Текст книги "Розы для киллера"

Следующие дни он продолжал наблюдения и выяснил, в какое время Белая Галина встречается со своим мордатым любовником.

«Ох и ненасытная же баба!» – подумал киллер, в очередной раз наблюдая, как Галина сбегает на Васильевский от своего широкоплечего телохранителя.

В промежутках между свиданиями Дмитрий Дмитриевич, подобрав отмычку, осмотрел квартиру – двухкомнатное любовное гнездышко было очень уютно и богато обставлено и в остальное время пустовало.

Киллер проследил также за Галининым кавалером, выяснил, кто он, чем занимается и где живет. Кавалер был женат, жена его была молода и привлекательна, и Дмитрий Дмитриевич в который раз подивился, до чего же человек загадочное существо. Но старый киллер перестал чему-либо удивляться, когда заметил, что кроме жены и любовницы Белой Галины мордатый кавалер встречается еще с молоденькой продавщицей из цветочного ларька у окраинной станции метро. Как видно, с Галиной мужик отрабатывал трудовую повинность, а продавщицу держал для души, жена же вообще не шла в счет. Возможно, по образному выражению героя американского боевика, мужик относился к тем, кто «трахает все, что движется». Произнеся это про себя, Дмитрий Дмитриевич слегка поморщился, хорошо, что Машенька не слышала, она так остро реагирует на грубость.

Он поразмышлял еще немного, и в голову его пришла мысль, очень полезная для выполнения операции.

Воскресенье прошло в хозяйственной суете. Пару раз я вспоминала про Людмилу, набирала номер снова и снова, но постоянные длинные гудки мне надоели. Куда она могла деться? Насколько я помнила, жила Людмила одна в маленькой однокомнатной квартире, родственников у нее не было, а родители давно умерли. Уехала в отпуск? Среди зимы вряд ли, да, откровенно говоря, и не такие у нас сейчас заработки, чтобы в отпуск ездить. Остаются две вещи: либо сломан телефон, либо Людмила попала в больницу. Если телефон сломан, его скоро починят, а вот если больница… Но надо надеяться на лучшее.

На следующий день телефон опять уныло молчал и у Людмилы, и у Координатора в офисе. Я решила было махнуть рукой на всю историю, но какое-то смутное беспокойство грызло меня изнутри. Я вспомнила, как три недели подряд стояла в переходе и ждала тот распроклятый букет. И он приходил, то есть приходили разные люди с букетом. Полно, разные ли? Во-первых, все они были мужчинами. Все невысокого роста, довольно щуплого сложения. Сначала был приличный мужчина в дубленке, потом – наоборот, бедно одетый старик. Почему я решила, что старик? Потому что у него была борода и седые волосы выбивались из-под вязаной шапочки. А если сбрить бороду и надеть на него дубленку? И последний тип в кашемировом черном пальто с усами. Усы на его лице были явно лишними, я еще тогда заметила. Я вспомнила, что сзади, со спины, кашемировый тип показался мне знакомым, и поняла почему – точно так же шел предыдущий старик – ссутулясь и слегка загребая ногами.

Когда-то давным-давно, когда у меня было время читать книги, я читала мемуары одного разведчика. И там он писал абсолютно разумные веши. Дело в том, что только дурак думает, что если он приклеит фальшивые усы и бороду, то его никто не узнает. Существует множество вещей, по которым можно узнать человека. Надо внимательно следить, как он закуривает, жестикулирует, снимает очки и так далее. Кроме того, важным элементом является походка. И теперь я могла сказать абсолютно точно: у всех трех человек, которые подходили ко мне с ненормальным букетом, была одинаковая походка. Следовательно, делаем вывод, что это был один и тот же человек. Как видно, он не читал мемуаров знаменитого разведчика или был полным дураком. А скорее всего, считал окружающих полными дураками, неспособными внимательно приглядеться. Такое до добра не доводит, нельзя считать всех людей глупее себя. Итак, чем же занимается тот тип? Людмила наверняка знала, что в карточке, во всяком случае догадывалась. Ведь это у меня в голове только продукты и памперсы, а она жила себе спокойно одна, и голова у нее всегда работала хорошо, это я помню по прошлой работе.

Я очнулась от беспокойных мыслей, усилием воли заставила себя включиться в работу, а все постороннее отложить до конца рабочего дня. После работы я пролистала записную книжку, нашла Людмилин адрес и решила съездить к ней домой. В крайнем случае, если не застану, то оставлю записку. Ехать было далеко, но время у меня было, теперь я не стою в переходе с дурацкими карточками. Давно пора было бросить это никчемное занятие.

Людмилин дом я нашла достаточно быстро, вспомнив, что когда-то давно мы всем коллективом были у нее на новоселье. На звонок в квартиру никто не ответил, следовательно, дело вовсе не в сломанном телефоне. Я потопталась немного, позвонила еще, потом достала ручку и начала писать записку, как вдруг приоткрылась соседняя дверь, на непочку, разумеется, и старушечий голос спросил:

– Вам кого?

– Людмилу Сергеевну. Что с ней случилось?

– А вы кто будете? – настороженно спросила появившаяся старуха.

– Знакомая ее, мы раньше вместе работали. – На всякий случай я решила не говорить о нашей совместной работе с Координатором и карточками. – Так вы не знаете, где Людмила Сергеевна?

– А вы точно близкая знакомая? – допытывалась старуха.

– Достаточно близкая, – мой ответ прозвучал как-то растерянно.

– Не знаю, не знаю, – сомневалась бдительная бабуля, – как же вам не сообщили? Ведь умерла Людмила-то! – бухнула она. – В пятнину и похоронили.

– Да что вы, – ахнула я, – не может быть! А когда же она умерла?

Старуха открыла дверь и вышла на площадку.

– Умерла в среду, несчастный случай в метро. Поездом ее задавило.

– Как так? – У меня в ушах стоял беспрерывный звон, как будто тысячи трамваев сигналили на повороте.

– Ехала с работы, народа много, в метро была давка. То ли сама упала, то ли толкнул кто случайно, вот поездом и переехало насмерть. Тут сегодня из милиции приходили, – бабуля понизила голос, – меня спрашивали, думали, может, сама она под поезд бросилась. Так я сразу сказала – быть того не может. Женщина она была самостоятельная, серьезная, на пропитание себе зарабатывала, с чего ей было жизнь самоубийством кончать? Так они и записали – несчастный случай в метро.

– В метро… – как эхо повторила я. – А тут теперь кто будет жить?

– Племянник ее, на него квартира была записана. Он по-быстрому тетку и похоронил, даже поминки не устроил. – Старуха осуждающе покачала головой.

Я пошла оттуда прочь, плохо сознавая, что делаю. Какая ужасная смерть!

Под колесами поезда! Ехала домой с работы… Я встала как вкопанная. Ведь Людмила никогда не ездила в метро! Ведь мы из-за этого и поменялись местами, чтобы ей не стоять два часа внизу в переходе. И зачем она туда потащилась? С одной стороны, это может объяснить ее смерть, – стало плохо, упала на рельсы, а с другой стороны… Она никогда не ездила в метро! И офис Координатора закрыт, и сам он исчез…

С большим трудом я заставила себя войти в метро. Вид движущегося поезда наводил на меня ужас. Кошмарная смерть! И никто не знал. Подруг у Людмилы не было, а только приятельницы, никто небось и на похоронах не был. А если бы на месте Людмилы оказалась я? Кто бы пришел на мои похороны? Тьфу, какие мысли лезут в голову! У меня дочь, зять, внук, работа…

На станции, где тот самый пресловутый переход, я вышла наверх, заскочила в ближайший «Макдоналдс» и купила кофе в закрытом стаканчике для Гертруды Болеславовны. Кофе в «Макдоналдсе» не очень, но хоть горячим донесу!

Еще не видя Гертруды, я услыхала звук скрипки. Странно, «Полонез» Огинского. Гертруда раньше никогда не исполняла произведение, над которым трудится не одно поколение учеников музыкальных школ. Я завернула за угол и обмерла. Гертруда Болеславовна при полном параде в черном концертном платье с высоко закрученным узлом волос стояла на своем обычном месте и артистично исполняла полонез Огинского. Скрипка у Гертруды очень ценная, чуть ли не итальянская, не Страдивари конечно, но звук потрясающий. Гертруда одна стоила целого симфонического оркестра. Рядом стояла порядочная толпа – Гертруда впечатляла. Я подошла ближе и увидела, что деньги в сумке у Гертруды сегодня сплошь бумажные. Гертруда остановилась на щемящей ноте и кивнула мне.

– О, Гертруда Болеславовна, денег-то сегодня как много!

– Плевать на деньги! – Гертруда обрадовалась стаканчику кофе. – Соседку я поминаю. Соседка у меня померла, завтра девятый день. Она эту вещь любила.

– И у меня тоже печальная новость. Подруга погибла, в метро поездом задавило. Так вот мы все бегаем, а потом случайно стало плохо и конец на рельсах. Проклятая жизнь!

– Ты не переживай. Потому что моя соседка вообще из дому редко выходила, работала телефонным диспетчером, а вот в одночасье стало плохо с сердцем, прихожу я, а она уже холодная в ванной на полу лежит. Ладно, работать надо. – Гертруда взмахнула смычком.

На этот раз был «Умирающий лебедь» Сен-Санса. Впервые я слышала эту мелодию просто так, не видя перед собой изумительных летающих рук Майи Плисецкой.

Скрипка пела как живая. Гертруда Болеславовна несомненно была сегодня в ударе. Всего этого – смерти Людмилы, Гертруды в концертном платье и «Умирающего лебедя» оказалось многовато для моих истрепанных нервов, к тому же сказалось регулярное недосыпание – в общем, в вагон метро я вошла, ничего не видя от слез. Пассажиры посматривали на меня с подозрением, но мне было уже все равно.

Молодая женщина в светлом кашемировом пальто ехала в метро. На коленях у нее лежали сумочка и лайковые перчатки, в руках она держала новый роман Александры Марининой. Рядом на диване сидела скромно одетая женщина средних лет. Дама в кашемире так увлеклась детективом, что чуть было не проехала свою станцию, а когда она в последний момент выскочила из вагона, и двери за ней захлопнулись, она очень расстроилась. Пропала одна перчатка, видимо, она уронила ее, когда в спешке выскочила из вагона. Ей было страшно обидно: перчатки новые, очень хорошо подходили по цвету к пальто, и стоили дорого. Когда еще муж, скупердяй, купит! И зарабатывает-то не Бог весть как, а что зарабатывает, то на других женщин тратит… Начавшись с перчатки, плохое настроение стало разрастаться, постепенно переходя в депрессию, от которой она спасалась одним проверенным и безобидным способом: с головой погружаясь в новый детектив.

Дмитрий Дмитриевич дал жене последние инструкции, проверил еще раз оружие, спрятал его на дне неприметной хозяйственной сумки. Он помог Машеньке надеть пальто, проводил ее до дверей и перекрестил вслед. Ему очень хотелось отвезти ее до места на машине и дожидаться там. Но если бы у него случился обычный обморок, он мог поставить операцию под удар, да и не хотелось, чтобы машина показывалась в этот день на Семнадцатой линии Васильевского острова. Он остался дома, в волнении расхаживая по комнате из угла в угол и дожидаясь жену.

Марья Дмитриевна доехала до места, как обычно, общественным транспортом. Поглядев на окна третьего этажа, она убедилась, что шторы задернуты, и поднялась к нужной квартире. Муж накануне тщательно смазал замок, поэтому отмычка открыла его совершенно беззвучно. Планировку квартиры Марья Дмитриевна хорошо знала, помнила по Митенькиным чертежам и, стараясь не производить шума, направилась в спальню, по дороге вынимая из хозяйственной сумки пистолет и диванную подушку, которую муж накануне взял отсюда, чтобы не нужно было искать ее в самый ответственный момент.

Заглянув в спальню, Марья Дмитриевна с удивлением увидела, что там никого нет, но из кухни доносились такие звуки, что Марья Дмитриевна даже слегка покраснела. Она пошла в кухню, уже не стараясь двигаться бесшумно: любовники так шумели, что вряд ли услышали бы даже звуки оркестра пожарной команды в половинном составе.

Дойдя до кухни, дама строгих правил была несколько шокирована тем, что происходило на кухонном столе, но она быстро взяла себя в руки, приложила ствол пистолета к диванной подушке, чтобы заглушить звук выстрела, и нажала на спусковой крючок.

Первая пуля попала в спину мужчине, он захрипел и повалился на свою партнершу, заливая ее кровью. Женщина взвизгнула (впрочем, она и до этого визжала не менее выразительно) и уставилась на неожиданную гостью расширенными от ужаса глазами.

Марья Дмитриевна дважды выстрелила в нее сквозь диванную подушку, и крик женщины перешел в предсмертный стон.

Убедившись, что оба любовника мертвы, женщина бросила на пол пистолет, затем аккуратно сняла с правой руки бежевую лайковую перчатку и уронила ее на пол рядом с оружием. Затем она быстро и бесшумно дошла до входной двери, выглянула на лестницу и, убедившись, что там никого нет, покинула квартиру, не заперев, а только прикрыв за собой дверь, и поехала домой.

Муж, как обычно, ждал ее в прихожей.

– Ну как, Машенька, как все прошло?

– Все по плану, Митенька, все отлично. – Но в ее голосе муж уловил капельку сомнения.

– Что-то случилось? – встревожился он. – Что не так?

– Все так.

– Тогда давай обедать, – повеселел он, – я суп гороховый сварил, пока тебя не было.

– Умница, – рассеянно похвалила мужа Марья Дмитриевна.

За обедом в задумчивости, без обычного аппетита хлебая суп, Марья Дмитриевна подняла на мужа серьезный взгляд:

– Митя, ты не ошибся, когда говорил, что этой Галине хорошо за пятьдесят? Уж ты мне поверь, я ее в неглиже видела, ей никак не больше тридцати.

Дмитрий Дмитриевич похолодел.

– Машенька, – осторожно переспросил он, – как – не больше тридцати? Она – полная, довольно крупная, очень ухоженная блондинка, очень светлая, действительно – Белая Галина! И возраст около пятидесяти!

– Митенька, – Марья Дмитриевна положила ложку, – блондинка – это точно, но молодая и стройная. Кого же мы убили, Митенька?

– Не мы, а ты! – закричал муж, не сдержавшись. – Ведь говорил же, что полная блондинка, немолодая! А ты опять постороннюю бабу убила!

– Какая была, ту и убила! – грубо ответила Марья Дмитриевна. – Тщательнее надо было операцию подготавливать.

Впервые за тридцать без малого лет совместной жизни Дмитрий Дмитриевич выругался при жене забористым матом.

Опергруппа работала в квартире на Семнадцатой линии уже третий час, когда со старшим группы капитаном Гусевым связалась по телефону следователь Громова.

– Ну, Сергей Петрович, докладывай, что там у вас?

– Два трупа. Анна Николаевна, мужчина и женщина, огнестрельное ранение, судя по характеру – ПМ, оружие брошено на месте преступления, конечно, нужна экспертиза, но, предварительно, именно из этого «Макарова» и стреляли. Обнаружена бежевая лайковая перчатка, женская, с правой руки, со следами оружейной смазки, думаю, экспертиза покажет и наличие пороховых следов. Мужчина убит выстрелом в спину, поврежден позвоночник, обильное кровотечение, предварительно – именно потеря крови и послужила причиной смерти. Женщина убита двумя выстрелами – в грудь и в горло, который из них смертельный – покажет экспертиза. Стреляли через подушку, чтобы заглушить звук. Положение тел показывает, что в момент убийства потерпевшие того… извините… трахались. Хотя находились на кухне.

– Сергей Петрович, отставить скабрезную ухмылку, по голосу слышу, как ты скалишься. Не порнуху смотришь, двойное убийство расследуем.

– Извините, Анна Николаевна, ко всему, понимаете, привык.

– Что с личностью потерпевших?

– Считайте, что удалось. Оба сюда на машинах приехали, потому что права при себе. Ну, не то чтобы при себе, при себе-то у них ничего не было, кроме самих себя…

– Сергей, отставить пошлости!

– Все, прошу прощения. В общем, потерпевший мужчина – Власов Юрий Георгиевич, потерпевшая женщина – Ли Фан Алла Викторовна…

– Как? Что за фамилия такая?

– Китайская фамилия, – ехидно ответил капитан.

– Она что – китаянка? Почему же тогда Алла Викторовна?

– Никакая она не китаянка, самая что ни на есть русская и даже блондинка. Замужем за китайцем, да не за простым, а за очень крутым бизнесменом, не знаю, как и назвать – «новым русским» вроде не звучит, а «новый китайский» непривычно…

– Еще миллионера китайского нам не хватало!

– Вот-вот. Вы с ним свяжетесь, пригласите для опознания или мне звонить?

– Сама свяжусь, не беспокойся, Сережа.

– Неприятности будут, Анна Николаевна, печенкой чую. Похоже на заказное убийство, китаец за жену нас всех на уши поставит! А у нас, кроме перчатки, никаких улик…

Милиция, разумеется, не предполагала, что в деле имеется свидетель – продавщица Света из цветочного ларька. В тот раз, когда приятельница сообщила ей, что ее любовник прожигает жизнь в ресторане с какой-то бабой в песце до полу, Света поспешила в ресторан, чтобы устроить скандал, но по дороге одумалась. Неизвестно, пустят ли ее в ресторан, а если и удастся проскочить, то скандала устроить не дадут – просто вышибалы утащат в уголок и набьют потихоньку морду, еще синяков ей не хватало. Света решила проследить за любовником, а потом его шантажировать. Не хочет по-хорошему, будем действовать по-умному! Свету прямо затрясло, когда она вычислила Белую Галину – немолодую толстую тетку. Стало ясно, что к ней у Юрика интерес чисто денежный. Однако дальнейшая слежка стала бесперспективной, потому что Белая Галина оказалась женщиной незамужней и самостоятельной. Ну откроет ей Света глаза на вероломство мордатого Юрика, ну выгонит Галина Юрика в шею, а Свете-то с этого какая прибыль? Юрик с ней тоже не останется, да и какой с него прок, ведь денег у него нет, это теперь Света точно знала. Но в этот раз Свете повезло, потому что в квартиру на Семнадцатой линии приехала вслед за Юриком какая-то совершенно обалденная баба, судя по машине и шмоткам, очень богатая. Это был перспективный вариант, и Света устроила наблюдательный пункт у подъезда, предварительно записав номер машины богатой бабы.

В подъезд входили люди, ведь это был обычный жилой дом, Света замерзла и решила подождать внутри. Зачем она ждала, она и сама не знала, просто очень злилась на своего бывшего любовника. Она поднялась наверх, постояла немного у двери в квартиру, ей даже показалось, что она услышала какой-то хлопок, – не иначе шампанское открывают. Изнутри послышались шаги и скрип открываемой внутренней двери, Света пулей взлетела на верхний этаж и притаилась. Кто-то вышел из нужной квартиры и пошел вниз. Света выглянула из лестничного окошка и заметила выходящую женщину средних лет, скромно и неброско одетую. Женщина спокойно зашагала к автобусной остановке, а Света заметила, что она оставила дверь квартиры незапертой. Это было странно, во-первых, кто такая эта женщина – прислуга, что ли? Света прислушалась, в квартире царила абсолютная тишина, тогда она позвонила в звонок. Тишина была просто гробовая. И хоть внутренний Светим голос криком кричал, чтобы она этого не делала, Света решилась зайти в квартиру.

Через минуту она вылетела оттуда с выпученными глазами, моля Бога, чтобы никто не увидел ее на лестнице, и радуясь, что не сняла перчатки.

Я не спеша брела домой от метро. В последнее время я совсем перестала спешить. После смерти Людмилы мной овладела какая-то апатия, ничего не хотелось делать. Я через силу ходила на работу, через силу занималась домашними делами. Единственным существом, кто действовал на меня благотворно, был внук Ромочка. Поэтому вечера мы проводили с ним вместе, а его родители хозяйничали, если можно так выразиться. Однако в этот вечер дети ждали меня на улице с коляской. Оказывается, им надо было идти в гости, а я забыла. Мне вручили Рому, и дети помчались к метро. Внук сладко спал, даже соску выплюнул, поэтому я решила прогуляться еще немного вокруг дома. Потом я вспомнила, что Лизавета крикнула на бегу, что в доме нет хлеба, и решила перейти дорогу, чтобы забежать в магазин.

Зима в этом году была снежная, а снег в наших окраинных районах убирают редко, естественно, что коляска забуксовала. Я рассердилась, налегла на нее всем весом, коляска стронулась с места, мы вылетели на скользкую мостовую, и тут отвалилось заднее колесо. Колесо от Ромкиной коляски – это кошмар моей жизни, оно всегда отваливается в самый неподходящий момент. Колесо катилось прямо под надвигающийся грузовик, а на нас с Ромочкой по встречной полосе летел «мерседес». Чуть ли не на весу потащила я коляску через дорогу, не надеясь на совесть водителя «мерседеса». Сверхъестественным усилием мы перебрались через снежные заносы и остановились перевести дух. На оставшееся на дороге колесо я взглянуть не решалась – ведь его переехал грузовик. Во мне поднималась ужасная злость на зятя – столько раз просила его починить колесо у коляски! Он каждый раз послушно кивал и тут же выбрасывал из головы эту мысль.

Есть два типа мужчин. Одни всегда со всем соглашаются, другие все отрицают. Валерик со мной выбрал соглашательскую политику. Что бы я ни попросила, как бы я его ни воспитывала, он всегда вежливо улыбался и говорил:

– Да, Наталья Евгеньевна… конечно, Наталья Евгеньевна… обязательно… – и забывал о моих поручениях тут же.

А поскольку я не могла его контролировать и понукать, потому что вечно пропадала на работе, дело оставалось не сделанным. Скандалить и поносить зятя в открытую я не хотела, потому что он все же муж моей дочери и отец Ромочки. А то они разведутся, и я буду виноватой.

Пока я стояла, с тоской пытаясь сообразить, что же мне делать, ведь коляска на трех колесах да еще по снегу вряд ли поедет, кто-то тронул меня за рукав. Передо мной стоял ангел-избавитель в образе лохматого знакомого с таксой Ромой в одной руке и с колесом от коляски в другой.

– Вот, – сказал он, – оно почти не погнулось.

От умиления я прослезилась и погладила такса Рому по головке. Его хозяин уже сидел на корточках и пытался приладить колесо.

– Там такой шпенечек! – молвила я.

Лохматый издал какое-то нечленораздельное шипение, из чего я поняла, что шпенечек он нашел, и тот успел оцарапать ему палец. Кое-как приладив колесо, мой спаситель сказал, что до дому мы доедем, а там надо все сделать как следует. Тут я заметила, как он морщится и зажимает руку носовым платком, и на снег даже капнула кровь. Порез был глубоким, да еще колесо грязное, это чревато неприятными последствиями.

– Вам надо домой, руку перевязать! – заволновалась я.

– Успеется, – отмахнулся он, – и вообще, это левая рука, нерабочая. А вы одна до дому не доберетесь, я вас провожу.

Тут мы сообразили, что идти нам в одну и ту же сторону, и засмеялись. По дороге домой, пока мы осторожненько проводили коляску между сугробами, мой новый знакомый успел рассказать мне, что тещу отправили в больницу, состояние не очень тяжелое, но недели две она там пробудет. И теперь он вынужден мотаться сюда каждый день, чтобы гулять с таксой, потому что, с одной стороны, у тещи соседи новые, незнакомые, а другие сами хоть и приличные люди и Ромку любят, но сын у них великовозрастный оболтус, так что ключи от тещиной квартиры доверять им никак нельзя. А еще к теще в больницу надо ездить хоть через день.

– Вас же двое, – удивилась я, – жена может в больницу съездить.

– Один я, – вздохнул он, – так уж получилось, жены нет, а теща есть.

– Простите, – смутилась я, – она умерла…

– Да не то чтобы, – лохматый досадливо махнул рукой, – в общем, нет ее, и все, мы разошлись.

Ничего себе, с женой разошелся, а тещу опекает. Я все больше симпатизировала этому человеку. Он снял темные очки и грустно на меня посмотрел. Синяк стал бледно-желтым и уже не так бросался в глаза. Но сам он был какой-то поникший, верно, и впрямь замотался.

– Идемте к нам! – решилась я. – Я перевяжу вам руку и напою кофе. Или чаем, если вы кофе не пьете.

– Сейчас, зимой, пью, потому что встаю нерано.

Интересно, что же у него за работа – сезонная, что ли?

– Я художник, – сказал мой новый знакомый, – предпочитаю работать при дневном свете.

– Правда, художник? Настоящий? – задала я глупый вопрос.

– Правда, – улыбнулся он. – Может, помните, лет пять тому назад была такая выставка, «Тринадцать», так вот я один из этих тринадцати – Пятаков моя фамилия.

На выставке «13» я, как ни странно, была, потому что Лизка тогда еще и не помышляла о замужестве и у меня была куча свободного времени. Помню и фамилию – Пятаков, но вот работы… Чтобы уйти от скользкой темы, я решила представиться.

– Давайте знакомиться, а то я не знаю, как вас называть.

– Пятаков Владимир Иванович.

Я хотела представиться просто про имени, но, вспомнив, что я бабушка, сказала церемонно:

– Наталья Евгеньевна, – хотя по имени-отчеству меня никто не называл, кроме зятя.

Когда мы подъехали к парадной, Владимир Иванович что-то застеснялся.

– Как-то – неудобно так к вам, да еще с собакой, ваш муж…

– Муж, муж, – ворчливо ответила я, – у меня такой же муж, как у вас жена – нет его. Зато у меня двое охламонов детей и внук Ромочка. Но сейчас дома никого нет, так что проходите.

Под внимательным взглядом соседки тети Дуси мы пронесли коляску к лифту, втиснулись в него всей компанией и приехали на наш шестой этаж. Кавардак, который мои дети устроили в квартире, собираясь в гости, не поддается описанию. В их комнате валялись вперемешку игрушки, Лизкина косметика и колготки. На кухне в раковине была горой свалена грязная посуда, эта дрянь не удосужилась ее помыть за целый день. И в довершении всего в ванной на стиральной машине валялся использованный внуком памперс и вонял. Ну устрою я Лизавете!

Владимир Иванович, однако, особого изумления не выказал, подхватил своего такса на руки и отправился в ванную мыть ему лапы и животик. Я успела выбросить благоухающий памперс, а сама занялась внуком – вытащила его из коляски, развернула, переодела, достала рожок с Лизкиным сцеженным молоком и накормила. После того как мы привели в порядок каждый своего ребенка, у меня появилась возможность заняться моим гостем. Руку ему я забинтовала слишком сильно, но он терпел и не возражал. Пока я возилась на кухне, начерно разгребая завал с посудой, Владимир Иванович не стоял над душой, а спросил у меня отвертку и за пятнадцать минут починил это чертово колесо. Такс Рома шумно осваивался в нашей квартире, успел спереть у внука погремушку и стянуть покрывало с кровати.

Благородные дети оставили мне в холодильнике полбанки абрикосового джема. Печенье я принесла с собой. Больше в доме еды не было – после Валерика, как я уже говорила, в холодильник можно не заглядывать. Но раз я звала человека на кофе, то обедом его угощать не обязана.

Мы сели за стол. Такс Рома внизу аппетитно хрустел печеньем. Кофе я завариваю хорошо, не стыдно перед незнакомым человеком. Владимир Иванович снял очки, отхлебнул кофе, взял печенье и смотрел в задумчивости на абрикосовый джем. Я подвинула ему баночку поближе и ободряюще кивнула. Он намазал джем неприлично толстым слоем, потом смутился:

– С детства люблю!

Я промолчала, потому что сама любила то же самое. Мы выпили по две чашки кофе, съели все печенье, поболтали о пустяках. Владимир Иванович сказал, что домой к себе Ромку взять никак не может – живет в центре, гулять абсолютно негде, кроме того, хулиганский пес, будучи однажды у него дома, уже изгрыз два холста и перемешал все краски. Потом он с сожалением поднялся и стал искать своего такса по квартире. Ромка забился под диван и не хотел уходить.

– Оставьте его здесь, – неожиданно предложила я.

– Что вы, неудобно!

– Оставляйте, мои все равно дома сидят, завтра погуляют, а вечером я сама.

– Получается, как я вроде напросился, – сконфузился Владимир Иванович.

– Ничего страшного, а то пес сидит целыми днями один, скучает.

– Да, он воет ночью, соседи жалуются. Тогда я сейчас еды принесу, он обжора такой.

Владимир Иванович сбегал в тещину квартиру и принес кастрюлю с мясом.

– Ему на три дня хватит, можно овсянки добавить.

Прощаясь, он даже взял меня за руку.

– Спасибо вам, Наталья… – Он замялся, вспоминая мое отчество, но я махнула рукой – не мучайтесь, мол. – Я забегу послезавтра.

– Лучше в субботу, вместе и погуляем.

– Хорошо, вот мой телефон на всякий случай. И еще я хотел спросить – мы раньше не встречались?

Вот оно! Я даже вздрогнула. Значит, он вспомнил. Но мне почему-то не хотелось рассказывать ему сейчас про карточку, я чувствовала себя виноватой, ведь это из-за меня его стукнули по голове. Тут кстати заплакал внук, и я с облегчением закрыла дверь за лохматым художником.

Во втором часу ночи меня разбудил лай таксы. В прихожей слышались возня, ругань и рычание. Возникнув спросонья на пороге, я увидела, что Валерик, достаточно пьяный, стоит на четвереньках и одежной щеткой пытается достать бедного Ромку из-под вешалки.

– Кусаться ты еще будешь! – рычал он не хуже собаки.

– Что, и правда укусил? – не сумела я скрыть своей радости, уж очень они мне надоели.

– Вот. – Валерик показал палец.

– Даже не до крови, – разочарованно протянула я, – шестьдесят уколов не придется делать… оставь в покое собаку!

– А чего он кусается! – заныл Валерик, он дошел до слезливой стадии опьянения.

– Собаки пьяных не любят, – наставительно сказала я, – вот не напивался бы как свинья, он бы тебя не тронул.

Зять обиделся на «свинью» и уселся в коридоре прямо на пол. Лизке было неудобно передо мной, она пыталась его поднять, опять залаял такс Ромуальд, а из их комнаты послышался плач внука. Странно, что он только теперь проснулся! Лизавета посмотрела на меня умоляющими глазами, но я вспомнила давешнюю гору грязной посуды и не тронулась с места. Бросив Валерика, который туг же задремал, положив голову на ящик для обуви, Лизка побежала в комнату к ребенку, и тут послышался стук по батарее.

Над нами живет пенсионер Григорий Полиенович, не то Герой Социалистического Труда, не то инвалид умственного, но очень заслуженный. Ночью у него бессонница, он лежит и слушает соседей. Дом, как я уже говорила, у нас блочный, слышимость потрясающая, а Полиеныч как услышит шум, так сразу начинает по батарее стучать. Ему скучно одному не спать, он хочет, чтобы весь дом бодрствовал. Но на этот раз он, пожалуй, был прав, гомонили мы здорово.

В комнате Лизавета плачущим голосом укачивала ребенка. Ничего, милая, привыкай к семейной жизни!

Я накрыла Валерика Лизкиной шубой, вытащила из-под вешалки перепуганного Ромуальда и ушла спать. Завтра надо умотать на работу пораньше, пока Полиеныч ругаться не пришел, пусть они тут сами разбираются.

Что произошло на следующий день, мне рассказала соседка тетя Дуся, когда я вечером возвращалась с работы. С утра к нам в квартиру явился Полиеныч. Он потрясал заявлением участковому, называл Валерика непрописанной заразой и грозил выселить его как тунеядца на 101-й километр. Наш Полиеныч живет прошлым, ему кажется, что на дворе пятидесятые годы. Валерик не сдержался и отвечал инвалиду умственного труда нецензурными словами. Пока они лаялись в самом буквальном смысле слова, потому что такс Ромуальд принимал в разговоре непосредственное участие, у Лизаветы, которая пыталась в это время кормить ребенка, пропало молоко. Полиеныч ушел писать жалобу, а Лизавете изменило ее всегдашнее спокойствие, и она устроила мужу скандал за вчерашнее поведение. Валерик сгоряча собрал свои вещички и рванул к маме. Мама, в свою очередь, осознав, что сынуля возвращается на ее иждивение, пришла в ужас, ведь они с мужем уже вкусили райского житья в отдельной двухкомнатной квартире в тишине и покое. Поэтому моя сватья развила бешеную деятельность, дала Валерику денег на новый магнитофон, купила внуку костюмчик с Микки Маусом, а Лизавете – шелковую блузку. К чаю она привезла из «Севера» двухкилограммовый торт. Сватья так разошлась, что даже подарила таксу Ромуальду стеганый комбинезон, чтобы он не мерз в морозы и не пачкал живот в оттепель. Со всей вчерашней суматохой я не успела предупредить семейство, что Ромуальд у нас гостит временно, они думали, что я от одиночества завела собачку. Как будто в этой квартире, населенной грудными детьми и двухметровыми обалдуями, можно испытывать одиночество. Но к таксу я питала нежные чувства, чему очень удивилась.