Мои жалкие чашки-плошки расколотил ночью это урод.

Ну да, сегодня мне удалось счастливо избежать встречи с Витькой. И вчера тетя Люся помогла, отбила меня от урода, вовремя его кастрюлей приложила. Но я не смогла ни помыться, ни поесть по-человечески. И завтра такое «везение» может не повториться. А мне жить в этом клоповнике и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, и через месяц, потому что никаких перспектив у меня нет и не предвидится. Ни работы, ни жилья, ни накоплений, ни богатых родственников, на чью помощь можно рассчитывать.

И сколько я продержусь в таких условиях?

Может быть, не стоит и цепляться за такую жизнь?

Закончить все одним махом, прекратить свои мучения…

И я начала на полном серьезе перебирать способы добровольного ухода из жизни.

Ну, застрелиться мне не из чего, этот вариант сразу можно отбросить. Говорят, в нашем городе можно достать любое оружие, но для этого нужны большие деньги, а у меня нет никаких, даже маленьких.

Отравиться? В аптеке яды не продаются, по крайней мере, без рецепта. Утопиться? Но в Неве и прочих речках и каналах нашего города такая грязная вода, – меня передернуло от одной мысли, что придется обрести в ней свой конец! И потом найдут в таком виде… Я в детстве видела утопленницу, когда мы жили на Вуоксе. Девушку затянуло в омут, никого из сильных мужчин не было рядом, она не смогла выплыть. Тело всплыло через трое суток, я три ночи потом спать не могла, просыпалась с криком, мать даже хотела меня в город к невропатологу везти.

Можно, конечно, выброситься из окна высотного дома, но сейчас все приличные дома оснащают кодовыми замками или домофонами, а если выпрыгнуть с моего четвертого этажа, могу разбиться не насмерть, остаться инвалидом, а это – удовольствие ниже среднего…

Так что остается – повеситься?

Я подняла голову, посмотрела на железный крюк, к которому когда-то крепилась люстра, сейчас на нем висела пыльная лампочка без абажура. Крюк, может, и выдержит, и веревку достать можно, но я представила, какое лицо у меня будет – багровое, распухшее, и вздрогнула от омерзения.

И тут у меня зазвонил мобильный телефон.

Вот уж чего я не ожидала!

Денег на нем давно уже не было, но я по многолетней привычке время от времени заряжала мобильник. И вот он зазвонил…

Я схватилась за него, как утопающий хватается за случайную доску, за обломок утонувшего корабля, поднесла к уху…

– Гузеева? – произнес в трубке женский голос.

Я не смогла сразу ответить, потому что от волнения спазм перехватил горло.

– Это Динара Гузеева? – повторила незнакомка с легким раздражением.

– Да, это я!..

– Кажется, вы ищете работу?

Никакие другие слова не вызвали бы у меня такой бешеной, животной радости! Работа! Выход из моего тупика!

– Да, – проговорила я как можно спокойнее, стараясь не выдать охватившего меня волнения. – Я ищу работу. А что вы мне хотите предложить?

– Вас устроит место менеджера по рекламе?

Мне хотелось радостно закричать – да, да, еще как устроит!

Но я вспомнила правила поведения при поиске работы и произнесла спокойным голосом уверенного в себе человека:

– Ну, это зависит от того, какие условия вы мне предложите.

– Хорошо, приезжайте в художественную галерею «Сфера», мы с вами обсудим условия. Скажем, через час… это вас устроит?

– Через час?

Я вспомнила, как сейчас выгляжу, и пришла в ужас. В таком виде меня не возьмут не то что менеджером, но даже дворником или уборщицей!

– Нет, через час я не смогу, – проговорила я, стараясь не выдать голосом охватившую меня панику. – У меня сейчас важная встреча. Давайте через два часа, если можно…

– Ну, через два так через два… – ответила она без энтузиазма и продиктовала мне адрес галереи.

Я положила телефон и прикрыла глаза.

Значит, мой всемогущий шеф вовсе не так всемогущ? Все же нашлась добрая душа, которая решила взять меня на работу, несмотря на разосланные им предупреждения?

Интересно, кто такая эта женщина, что говорила со мной?

По голосу в трубке я почему-то представила старую деву с жидкими бесцветными волосами. Впрочем, что мне за дело, как она выглядит? Самое главное – она согласна взять меня! Причем она знает мое имя и фамилию – и они ее не отпугнули!

Я открыла глаза.

Не расслабляться! Через два часа у меня собеседование, а я к нему совершенно не готова!

То есть на профессиональные вопросы я отвечу с легкостью, в этом я не сомневалась. Все-таки я специалист высокого уровня. Беспокоил меня мой внешний вид.

Я перерыла коробку, в которой лежали мои немногочисленные пожитки, и нашла зеркало.

То, что я в нем увидела, было не так страшно. Я боялась худшего.

Ну, конечно, волосы растрепаны и потеряли естественный блеск, кожа увяла и побледнела от недосыпа и плохого питания, глаза потухли, но это все можно легко поправить при помощи горячей воды, расчески и косметики…

Ах, ну да – ванной сегодня не воспользуешься, так что горячая вода отменяется. Но все остальное у меня должно быть.

Я зарылась в коробку с головой и нашла там тоник, косметическое молочко, губную помаду и прочие необходимые каждой нормальной женщине вещи.

Волосы кое-как расчесала, подкрасила губы, слегка подрумянила щеки… теперь из зеркала на меня смотрела не ожившая покойница, как двадцать минут назад, а более-менее привлекательная молодая женщина. Ну, немножко усталая и запущенная, но все же в пределах нормы. По крайней мере, на улице на меня не будут жалостливо оглядываться прохожие.

Теперь нужно подобрать одежду.

Я вывалила на пол все содержимое коробки и, о счастье, нашла довольно приличный бельгийский костюмчик – темно-красный пиджачок и такая же юбка. Помню, я купила его на распродаже в Брюсселе… как давно это было! В другой жизни…

Красный цвет мне идет, как большинству брюнеток, и сидел костюмчик просто замечательно, особенно после того, как я надела черные итальянские лодочки на высоком каблуке. К сожалению, у меня не было утюга, но костюм не слишком измялся и на мне кое-как разгладился. Нет, для тех условий, в которых я сейчас находилась, я сделала все, что можно, и даже больше!

Я испытала законную гордость.

Нет, рано еще меня списывать! Поживу еще!

Бросила взгляд на часы – до встречи оставался всего час, только-только доехать!

С бьющимся от волнения сердцем открыла дверь комнаты.

Прежде чем доехать до художественной галереи, мне предстояло выбраться из квартиры, преодолеть коридор, отделяющий мою комнату от входной двери. К несчастью, моя комната – самая последняя по коридору, так что до двери мне предстояло пройти метров двадцать, и эти двадцать метров смело можно назвать дорогой смерти.

У нас в фирме недолгое время работал охранником мужик, который в молодости служил в Афганистане, в так называемом ограниченном контингенте. Так вот, он вообще-то не очень распространялся о своей интернациональной службе, видно, не хотелось ему о ней вспоминать, но как-то к слову сказал, что дорогу от казармы до туалета они называли дорогой смерти, потому что этот путь простреливался афганским снайпером. Так что, отправляясь в сортир, никто не знал, вернется ли он обратно.

Вот и я, выходя из комнаты, не знала, доберусь ли до выхода из квартиры. Все зависело от того, где в данный момент находится Витька и в каком он состоянии.

Я замерла на пороге и прислушалась.

В квартире стояла гулкая, напряженная тишина, как на поле боя перед началом артобстрела.

Ну, с Богом!

Я пригнулась и побежала…

Но добежать до двери не успела: прямо передо мной из темноты возник он, ужас нашей квартиры – моральный урод и запойный пьяница Витька.

Я замерла на месте, закусив губу и моля всемогущего Бога о том, чтобы мирно разойтись с соседом, хотя и понимала, что шансы такого благополучного исхода невелики.

Моя молитва не была услышана.

Судя по налитым кровью глазам, по набухшим жилам и мрачному взгляду, урод уже успел надраться и находился сейчас в том состоянии, когда, как бешеный носорог, в каждом движущемся предмете видел врага. А уж я-то была для него буквально как красная тряпка для быка – в приличном костюме, накрашенная и причесанная, да еще и в туфлях на высоком каблуке!

– Ух ты, блин горелый! – проговорил Витька в злобном восторге. – Какая профитролина в нашем гадюшнике обитает! Ну, я же ее сейчас отремонтирую! Я же сейчас восстановлю эту… сексуаль… социальную справедливость!

В другое время я не стала бы искушать судьбу. Я кинулась бы стремглав назад, в свою комнату, под защиту железной двери, и пересидела там час, два или сколько понадобится, только бы избежать встречи с соседом. Но сейчас меня ждали на собеседование, которое должно было решить мою судьбу, и мне пришлось рисковать.

– Витенька! – пролепетала я слабым голосом. – Это же я, Дина! Ты же меня знаешь!

– Никого не знаю и знать не хочу! – взревел он, надвигаясь на меня, как грозовая туча на приморский курорт. – Ты не она, а ежели она – так это не меняет твою сучность! Ежели ты – она, значит, ты до сих пор удачно маскировалась! Но я тебя выведу на чистую водку!

Он встал посреди коридора, как вратарь в футбольных воротах, и растопырил руки от стенки до стенки.

– Витя, пропусти! – взмолилась я. – Будь человеком! Мне очень нужно пройти!

– Труд сделал из обезьяны человека, – сообщил он. – А мне, чтобы стать человеком, нужно две поллитры. Или хотя бы три. Ты еще не знаешь Виктора Михрюткина, но ты его узнаешь!

С этими словами он немного отступил вправо и потянулся к чудом уцелевшей полке. Я решила воспользоваться удачным, как мне показалось, моментом и устремилась вперед, надеясь вписаться в промежуток между этим паразитом и левой стеной коридора.

Но это оказалось моей роковой ошибкой.

Именно в тот момент, когда я поравнялась с ним, Витька развернулся и запустил в меня трехлитровой банкой, которую взял с полки. Я уклонилась, и банка с размаху впилилась в стенку. Разумеется, банка разбилась, и на меня вылилось ее содержимое – три литра лечо, консервированной овощной закуски из помидоров, красного перца, лука, чеснока и других ингредиентов, густо заправленных домашним томатным соусом. У Аньки таких консервов полная квартира, ей тетка дарит, она круглый год на даче живет и огород держит.

Лечо растеклось по моему лицу, по волосам, но большая часть оказалась на бельгийском костюме.

Увидев результат своего меткого броска, Витька пришел в восторг, захлопал в ладоши, как курсант на концерте Киркорова, и попытался схватить меня за волосы, чтобы довершить победу.

Я взвыла, вывернулась и поднырнула под его руку, но Витька исхитрился и пнул меня ногой, так что я ракетой отлетела к двери своей комнаты.

Он бросился на меня, издавая звериные вопли.

Мне ничего не оставалось, как юркнуть в свою комнату и захлопнуть дверь. К счастью, я успела даже закрыть ее на задвижку ровно за секунду до того, как на дверь обрушился страшный удар – это Витька с размаху врезался в нее головой.

Дверь выдержала.

Я перевела дыхание и подскочила к зеркалу…

Увидев свое отражение, я заплакала. Не громко и бурно, а тихо, жалко и безнадежно.

Волосы, которые я с таким трудом привела в божеский вид, были теперь густо заляпаны томатным соусом с вкраплениями красного перца и луковых колечек. На плечах, как погоны, лежали два раздавленных помидора. Костюм был покрыт томатными разводами, по нему были равномерно распределены кусочки лука и перца. Цветовое сочетание получилось крайне выразительным.

На сегодняшнем собеседовании можно было поставить крест. Впрочем, как и на любом другом собеседовании, потому что больше у меня не было приличной одежды.

Я потерпела полный крах и снова с интересом посмотрела на железный крюк в потолке. Но сначала надо было снять с себя это безобразие, которое еще недавно было вполне приличным бельгийским костюмом.

Я кое-как оттерла лицо и руки от вонючего лечо, костюм завернула в пакет, чтобы выбросить. Туда же отправила лодочки. Что-то подсказывает мне, что такая одежда больше не понадобится. Возврата в ту, прежнюю, жизнь не будет у меня никогда.

Снова меня одолело любопытство – сколько я могу продержаться? И что еще подкинет мне злодейка-судьба?

Во всяком случае, вешаться я не буду. Когда станет совсем невмоготу, я просто открою дверь и выйду в коридор к этому уроду. Пускай он меня убивает, авось потом посадят – все соседям доброе дело…

– Дина-а! – донеслось снизу. – Дина-а!

Это тетя Люся кричит и размахивает своей метлой.

– Ты жива там?

– Угу, – мрачно ответила я, – пока…

– Выйди, дело у меня к тебе…

– Ага, выйти, – окончательно помрачнела я. – Вы это как себе представляете?

– Что, уже встал Витька-то? Снова буянит?

– Не то слово…

– Ладно, я тут подежурю, как он снова за водкой побежит, я тебе крикну!

– Слушайте, а где он деньги берет? – запоздало удивилась я.

– У старухи, оттого ее и не трогает.

Дворничихин план сработал, на этот раз мне удалось выйти из квартиры беспрепятственно. Добрая душа тетя Люся разрешила мне вымыться и дала полотенце, а потом накормила до отвала наваристым мясным супом.

Раньше я такого супа в рот бы не взяла – как же, густой бульон, холестерин и все такое. Теперь же он показался мне удивительно вкусным – и не от голода вовсе.

– Тут в соседнем дворе живут одни такие… – начала тетя Люся, – оба пожилые, он болеет…

– Как Витька? – усмехнулась я.

– Да ты что! – Она возмутилась не на шутку. – Очень приличные люди, особенно он. Только его инсульт хватил в прошлом году – возраст, что поделаешь. А она, конечно, тоже пожилая… короче, им домработница нужна. Платить много не смогут, но харчи, и… квартира у них большая, можно там ночевать. Хоть неделю эту перекантуешься, попробуешь…

– Это что – за паралитиком горшки выносить? – нахмурилась я.

– Да нет, к нему медсестра ходит, уколы делает, и уход там кое-какой… А твое дело будет уборка, готовка – обед какой-никакой сварганить сможешь? Или вы, девки, совсем от хозяйства отбились?

– Смогу, – ответила я, помедлив.

Да что тут думать-то, хоть на неделю избавиться от урода Витьки!

– Так сейчас сразу и пойдем! – засуетилась тетя Люся. – Только платок надену.

Она повязала платок на манер банданы, и мы отправились.

Дверь была какая-то старорежимная – обитая выцветшим дерматином, по которому медными гвоздиками были выведены замысловатые узоры – то ли буквы, то ли просто какие-то завитушки.