Текст книги "В рабство – на экскурсию"

– Надюша, поиски ведь уже идут неофициально, – напомнил Владимир Иванович.

– И обращались с ней вежливо, даже галантно… насколько это возможно в таком обществе, – продолжал Юрий Петрович, – согласен, что поведение ее может показаться странным. Возможно, она была под воздействием алкоголя… или наркотиков. Но на насилие… никак не похоже.

– Еще и наркотики! – ужаснулась Надежда.

– Это только предположение, – поспешил пояснить свою мысль полковник, – ведь чем-то должны объясняться странности в ее поведении…

– И все равно я останусь до полного выяснения обстоятельств! Пока она не найдется. Иначе… как я ее родителям-то в глаза посмотрю?.. Нет, я не вернусь без нее домой!

Никто не стал переубеждать Надежду.

– Ну а вам нет смысла оставаться, – обратился Юрий Петрович к Герману и Владимиру, – вы и так хорошо помогли. Я сегодня еще наведу кое-какие справки, завтра задействую своих ребят… будем искать. Завтра же допросим Сулейманова, применим рычаги воздействия… думаю, он далеко не все рассказал.

– «Рычаги воздействия»? Пытки, что ли? – удивленно спросила Надя.

– Ох, как вы, сударыня, о нас думаете! – засмеялся полковник. – Почему сразу «пытки»? С этими ребятами тоже можно найти общий язык. Заинтересовать, подобрать ключик…

– Ясно…

После обеда Юрий Петрович уехал «наводить справки», пообещав быть на связи и держать всех в курсе событий, а друзья-партийцы втроем направились в ОВД, к которому территориально относится Измайлово. Там их уже ожидал предупрежденный заранее майор Гребешков. Как положено, ответив на все наводящие вопросы, общими усилиями составили текст и написали заявление.

Выйдя из мрачных стен, друзья-партийцы пожелали Устиновой удачи, терпения и оптимизма, после чего отбыли на вокзал, оставив ее наедине с тревожными мыслями.

Надежда вернулась в гостиницу около семи вечера. Позвонила Лапочке-дочке, Наталье и Сереге. Подумала и о родителях Ирины… Но она не знала даже, есть ли у них телефон… да и просто боялась им звонить.

Устав от постоянного нервного напряжения, Надя выпила две таблетки валерьянки и опять уселась на свой наблюдательный пункт в холле, хотя уже не видела в этом никакого смысла. Да и с какой стати Ирина пойдет в гостиницу, если еще вчера они должны были улететь? Но, с другой стороны, должна же она понимать, что Надежда будет ждать, переживать и искать ее…

В номер подниматься не хотелось. В девятом часу вечера появился Юрий Петрович. Он подошел к ее «наблюдательному пункту» уверенно, как будто знал, что она может быть только здесь.

– Добрый вечер, Надюша, – с улыбкой поздоровался он, – можно мне вас так называть?

– Да, пожалуйста, – ответила она равнодушно. Но ей почему-то было приятно, что он обратился к ней именно так.

– Вы, как всегда, на посту?

Его лучезарная улыбка погасла, как только он приступил к изложению новостей.

– Вынужден признаться в своих неутешительных подозрениях, – начал он без вступлений, – Китайца найти пока не удалось, и ничего хорошего это не предвещает. Дело в том, что он… тесно общается с людьми, которые, по нашим данным, занимаются поставкой девушек в турецкие бордели. Кто-то из них уже отбывает наказание по статье 127.1 и 127.2 Уголовного кодекса…

– А что это за статьи? – встревоженно спросила Надежда.

– А это… торговля людьми и использование рабского труда… соответственно.

– Ой, мама! – простонала она. – Ужас! И в наше время такое существует!

– Да уж, ничего хорошего. Но если есть преступления такого рода, то должна быть и соответствующая статья. Она, кстати, в такой формулировке у нас совсем недавно появилась… Так вот, кто-то уходит от ответственности за неимением прямых доказательств. И я не уверен, что преступники, которые уже отбыли срок, встали на путь исправления.

– Если у вас есть сведения, то почему их не арестуют? – возмутилась Надежда.

– Одних только сведений недостаточно, нужны доказательства. Такие преступления относятся к числу труднораскрываемых.

– Почему? – удивилась Надя. – Ничего себе! Людей крадут, а… это труднораскрываемо?!

– Доказать факт продажи человека очень трудно. Рабовладелец, конечно же, не признается, что купил для себя… рабыню. И вербовщик не признается, что получил за невольницу деньги… Ну, и сами потерпевшие, как правило, не имеют особого желания сотрудничать со следствием… по разным причинам. Вот и вопрос: потерпевшие они или просто… как-то иначе называются. Кстати, от тридцати до восьмидесяти процентов женщин, попадающих… в определенные злачные заведения, сознательно едут за границу как… представительницы древнейшей профессии. Правда, они не подозревают, что станут живым товаром… и условия оказываются куда более жесткими, чем они предполагали.

– От тридцати до восьмидесяти! – изумилась Надежда. – Почему такой большой разброс в цифрах?

– Это зависит от того, кто производит оценку: полиция, социальные работники… бюрократы или… правозащитные организации… Так или иначе, в сети зарубежных работорговцев и сутенеров ежегодно попадают свыше ста семидесяти тысяч женщин из бывших советских республик… Такая вот статистика…

– Но как-то же удалось выявить и посадить некоторых дельцов?

– Гораздо меньше, чем хотелось бы…

– И какое за это предусмотрено наказание?

– Где-то… от трех до пятнадцати лет – в зависимости от отягчающих обстоятельств…

– Маловато… за такое! Слишком уж гуманно!

– Согласен… Так вот, мне пришлось участвовать в расследовании нескольких преступлений подобного рода. Там фигурировали имена, по меньшей мере, трех человек из ближайшего окружения Китайца. По одному из тех дел он проходил в качестве свидетеля. Его друзья сейчас на свободе… Пока я не могу сказать наверняка, какую роль сам Китаец играет во всем этом, но очень похоже, что не последнюю.

– Значит, уже можно заводить уголовное дело? – голос Надежды прозвучал скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Да нет, пока не вижу оснований.

– Но надо же как-то… всему этому помешать, спешить надо! Спасать ее!

– Очень мало сведений… а доказательств вообще никаких… Мы ведь ничего не знаем наверняка. Основываясь на одних лишь подозрениях, уголовных дел не возбуждают… И потом, они ведь тоже люди, и не всегда общение с девушками сводится у них… к вопросам криминального интереса. Может быть, все обойдется, и Ирина сама объявится…

Надежда едва сдержалась, чтобы не съязвить в адрес правоохранительных органов. Иногда лучше промолчать, чем сказать то, что думаешь. Да и не хотелось обижать человека, который вовсе не обязан был ей помогать, но все же старался…

– Ты ужинала? – вдруг спросил Юрий Петрович, неожиданно переходя на «ты».

– Да какой мне ужин! – воскликнула Надя. – Ирка где-то, – не закончила она и вдруг расплакалась, – может быть, ее в рабство уже продали!

– Надя, Надя!.. Спокойно, Надюша, – тихо, но властно сказал полковник, взяв Надежду за плечи, – не позволяй себе расклеиваться. Ты ведь… сильная женщина, с хорошим самообладанием. Такой, во всяком случае, тебя считают наши общие друзья… Хотя мне, если честно, в это слабо верится! – добавил он и улыбнулся. В его синих глазах заблестели смешливые искорки.

– Это почему же «слабо верится»? – поддалась на провокацию Надежда, вытирая слезы. – Вообще-то я – женщина, закаленная в тяжелой борьбе, – произнесла она не без доли самоиронии фразу, которую повторяла не раз в трудных жизненных ситуациях.

– Это здорово! – продолжал улыбаться Юрий. – Хотя… мне кажется, что такой женщине… «тяжелая борьба» не к лицу.

– Это какой еще – такой? И что – к лицу?

– Какой?.. Хрупкой… женственной… красивой. А к лицу – быть слабой, беззащитной и… любимой, – ответил он и посмотрел ей в глаза. Как-то странно посмотрел, – тебя же защищать хочется!

Надежда много раз слышала от мужчин подобные вещи и считала себя способной отличить искренние слова от дежурных фраз. Но комплимент из уст Юрия был ей приятен, и она не хотела анализировать, действительно ли он шел от сердца.

«Да уж, сейчас не самый подходящий момент, чтобы рассуждать о любви!» – решила Надя, но вслух ничего не сказала.

Ей иногда действительно очень хотелось быть слабой, защищенной и любимой, но все как-то не складывалось. Быть слабой можно себе позволить, только если рядом сильный мужчина, а у Надежды на горизонте такого не наблюдалось. Поклонники у нее, конечно, имелись, но она не была сторонницей так называемых «легких отношений», скоротечных романов не заводила, а посему находилась в состоянии «гордого одиночества», но в ожидании большого чувства…

– Пойдем прогуляемся? – предложил Юрий Петрович. – И поужинаем где-нибудь на воздухе. Я жутко проголодался!

– А дома к ужину не ждут, что ли? – спросила Надя не без доли язвительности.

– Да вот… не ждут! Ладно? – просто ответил он, улыбаясь. Его странная манера шутливо вставлять вопросительное «ладно?» там, где по смыслу его быть не должно, ее забавляла. – Как-то вот… некому ждать…

Они вышли из гостиницы и не спеша направились в сторону Измайловского парка. Майский теплый ветерок приятно окутывал плечи после ледяного кондиционированного воздуха.

– А почему я раньше тебя никогда не встречал? – с обезоруживающей улыбкой спросил Юрий. – Меня Володя частенько приглашал на ваши партийные посиделки, я даже был несколько раз… Мы же с ним только и видимся, когда он по своим партийно-демократическим делам в Москве оказывается… Сидели, бывало, вечерком… пивко попивали, о политике беседовали, и не только… Есть у вас в организации очень интересные ребята! Толковые, искренние… нестандартно политически мыслящие… а тебя вот не встречал…

– Но я же не с самого начала в партии… И мы не всегда все вместе собираемся, только если на съезд… Когда подписи сдаем – приезжаем по мере готовности. А может быть, я просто была в другой компании, где не пивко, а винцо попивают, – пошутила Надежда.

– Да? – засмеялся полковник. – И как же тебя в политику-то занесло? – продолжил он расспросы.

– А вот… очень хотелось изменить мир к лучшему. Как это у Маяковского: «Надо жизнь сначала переделать, переделав – можно воспевать…»

– Маяковского любишь? – удивился Юрий Петрович.

– Люблю!.. Но больше – Есенина… Тут слово «люблю»… даже недостаточно емко, чтобы выразить, что я чувствую, когда читаю его стихи, – призналась Надежда.

– А в этом мы с тобой похожи, – улыбнулся полковник.

 
Пряный вечер. Гаснут зори.
По траве ползет туман,
У плетня на косогоре
Забелел твой сарафан…
 

Юрий декламировал воодушевленно, с каким-то особым чувством проговаривая каждую строчку, смакуя каждое слово. Его бархатный баритон гармонично вплетался в эти чудесные, любимые с детства строки…

Полковник закончил читать, лицо его выражало чувства, навеваемые любимыми стихами и этим чудным майским вечером. А может быть, и обществом Надежды…

– Здорово!

– Да, здорово!.. А ты вот, королева, в политику зачем-то лезешь! И что тебе дома, у родного плетня, не сидится? – спросил Юрий, используя образность есенинских строк.

– Да какая я… королева?! – Надя смутилась, но ей было приятно такое обращение.

– Так все женщины – королевы, – вдруг сказал он, – каждая – в своем королевстве. А вот кем она там себя чувствует, королевой или служанкой, – это, по большей части, зависит от мужчины, – убежденно заключил он.

– От короля? – засмеялась Надежда.

– От короля! – подтвердил Юрий. – И как же ты это в себе совмещаешь? Лирика и политика – вещи, как мне кажется, несовместимые. Политика – дело прагматиков!

– Это побеждают в политике почти всегда прагматики. А идут туда, в основном, мечтатели и романтики, – возразила Надежда, – только они редко достигают больших высот…

– В президиуме заседаешь… ты в вашей партии – важная птица?

– Ой, да ладно! Там все периодически заседают. И меня в президиум избирают вовсе не для пользы дела… а исключительно для вида! Для интерьера! Для декорации! И не только меня… я ведь не единственная женщина у нас в партии. Мрачно, знаете ли, смотрится президиум, если там одни мужики… – совершенно искренне заметила Надежда. – Так что в президиуме не только «важные птицы» присутствуют, но и простые смертные, рядовые партийцы и скромные председатели региональных отделений.

– Стало быть, для красоты? Понимаю!

– Для красоты, для красоты, – грустно улыбнулась Устинова, – только вот… прозаседала в президиуме, а Иринку просмотрела, – вернулась она к больной теме.

– Ну… она не маленький ребенок, чтобы за ней смотреть. Расскажи-ка мне о ней, – попросил Юрий Петрович.

Надежда поведала об Ирине все, что уже повторяла за последние два дня много раз, не добавив ничего нового.

– Есть ли у нее молодой человек?

Надя была не в курсе.

– Сейчас полезно было бы знать такие вещи, – заметил полковник.

– Но это ее личное дело, и я никогда не вторгаюсь…

– Надюша, – на сей раз перебил Юрий Петрович, – чтобы разобраться в ситуации и убедиться в необходимости возбуждения уголовного дела, именно этот… очень личный вопрос может оказаться самым важным. Здесь за каждую соломинку хвататься надо. В любом расследовании излишняя деликатность может сильно помешать.

– Извините, Юрий Петрович.

– Наденька, а давай без отчества?.. Ладно?.. Я тебя прошу… и на «ты». Договорились?.. А извинять мне тебя не за что…

– Ну хорошо, – согласилась Надежда и задумчиво добавила:

– А я, оказывается, совсем мало знаю об Ирине. У нее в группе мальчиков совсем нет, одни девчонки. Рукодельница… Танцами занимается… А с кем она общается за пределами колледжа, я понятия не имею.

– Ладно, разберемся! – пообещал Юрий. – С родителями ты не связывалась?

– Нет… у меня даже номера их нет…

– Если завтра она не появится, надо сообщить, Надюша… Они должны быть в курсе.

– Знаю. Только не представляю, как им сказать… Представь, как это все выглядит: вытащила девчонку на съезд и… потеряла!

– Она взрослый человек и, как ты утверждаешь, ответственный, – напомнил полковник об одном из качеств Ирины, в существовании которого Надежда упорно убеждала окружающих в последние два дня.

Они прогуливались по живописной аллее парка. На скамейке под цветущим каштаном миловалась влюбленная парочка.

– Весна, пора любви! – улыбнулся Юрий. – Вот и Ирину, может быть, на что-то такое… потянуло!

– Но не до такой же степени, что она забыла об отъезде… и обо всем! У нее, между прочим, в понедельник зачетная неделя начинается.

– Так сегодня только четверг. Ладно?

– И вообще… какая любовь? – рассуждала вслух Надежда. – Мы же в командировке!

– Ой, какой строгий педагог! – засмеялся Юрий. – А в командировке, значит, любовь нагрянуть не может?

– Я, конечно, глупость сказала, но… пусть бы лучше эта самая «любовь» у нее дома «нагрянула», рядом с мамой. А здесь я за нее отвечаю!.. И хорошо, если бы так оно и было… что любовь, а то… неизвестно, что там на самом деле…

Аллея заканчивалась. Они вышли из парка, направились к зданию кафе, откуда легкий ветерок доносил запах жарящегося шашлыка.

– Ох, какое благоухание! – Юрий с явным удовольствием вдыхал ароматный дымок. – Ну что, перекусим?

– Перекусим, – согласилась Надежда. Она почувствовала, что ее пропавший в последние дни аппетит постепенно возвращается.

Заняли столик на веранде. Заказали мясо барбекю с острым соусом, по бокалу красного сухого вина.

– Я закурю? – Юрий достал из борсетки пачку сигарет.

– Да, пожалуйста, – не стала возражать Надя.

– А ты не куришь? – спросил он, вынимая сигарету из пачки. Сигарета выскользнула из его пальцев, упала на деревянный настил. «Нервничает что-то, – подумала Надежда, – или просто устал на работе… а еще мои проблемы с Иринкой на него свалились… и я – со своим цыплячьим самообладанием…»

– Нет, не курю, – ответила она, – у меня другие вредные привычки…

– Ой!.. А я вот балуюсь иногда…

Он поднял упавшую сигарету, смял ее, бросил в пепельницу. Вынул другую, закурил. Легкий дымок показался Надежде довольно приятным. Поймала себя на том, что ей нравится смотреть, как Юрий держит сигарету и подносит ее к губам – как-то удивительно по-мужски и в то же время аристократично.

– А вредные привычки – это политика или педагогика? – улыбнулся полковник. Надю немного смущал его пристальный взгляд.

– И то, и другое, – шутя ответила она.

В ожидании заказа вели непринужденную беседу. Юрий Петрович рассказал о концертах и выставках, которые проходят сейчас в Москве.

«Да уж, до концертов мне теперь…» – подумала Надежда.

Принесли мясо. Надя не заметила, как исчезли из головы мысли об Ирине. Выпив глоток терпкого чилийского вина, почувствовала себя отстраненной от переживаний последних двух дней, как будто не с ней это происходит, а с кем-то другим.

Надежда с удовольствием уплетала пахнущее дымком сочное мясо, отрезая ножом мелкие кусочки. Она как будто снова проснулась для жизни, каждой своей клеточкой ощущая очарование теплого майского вечера. Ей было приятно общество этого странного полковника, который, несмотря на свою суровую профессию, казался таким романтичным…

Совсем стемнело. Не спеша прогуливались по аллеям парка. Юрий снова начал читать Есенина, на этот раз – поэму «Анна Снегина».

 
Село, значит, наше Радово.
Дворов, почитай, два ста…
 

Слушая его мягкий баритон, Надя перестала думать о чем-либо, а только вслушивалась в слова, наслаждалась есенинскими строками и этим голосом, который читал их так естественно и просто, как будто рассказывал о собственных чувствах и впечатлениях:

 
…Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень…
 

Надежда тоже с детства знала эту поэму наизусть. Правда, с годами стала забывать …

Юрий вдруг замолчал, запамятовав слова. Надя подхватила:

 
…Когда-то, у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке…
 

А она уже и забыла, как свежая прелесть есенинского стиха может лечить ее душевные раны…

Они читали строки поэмы по очереди: если кто-то сбивался – другой подхватывал и продолжал дальше.

 
…Мы все в эти годы любили,
А значит, любили и нас!
 

Последние слова прозвучали оптимистично и многообещающе, не только повествуя об уже прошедших событиях в чьих-то судьбах, но и вселяя надежду на счастливое будущее для каждого произносившего и слушающего эти замечательные стихи.

Помолчали, сохраняя впечатление от поэзии. Оба, кажется, были слегка удивлены, что общими усилиями дочитали произведение до конца.

– А ведь мы с тобой, Наденька, родственные души! – вдруг воскликнул полковник.

– Не знаю, не знаю… может быть, – протянула она неопределенно.

Юрий проводил Надежду до гостиницы.

– Отдыхай, Надюша. Спасибо за приятный вечер.

– Это тебе спасибо, Юра! – ответила она вполне искренне. – Если бы не ты, я бы уже с ума сошла, наверное, от своих мыслей и предположений!

– Я рад, что был тебе полезен! – улыбнулся полковник, осторожно приобняв ее за плечи. – До завтра. Ты отоспись. Я позвоню часов в одиннадцать… Завтрак здесь до десяти? Позавтракай спокойно, отдохни…

– От завтрака отдохнуть? – улыбнулась она. – Я столько не ем!

– Позвоню в одиннадцать, – повторил Юрий, – будь готова! – И, махнув рукой, поспешил к станции метро.

Надежда зашла в номер в странном состоянии. Ей было хорошо! Может быть, любимые стихи явили свое целительное действие. А может быть… Она вспоминала сегодняшний вечер, бархатный баритон Юрия, его взгляд… В груди разливалось волнующее тепло…

– Это еще что? – подумала она вслух. – Влюбляюсь я, что ли? Ой, как некстати! Зачем мне сейчас эта головная боль? А главное – душевная…

Подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение и не узнала в нем себя утреннюю. Глаза блестели, на щеках горел румянец, мелкие морщинки вокруг глаз как будто разгладились. И даже отсутствие прически – этот беспорядок в волосах от весеннего ветерка – выглядело как творческий поиск романтически настроенного парикмахера, смотревшийся очень даже неплохо.

«Специально такую прическу не сделаешь. И улыбка совершенно идиотская! Ну, все симптомы налицо! – мысленно констатировала она. – А какой я все-таки красивой становлюсь, когда влюбляюсь!.. Но глупею – жутко!» – она задорно подмигнула своему отражению в зеркале.

«А вообще, мне сейчас совершенно не до того! Некогда мне об этом думать», – заключила Устинова, пытаясь вновь переключиться на мысли о деле.

Некоторые ученые-медики считают, что эмоции людей, их симпатии или антипатии к представителям противоположного пола – результат химических процессов, происходящих в организме. Надежда никогда не была сторонницей материалистичного подхода к вопросу возникновения чувств, считая первичной духовную составляющую. И действительно, разве можно звук голоса, блеск глаз, сияние улыбки, тревожное волнение и стук сердца при виде того, в кого вдруг влюбляешься, трактовать как комплекс химических процессов? Это счастье, это стихийное бедствие, водопад эмоций, которые сваливаются внезапно, когда не ждешь, зачастую совсем некстати, независимо ни от планов, ни от возраста, ни от семейного, социального и географического положения… Ох, как знакомо это все было Надежде!

Приняв душ, она закрутила волосы на бигуди и легла в постель, переполненная решимостью с завтрашнего дня взять себя в руки и эмоциям воли не давать.

«Лучше поставить точку сейчас, пока чувство только зарождается и нет еще никаких душевных мук и страданий. Потом будет больнее…» – решила она.

Вспомнив об Ирине, встала, помолилась на ночь. «Если завтра она не появится, я с ума сойду! А теперь надо перестать о ней думать, а то свихнусь уже сегодня…».

«Об этом думать мне нельзя… и о том – нельзя… О чем можно-то?» – с такими мыслями она открыла окно и снова вдохнула аромат весеннего вечера. В номере имелся кондиционер, но Надежда любила естественное проветривание, технические достижения в этой области ее не впечатляли.

Снова улеглась и еще долго не могла уснуть, вспоминая о событиях прожитого дня.

* * *

Проснулась Надя довольно рано, еще не было семи часов, что обычно для нее не свойственно. Полежала в постели до восьми, тщетно пытаясь подремать еще хоть полчасика. После завтрака привела себя в порядок, тщательно подкрасилась, брызнула капельку духов. Надела темно-зеленое платье из плотного натурального шелка, за которое в прошлом году отдала почти всю основную зарплату. Она знала, что ей очень идет этот цвет, и фасон удачно подчеркивает стройность точеной фигурки. Посмотрев на отражение в зеркале, Надежда устыдилась своего цветущего вида.

«Ой, дура! Нашла время!» – мысленно отругала она себя, однако ничего в своем облике менять не стала.

Ждала звонка с явным волнением, злясь на себя за это. Юрий позвонил ровно в одиннадцать.

– Надюша, доброе утро! Собирайся, я подъеду через десять – пятнадцать минут.

– Хорошо, – ответила она, подумав, что ей собраться – даже подпоясываться не надо.

Серебристого цвета «фольксваген» со свежей царапиной на двери задорно поблескивал полированным боком. Хозяин авто стоял, прислонившись к своему транспортному средству, и посматривал на часы. На этот раз полковник был в форме. Надя отметила про себя, что голубая рубашечка с погонами была очень ему к лицу. При виде Надежды Юрий приветливо улыбнулся, открыл дверцу, помог ей сесть в машину.

– Какая живописная царапина! – не удержалась она, чтобы не съязвить. – Лихачите на дороге, полковник? Или автомобиль используете в погоне за преступниками?

– Всякое бывает, – улыбнулся Юрий, – но обычно я вожу аккуратно… можете не бояться, сударыня!

– А я и не боюсь, – заверила Надя.

– Поедем ко мне в управление, есть о чем поговорить, – сказал он. – Хотя мне не очень хотелось бы посвящать тебя в такие дела.

– Я не собираюсь оставаться в стороне, если это касается Ирины!

– Кто бы сомневался! Ладно? – усмехнулся Юрий. – Только ничего приятного ты там не услышишь. Я бы не стал тебя просить, но иначе… не обойтись…

– В чем – не обойтись? – Надежда заволновалась. – Юрий Петрович, вы меня пугаете!

– Ух! – усмехнулся полковник. – Мы же договорились – на «ты». И без отчества. Ладно?

– Хорошо, – покорно согласилась Устинова, – но ты меня пугаешь. Удалось что-то выяснить?

– Пока ничего конкретного, – ответил полковник, не глядя на Надежду, – не волнуйся раньше времени.

Кабинет полковника Михальцова занимал торцевое помещение, имел три окна и смежную комнату, в которой за большим столом, заваленным папками, исполненная чувством собственной значимости, восседала секретарша. Это была строгого вида женщина лет сорока пяти, в сером элегантном костюме, с русыми, уложенными в тугую раковину волосами.

– Здравствуйте, – поздоровалась Надежда.

– Добрый день, – сдержанно улыбнулась та и кивнула.

– Галина Николаевна, пригласите ко мне Шаповалова и Гринько с материалами. Они знают, с какими именно.

– Какая… серьезная у тебя секретарша, – опасливо сказала Надежда, когда они остались одни.

– Ой, сам ее боюсь! Ладно? – шепотом ответил полковник.

Он усадил посетительницу за широкий длинный стол, за которым, по всей видимости, проводились совещания. Сам же он не пошел на свое место, а устроился рядом с ней.

– Около двух лет назад была раскрыта преступная группа, которая занималась вывозом девушек из России… с известной целью, – начал Юрий Петрович. – Некоторые участники банды отбывают наказание. Но многих дельцов привлечь к ответственности тогда не удалось за неимением прямых доказательств… Они до сих пор на свободе. Кое-кто из них проходил по делу в качестве свидетелей. Мы стараемся не терять их из виду и теперь. Кроме того, есть люди, которые занимаются этим, с позволения сказать, бизнесом, время от времени, эпизодически…

– Рашидка-шулер тоже из этого… общества? – ужаснулась Надежда.

– Нельзя сказать, что он из «этого общества»… но с некоторыми представителями интересующей нас группы знаком. Сейчас тебе покажут кое-какие фотографии из нашей картотеки. Может быть, кого-то из них ты встречала… в гостинице.

– В гостинице? – не поняла она.

– Возможно, Рашид был там не один и…

Вошли два капитана, Шаповалов и Гринько, держа в руках увесистые папки с документами.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – поздоровались они почти одновременно.

– Здравия желаю. Ну, что у нас нового, ребята?

– Да все как вчера. Вот материалы принесли, как вы просили, фотографии…

Надежде показывали снимки, на которых мелькали лица очень разных людей: молодых и пожилых, симпатичных и не очень… Капитаны давали краткую характеристику каждому преступнику, рассказывая об их роли и месте в криминальном мире.

На одном из фото Надежда увидела спутника Ирины, с которым та уехала из гостиницы «Альфа».

– Узнала? – спросил полковник Михальцов. – Наш знакомый, Рашид Сулейманов, или просто Рашидка-шулер, как его называют… в родной среде. Сомнительной репутации гражданин. Был у меня сегодня утром. Чуть позже расскажу…

– А это кто? – вдруг воскликнула Надежда, указав на один из снимков в оставшейся стопке. – Я, кажется, видела его в гостинице в день нашего приезда. Вечером мы все были в кафе, он сидел за столиком с какими-то двумя мужчинами. Они вели довольно оживленную беседу, о чем-то громко спорили – это бросалось в глаза, поэтому я и запомнила.

– А это известный в Москве и за ее пределами сутенер и поставщик живого товара, Игорь Нестерчук, или Гарик, – ответил капитан Шаповалов, – скользкий тип, не ухватишь… Официально он занимается модельным бизнесом. Устраивает конкурсы красоты, набирает танцовщиц на сомнительные проекты. Обещает съемки в сериалах и звездное будущее. Хвалится знакомствами с известными режиссерами… В действительности же девчонки в результате долгих стараний и унижений попадают в стриптиз-бары, ночные клубы, массажные салоны… а иногда и куда похуже. Всего одной из девушек посчастливилось получить впоследствии обещанную роль в кино, и то… эпизодическую. В основном, самое большее, где им приходится блистать, – это закрытые вечеринки для богатых людей и звезд… разного рода искусств…

– Да уж… – только и смогла вымолвить Надежда.

– Значит, и Гарик может быть замешан в нашей истории, раз находился в гостинице именно в тот день, – предположил полковник, – но, возможно, он зашел туда по каким-то своим делам.

– Странное было бы совпадение, – заметила Устинова.

– Все может быть, – ответил Юрий. – А вот этот господин тебе не встречался? – поинтересовался он. С фотографии смотрел мужчина лет сорока – сорока пяти, похожий на Джеки Чана, только длинные черные волосы его были собраны в пучок.

– Нет, этого не видела. А кто он?

– Константин Харитонович Ли, по прозвищу Китаец. И по национальности наполовину. Отец – русский, мать – китаянка. Папаша бросил семью, и, возможно, от обиды на него парень взял при получении паспорта фамилию матери.

– Это можно понять, – вставила Надежда.

– Можно. А то, что назло отцу, директору крупного завода, парнишка еще в детстве пустился во все тяжкие, – это как понять? – спросил полковник.

– Ого!

– Да… Сидел он за грабеж по малолетке, потом еще два раза в тюрьму попадал, но всегда ненадолго. В деле о похищении и торговле девушками проходил свидетелем. Как я уже говорил, он занимается торговлей кожаными изделиями… в свободное от криминальной «профессии» время. Картежник… правда, не очень удачливый в последнее время. Связан какими-то делишками с сутенерами, в частности – с Гариком, и покруче. А какие у них общие интересы – нетрудно догадаться, но доказать не так-то просто. Вот с этим-то кавалером Ирина и покинула казино.

Капитаны закончили свою часть рассказа и ушли, аккуратно уложив в папки фотографии и документы.

– А теперь о визите Рашида Сулейманова, – начал полковник и нахмурился.

– Что-то рассказал про Ирину? – встрепенулась Надежда.

– Рассказал, только не о том, где она сейчас, – ответил Юрий Петрович, – задолжал Рашидка Китайцу. Вернее, проигрался ему в карты. Это несведущих и неопытных пассажиров в поездах да посетителей гостиниц он может обыгрывать, используя шулерские способности. С серьезными ребятами его номера не проходят: у тех свои фокусы. Так вот, в казино Китаец намекнул или прямо сказал Рашиду, что простит ему долг, если он уступит Ирину.

– Что значит «уступит»? Он ее продал, что ли? – ужаснулась Надежда. – Все-таки продал… Господи, ну как же можно?.. И зачем она Китайцу? – спрашивала женщина, отказываясь верить в подобное, но уже догадываясь, зачем Иринка понадобилась Китайцу.

– Надюша, мы, к сожалению, имеем дело с людьми, у которых понятия о том, что можно, а чего нельзя делать, зависят большей частью от их криминального профиля. Мировоззрение преступника и мировоззрение законопослушного гражданина – это, как сказали бы в Одессе, – две большие разницы… Из-за карточного долга и на преступление многие идут… А уж на подлость…

– И что же делать?

– Будем искать Китайца. Он, скорее всего… знает, где Ирина. Но о его местонахождении пока сведений нет. Он постоянно курсирует между Москвой и Стамбулом. Думаю, что не только за кожаным товаром он туда ездит…