Текст книги "Китайская кукла"

Наталья Александрова
Китайская кукла

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Н. Александрова

© Оформление. ООО «Издательство АСТ»

* * *

«Пройду через двор, – подумала Надежда, – выйду прямо на проспект, там на маршрутку сяду, так будет быстрее. И так сколько уже времени потеряла…»

И тут же одернула себя: не стоит давать волю раздражению и проявлять недовольство даже в мыслях. Потому что речь идет о ее родной тетке. Которая у нее, кстати, единственная и неповторимая. Тетка душой по-прежнему молода, правда, из дому выходить может с трудом. Но ужасно упряма.

Вот и на этот раз: разбилось стекло в очках. Казалось бы, идешь в ближайшую оптику и заказываешь новые. Надежда согласилась тетку даже сопроводить. Но не тут-то было. Тетке втемяшилось в голову, что незачем тратить деньги на новую оправу, а нужно только вставить стекло. Ну и чуть-чуть подправить дужки.

В ближайшей оптике Надежду подняли на смех – дескать, они такую рухлядь и в руки не возьмут, давно пора эту оправу выбросить. Услышав такое из уст Надежды, тетка уперлась, что называется, рогом, высказалась нелицеприятно о работниках оптики, о новых временах, о людях, которые не берегут вещи, и заодно уж о самой Надежде – мол, не может настоять на своей правоте, отстоять принципы. Тетка-то настоять на своем умела, правда, было это в прошлом. Теперь же она находилась не в лучшей форме, но признавать этого не желала.

В результате Надежда провисела полдня на телефоне в поисках нужной мастерской и нашла ее в центре, где мастер в крохотном подвальном помещении чинил старые оправы. В общем, на все про все ушел целый день, а ведь надо еще будет приехать за заказом.

Оптика притулилась в углу проходного двора. Надежда с тоской вдохнула запахи пригорелой каши, суточных щей и еще чего-то и вовсе неудобоваримого, которые доносились из открытых окон, и решительно пересекла двор.

Кованая калитка по причине дневного времени оказалась открыта, и Надежда попала в следующий двор, из которого был выход на улицу. Во дворе было безлюдно – время рабочее, опять же лето, бабушки с внуками на даче. Посредине стояла небольшая детская площадка, в стороне – несколько кустиков и недавно покрашенная лавочка.

Впрочем, была в этом дворе одна ложка дегтя – помойка. Возле двух аккуратных баков, доверху забитых несусветным барахлом, была навалена куча мусора – тряпки, черепки, какие-то деревяшки. И копался в этой куче какой-то бомж не бомж, но мужичок самого потертого вида.

Надежда пожала плечами – что ж, все как всегда. Мети не мети, чисти не чисти, все равно некультурные жильцы будут кидать мусор прямо на землю, да еще такие вот типы будут его разрывать.

Путь ее, как назло, лежал мимо помойки, и Надежда заранее отвернула голову и задержала дыхание. Бомж в это время как раз потянул на себя обломок мебели, вся куча рухнула на него, и тип чертыхнулся очень знакомым голосом.

Надежда машинально оглянулась и оторопела.

Перед ней стоял ее старинный приятель Игорь. Он был художником. И не просто художником, а очень известным и в России, и за рубежом. Работы Игоря хорошо продавались, на его выставки было не попасть. Он долго жил в Европе, в частности в Германии, говорили даже, что у него там то ли собственная галерея, то ли владелец галереи выставляет только его работы… В общем, как ни крути, Игорь был человеком приличным.

С Надеждой они были знакомы давно и крепко дружили. Правда, в последнее время виделись нечасто, потому что жена Игоря, Галина, когда муж стал богатым и знаменитым, возомнила о себе слишком много.

Надежда-то была женщиной независтливой, однако Галка совершенно изменилась, и попали они однажды в нехорошее приключение, о чем сама Надежда очень не любила вспоминать[1]1
  Читайте роман Н. Александровой «Дама в очках, с мобильником, на мотоцикле».


[Закрыть].

Сейчас Надежда отказывалась верить своим глазам. Ее ли это приятель, обеспеченный и знаменитый, роется в помойке как последний бомж? Да не может быть, у нее глюки! Она моргнула и переступила с ноги на ногу.

Что-то почувствовав, человек оглянулся.

– Игорь! – завопила Надежда. – Кого я вижу?

Он вздрогнул, побледнел и втянул голову в плечи. Потом испуганно посмотрел на нее, и в глазах его Надежда заметила некоторое облегчение.

– Надя, – выдохнул он, – ты что здесь делаешь?

– Нет, это ты что здесь делаешь? Уважаемый человек, а роешься в помойке!

– Да тише ты! – Он боязливо оглянулся. – Можешь не орать на весь район?

– Да что с тобой случилось? – испугалась Надежда. – У тебя неприятности?

– Ага, – усмехнулся Игорь, – полностью разорился, теперь вот бутылки собираю. Ты-то сама как думаешь?

– Не знаю, что и думать, – честно призналась Надежда.

Игорь распрямил спину и посмотрел Надежде в глаза.

– Да все просто, – улыбнулся он, – ищу вот подходящие доски для росписи. Может, хочешь спросить зачем?

Что-то в голосе старого приятеля насторожило Надежду, и она промолчала.

– Вот, – вздохнул Игорь, успокаиваясь, – дожил. Ничего плохого не делаю, а вынужден скрываться, как будто у меня семь жен алименты требуют.

Надежда вспомнила, что когда-то давным-давно была она в мастерской у Игоря, которая располагалась на старом захламленном чердаке. Единственное, что ей там понравилось, – это большие окна в крыше, из которых открывался потрясающий вид на город.

Игорь показывал ей тогда филенки от старого буфета. Он нарисовал на них сценки из маленького парижского кафе. Это было так здорово, и темное дерево так замечательно подходило к ярким размашистым мазкам… Надежда тогда в который раз с гордостью убедилась, что у ее приятеля настоящий талант. А еще одну дверцу от шкафчика Игорь расписал потрясающими голубыми ирисами. Ту доску сразу купили, он еще жаловался, что даже фотографии не успел сделать.

– Да помню я! – сказала Надежда. – Только думала, что ты этим больше не занимаешься.

– Ага, – криво усмехнулся приятель, – ты думала, что я теперь только гламурные вернисажи устраиваю и в дурацких ток-шоу участвую, да?! Что ломаные доски от старых буфетов к моему нынешнему имиджу не подходят?!

– Ты сказал, не я. – Надежда пожала плечами.

Игорю вовсе незачем было на нее орать, он прекрасно знал, что Надежда к его нынешней известности относится спокойно.

– Извини, – вздохнул приятель, – хочется чего-то настоящего, для себя, поработать в тишине, без всей этой шумихи. Вот хожу, от знакомых скрываюсь. Если кто увидит меня на помойке, дойдет до Галки – она же меня со свету сживет!

И такая тоска прозвучала в его голосе, что Надеждина рука сама потянулась погладить его по голове. Но она вовремя обуздала свой неуместный порыв.

«С этим не ко мне, – подумала она холодно, – со своей женой сам должен разобраться».

Тут краем глаза она заметила, что к ним приближается темноволосая смуглая женщина в зеленой рабочей форме. Судя по метле и совку, женщина была местным дворником. За женщиной шла такая же смуглая девочка лет семи. В одной руке она сжимала конфету на палочке, в другой – куклу.

– Вы, женщина, что хотели? – спросила дворник нерешительно. – Ищете кого-то?

Надежда увидела себя ее глазами – стоит прилично одетая женщина средних лет возле помойки и доверительно беседует… ну не с бомжом, конечно, но с очень подозрительным мужчиной, явно деклассированным элементом, или, как сейчас говорят, маргиналом. Приличный человек на помойке ведь рыться не станет…

– Да вот, – мстительно сказала Надежда Николаевна, – знакомого встретила.

После таких слов Игорь не мог не вмешаться.

– Уж вы извините, хозяйка, – сказал он примирительно, – что я тут у вас роюсь, только работа моя того требует.

– Что за работа? – Женщина прищурила и без того раскосые глаза. – Ценности, что ли, какие ищете? Так тут ничего нету, можете не тратить время, все давно обшарили такие же… – Она не стала называть вещи своими именами, постеснялась.

– Мне ценности и не нужны, а нужны от старой мебели дверцы, филенки, – пояснил Игорь.

– Да зачем вам нужна такая рухлядь с жучками? – поразилась дворничиха.

– А я, милая, художник, на них напишу что-нибудь…

– Худо-ожник? – протянула она, с недоверием окидывая взглядом его потертый пиджачок и кепку, надвинутую на глаза.

Игорь взял из кучи мусора кусок старой штукатурки и мигом нарисовал на асфальте девочку. А когда отступил в сторону, стало ясно, что не просто девочку, а дворничихину дочку. Стоит так же, головку наклонила, взгляд любопытный, конфета во рту, а под мышкой кукла болтается – и та тоже похожа.

– Ох! – Дворничиха выронила метлу и в восторге проговорила что-то на незнакомом языке.

– Здорово! – восхитилась Надежда.

– Берите, конечно, все что нужно, – сказала дворничиха, – пока мусор не увезли. У меня ведь всегда порядок во дворе, чисто, это сегодня эти, из семнадцатой квартиры, все вывалили. Я уж сказала им, да куда там! Такого наслушалась…

– Да тут и брать нечего, – бормотал Игорь. – Вот не пойму я людей. Если не нужно тебе, так вынеси на помойку аккуратно, зачем же мебель ломать? Может, кому-то еще пригодится. Тут ведь не иначе как топором кто-то орудовал.

Дворничиха при этих словах издала какой-то странный звук – не то свист, не то всхлип. Игорь, занятый раскопками, ничего не заметил, зато Надежда насторожилась.

– Что там случилось, в семнадцатой квартире? – спросила она вполголоса. И посмотрела на женщину пристально, так что та поняла – от Надежды ей так просто не отвязаться.

– Так ведь убили жилицу-то из семнадцатой квартиры, – нехотя сказала она.

– Уби-или? – протянула Надежда Николаевна, не сумев скрыть заинтересованности.

Это было не простое обывательское любопытство. Дело в том, что Надежда Николаевна Лебедева, приличная женщина, средних, скажем так, лет, имела необычное хобби. Она не вышивала крестиком, не делала искусственные цветы, не занималась медитативным бегом и не собирала пробки от бутылок. Надежда Николаевна обожала расследовать всевозможные криминальные истории. Причем чем круче был криминал, тем интереснее ей было.

Вначале Надежда занималась этим, стараясь помочь своим друзьям и знакомым. Хоть все они были приличные законопослушные люди, иногда попадали в криминальные ситуации. Не зря народная пословица гласит, что от сумы да от тюрьмы зарекаться не стоит.

Если же все было спокойно, то Надежда отважно пускалась в любую авантюру, вмешиваясь в дела незнакомых людей. Почти все расследования завершались удачно, хотя была и парочка досадных неудач. Одна из них случилась как раз в прошлом году, когда они с женой Игоря Галиной находились в небольшом городе далеко от Петербурга. Ну, так от неудач никто не застрахован.

Самое сложное заключалось в том, что все эти расследования приходилось проводить тайно, чтобы Надеждин муж Сан Саныч ничего не узнал.

Один раз, только один раз Надежда по глупости все честно ему рассказала. За что и получила по полной программе. Сан Саныч очень любил свою жену и беспокоился за нее, поэтому и запретил заниматься такими вещами, как расследования убийств. Этим должны заниматься профессионалы, утверждал он, это их работа, они рискуют жизнью, зная, на что идут. А вот Надежду до сих пор, конечно, кривая вывозила, но сколь веревочке ни виться, а конец близок. И так далее.

Надежда Николаевна была женщиной неглупой, то есть по определению относилась к тем людям, которые учатся на ошибках (как известно, ошибки-то делают все). И получив один раз полноценный семейный скандал, она взяла себе за правило не рассказывать о своих приключениях мужу. Как говорится, ложь во спасение. Спасение чего-то совершенно конкретного, а именно своей семейной жизни. Надежда тщательно следила, чтобы никто из знакомых не проболтался мужу.

Пару раз бывали, конечно, накладки, тогда ей приходилось нелегко, но в основном муж находился в неведении. Отказаться от своего хобби Надежда никак не могла, это было сильнее ее.

– Неужели убили? – спросила она. – А когда это было-то?

– Да когда… – дворничиха что-то посчитала на пальцах, – на прошлой неделе. Там, в семнадцатой квартире, жила женщина.

– Пожилая?

– Да не то чтобы сильно пожилая, но одинокая. Никто к ней не ходил, не было у нее ни родственников, ни подруг близких… С соседями опять же никакой дружбы – поздоровается, но в разговор не вступает. Жила тихо, никаких от нее неприятностей… Тут вдруг утром мету я возле подъезда, идет соседка, которая под ней живет… «Безобразие, говорит, такое, всю ночь в семнадцатой квартире шум был, мебель двигали среди ночи, топали, что-то роняли, посуду били. Я уж в батарею стучала, тогда только угомонились». Я еще удивилась – не может быть, там всегда тихо. Ну, вечером та соседка пошла в семнадцатую квартиру ругаться. А дверь не открывают. И на второй день тоже. А на третий опять ей неймется – там, говорит, так тихо, никогда так раньше не было. Все-таки слышно, как человек шагнет, уронит что-то, дверь скрипнет. А тут – как в гробу. И никто эту, из семнадцатой квартиры, три дня не видел. Ну, думаем, может, уехала куда, как раз ночью шумела, вещи собирала. Бывают же ночные самолеты. А тут собака у жильцов с пятого этажа стала возле семнадцатой квартиры выть. Вызвала я участкового – так, говорю и так. Он еще не хотел ничего делать, потому как заявления от родственников не поступало. А откуда ему взяться, если нет у нее родственников, говорю?

Надежда незаметно огляделась. Игорь копался с другой стороны, девочка активно ему помогала. Дворничиха перехватила ее взгляд и понизила голос:

– Как вошли мы, так и остолбенели. Я вам честно скажу – страшное дело. Она-то сама в спальне была, меня туда не пустили, не положено. Только участковый говорил – вся изрубленная, кровищи – ужас! А запах я, конечно, чувствовала. И что творилось в другой комнате – это ужас. Вся мебель топором разрублена в щепки, занавески на ленточки порваны, посуда у нее была старинная – все в черепки! Как будто смерч по дому прошел!

– А что полиция-то говорит, кто это ее так?

– Да что говорит? – Дворничиха пожала плечами. – Мы люди маленькие, нам не докладывают. Тут приехала сестра ее двоюродная из-под Вологды. Спрашивают ее – что было у потерпевшей ценного? А она и знать не знает, говорит, что с сестрой давно не общалась, у той, мол, характер был сложный, она родню не любила. В общем, полиция считает, что случай странный. Дверь вроде не взломана, не то она сама открыла, не то отмычкой. Соседке этой досталось, которая снизу живет. Если бы вы, говорят, сразу патруль вызвали, то убийцу бы на месте застали. А вы вместо этого по батарее стучали целый час. Ага, говорит, вас вызовешь, а если там ничего такого, так мне же еще и попало бы…

– Ну, надо же… – протянула Надежда.

Из подъезда показался солидный мужчина с папочкой под мышкой и грозно позвал дворничиху. Та подхватила девочку за руку и поспешила на зов.

– Ты еще долго? – спросила Надежда Игоря. – А то я пойду уж, у меня дела…

– Подожди, я тебя подвезу, у меня машина за углом, – ответил он. – А вот что-то поцелее, – он показал ей дверцу от шкафчика, на ней сохранились красивые бронзовые петли.

– А вот еще какая-то красивая дощечка. – Надежда подняла с земли толстую красноватую доску с ярким рисунком текстуры, протянула ее приятелю.

– Нет, это не годится. – Игорь повернул доску к свету. – Видишь, здесь она расколота, с ней больше возни будет, чем толку.

– Ой, правда! – Надежда повертела доску так и этак. – А я и не заметила… Подожди-ка, по-моему, это вовсе не трещина, это она так раздвигается…

Надежда осторожно подцепила край доски ногтем, легонько нажала – и часть доски плавно сдвинулась в сторону, как крышка старого школьного пенала.

– Ой, как интересно! – оживилась Надежда. – Тут тайник! Потайной ящичек!

– Да что ты говоришь? – Игорь заинтересовался, подошел ближе. – В старой мебели часто бывают тайники, правда, обычно в них нет ничего интересного – какой-нибудь засох-ший цветок или локон… А здесь, смотри-ка, открытка!

Действительно, из потайного ящичка выпала старинная, пожелтевшая от времени открытка.

Надежда Николаевна наклонилась, подняла ее, рассмотрела лицевую сторону. На открытке была изображена красивая старинная кукла – китаянка с прелестным фарфоровым личиком, в платье из темно-синей парчи. Одной рукой она придерживала край платья, как будто собиралась перешагнуть лужу, в другой держала изящный зонтик.

Надежда перевернула открытку. На обратной стороне стоял адрес: Санкт-Петербург, Вознесенская часть, Фонарный переулок, ЕПМГ Елизавете Васильевне Перовской, собственный дом.

Ниже было всего несколько слов, выведенных аккуратным старательным почерком, с сильным наклоном и изящными завитушками в конце каждого слова:

«Лизонька, вспомни, как мы с тобой играли в Ната Пинкертона. Твоя Маша».

И все – больше никаких пояснений.

Фиолетовые чернила выцвели от времени, но надпись читалась отчетливо.

– Надо же, как интересно… – проговорила Надежда, задумчиво разглядывая открытку. – Какая-то Маша послала эту открытку своей подруге лет сто назад, явно с каким-то намеком. На свете давно уже нет ни Маши, ни Лизы, один Бог знает, какую тяжелую жизнь они прожили, сколько несчастий выпало на их долю – революции, войны, блокада, и только эта открытка сохранила воспоминание о них, о том, как в детстве они играли в сыщиков!

– Красивая открытка, – проговорил Игорь. – Редкая, наверное. Хочешь, возьми ее себе.

– А что – и возьму! – ответила Надежда Николаевна, неожиданно для себя самой.

Конечно, это было для нее совершенно нехарактерно – тащить в дом какое-то старье с помойки. Но дело в том, что она внезапно почувствовала покалывание в корнях волос – а это бывало с ней в тех случаях, когда она сталкивалась с какой-то детективной загадкой. Впрочем, какая загадка могла таиться в открытке столетней давности?

– А что значат вот эти буквы – ЕПМГ? – машинально спросила она приятеля.

– Ее превосходительству, милостивой государыне, – ответил Игорь, не задумываясь.

– Значит, эта Лиза была какой-то важной особой?

– Вовсе не обязательно. Так до революции адресовали письма всякому человеку благородного происхождения или приличной профессии, в общем, как тогда говорили – из благородных. Даже ребенку. Ну, ладно, пойдем уж, Надя, что-то сегодня не везет мне… Вот разве что эту филенку возьму…

Надежда взглянула на часы и только охнула. Скоро муж с работы придет, а у нее дома шаром покати, с утра с теткиными очками валандается. Ох уж эти родственники…

Когда они покинули двор, из-за чахлых кустиков показался мужчина. На нем были темные очки и неприметная рубашечка в серо-буро-малиновую клеточку. Вроде бы был он среднего роста, не сморчок какой-нибудь, однако выглядел незаметным.

Есть качества, присущие некоторым индивидуумам с детства. Допустим, умение списывать на экзаменах. Вот посади такого голого перед целой комиссией учителей, так он все равно сумеет откуда-нибудь шпаргалку вытащить.

Этот мужчина умел быть незаметным. Вроде бы двор пустой, все на виду – помойка, кустики, скамеечка. А вот поди ж ты, даже дворничиха его не увидела.

Мужчина не спеша последовал за парочкой старинных приятелей и успел заметить, как они садятся в машину. Запомнив ее номер, он удовлетворенно хмыкнул. После чего подошел к припаркованной неподалеку машине, такой же незаметной, как он сам. Он последовал за машиной Игоря, который был так любезен, что довез Надежду до самого дома. Зайти отказался, сказал, что торопится, впрочем, Надежда и не настаивала. Скоро голодный муж вернется, ей ужин готовить надо, а не с приятелем болтать.

Неприметный мужчина видел, как Игорь газанул и уехал. Преследовать его не стал, а вместо этого подошел к подъезду, в котором скрылась Надежда Николаевна. Уселся на лавочку, где сидели две старушки, и через некоторое время знал, из какой квартиры эта женщина, с кем живет и кто у нее муж. Причем кумушки, что обсуждали Надежду, его вовсе не заметили, как будто не сидел он рядом на скамейке. Такая уж у мужчины была особенность.

Вернувшись домой, Надежда Николаевна устремилась прямиком к холодильнику, наскоро произвела ревизию продуктов, привычно расстроилась, но не впала в уныние. Достала из морозилки готовые отбивные, а на гарнир решила приготовить зеленую фасоль и салат из помидоров. Лето все же, жарко, нужно есть легкую пищу, богатую витаминами. Она бросила фасоль в кипящую воду, нарезала помидоры и только тогда хватилась кота.

В прошлые выходные его не успели отвезти на дачу, и он маялся в городе от внезапно наступившей жары.

Кот был не то чтобы старый, но витамины и сухой корм Надежда покупала для котов пожилого возраста. Сам Бейсик утверждал, что он в прекрасной форме, хотя несколько отяжелел и в жару чувствовал себя некомфортно.

Надежда нашла кота в кабинете мужа: Бейсик распластался на полу, пытаясь ловить сквознячок из раскрытого окна. На улице не было никакого дуновения, поэтому кот страдал. Увидев Надежду, он поднял голову и посмотрел грустно.

– Ой, Бейсик, вот если бы у тебя на животике была молния, можно было бы снять шкурку и повесить ее проветриться, как делал белый медведь в мультфильме! – Надежда почесала пушистый кошачий живот.

Кот молча отстранился, не понимая шуток, от жары у него пропало чувство юмора.

Позвонил муж, сказал, что надолго застрял в пробке и будет не раньше чем через час.

Убирая в прихожей, Надежда достала из сумки старинную открытку, чтобы еще раз взглянуть на нее. Изображенная на открытке кукла была не просто удивительно красивой – ее фарфоровое лицо выглядело не безжизненным, в нем читалось очарование человеческой прелести, очарование женственности. Надежда подумала, что мастеру, который создал эту куклу, позировала живая девушка. И в этой девушке, кроме очарования юности, была несомненная внутренняя сила…

Полюбовавшись лицевой стороной, Надежда перевернула открытку и снова перечитала текст.

«Лизонька, вспомни, как мы с тобой играли в Ната Пинкертона».

Бо́льшая часть открытки осталась пустой, словно ее автор что-то недоговорил…

Надежда внезапно вспомнила, что в далеком детстве она тоже играла со своей подругой Алкой в сыщиков. Только не в Ната Пинкертона – про него они тогда ничего не знали – а в Шерлока Холмса. Надя изображала великого сыщика, Алка с трудом согласилась на роль верного доктора Ватсона, поскольку в силу характера привыкла везде быть главной. Но Алке было свойственно и чувство справедливости. И поскольку Надежда была более начитанной и лучше умела разгадывать детективные загадки, Алка разрешила ей быть Шерлоком Холмсом.

В чем, собственно, заключалась игра, Надежда уже забыла, но помнила, что они с Алкой обменивались зашифрованными письмами. Иногда они пользовались шифром, описанным в рассказе «Пляшущие человечки», иногда писали невидимыми чернилами – попросту молоком. Про то, что молоком можно пользоваться как невидимыми чернилами, девочки узнали на уроке в школе. Учительница Вера Степановна рассказывала им про Ленина, обращаясь к воспоминаниям его сестры Марии Ильиничны.

Когда будущий вождь мирового пролетариата сидел в тюрьме и ему нужно было написать на свободу своим соратникам, он писал письма молоком, делая «чернильницу» из хлеба. Тогда еще маленькая Надя подумала, что заключенных в царских тюрьмах не так уж плохо кормили – давали и молоко, и хлеб.

Позже они с Алкой выяснили, что в качестве невидимых чернил (научное их название – симпатические) можно использовать не только молоко, но также сок – лимонный или луковый, а то и просто подсоленную либо подслащенную воду. Чтобы прочитать записку, написанную такими чернилами, достаточно было просто нагреть ее над пламенем свечи или прогладить утюгом.

Вот и сейчас Надежда Николаевна решила проверить одну догадку. Никаких особенных мыслей у нее не было – просто интуиция говорила, что с этой открыткой не все так просто. Не станет человек хранить в тайнике обычную почтовую открытку.

Она включила в сеть утюг, поставила регулятор на хлопок, прогладила утюгом старинную открытку. И – пришла в восторг от собственной проницательности: в нижней части открытки проступил текст, написанный тем же аккуратным почерком с изящными старомодными завитушками:

«Лизонька, милая, тот человек снова приходил. Он меня пугает. Ни за что не отдавай ему свою куклу! Кажется, у нее есть еще одна сестричка – она живет у того милого господина Скабичевского, которого мы встречали в Юсуповском саду».

Надежда перечитала записку – и пожала плечами: ну да, сто лет назад две девочки играли в сыщиков и писали друг другу невидимыми чернилами, обмениваясь своими маленькими детскими секретами. Как всякие девочки в любые времена, они играли в куклы, и эти куклы были предметом их переписки…

Покалывание в корнях волос все же не прекращалось, и Надежда причесалась перед зеркалом, машинально отметив, что пора записываться к парикмахеру. Однако прежде нужно переделать кое-какие хозяйственные дела. К примеру, у нее накопилась груда глажки… кстати, и утюг уже включен… Да пока муж в пробках простоит, можно много всего переделать.

Надежда вздохнула, вытащила на середину комнаты гладильную доску и включила телевизор, чтобы немного скрасить унылую, но необходимую процедуру. Ничего интересного по телевизору не шло. Пощелкав пультом, она остановилась на местном канале, чтобы посмотреть прогноз погоды.

На экране какой-то унылый бородатый тип рассуждал о глобальном потеплении и его влиянии на миграции полярных крачек, в нижней части экрана бегущая строка сообщала главные городские новости. Надежда выключила звук и принялась гладить, время от времени бросая взгляд на экран, чтобы поймать момент, когда на смену бородатому экологу придет девушка из службы погоды.

Вдруг какая-то фамилия, промелькнувшая в строке новостей, зацепила ее сознание. Надежда отставила утюг и сосредоточилась на бегущей строке. Новости повторялись, и вскоре снова появилась та, которая заинтересовала Надежду.

«Минувшей ночью неизвестные проникли в музей-квартиру писателя Скабичевского на Садовой улице. Некоторые экспонаты повреждены, но это не сказалось на работе музея».

Музей-квартира писателя Скабичевского! И в письме, написанном невидимыми чернилами, упомянут господин Скабичевский! Может быть, это случайность, но индикатор в корнях волос говорил об обратном. Надежда бросила глажку и включила компьютер.

В поисковой системе она тут же узнала, что писатель-демократ Александр Михайлович Скабичевский родился в середине девятнадцатого века, а умер незадолго до начала Первой мировой войны, что известен он в основном работами по истории современной ему русской литературы, а также газетными и журнальными статьями прогрессивного направления, и что часть жизни он прожил в Петербурге, на Садовой улице, и там, в доме номер пятьдесят, в семидесятые годы прошлого века открыли его музей-квартиру.

Тут же на карте города Надежда Николаевна нашла этот адрес и поняла, что музей малоизвестного демократа располагается рядом с Юсуповским садом.

Таким образом, можно было почти не сомневаться, что именно этот малоизвестный деятель культуры упомянут в дореволюционном письме, написанном невидимыми чернилами.

«…которого мы встречали в Юсуповском саду» – коротко и ясно.

«Ну и что? – осведомился внутренний голос Надежды. – Ну, упомянут, и что из этого? Тебе-то какое до этого дело?»

Надеждин внутренний голос всегда отличался здравомыслием и рассудительностью, проще говоря, занудностью. И он был солидарен с мужем Надежды Сан Санычем, то есть, как и муж, внутренний голос всеми силами пытался удержать Надежду от всевозможных авантюр и опасных приключений. И у обоих это не получалось. Надежда всегда умудрялась не прислушиваться к доводам рассудка и влипать в очередную криминальную историю.

Вот и сейчас она буквально не находила места от любопытства. Старинная открытка, найденная в тайнике, китайская кукла, письмо, написанное невидимыми чернилами, – нет, Надежда никак не могла пройти мимо такой увлекательной истории!

«Ну, вот скажи, – не сдавался внутренний голос, – чего тебе сейчас надо? Что тебе не дает покоя? Если даже и была связана с этим Скабичевским какая-то сомнительная история, она давным-давно закончилась, как говорится, канула в Лету, и никоим образом тебя не касается!»

– Ага, – вслух ответила Надежда своему внутреннему голосу, – но хозяйку того бюро, или секретера, в котором была спрятана открытка, убили, причем убили совсем недавно! А в музей Скабичевского какие-то хулиганы проникли только минувшей ночью… Нет, эта история не закончилась сто лет назад, она продолжается, во всем этом что-то есть, и я должна понять, что именно! И вообще, я удивительно мало знаю об истории отечественной литературы. Вот, например, до сегодняшнего дня вообще не подозревала о существовании литератора Скабичевского! Надо немедленно восполнить этот пробел и посетить его музей-квартиру. Тем более что ночное происшествие не сказалось на работе музея!

– Надя, с кем это ты разговариваешь? – удивленно спросил муж из прихожей.

Оказалось, что он вошел в квартиру и даже тапочки переобул, а Надежда, увлеченная спорами с собственным внутренним голосом, ничего не заметила. Однако она всегда умела быстро реагировать. Так и сейчас, Надежда не стала смущаться и краснеть, а честно призналась:

– С кем, ты думаешь, если тут никого нет кроме меня? Даже кот меня избегает. Сижу одна, как в склепе, поговорить не с кем. Попугая, что ли, завести…

Муж принял ее слова за чистую монету, подошел, заглянул в глаза, повинился, что все время занят, и пообещал в выходные свозить ее куда-нибудь в интересное место. Заметив новую морщинку у него на переносице, Надежда устыдилась. Он много работает, чтобы они с котом жили безбедно, а она просто мается дурью от скуки. Она не скучала бы, если бы ей позволили заниматься любимым хобби. Но этого не будет никогда, так что нужно оставить бесполезные мечтания и сосредоточиться на приготовлении ужина.

«Фасоль!» – мысленно вскричала Надежда и стремглав рванула на кухню.

Переварившаяся фасоль превратилась в отвратительные бурые лохмотья, так что пришлось ограничиться салатом из помидоров. Хорошо хоть отбивные не пересохли!

На следующее утро Надежда рано встала, проводила мужа на работу и собралась в музей Скабичевского.

– Я ненадолго, – сказала она коту, который дремал в коридоре. – А потом займусь хозяйством.

Кот маялся от жары и никак не отреагировал на ее слова.

Надежда вышла из подъезда и поздоровалась с соседкой Антониной Васильевной, которая несла бессменную вахту возле подъезда. По причине царящей в городе жары заступала она пораньше, а днем устраивала сиесту – все равно никто не ходит, потому что народу мало – кто на даче, кто в отпуске, кто на работе.

Надежда соседку недолюбливала за длинный язык, поэтому старалась не задерживаться и ничего про себя не рассказывать, а то разнесет потом по двору, от себя прибавив, чего и не было.