Текст книги "Порванная струна"

– Доигрался? – буркнул он. – Доволен теперь?

Мне его тон сразу не понравился, но, по правде сказать, другого я и не ждал.

– Как бабушка? – Я решил сменить тему.

Он посмотрел оторопело – как видно, и понятия не имел, как там бабушка, подозреваю, что он вообще забыл о ее существовании. То есть в принципе он знал, что у его жены где-то там есть мать и сын, но не придавал этому значения. Меня-то как раз такое положение очень устраивало, но бабуля иногда начинала сокрушаться, что редко видит свою дочь.

– Ты мне зубы не заговаривай! – разозлился этот тип. – Ты хоть понимаешь, что, если бы не мои связи, тебе бы не поздоровилось?

– Ну уж! – усомнился я. – Спасибо, конечно, что приехали, но я так понимаю, что меня бы утром все равно выпустили. Нет у них ничего против меня, это менты так, развлекаются.

– Щенок! – заорал он и резко ударил по тормозам. – Ты с кем пререкаешься! Говорила мать – ничего путного из тебя не выйдет, а я не верил. Теперь вижу: так оно и есть. Ни хрена не работаешь, болтаешься как дерьмо в проруби…

– Как это, интересно, я не работаю?! – заорал, в свою очередь, я. – Ты, что ли, меня содержишь? Или, может, думаешь, что на бабкину пенсию вдвоем прожить можно?

Конечно, я понимал, что не нужно этого делать. Не стоит орать и ругаться, вообще не стоило с ним разговаривать. Отмолчался бы, поблагодарил за спасение, и все. Но уж очень достали меня давешние менты, да еще волновался за бабулю. И с чего этот козел, мамашин муж, так рассвирепел? Связи свои приплел… Да неужели же я поверю, что если бы что-то со мной было криминальное, то он стал бы хлопотать? Да я вас умоляю, ему сегодня всего и делов-то было – это пару звонков сделать да полночи не поспать. Менты меня задержали ни с того ни с сего, сами же говорили, что зря, а он тут лепит мне про связи.

– Ты мне не тычь, недоносок проклятый, ублюдок! – продолжал отчим наш содержательный разговор и даже замахнулся в запале.

– Вот этого не надо. – Я перехватил его руку и сжал сильно.

Было очень занятно наблюдать, как менялось его лицо. Сначала он удивился, как я посмел, потом просто налился злобой, так что лицо потемнело. Потом он удивился, что ему со мной не справиться, потому что я держал крепко и сжимал руку все сильнее, а ему из-за живота было не развернуться, чтобы достать меня второй рукой – руль мешал. Потом наконец он начал ощущать боль и до него дошло, что я могу сжать руку еще сильнее. И он снова удивился, на этот раз тому, что я такой сильный.

– Про ублюдка не надо, – повторил я спокойно, – тем более что это никак не соответствует действительности.

Я отпустил его руку, открыл дверцу и, не оглядываясь, выскочил из машины. Доберусь уж сам как-нибудь.

Я припустил по улице бегом, хотя он и не думал меня преследовать. Просто хотелось восстановить утраченное душевное равновесие. Вот интересно, когда маман впервые привела этого типа к нам знакомиться, мне было лет тринадцать. Что там пацан в жизни понимает? Но про этого я сразу понял, что сволочь он первостатейная. Так что сейчас я испытывал даже легкое удовлетворение, что правильно человека с первого взгляда оценил.

Домой я добрался быстро – подвезли мужики на «скорой помощи», им по дороге было.

Дверь открыла маман, и у меня отлегло от сердца – хоть не оставили старуху одну.

– Ну что там? А где Сережа?

– Дома твой Сережа, – рыкнул я. – И не смей больше к нему обращаться, я со своими делами как-нибудь сам разберусь.

– Да ты что? – Маман набрала воздуху и собиралась меня как следует вздрючить, но тут из комнаты послышался слабый голос бабули, так что я просто отодвинул маман в сторону и одним прыжком оказался в комнате. Бабуля лежала на кровати такая маленькая, и лицо ее было белее подушки. Увидев меня, она заплакала.

– Ну все, все. – Я присел рядом на стул. – Видишь, я вернулся, целый-невредимый, ничего не случилось, все в порядке…

– Чем это от тебя пахнет? – принюхалась бабуля.

«Дерьмом», – чуть было не сказал я, но вовремя прикусил язык.

– Ты в милиции был? Что они сказали? – жадно спрашивала бабуля.

– Все нормально, не нужно волноваться, это ошибка, она разъяснилась, больше я никуда не уйду.

Она успокоилась от звука моего голоса и утомленно прикрыла глаза. На кухне я узнал от матери, что бабуля подняла тревогу часов в десять вечера. Она звонила матери и до того ее взвинтила, что та рискнула обратиться к своему мужу за советом. Муж поднял ее на смех – взрослый парень к десяти вечера домой не пришел, а они всполошились. Но маман-то знает, что я всегда ночую дома; во-первых, боюсь бабулю оставить, а во-вторых, не у кого мне ночевать, с моим ростом у меня с женщинами вообще проблемы. Уж не знаю, что маман сказала своему мужу, возможно, что я псих и импотент, но он все же решил выяснить в милиции. И вот, так разозлился, что ему не дали поспать, что возненавидел меня пуще прежнего.

Я не стал рассказывать маман содержание нашей с ним беседы, пусть уж он сам ей распишет меня во всей красе, мне плевать.

* * *

Звонок матери без стеснения вырвал Надежду Николаевну Лебедеву из утренних объятий Морфея. Мать была полна праведного негодования и на такие мелочи, как звонок в восемь утра в выходной день, не обратила внимания.

– Ты только послушай, что происходит! – кипятилась мать на том конце. – Андриана забрали в милицию, продержали там до полуночи, хорошо, что его выручил Ленин муж, а Валечка чуть второй инфаркт не получила!

Надежда с детства спала всегда очень крепко, и никогда у нее не было бессонницы, даже слова такого в лексиконе ее не было. Она объясняла это своей многолетней работой на режимном предприятии. Действительно, в их институте работало множество людей, мужчин и женщин. С возрастом многие начинали прихварывать, но никто и никогда не жаловался на бессонницу. Если всю жизнь вставать в семь утра, а то и раньше, то за многие годы накапливается такой хронический недосып, что ни о какой бессоннице не может быть и речи.

Надежда всегда засыпала быстро, как только голова ее касалась подушки. Но в выходные любила поспать подольше, впрок, как выражался ее муж Сан Саныч. Поэтому сегодня спросонья она никак не могла сообразить, с чего это мать так волнуется и зачем вообще звонит.

– Какой муж, какая Лена… – бормотала она, отнеся трубку от уха, потому что мать в волнении очень громко кричала.

– Надежда, я на тебя просто удивляюсь! – Мать задыхалась от возмущения. – Я тебе уже полчаса объясняю, что Валечкиного внука забрали в милицию из-за того дела… ну, с девушкой. Просто подошли на улице, посадили в машину и увезли. Сплошной произвол!

– Погоди-погоди. – Надежда с трудом продиралась сквозь остатки сна. – Андриана арестовали?

– Уже выпустили! – торжествующе сообщила мать. – Но для Валечки это было огромным ударом, у нее же сердце…

После того как Надежда уразумела ситуацию, мать облегченно вздохнула, но не отказала себе в удовольствии напоследок кольнуть:

– Иногда я недоумеваю, каким образом ты, так медленно соображая, умудрилась проработать ведущим инженером двадцать пять лет?

Надежда промолчала, хотя в словах матери не было ни слова правды. Соображала она быстро, и мать всегда это признавала, но сегодня с утра ужасно хотелось спать. Мать же в свои семьдесят лет была полна энергии и жажды жизни, ей-то встать в семь утра ничего не стоило.

Надежда полностью проснулась и загорелась узнать подробности. Однако следовало быть осторожной, потому что муж тоже проснулся от телефонного звонка и теперь подозрительно тихо лежал на диване в обнимку с котом Бейсиком. Надежда опасалась, что Сан Саныч слышал неосторожно проскользнувшие в разговоре слова «арест» и «милиция» и теперь настороже, потому что очень не одобрял ее увлечения всякими криминальными загадками и всячески старался оградить от этого свою легкомысленную и не в меру увлекающуюся жену.

Она осторожно скосила глаза в сторону дивана. Так и есть, муж и кот делали вид, что спят, а сами тихонько и весьма неодобрительно посматривали в ее сторону.

– Я приеду днем, – уронила Надежда в трубку и отключилась. – Ну что, все равно вставать нужно было, – вздохнула она и потянулась за халатом.

– Хм, надеюсь мою тещу не арестовали? – осведомился Сан Саныч.

– С чего ты взял? – Надежда сделала честные глаза. – Это она сериал пересказывала, вчера очередную серию «Ментов» по телевизору смотрела.

Надежда тотчас со стыдом призналась себе, что сегодня с утра она не в лучшей форме. Хотя ее муж и относился к своей теще несколько критически из-за некоторых безапелляционных суждений, которые та высказывала иногда не совсем к месту, все же он не считал ее настолько выжившей из ума, чтобы позвонить дочери в восемь утра в субботу для того, чтобы поделиться впечатлениями от вчерашнего сериала.

Надежда сделала вид, что она не может распутать узел на пояске халата, и поскорее удалилась на кухню. Главное сейчас было – это выпроводить его поскорее на очередную субботнюю халтуру, а там уж она позвонит или съездит к матери и все выяснит. Что там еще устроил этот ершистый парень Андриан? Вот уж характер у человека…

Она произвела ревизию холодильника, и к выходу мужа из ванной его уже ждал настоящий французский завтрак – горячие круассаны и кофе, а также масло, мед и варенье. Муж приятно удивился такому разнообразию.

Надежда умела готовить, хоть и не очень любила это занятие. Но, во-первых, она с детства усвоила истину, что мужа нужно хорошо и разнообразно кормить, а во-вторых, ей и самой хотелось сделать ему приятное, поэтому возня на кухне не доставляла ей неприятных минут. Единственным кошмаром, этой незаживающей раной, были завтраки. Как у всякой работающей женщины, времени у Надежды по утрам хватало только на то, чтобы наскоро ополоснуться и кое-что набросать на лицо, чтобы от него, от этого лица, не шарахались сотрудники, встретившиеся в проходной родного научно-исследовательского института. А ведь еще нужно было накормить это ненасытное рыжее чудовище, именуемое котом Бейсиком, и не забыть закрыть форточки, а то кот удерет к соседям через балкон и устроит там какое-нибудь хулиганство. Поэтому на долю Сан Саныча в будние дни доставалась неизменная яичница и бутерброды. Кукурузные хлопья и мюсли муж почему-то не одобрял, считал это детским баловством, а не завтраком для взрослого мужчины.

За завтраком Надежда непрерывно тараторила о хозяйственных делах, так что муж не успел вставить словечка по поводу ее криминальных увлечений.

После его ухода Надежда облегченно вздохнула и бросилась к телефону. Однако у матери было плотно занято – видно, беседует с закадычной подругой Валечкой, бабушкой Андриана. Скорей будет съездить к матери и все выяснить.

Надежда быстренько собралась, провела воспитательную беседу с котом на предмет неповреждения новых обоев и диванной обивки и отбыла из дому навстречу очередной удивительной истории, которые происходили с ней так часто, что и сама она уже перестала этому удивляться.

Мать была дома, и не одна, а с соседкой Александрой Михайловной, той самой ограбленной старушкой, из-за которой все и началось. Бабули сидели на кухне и находились в полном недоумении.

– Ты только послушай, Надя, что случилось, – обратилась мать к Надежде, против обыкновения не начав с порога выговаривать за опоздание и еще неизвестно за что.

– Что такое? – встревожилась Надежда. – Вы все здоровы?

– Вот Александра Михайловна сама расскажет, а я уж больше ничего не понимаю, – в раздражении ответила мать.

– Значит, сегодня утром, в полдевятого, звонит мне в дверь почтальонша наша Маруся, – послушно начала рассказывать соседка.

Надежда со слов матери знала, что почтальонша работает уже в их районе лет тридцать и возраст имеет солидный, но все равно все в округе иначе как Марусей ее не называли.

– Звонит, значит, Маруся и спрашивает, что это я за письмом не прихожу.

– Как это – не приходите? – насторожилась Надежда. – Вы же уже то письмо давно получили…

– Вот, я ей то же самое говорю, а она подает мне конверт, вот смотри, Надя.

Надежда осторожно взяла в руки обычный почтовый конверт и прочитала надписанный адрес:

– Город Санкт-Петербург, почтовое отделение двадцать семь, Ивановой Александре Михайловне, до востребования.

В графе «отправитель» ничего не было, только закорючка, которую с большим трудом можно было принять за подпись.

– И что там? – Надежда не отважилась без разрешения заглянуть в конверт – все-таки чужое письмо.

– Да посмотри, Надя, а то мы совсем запутались! – взмолились старушки.

Надежда осторожно, за краешек, вытащила из конверта небольшой листок гладкой шуршащей бумаги вроде тонкого пергамента. По краям листок был неровно, наспех оторван. Наверху бледно было напечатано семь цифр – 310 17 23, потом пропуск, потом еще цифры – 12 03 2003 14.30.

Дальше шел собственно текст, который выглядел несколько непонятно: «Сертолово терминал № 7 блок 4 секция 18 конт 2248».

И все, больше на листке ничего не было.

– Что ты об этом думаешь? – нетерпеливо спросила мать.

– Хм, а вы уверены, Александра Михайловна, что это письмо для вас?

– Да не для меня, я тут ничего не понимаю, но что на конверте почерк Жени, племянника, в этом я не сомневаюсь. Ведь он, можно сказать, на моих глазах вырос и в школу тут ходил, когда они с сестрой здесь, в этой квартире, жили… – Голос у старушки дрогнул. – Так что же это такое?

– Это факс, – дала Надежда исчерпывающие объяснения. – Вот тут, наверху, видите? Номер, похожий на телефонный, так это номер факса, то есть откуда он был отправлен. А дальше дата – вот, смотрите: двенадцатое марта две тысячи третьего года.

– А дальше что? – нетерпеливо спрашивала мать. – Что в самом письме?

– И зачем Женя его послал? – вторила ей соседка.

– Вот уж этого я не знаю, – честно призналась Надежда, хотя кое-какие подозрения у нее были.

Она еще раз внимательно прочитала текст. Что-то такое крутилось в голове насчет Сертолова, но хорошенько порыться в памяти мешали старушки. Александра Михайловна уставилась на письмо со страхом, как будто ожидая от него больших неприятностей.

Надежда перевернула листок. На обороте от руки карандашом было наспех нацарапано: «Горох – 8, оф. 318, 324-28-39». Мигом сообразив, что это значит: улица Гороховая, дом 7, офис 318 и номер телефона этого самого офиса, – Надежда показала каракули Александре Михайловне:

– Вам адрес этот не знаком?

– Почерк мне знаком, – вздохнула та. – Женин это почерк.

– Так-так. А скажите, Александра Михайловна, что племянник про письмо говорил, когда звонил вам?

– Да ничего особенного он не говорил, получишь, говорит, письмо, теть Шура, так сразу домой иди, письмо спрячь и никому не показывай. И никому не отдавай, пока я сам за ним не приду. – Старуха вдруг посмотрела на Надежду с подозрением и забрала из ее рук конверт.

– Значит, письмо то самое, которое он послал. А что же вы на почте-то получили? – спохватилась Надежда.

– Сама не знаю. Подаю я, значит, девушке в окошечко паспорт, погляди, говорю, милая, есть ли мне что. Она говорит: «Ивановой – есть!» И подает мне конверт. Я и взяла, а смотреть на адрес не стала, потому что, откровенно говоря, ничего бы там и не увидела – очки забыла.

– Фамилия тебя, Александра, подвела, – вмешалась мать. – Ивановых-то на свете – пруд пруди, вот девушка и перепутала, дала тебе не то письмо.

«Фамилия не Александру подвела, а тех, кто хотел письмо у нее отнять, – подумала Надежда. – Письмо-то они отняли, да только не то. Вне всякого сомнения, им нужно было это письмо, именно в нем были сведения, так сильно их интересующие, что не побоялись люди пойти на открытый грабеж. И я сильно подозреваю, что девушка в белой шубке даже поплатилась жизнью за то, что принесла не то письмо».

– Про племянника ничего не слышно? Не давал о себе знать?

– Пропал он совсем, – расстроилась Александра Михайловна. – Я вот думаю – может, в милицию заявить?

– В милицию! – фыркнула мать Надежды. – Вот мы с тобой заявили в милицию про то, что тебя ограбили! И что они сделали? Андриана арестовали! Как будто это он девушку убил! Ну надо же такое придумать! Вот теперь заявишь, что племянник пропал, а он, может, совсем не желает с милицией дело иметь. Так потом тебе спасибо ни он не скажет, ни милиция!

Далее мать довольно толково пересказала Надежде всю ночную эпопею с Валечкой и ее внуком, сказала, что чувствует Валечка себя получше, а этот нахальный мальчишка Андриан, когда она, мать, стала ему выговаривать насчет того, что нельзя так обращаться с бабушкой, ответил ей невежливо, можно сказать, грубо.

– Он-то чем виноват? – заикнулась Надежда.

И пока мать гневно клеймила позором современную молодежь, она успела переписать содержание письма себе в блокнот – так, на всякий случай. Потом она выспросила Александру про племянника – где работал, с кем жил. Та отвечала, что жил Женечка в последнее время один – после развода, а работал телефонным мастером и всякую технику тоже чинил – «вот этот, как ты говоришь, Надя, факс… еще что-то».

– А вы место его работы знаете?

– Какая-то фирма, у меня где-то телефон был, – неуверенно проговорила старушка. – Да он там и не бывал почти, все по вызовам ходил, в разные учреждения.

Соседка ушла к себе. За чаем мать обиженно молчала, а Надежда думала о том, что характер у этого мальчишки Андриана, конечно, не сахар, но ведь и жизнь-то у парня не больно сладкая.

Странное дело, их матери знакомы с детства, а она, Надежда с Еленой, дочкой маминой подруги, совсем не общается. Не хочется им общаться, очень они разные. И хотя у Надежды есть что сказать Елене, она никогда не скажет, что женщины рожают сыновей для другой женщины, а дочерей – для себя. И что мать, растящая сына, исподволь готовит себя к разлуке с ним. Редко попадаются сыновья, которые живут с матерью до конца жизни. С дочками совсем другое дело. Дочки, взрослея, не отдаляются от матерей, а, напротив, становятся ближе, потому что у них появляются свои женские заботы, помочь в которых может только мама. И ребенка спокойнее всего именно с матерью, а не со свекровью оставить, и если с мужем проблемы, за советом к матери бегут. И когда остается мать одинокой и болеет, то дочка берет на себя заботу о ней не только из чувства долга, а потому что ей это не в тягость. Так уж повелось, что от дочерей ждут ухода в старости. Не всегда легко со стариками, и времени не хватает, но нужно с этим мириться. И никому их не спихивать, даже внукам. Потому что хоть у маминой подруги Валечки и замечательный, заботливый внук, но нельзя молодого человека пристроить за старухой ухаживать, не его это дело. Ему надо жизнь свою устраивать, образование получать, работу приличную искать.

Надежда была уверена, что, скажи она такое Андриану, он бы возразил, что он к бабушке привязан и не мыслит другой жизни. Но все же не дело это. Так что нечего на парня наезжать, что характер плохой, необщительный. Ему и так в жизни досталось – с тринадцати лет, считай, вообще без родителей, одна бабушка.

Однако Надежда решила матери сейчас не возражать, а то как бы не поругаться – мать не любит, когда ей противоречат. Они условились созвониться, если будут какие-нибудь новости, и Надежда откланялась.

Усевшись в поезде метро, она достала бумажку с записанным текстом письма и углубилась в свои мысли. В голове упорно вертелось название «Сертолово». Где-то недавно она его уже слышала.

Ага, в этом поселке находится таможенный склад, туда поступают контейнеры с грузами и ждут, как теперь выражаются, растаможки, то есть когда фирма-получатель оформит все бумаги и заплатит пошлину. И у нее, у Надежды, есть даже знакомый, вернее, не знакомый, а сосед по даче, который дежурит на этом складе сутки через трое. Помогает ему большая кавказская овчарка Зена.

Надежда вспомнила, как сосед рассказывал, что его и взяли-то работать в Сертолово из-за собаки. Потому что собака – главный сторож, и ей тоже платят зарплату. От него Надежда с матерью и слышали название «Сертолово», они еще удивились тогда, потому что думали, что таможенные склады находятся прямо на границе. Сосед рассмеялся и подробно рассказал, что собой представляет склад – это такой длиннющий ангар, вернее, их несколько, и все заставлены контейнерами. Постороннему человеку там запросто заблудиться можно. Но он, сосед, уже хорошо ориентируется, да и собака там как у себя дома. Бегает всю ночь между контейнерами, охраняет добро, начальство довольно, премию даже платят.

«Если так много контейнеров, – размышляла Надежда, – то они должны быть расположены в каком-то порядке. Вот и получается, что указан не просто номер контейнера, а терминал, потом блок, потом секция, а потом уже номер самого контейнера, чтобы было легче искать… Значит, мы установили, что кто-то послал факс, на котором был записан точный адрес какого-то контейнера с грузом, прибывшего из-за границы и находящегося на таможенном складе в Сертолове. Неизвестный послал факс, и второй неизвестный его получил. Хотя, судя по всему, получил его племянник Александры Михайловны. Зачем-то взял себе, хотя совершенно непонятно, каким образом этот факс мог заинтересовать мастера по починке факсов, и уж совершенно непонятно, для чего он послал этот факс до востребования собственной тетке. А также непонятно, для чего понадобилось это письмо отнимать у старухи, то есть не это, а другое, случайное. Но хотели-то отнять именно это! Кто хотел отнять? Если верить Андриану, то девушку послал, если можно так выразиться, на дело директор фирмы «Поллукс» Колыванов Арсений Павлович. Значит, это ему нужен был листок с координатами неизвестного контейнера…»

Тут Надежда прервала свои размышления, потому что объявили ее остановку. Дома был один кот, как обычно, голодный. Надежда отвлеклась на домашние дела, но мысль о загадочном письме все сидела в голове. Она никак не могла понять: что же со всем этим делать и каким образом письмо связано со смертью девушки? Отомстили за то, что принесла другое письмо? Возможно, они думали, что девушка письмо подменила? Кто – они? Директор фирмы «Поллукс»? Убил свою помощницу, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля?

Ужасно хотелось позвонить Андриану и узнать, что ему инкриминировала милиция, но Надежда не хотела тревожить его больную бабушку. К вечеру она решилась и набрала номер. Андриан против обыкновения не стал хамить, а ответил на все ее вопросы. Надежда, уразумев ситуацию, страшно разозлилась. Она поняла, что у милиции нет никаких зацепок и они от нечего делать цепляются к парню – так, на всякий случай, чтобы изобразить деятельность.

– Как бабушка? – спросила она.

– Получше, но вряд ли я смогу в воскресенье выбраться из дома, – грустно ответил Андриан.

– Тогда вот что сделаем, – пробормотала Надежда. – У меня тоже есть новости, но по телефону никак про это нельзя говорить. Это касается твоего знакомого на черной «ауди»…

Андриан насторожился.

– Значит, в понедельник утром встречай меня перед работой, я тебе кое-что покажу. А пока сиди дома, береги бабушку.

– А я что делаю? – огрызнулся все-таки Андриан напоследок.

В воскресенье вечером Надежда, повинуясь слабому внутреннему голосу, стала смотреть передачу, которая сообщала обо всех криминальных событиях, происходивших за неделю, а может, и раньше. Преодолевая отвращение, она прослушала и проглядела кадры про убийства, разборки, кражи и мошенничества, происходившие в городе. Картина была удручающая по своему однообразию. Было похоже, что журналисты, необдуманно назвавшие Петербург криминальной столицей России, понемногу оказывались правы.

«– А теперь последние новости о пожаре в Сертолове», – говорил диктор.

– О, пожар, хоть что-то новенькое, – оживилась Надежда, а когда до нее дошло название «Сертолово», она подкрутила ручку громкости и села поближе – вся внимание.

Оказалось, на таможенном складе в Сертолове был пожар, причем давно, десять дней назад. Называли дату – четырнадцатое марта. То есть в ночь с тринадцатого на четырнадцатое внутри вдруг загорелось. И хотя пожарные выехали по вызову тотчас же, но удалось потушить не сразу, пострадало несколько контейнеров, так что таможня должна будет платить стоимость товара. Ведется следствие, и компетентные органы склоняются к тому, что пожар случился не просто так, а в результате поджога. Хотя на месте происшествия никого подозрительного задержать не удалось. Погибли один из сторожей и собака.

При этом сообщении у Надежды неспокойно стало на душе: не сосед ли Николай Михалыч погиб при пожаре со своей красавицей Зеной? Не дай Бог такого несчастья!

Она порылась в записной книжке и нашла его городской номер телефона, не представляя себе, что будет говорить в случае, если там все плохо. Однако опасения ее не подтвердились, потому что трубку снял сам Николай Михалыч и слышен был гулкий лай – значит, с собакой тоже все в порядке.

Сосед по даче не удивился ее звонку, сказал, что все знакомые, которые слышали о пожаре, уже ему звонили и что она, Надежда, позже всех собралась. И что нехорошо, конечно, радоваться, но его Бог уберег, не его тогда было дежурство, а то неизвестно еще, чем бы дело кончилось.

– Много всего сгорело? – спросила Надежда.

– Да не так чтобы очень, одна секция всего выгорела, восемнадцатая.

Надежда, перед которой лежал листок с записями, удовлетворенно кивнула: она так и думала. Терминал номер 7, четвертый блок, секция номер 18 – все сходится. Трудно было поджечь именно тот контейнер – за номером 2248, так что пришлось ликвидировать целую секцию.

– Несколько контейнеров здорово пострадало, – солидно продолжал Николай Михалыч. – В одном – ценное какое-то оборудование было, медицинское, кажется, от жары все полопалось. Теперь у начальства неприятности со страховой компанией, большие деньги платить придется.

Надежда смекнула: где страховая компания, там следствие будут вести строго, деньги-то большие платить никому не хочется зря. Ожидая, что сейчас посыплются недоуменные вопросы – с чего это она интересуется пожаром, Надежда передала привет овчарке Зене и поскорее отключилась.

Утром в понедельник я ждал Надежду Николаевну в переходе метро, чтобы перехватить ее перед работой и обменяться информацией, на чем она очень настаивала.

Про мои события в ночь с пятницы на субботу она уже знала и очень ругала следователя Громову за самоуправство. Я, хоть и был зол на милицию, сказал все же, что, по моим предположениям, Громова тут не виновата, что посадили меня менты без ее распоряжения. Но Надежда со мной не согласилась:

– Все они одинаковы, правды не найдешь! Но мне некогда, так что слушай!

И она быстро и толково изложила мне все про письмо и показала свои записи.

– И вот смотри, я тут вчера прикинула на листочке: 12 марта кто-то принял факс, там есть дата. Дальше, 14 марта в Сертолове случается пожар, и, как мне удалось выяснить, предположительно, правда, сгорел именно тот контейнер, номер которого был послан по факсу. Значит, факс этот оказался у племянника Александры Михайловны. Как? Случайно, допустим, чинил он аппарат, а потом случайно принял факс.

– И сразу заподозрил неладное? – скептически заметил я.

– Не сразу, но бумажку зачем-то прихватил с собой. Сможешь узнать, откуда факс был послан? – неожиданно спросила Надежда.

– А вам зачем?

– Затем, что тут какая-то загадка. Уже два человека вокруг этого факса погибло: девушка и сторож при пожаре.

– Собаку не забудьте, – фыркнул я.

– И собака, – невозмутимо согласилась Надежда. – А еще исчез теткин племянник, потому что после его звонка насчет письма, который был пятнадцатого марта, от него ни слуху ни духу.

– Вы думаете, что и племянника – того? – не поверил я.

– Очень даже может быть! Но не будем делать не подкрепленных ничем предположений. Только неспокойно мне что-то, потому что пятнадцатого он позвонил, что придет письмо и чтобы тетка его берегла, а восемнадцатого марта письмо у тетки отбирают и потом девушку, замешанную в этом, убивают.

Я внимательно посмотрел на Надежду. Глаза у нее горели хищным блеском.

– Послушайте, зачем вам это все надо? – не выдержал я.

– Как – зачем? – вскинулась Надежда. – Ладно, все равно на работу опоздала, так что сейчас объясню. Вот, слушай. Взяли тебя менты ни с того ни с сего – на всякий пожарный случай. Ты, я так понимаю, держался там у них неплохо – на допросе сидел тихо, а в камере сумел за себя постоять.

– Все так, – кивнул я.

– Разумеется, есть у них методы, чтобы расколоть, как они выражаются, кого угодно. Но к тебе вряд ли они стали бы их применять, действительно подозрений против тебя никаких. Так что выпустили бы тебя утром по-тихому, а Громова потом при встрече, возможно, даже извинилась бы – мол, перестарались ее помощнички, не давала она такого распоряжения, и виновные, мол, будут наказаны.

– Так уж и наказаны! – усомнился я.

– Сказать-то все, что угодно, можно! – отмахнулась Надежда. – Ты не перебивай, а слушай. Но дело-то обернулось совсем по-другому. Вдруг, среди ночи, приезжает какой-то тип из ФСБ и отмазывает тебя срочно. Твой… отчим там, в ФСБ, большая шишка?

– Не знаю, полковник вроде, – нехотя процедил я.

– Наверное, большая. Так вот, я и думаю, не оказал ли он тебе медвежью услугу? Я, конечно, не в курсе, но везде пишут и говорят, что ФСБ и милиция между собой всегда на ножах и если есть возможность друг другу подгадить, то они это со всей душой запросто сделают. Я следователя Громову немножко знаю…

– Откуда, интересно?

– Не спрашивай, долго рассказывать. Так вот, она теперь в тебя вцепиться может, как бультерьер. И затаскает по допросам.

– А вам-то что? – невежливо перебил я. – Какая у вас забота?

Надежда Николаевна посмотрела на меня укоризненно и вздохнула:

– Вообще-то, если честно, ты прав. Я, как всегда, лезу не в свое дело. Тем более что ты действительно ни в чем не виноват. Просто мне интересно разгадать эту загадку.

– Так бы сразу и говорили! – ворчливо начал я. – А спасать меня не надо, я и сам могу о себе позаботиться.

– Что ты собираешься делать? – встревожилась Надежда.

Хоть мне и не хотелось раскрывать свои планы, но мне понравилось, как Надежда честно ответила, что просто хочет разгадать криминальную загадку, а не стала распинаться, как она за меня волнуется и переживает. Поэтому я помолчал немного, а потом пришлось сознаться, что мне тоже хочется узнать, какая же сволочь убила девушку. Уж больно красивая была длинноножка, жалко ее мне. Неплохо бы найти убийцу и поднести его следователю Громовой на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы она от меня отвязалась.

– Только не лезь в криминал, это опасно!

– Хорошо, не буду, – кротко ответил я Надежде Николаевне, хотя план действий на первое время уже был у меня в голове.