Текст книги "Остров сирен"

Отъезд домой

– Веселые поминки вдова устроила всего один раз. Похоронила Семенова на местном кладбище. А на все оставшиеся деньги поставила ему бронзовый бюст, – закончил Андрей свой рассказ.

– Женщины никогда не делают то, о чем их просят мужчины! – вздохнул Власик.

– Зато мужчины всегда делают, что захотят! – парировала Машка.

Остаток вечера прошел мирно: Марина к столу не вернулась, Тамара берегла силы для новых схваток. Анжела жевала рукколу, жена итальянца, улыбаясь Лоренцо, сквозь зубы жаловалась нам на жизнь: ей осточертело каждые выходные встречаться с родней мужа и по пять часов поедать нескончаемую пасту.

Игорь шутил, в основном с Машкой, а Власик и воблоглазый о чем-то болтали.

– А он кто? – спросила Эля у Анжелы, показывая на Гену.

– Бизнесмен. У них с Игорем дела. Но сам он считает себя отличным антикваром. С ним тут все советуются, когда какое-нибудь старье или драгоценности покупают. Он хвастает, что любую подделку отличит. По-моему, врет. Вот у меня колье – кучу денег стоило. А он только губы так скривил: в следующий раз советуйтесь до покупки! Ага! У него же никакого вкуса! Подумаешь – искусствовед по образованию. А сам вообще в красоте не разбирается!

Я посмотрела на противного мужика по-новому. Для человека с бесперспективным образованием искусствоведа он неплохо преуспел в жизни.

– Не хочу вызывать вам такси – у нас сейчас такие лихачи появились. Костя вас отвезет! – сказал нам Игорь, когда последнее пирожное тирамису исчезло в бездонном Машкином желудке.

Гости побрели к своим машинам на стоянку перед домом, Анжела махала Машке как родной.

– А вас, Геннадий, я попрошу остаться! – сказал антиквару Власик голосом киношного Мюллера.

– Завтра созвонимся – надеюсь, у меня будут новости, – сказал Эле на прощанье Игорь.

Но новости оказались у нас, и значительно раньше…

* * *

…Костя потряс мое воображение, хотя потрясений хватало и без него.

К шикарной «ауди» вышел парень ростом метра в два, с широченными плечами и буграми мускулов – вылитый Геракл. Да он и напоминал изваяние: молчаливый, с неподвижным скуластым лицом: огромные темные раскосые глаза, черные густые волосы, чуть вывороченные губы – я подумала, в его родословной не обошлось без монгольских кровей.

Обычно такими бывают красавцы-злодеи в дешевых боевиках.

– Говорят, вы шаман? – попыталась Машка завязать беседу.

Но Костя ей не ответил и до самого Амальфи не проронил ни звука.

На месте Марины я бы тоже его боялась.

Дверь отеля мы открыли своим ключом. Внутри было темно и тихо: дежурные уходили ночевать в другой корпус. Даже страшновато заходить. Машка протянула руку, зажгла свет, и мы сделали бросок к номеру Эли.

– Что-то я не вижу на ручке своего волоска! – озабоченно сказала Машка, любительница детективов.

– Горничная делала уборку, – успокоила я ее. И себя.

Мы осторожно заглянули внутрь. Никого. Эля включила лампу – она давала блеклый линялый свет. На первый взгляд никаких следов чужого присутствия кроме вынесенного мусора мы не обнаружили. Эля прошлась по комнате, проверяя, все ли на месте. И вдруг вскрикнула.

Дверца сейфа была открыта. Кто-то ее плотно прижал, но не ввел код. И когда Эля взялась за ручку, дверца распахнулась, показывая нутро. А ведь мы точно сейф запирали, Машка для контроля еще и за эту самую ручку подергала.

Мы заглянули внутрь.

Деньги были целы. Рисунка не было.

– Смотри, что еще пропало! – деловито сказала Машка: она умеет собираться в минуты опасности. Эля в каком-то ступоре еще раз прошлась по комнате.

Из вещей исчез ноутбук Якова. Все остальное осталось нетронутым.

– Идем к нам! – скомандовала Машка. – Постель только с собой возьми. У нас там есть диванчик. Одна ты тут от страха сдвинешься.

Через пять минут мы сидели у нас на террасе. Было душно, но меня как-то познабливало. Все время чудились за спиной чьи-то шаги.

– Это Игорь. Или Власик. Или они оба, – сказала Машка. – Больше некому. Они расспрашивали Элю про рисунок. Власик еще сказал: надо посмотреть. Вот их люди и посмотрели. Никто, кроме этих беглых олигархов, не оставил бы в сейфе деньги.

– Зачем им было тайно лезть в сейф? – не согласилась Эля. – Попросили – я сама бы все отдала. Мне Власик обещал помочь сделать справку об утере паспорта. Чтобы я могла улететь. Я готова улететь хоть сейчас. Пусть все забирают. Все равно Якова, наверное…

Тут она опять захлюпала носом.

– Не реви. Видишь, они думают, он сбежал. Если это тебя утешит. Нет, все сходится. Власик и антиквара попросил остаться. Рассматривают сейчас небось рисуночек. А ведь это, девчонки, был Пикассо. И мы держали его в руках…

– Допустим, – сказала я. – Но сколько может стоить такой рисунок на салфетке? Наверняка не миллионы. Они от этих денег сильно богаче не станут. Чего их так от него колбасит?

– Дурочка! Это же знак того, что Яков и правда нашел семеновский архив! А там могут быть ценности посерьезнее! И еще какие-то письма Красовский ищет…

Давайте я ему позвоню. Как ни в чем не бывало. Расскажу, что Элю очень странно ограбили.

– Тебе лишь бы ему позвонить! – сказала я. – А смысл?

– Наехать. Пусть помогают Эле поскорее отсюда убраться. Кстати, если мы не позвоним, это будет подозрительно…

Машка щебетала, а сама уже набирала номер Красовского.

– Может, неудобно его будить? Ведь уже поздно? – спросила Эля дрожащим голоском. И я подумала, есть такой типаж: профессиональная жертва. Их всегда обижают. А они еще беспокоятся: удобно ли обидчику?

Номер Красовского не ответил: очевидно, он отключал перед сном телефон. Чтобы любовницы не доставали.

Ночью мне приснился Костя: он бежал за мной по какому-то темному извилистому коридору и в руках у него была салфетка, которую он хотел запихнуть мне в рот, чтобы удушить. На салфетке рукой Пикассо была нарисована Хохлова.

Бес в ребро

Красовский не спал. Он лежал на кровати – они с Мариной уже давно спали порознь, – смотрел в распахнутое окно, в которое жарко дышало чужое небо, и думал: какого черта? Какого черта он дал им всем превратить свою жизнь в это дерьмо? Через три дня ему стукнет полтинник. И что? Чокнутые бабы рвут его на части. Друзей – настоящих – нет. И те двадцать человек, что соберутся на острове – избранные, годами отобранные, – на самом деле ничего для него не значат.

Кроме нее. Кроме нее…

Угораздило же влюбиться, когда, казалось бы, уже все видано, испробовано и ничем не удивишь. Подумаешь – молодое тело. Мало, что ли, у него было молодых телочек? И балерин в том числе. Есть у них особая манкость, достигнутая многолетними упражнениями. Какое наслаждение они могут доставить, просто сжимая и разжимая сокровенные мускулы, будто заглатывая тебя внутрь своего горячего тела.

Но ведь не влюблялся! Давал денег, покупал брильянтик – и все, экипаж теплохода прощается с вами.

Полину он увидел на спектакле в Питере. Сказали ему, что есть в театре Эйфмана такая молодая балеринка – чудо как хороша. Ничего особенного он не ожидал. Всякого насмотрелся.

Балет был интересный, современный, в меру провокационный – как все в этом театре. Но в середине Игорь заскучал.

И тут вышла она. Сначала он даже почувствовал разочарование: вот эта? Совсем худая, по-мальчишески стриженая, какая-то бестелесная, с длиннющими руками-ногами, будто недавно родившийся олененок. Но вот она взмахнула руками без костей – и они взметнулись острыми хищными крыльями над тоненьким туловищем, вот алчно сплелись – расплелись ноги, как тугие листья ядовитого цветка, заглатывающего жертву, и вся она – гибкая, изломанная – превратилась в яркие языки любовного пламени, а буйный ветер музыки раздул его в неистовый пожар. Ей не нужно было тело, чтобы изображать страсть, она сама была ею, сгустком энергии желания, которое никогда не утолить.

Балетные знали, что он в сидит в ложе. Знали, и чего от этого ждать: слухи о баснословных гонорарах за одно выступление, которые он платит избранным раз в год на свой день рождения, делали его в тусовке обожаемым Крезом. Как говорится, осуществителем мечт.

Поэтому он запросто зашел к ней после представления в гримерку.

– Закройте дверь. Я переодеваюсь! – равнодушно сказала она.

Он на секунду растерялся – ему уже лет сто никто не говорил: «закройте дверь!» И от неожиданности глупо пробормотал:

– Я Красовский!

– Я вижу, – сказала Полина. – Пожалуйста, выйдите.

Он закрыл за собой дверь и застыл. Было непонятно, что делать. Бежать к директору с криками: увольте эту нахалку?

Уйти, затаить обиду и перекрыть гордячке денежный кислород?

Игорь еще помедлил и рассмеялся.

Подозвал какого-то парнишку, сунул денег:

– Сбегай, купи самый большой букет.

И когда она вышла, уже как дурак стоял с букетом.

Она увидела. Усмехнулась. Сказала:

– Я вас слушаю.

– Не хотите со мной поужинать? – спросил Красовский.

Все знали, что за ужином обязательно следует продолжение в шикарном номере лучшей гостиницы. А уже после этого – ангажемент. Игорь свято соблюдал традиции. Этот ужин балерины видели в самых сладких снах.

– Не хочу, – сказала Полина. – Букет дарить будете или теперь уже нет?

– Буду, – сказал Красовский. – Я же знаю – вы просто боитесь потолстеть.

Она засмеялась – голос у нее оказался низкий, с сексуальной хрипотцой, он никак не вязался с ее внешностью по-пацански долговязой девчонки.

Красовский протянул ей цветы. Заглянул в холодные зеленые глаза. И пропал.

Ужинать они пошли только через месяц. Все это время он исправно таскал Полине букеты после спектаклей. Передавал дорогие подарки. Она их возвращала. Он бесился. Словом, жил на полную катушку.

Полина была не такая, как все. Особая. Своенравная во всем. В работе. В отношениях. В сексе. А главное – ее вообще не интересовали его деньги. Очень долго она не принимала от него никаких подарков и никакой помощи.

Усмехалась:

– У меня все есть.

– И кто тебе это все дает? – ревниво злился он.

Пожимала плечами:

– Мне не так много надо. А моя жизнь – не твое дело.

Как-то раз даже настояла: я хочу сама пригласить тебя на ужин.

Повела в ресторан «Метрополь». Заплатила. За него! Он уже забыл, когда в его присутствии кто-нибудь раскрывал кошелек.

– Теперь поедем ко мне, – сказала серьезно. – Сегодня я тебя купила. Будешь делать, что я скажу.

Это была одна из лучших их ночей.

Как она такая сумела сохраниться? Ведь театр балета еще с царских времен – негласный гарем для власть имущих. Сейчас ничего не изменилось. Здесь выживают только покорные. Мясин не был гомосексуалистом, когда его взял к себе Дягилев. Расставшись с ним, он снова вернулся к увлечению женщинами.

Но в балете так: когда те, от кого зависит твоя карьера, зовут – надо идти.

Полина была непокорной. И при этом – страстной. В постели для нее не существовало запретов. Никаких. Как-то нарочно, просто чтобы проверить, он причинил ей сильную боль. Она стерпела. Дала ему закончить. Потом сказала: теперь моя очередь.

Он никогда не встречал такой женщины. Но льстил себя мыслью: она тоже такого мужчины не встречала. Сказала как-то между прочим. И тут же испугалась. Бедная гордая девочка… Она не хотела от него зависеть. Не верила, что он может любить по-настоящему.

Надо было ей это доказать.

Красовский встал и закрыл окно, включил кондиционер. Жарко. Мозги плавятся. Как нарочно, именно сейчас навалились все эти проблемы.

С фирмой. С Яковом. С архивом.

Марина язвительно его спрашивает:

– Зачем ты хочешь стать потомком Мясина? Претендуешь на наследство?

Ему плевать на наследство. Когда у тебя все есть, перед тобой, если ты не одноклеточная амеба, встает вопрос самоидентификации. Вот это все: Кто я? Откуда? Куда иду?

Он читал какое-то исследование австрийской дамы-социолога, изучающей новое поколение богатых русских, живущих в Европе. Много она там нагородила чуши. Но об этом написала правильно: русским богачам сейчас стало важно продлить себя во времени назад, в прошлое, чтобы протянуть ветви своего родословного древа вперед. Они стали искать опоры в утерянных в революцию корнях, в именитых предках, подсознательно пытаясь доказать справедливость полученного ими богатства. Чем глубже твои корни, тем сильнее ствол и мощнее крона.

Его семья и так была не рядовой: прабабка – балерина императорского театра, ее родные – дворяне, пусть и мелкопоместные. Но если в роду есть гены великого Мясина… Это совсем другая история рода. И когда у них с Полиной будут дети…

От этой мысли почему-то потянуло низ живота, а в груди разлилось теплое счастье.

Марина не могла иметь детей. Это не его вина – видит бог, он ей ничего не запрещал. Она сама решила сделать аборт, когда они только начали встречаться. Ведь он был женат.

И у него была дочь. Какие к нему претензии?

Красовский вздохнул.

С Мариной разобраться будет труднее всего. Теперь она стала еще и угрожать:

– Уйдешь – покончу с собой!

Иногда предательская мысль заползала змеей: «Ну так покончи».

Сказал же как-то пьянствовавший тут Пикассо: «Когда я меняю жену, прежнюю мне хочется сжечь».

Если честно, Красовский давно не понимал, зачем существуют на земле женщины за сорок. Нет, ну вот правда. До 20 – ладно, пусть до 25 – это любовницы. Потом до 30 – матери. Хорошо, пусть до 45 они растят детей, хотя сейчас все чаще за них это делают няньки.

Но дальше? В 50? Зачем эти потолстевшие женщины ходят, что-то говорят, вдыхают дефицитный кислород? Даже требуют близости. Какой от них прок? Раз в природе все целесообразно, то вместо менопаузы у женщин должна наступать аннигиляция. Это было бы милосерднее. В том числе для них самих.

Он сам пугался своих мыслей, но деться от них никуда не мог. С первой женой – ошибкой студенческой юности – они легко, как-то вприпрыжку разбежались через год. Смешно вспомнить. Детей не нажили, делить нечего – в мамину квартиру он жену так и не прописал, тусовались у нее в общаге. Вот был развод! Сходили в загс, поставили штампики о досрочном выходе на свободу из брака. К Светке в комнату перепорхнул его лучший друг. А сам он – в койки других факультетских красоток. Через две недели они уже опять все вместе выпивали веселой громко ржущей компанией.

Второй развод проходил тяжелее, отдирали брачные узы с мясом, по-живому. Со скандалами и слезами. Скандалила жена, плакала дочь, семилетняя Соня. Тогда уже у Красовского было что делить. И жена на его же деньги наняла дорогого адвоката: хотела забрать половину его фирмы. Еще и куражилась: «А ты проведи эксперимент: пойдет за тебя эта шлюха без денег?»

Но все как-то утряслось. В России суды принимают решения не по букве закона, а по понятиям: детей оставляют матерям, а деньги – отцам.

Так что Марине кое-что досталось. А потом приумножилось, добавилось, приросло.

Казалось бы – живи и радуйся. Так она свихнулась на почве ревности. Не без оснований, конечно. А кто сейчас не изменяет? Нет, в телефоне стала рыться, по геолокации за его передвижениями следить. Даже с шашкой – висела на стене – на него бросалась. Шизофреничка. Как ни странно, поуспокоило ее появление Тамарки. Почувствовала серьезную угрозу. И замерла. Они с Тамаркой схватились в клинче и застыли: каждая боялась сдвинуться, чтобы не оказаться за канатом.

Полина это равновесие разрушила. Да все старое разрушила. Теперь главное – не пасть под обломками.

Игорь выключил свет и закрыл глаза. Чтобы стать счастливым, придется быть жестоким. Но ведь не он придумал такие правила игры.

Клякса в тарелке

– Знакомьтесь, моя дочка Соня! – сказал Красовский. Рядом с ним стояла – да нет, стояло толстенькое существо, меньше всего похожее на чью-нибудь дочь. Ярко-фиолетовые волосы, разноцветные стразы вдоль носа и над бровями, под глазами – серебряная пыль вместо слез, на нижней губе – пирсинг как коричневая болячка, на щеке – наклейка с кактусом.

Шею девчонки сдавливала черная лента с черепом вместо кулона. На ногах, несмотря на жару, – черные армейские ботинки. Юбка едва прикрывала трусы, а из-под короткой футболки с единорогом предательски вылезал круглый девчачий животик. Она была похожа на карикатуру из мультика.

– Тамблер герл? – со знанием дела спросила Машка.

Соня надменно кивнула.

– Мы про них писали, – сказала Машка. – Там главное – любить кактусы и делать побольше селфи с единорогами, нет?

Соня никак не отреагировала. И с вызовом сказала отцу:

– Так ты дашь денег?

…Красовский пригласил нас в самый дорогой ресторан в Позитано после того, как мы утром все же до него дозвонились с вопросом: не он ли велел порыться в вещах Якова.

– Маша, как вы можете! Я никого в номер к Эле не посылал! – возмутился он. – Но надо встретиться! И сегодня вы ночуете у меня. Мне не нравится, что там у вас происходит.

А мы, значит, в полном восторге!

Стоит ли ночевать у подозреваемого Красовского, сыщик Машка еще не решила, но обедать мы все же пошли. На этот раз Игорь послал за нами катер.

– Привет, Машья! – сказал симпатичный буйнокудрый итальянец, протянув нам руку на трапе. – Почему не отвечаешь на звонки?

И мы с изумлением узнали в нем капитана пароходика, который вез нас на Капри.

– Подрабатываю здесь через сутки. Деньги нужны. Хозяин хорошо платит! – пояснил нам он.

По дороге мы узнали, что хозяин любит катать на этом катере новую любовницу и уже несколько раз ночевал с ней на острове Ли Галли. Один номер стоит десять тысяч евро за сутки! А сейчас там готовится банкет в его честь. И уже завезли тридцать ящиков белого вина, двадцать – красного, а про остальное он не знает – было много закрытых коробок. Еще он сказал, что у хозяина ревнивая жена, и один раз она наняла лодку и причалила к Ли Галли, когда хозяин был там с синьорита Полин. Но охрана острова ее не пустила, и она подралась с их начальником. Хозяин потом ему много денег платил.

Вооруженные этим знанием мы и прибыли на обед прямо с корабля на бал: лучший ресторан в Позитано стоял на пляже, и Роберто высадил нас на пирс рядом.

Если Машка рассчитывала вкусно поесть – а она на это рассчитывала, – то пролетела со свистом. Вид на разноцветный город-скалолаз был прекрасен, море, казалось, щекочет ножки стоящих прямо у воды нарядных столиков. Но то, что нам принесли на тарелках…

Сначала это была огромная черная клякса, в центре которой плавало что-то белое в черную чулочную сеточку (оказалось – кальмар). Потом какой-то плевок чего-то невнятного в окружении поносно-желтых брызг – как пояснили, краб. Потом что-то длинное в коричневой глазури, похожее на пирожное эклер, оказавшееся рыбой.

– Ненавижу нанокухню! – прошептала мне Машка, и этот был тот случай, когда я согласилась с ней без боя.

– Вкусно? – спросил Игорь. – У повара, кстати, звезда Мишлена!

– На могилку пусть себе эту звезду поставит! – прошипела Машка.

Вот на этом приятном моменте к нам и пожаловала Соня.

– Я же только что дал тебе денег, – мягко сказал ей Красовский, явно не желая втравливать нас еще и в эту семейную распрю.

– Ты знаешь, о чем я. Тебе что, жалко? Я, между прочим, твоя родная дочь!

– Родная дочь! У меня важный разговор. Давай обсудим все позже.

– Но деньги мне нужны сейчас. Надоело выпрашивать у тебя подачки. Правильно мама говорит, что ты жмот!

Обаяние Красовского на меня не действовало. По крайней мере не так, как на Машку. Но даже меня поведение его дочери возмутило. Интересно, хоть один человек хочет от этого мужика чего-нибудь, кроме денег?

Оказалось – хочет. На пляж развязной походкой вышла Марина в развевающемся шелковом платье. Огляделась вокруг и, увидев нашу компанию, направилась прямо к нам.

– Я хочу знать. Где она? – спросила Марина у Игоря.

– Кто?

– Полина. Ты же ради нее сюда пришел?

– Марина, очнись. Я разговариваю по делу. Какая Полина? Мы ждем Власика. У нас проблемы с деньгами. О чем ты?

Соня с ненавистью смотрела на Марину и немедленно встряла в разговор.

– А ты с ним разведись. Мама же развелась. Она говорит: горбатого могила исправит.

И снова обратилась к отцу: – Денег дай!

Красовский полез в кошелек, зло достал сотню евро, протянул Соне.

– Я сказала – денег, – насмешливо проговорила она. И плюхнулась рядом с нами за столик. – Посмотрю на ваш цирк.

Власик шел к ресторану, смешно увязая в песке. Но, судя по лицу, ему было не до смеха.

– Что-то вас тут слишком много! – сказал он. – Игорь, надо срочно поговорить по делу. Эля, ваш ноутбук у вас с собой?

– Да.

– Надо попытаться зайти с него. Какая-то проблема с банком. Говорят, там недостача по счету Якова. Надо посмотреть.

– Поедем ко мне, там все порешаем, – сказал Красовский.

– Подожди. Сейчас сюда Тамара с Андреем подойдут! Я всех позвала! – ухмыльнулась Марина.

Я пыталась вспомнить, где уже видела похожий острый, злой, напряженный взгляд, замкнутый внутрь себя, как черная дыра.

И вспомнила. У меня в Москве была соседка, тетя Клава. Обычная женщина. Только мужа очень ревновала. Рассказывала, что он уносит из дома деньги, одежду и посуду для любовниц. Хотя муж ее, инвалид Валера, еле до туалета доходил. А в какой-то день она взяла нож и ударила его. Восемь раз. Оказалось – шизофрения. Когда она рассказывала о гулянках не выходившего из дома Валеры, у нее были такие же злые, повернутые внутрь глаза.

Я даже испугалась.

Но в ресторан уже заходили Тамара и Андрей. За ними Кинг-Конгом брел огромный Костя.

– Ты звал? – спросила певица, оглядывая нашу компанию. – В чем дело? Мы же репетировали? Я вот Андрея с экскурсии дернула, Костю напрягла, чтобы нас отвез.

Очевидно, Марина, подслушав, как муж договаривается о встрече в ресторане, решила, что он идет туда с Полиной, и созвала всех, дабы уличить неверного публично. Когда ревность бросается в голову, разум отступает.

– Садитесь! – сказал Игорь. – Будем пробовать шампанское. Мне же нужно выбрать лучшее на юбилей. Что у вас там есть, принесите карту, – кивнул он официанту, застывшему у его стула как часовой у стен Кремля. – И каких-нибудь закусок. У нас тут наметился фуршет.

Обычно неторопливые официанты стрижами понеслись на кухню. И сразу же потянулись назад с бутылками, запеленутыми в белые салфетки, как младенцы. Очевидно, Красовского и его толстый кошелек здесь отлично знали.

– Мы же должны были ехать! – прошипел ему на ухо Власик.

– Что я сделаю! – так же тихо сказал ему Игорь. – Видишь, что она творит! – кивнул он на Марину.

– Я так и знала! – раздался тут знакомый голос. – Опять меня не позвали на вечеринку!

Анжела ковыляла по песку на длинных каблуках изумрудных лабутенов и помахивала такой же ядовито-зеленой сумочкой.

– Дорогая, но ведь еще не вечер! – картинно вздохнул Власик. – Веселье началось внезапно. Присоединяйся!

В этот момент официант принес целое блюдо каких-то закусок. Игорь что-то у него спросил. Показал всем одну тарелку с белыми пирамидками канапе с пастой, похожей на следы жизнедеятельности улиток. И громко сказал:

– Внимание, здесь тертые креветки! Марина, тебе говорю!

Официант тут же унес тарелку на другой конец стола.

Игорь оглядел выпивающе-закусывающую компанию. И с еле слышной иронией сказал:

– Друзья! Как я без вас соскучился! Со вчерашнего вечера. Допивайте и едем ко мне. К нам, – добавил он, глянув в стеклянные глаза Марины. Она молча поднялась и прошла вглубь ресторана.

Дальше все стали ходить вокруг стола, что-то пробовать, и я, засмотревшись на море, не увидела, что именно произошло. Поняла только по глазам Машки: что-то ужасное. Я глянула в ту сторону, куда смотрела она: Марина стояла у края стола, держалась за горло, пыталась судорожно вздохнуть – и никак не могла. Глаза ее выкатились из орбит и наполнились ужасом, из горла раздавался сип, она попыталась сделать еще несколько панических вдохов, захлебнулась не идущим в легкие воздухом и упала замертво.