Текст книги "Луна в Близнецах"

Прибыли путники под утро, солнце ещё не взошло. Медленно въехали они в эту странную обитель, миновав невысокие мраморные ворота. Окружённое мрамором пространство словно пряталось от любопытных глаз, скрываясь в густых предрассветных сумерках. Один из присутствующих наполнил свой сосуд сладкой вязкой жидкостью, подал пленнику. «Они не станут меня отравлять, иначе зачем отдали за свой товар столько ценного зелья», – подумал юноша, сделав пару глотков. И в одночасье всё с ним произошедшее: корабль, заточение, торг, весь долгий путь, странные «лошади» – всё вдруг исчезло из его памяти, будто кто-то осторожно вытер влажной ветошкой охотничий острый нож.

Открыв глаза, юноша обнаружил себя на широкой низкой кровати, застеленной мягкой тканью. Он с удивлением отметил отсутствие на ногах обуви, а на руках цепей. Рядом стоял наполненный доверху холодной пресной водой сосуд, из которого он пил вчера. Вода оказалась удивительно вкусной, как дома. В теле не чувствовалось вчерашней усталости, каждой клеточкой юноша ощущал прежнюю бодрость и силу. Один подошёл к открытому окну. С интересом рассматривал молодой волхв неширокие дорожки, покрытые мелкими белыми камешками, обрамлённые с обеих сторон седой бархатистой травой, высотой примерно на четыре пальца ладони, постриженной травинка к травинке. Этот покров простирался на значительную площадь. На доступной взору территории, юноша насчитал восемь небольших домиков, выстроенных из незнакомого материала. Материал этот даже отдалённо не напоминал дерево. Чуть поодаль сверкало на солнце небольшое озеро, гладкое, как зеркало. Деревья казались здесь другими – не лесными, словно нарисованными. Справа можно было заметить кусочек мраморной изгороди, заросшей с внутренней стороны блестящим тёмно-зелёным кустарником.

То была странная обитель. Жили в ней восемь мужчин, очень похожих на вчерашнего покупателя, но его не было среди них. Один ни разу не слышал, чтобы они разговаривали между собой, не видел, как они едят, не заметил, чтобы кто-то из них стриг траву и кусты. «Кто же ухаживает за такой обширной территорией?» Каждый раз, просыпаясь, он находил возле кровати питьё и свежую еду. Три раза волхв пытался бежать, ворота не запирались на ночь, никто здесь никого не держал. Но по странной случайности, ему совершенно непонятной, возвращался он к тем же воротам. Юноше казалось, он преодолевал огромные расстояния, менялся пейзаж, солнце вставало и заходило, но каждый раз всё заканчивалось одним и тем же. Перед его взором неизменно возникала всё та же мраморная изгородь и незапертые ворота.

Обитателей сего места Один всё же научился различать – по походке и ещё по тому, что один из них казался старше, чем остальные, и носил седую бороду длиннее, чем у остальных. Про себя волхв обозвал его «Белая борода». Странным казалось ещё и то, что в этих краях не было никакой живности. Живописные долины, серебряные озёра, дышащие жизнью леса – всё было пустым. Один не встретил в этих лесах ни одной птицы, рыбы или зверя. Не понимал юноша, кому всё это принадлежит и какой во всём этом смысл. Юноша начал делать засечки на стене, чтобы отслеживать время: восход и закат солнца равнялся одному дню. Опасаясь забыть свой родной язык, каждый день он принимался разговаривать сам с собой, вспоминать славянские сказания, петь песни. Когда сил и терпения совсем не осталось, а главное, не осталось надежды, парень опустился на траву возле своего домика, такого же как и остальные восемь, и закрыл глаза. Солнце вставало и заходило, юноша оставался неподвижным. Сколько дней прошло в этом молчании, он не считал. Почувствовав лёгкое прикосновение, молодой волхв открыл глаза. У его изголовья, скрестив ноги, сидел Белая борода.

– Пойдём со мной.

Парень мог поклясться, что губы старика были плотно сомкнуты, и невозможно определить, на каком языке говорит монах, но смысл был понятен. Юноша встал, тело его затекло и ныло от долгой неподвижности. Покачиваясь, Один пошёл следом. Белая борода медленно подошёл к своему домику, открыл дверь, кивнул гостю и пригласил рукой войти. К своему удивлению, парень обнаружил, что в доме не было мебели, не было ничего, кроме круглого шерстяного коврика. Мужчина постелил точно такой же напротив, сел на свой коврик, скрестил ноги и указал рукой место своему гостю. Юноша подчинился. В полном молчании происходил этот разговор, собеседники просто обменивались мыслями. Как только юноша задавал какой-либо вопрос, тут же получал на него ответ.

– Мне пора уходить, ты выбран, чтобы заменить меня.

– Вы уезжаете?

Белая борода поднял голову вверх, устремил взгляд в пространство.

– Я хочу уйти отсюда, вернуться домой, – возбуждённо начал Один.

– Что мешает? Ворота открыты.

Молчание.

– У тебя будет этот выбор. Позже.

– Что я должен делать?

– Я научу тебя всему, нужно только твоё внимание и терпение, об остальном тебе не стоит заботиться.

Опять повисло молчание.

– Я согласен.

«Видно, судьба такая – век ходить в учениках», – Один с тоской подумал о своём родном учителе.

– Не тужи, тебе понравится, – сделав жест рукой, мужчина показал, что разговор окончен.

С тех самых пор они каждый день в одно и то же время садились друг напротив друга. Эти занятия новый учитель называл медитацией. Постепенно Одину открылись новые миры – пространства, не похожие на те, что он когда-либо видел. Порой дух захватывало от неимоверных скоростей, новых запахов и ярких красок. Тот мир был настолько тонок, словно паутинка. Любая неожиданно возникшая мысль могла его спугнуть. Белая борода учил изгонять приходящие мысли. «Только в совершенной пустоте ты можешь подняться над этим миром». И однажды у него это получилось. Один забыл обо всём. Теперь он с нетерпением ждал, когда начнётся следующая медитация. Забыв, что такое голод и жажда, волхв вбирал в себя всё новые и новые ощущения и однажды обнаружил, что простая человеческая пища ему вообще не нужна, что можно питаться солнечным светом. И пить юноше хотелось всё реже и реже. «Откуда силы?» Не мог себе объяснить. Учитель говорил:

– Когда ты перестанешь торопить время и задавать вопросы, всё постепенно встанет на свои места и будет ещё интереснее. Научись быть беспристрастным, быть тем, что ты есть.

– А что я есть?

– Ну, ты же не это, – ответил Белая борода, обнимая юношу за плечи, – это сидит здесь – на ковре, а ты там.

Учитель показал пальцем вверх.

Наконец настал тот день, когда старик привёл Одина на общую медитацию.

– Обещай ни о чём не спрашивать, наблюдай. Просто наблюдай, – наставлял Белая борода своего ученика.

Восемь монахов расселись по кругу – по рисунку вершин восьмиконечной звезды. Юноше они постелили коврик у самого входа. Все присутствующие медленно одновременно закрыли глаза. Один тоже опустил веки. Постепенно окружающее пространство стало тёплым. Перед юношей словно колыхался горячий воздух. Так бывает, когда смотришь на огонь – видно, как дрожат частицы тёплого воздуха, прозрачные потоки поднимаются вверх. Монахи творили новые формы. В пустых озёрах юноша увидел бесконечное множество очень странных существ. Верхняя часть их тел была как у человека, а нижняя – представляла собой огромный чешуйчатый серебристый хвост. С помощью своего хвоста эти существа ловко скользили по воде, обгоняя друг друга. Они резвились и плескались, как дети. В окружающих обитель лесах обитало множество разноцветных птиц с человечьими головами. Возле берёзы Один увидел стройную девушку в сарафане. В их селении молодые женщины носили такую одежду. Девушка взглянула на юношу своими птичьими глазами и, взмахнув крыльями, полетела вглубь леса.

– Так вот чем они здесь занимаются! Они совсем заигрались! – каким-то чутьём волхв понимал, что пока тянется вся эта круговерть, монахи не могут прочесть его мыслей. – Главное – найти выход отсюда, чтобы они не поняли, что я никогда здесь не останусь. Я не хочу и не буду жить среди них.

Когда медитация закончилась, учитель сказал:

– Ты понимаешь теперь, что здесь нет пустых мест, всё, что ты видишь вокруг, обитаемо.

– Но они не люди, не звери и не птицы. Великий РА-М-ХА разделил эти царства.

– Но они счастливы, ты же видишь.

Повисло молчание.

– Да, они счастливы, – юноша остерегался продолжать.

Этой ночью ему так и не удалось заснуть. Волхв понял, кто следит за хозяйством в этой обители: стрижёт траву, поливает кусты, высаживает цветы. Им достаточно войти в медитацию и сделать все свои дела, не сходя с места. Но в чём тогда суть, в чём счастье? Они творят этих полулюдей. РА-М-ХА не позволяет этого человеку. Потому что человек – не РА-М-ХА. Как же такое возможно?

Потянулись долгие месяцы обучения. Белая борода учил Одина своей премудрости. Юноша понял, что творение форм возможно, только когда их восемь и они делают это садясь в круг все вместе. В кругу возникает энергетическая воронка и рождается источник творения.

Наконец настали день и час, когда это случилось. Учитель и ученик сидели друг напротив друга закрыв глаза. Солнце стояло в зените. Медитация давно подошла к концу. Юноша открыл глаза, перед ним сидел учитель в той же неподвижной позе. Лицо его было светлым и радостным. Такого лица у Белой бороды Один ещё не видел.

Дверь открылась, вошли остальные семеро мужчин. Один из них торжественно протянул юноше чёрный бархатный мешочек. На ткани серебром были вышиты буквы на его родном славянском языке. Один прочёл: «Благословение Юпитера». Юноша заглянул внутрь чехла и нашёл продолговатый сверкающий невиданной красоты камень серо-чёрного цвета. Он осторожно взял камень, тот был горячим и сухим, как раз с величину ладони.

– Теперь ты один из нас, – мысленно обратился к нему монах.

– А учитель, что с ним?

– Он ушёл… Он должен был уйти, время подошло. Ты поселишься в его доме. Сегодня ночью ты должен быть на общей медитации, у тебя там новое место. Не забудь взять с собой камень.

5. Скитания

Прошёл год с тех пор, как Один стал полноправным членом в обители восьми монахов. Здесь не было особого проявления чувств, существовал определённый распорядок дня и порядок в отношениях. Юноша часто задавал себе вопрос: «Где любовь, счастье, доверие друг к другу? Чем они заменяют всё это? Творением? Но разве можно эти богатства заменить творением?» В общих медитациях молодому волхву не удавалось создать то, что лепили монахи. Да он и не задумывался над тем, кто именно из них на это способен. В группе у новенького была своя задача, поддерживать общее энергетическое поле, стричь кусты, подметать дорожки, сажать деревья и цветы, не сходя с места. Это искусство юноша освоил не сразу, но со временем ему понравилось то, чем он занимался. Мысль покинуть сию обитель не ушла, но боясь быть открытым, он спрятал её глубоко внутри. Эта мысль терзала его, будила по ночам, заставляла просить родных богов о помощи. В одной из общих медитаций Один неожиданно обнаружил вокруг огромной территории, где находилось это странное обиталище, новое поле. Причём внутренним взором он его не видел, поле проявляло себя иначе. По форме оно напоминало высокий тонкий купол вокруг всего того, что было доступно человеческому взору. Всё сотворённое монахами благополучно помещалось внутри этого сферического покрывала. Интуитивно юноша понимал, что отсюда должен быть какой-то выход, потому стал внимательно исследовать свою новую находку, простирая внимание всё дальше и дальше по окрестным территориям. По злой иронии судьбы, это место на куполе он обнаружил за изгородью, в нескольких метрах от входа. Это было прозрачное тонкое сплетение из серебряных нитей, напоминающее скрученную в жгут материнскую пуповину, уходящую вверх. Главной задачей было точно спроецировать эту точку пространства на землю. Когда расчёты были готовы, волхв дождался ночи и погрузился в глубокую медитацию. Используя полученный у монахов опыт и знания, которые передал ему Белая борода, Один принялся осторожно распутывать серебряный жгут. Камень пылал в его ладонях, потрескивая подобно раскалённому металлу, он обжигал кожу, словно стремился вырваться из рук. «Спокойно, Юпитер, спокойно», – уговаривал юноша свой талисман. Из этого состояния Одина вывел внезапный громкий щелчок. Мгновенно открыв глаза, парень разомкнул ладони. Его взору открылась удивительная картина. Камень ожил, превратившись в огромного чёрного блестящего скорпиона. Представителей этого вида молодой волхв изредка встречал на озерах со странными существами, которых лепили монахи в своих медитациях. Насекомое, извиваясь в мучительной агонии, пытаясь выскользнуть из приоткрытых ладоней. Обожжённая кожа рук стала пунцовой, затем покрылась белыми прозрачными пузырьками. Превозмогая боль и жар во всём теле, юноша изо всех сил сжал ладони, вновь раздался щелчок, и всё его тело пронзила резкая острая боль. Не в силах более терпеть, волхв разжал ладони и, встряхнув руками, отпустил насекомое. Возле своих ног он увидел всё тот же камень, но цвет его был другим – серым и одновременно огненно-красным, напоминающим горящие угли. Юноша опасливо прикоснулся к своему сокровищу, и было оно уже не таким горячим, как то, что только что держал он в своих руках. Опустив талисман в бархатный чёрный чехол, юноша спрятал его у себя на груди и пошёл прочь от злополучной обители. Уверенность в том, что на этот раз всё получилось, не покидала волхва. И действительно, с тех пор он больше никогда не видел этих мест. Пройдя около ста метров, юноша оглянулся. Всё, бывшее недавно его домом, улетучилось, как обманувший путника в пустыне мираж. Один бросился бежать. «Что, если они заметили? Тогда от погони мне не уйти». Но здесь действительно никто никого не держал. В сознании промелькнуло когда-то сказанное учителем: «У тебя будет этот выбор». Юноша остановился, прислушиваясь к своему дыханию. Дыхание отзывалось во всём теле: в висках, ладонях, коленях, стопах. Парень осмотрелся вокруг, обычный лиственный лес ответил ему шелестом зелёных, трепещущих на ветру листьев. Маленькая сойка, пискнув, поднялась из травы и опустилась невысоко от земли, устроившись на ветке раскидистой белоствольной берёзы. Один закрыл глаза, успокоился, подумал о своём родном доме. Через мгновение он увидел внутренним зрением наполовину сожжённый частокол, разорённые полуразрушенные обгоревшие избы. Берег реки опустел – ни одного родного паруса. На месте их с Лесьяром избушки торчал деревянный кол с насаженной на остриё человеческой головой. Не в силах созерцать эту картину, юноша стремительно встал на ноги и, отыскав глазами солнце, пошёл на восток.

 
                                     * * *
 

На пути он встречал немало селений. Были среди них и обители славян. Привечали гостя по-разному. Случались дни, когда ворота чужих изгородей оставались наглухо запертыми, но бывало, что ему не отказывали в еде и питье, давали кров, предлагали освоить свои ремёсла. Дольше, чем на два-три месяца, юноша не оставался. Главным препятствием был вовсе не язык, ведь монахи научили его понимать любую речь. Но отказ от пищи и воды для приютивших у себя гостя был им более чем непонятен. Не однажды, опасаясь обидеть хозяев, парень позволял себе сухую лепёшку и чарку вина, но после таких возлияний камень на груди становился совсем холодным, а медитации не давались. После двухнедельного голода и поклонов солнцу на восходе прежние способности восстанавливались. Юноша понимал, что никогда уже не будет прежним. Часто волхв ловил на себе строгие беспокойные взгляды своих благодетелей. Объяснить происходящее было не в его силах, а остаться не хватало духу. Не было сил расстаться с возможностью нескончаемой жизни в молодом крепком теле, способностью видеть через пространство и время. Расстаться с камнем и всем тем, что с ним связано, было уже не в его власти. Не было приюта для него нигде. «Такое уж благословение? – всё чаще задавал себе волхв один и тот же вопрос. – Проклятие скорее».

На исходе лета юноша подошёл к ещё одной обители славян. Ворота открылись перед ним тотчас. Всё здесь было, как в его родном селении. Один услышал родную речь, и в груди сладко заныло. Нет, это не род Светловых, но всё остальное удивительно походило на его прежнюю жизнь. Один уже потерял всякую надежду увидеть знакомое ему, родное житьё. Славяне в ту пору жили разрозненно. На разных территориях можно было встретить древлян, полян, северян, вятичей, родимичей и ещё много-много других племён. Все они были белокожими, светловолосыми, с голубыми и серыми глазами, почитали творца единого – Великого Ра-М-Ха, обращались к одним и тем же богам. У разных племён могли отличаться язык, уклад, одежда, но суть их была одна. Жили славяне между собой мирно, торговали друг с другом, помогали друг другу искренне, по-соседски и по-доброму.

Юноша поселился в семье Ратко-кузнеца. Ратко с Мирославой воспитывали шестерых детей, четверо мальчиков и две девочки. Все дети светловолосы, с серыми глазами, и только старшая дочь отличалась от своих братьев и сестры. У Агни были светло-зелёные глаза цвета морских волн и огненно-рыжие блестящие волосы. «В кого она такая, – дивились родители, разводя руками, – в нашей семье отродясь не было таких волос». Когда ребёнок родился, Мирославе сразу бросились в глаза медная пушистая шевелюра и спокойный взрослый взгляд из-под рыжих ресниц. Женщина ахнула, всплеснула руками. Девочку назвали Агни. Цвет глаз ребёнка с возрастом изменился, а вот кожа так и осталась на тон белее, чем у отца с матерью. Девочка росла слабой и замкнутой, первая за столом куска не возьмёт, ждала, пока все есть не станут. Часто молча стояла она у окна, наблюдая, как носятся по двору её братья. А то, бывало, уходила на реку и долго сидела на берегу, слушая шелест листьев и глядя на воду. В десять с половиной лет Агни внезапно заболела: жар, испуг, озноб, капельки пота на бледном лбу. С тех пор с кровати она не встала. Когда Один переступил порог дома Ратко, Агни пошёл семнадцатый год. В семье давно перестали надеяться, приняли странную болезнь дочери, старались всячески подбодрить девушку. Братья в дом то зверька чудного из леса принесут, то букет белых пахучих ромашек, то корзинку с душистой земляникой. Вот тут-то и пригодилась молодому волхву его прежняя наука, вспомнил он о травах, кореньях чудодейственных, отварах, что готовил Вещий Лесьяр, вспомнил учителя своего первого, молитвы его и песнопения. С раннего утра до восхода солнца спешил теперь молодой лекарь в поле, в лес, воздавал свои молитвы, одному ему известные, искал чудодейственную траву. Запах той травы он не спутал бы ни с чем. Окончив свои ритуалы и собирательство, возвращался в кузню, Ратко обучал гостя своему мастерству. Сыновья в ту пору ещё не доросли, чтобы в учениках ходить – силы детским рукам не доставало. Девушка со своей лежанки украдкой рассматривала гостя. С тех пор как Один появился в доме, её глаза как-то по-особенному заблестели, Агни начала улыбаться. Ратко с утра до вечера пропадал в кузнице, а Мирослава, наблюдая исподтишка за дочерью, прятала от домашних слабую улыбку, радости своей не выказывала. У женщины появилась хрупкая надежда. Девушка во всём слушалась Одина, выполняла все наставления нового лекаря. Отвары часто бывали горькими и терпкими, но ничем не выдавала она своего недоверия. Случилось то ранней весной, молодой волхв отыскал наконец чудо-траву. Молоденькие клейкие листочки прятались от людского глаза, незаметно выглядывая из-под холодных белых проталин. Парень дрожащими руками очистил место вокруг растения, припал коленом к земле, возблагодарил небеса. Зелье он готовил около трёх дней, тщательно исполняя заветы своего первого учителя. И той травы он не встретил больше в этих местах. А на горке, где однажды её отыскал, соорудил маленький жертвенник, о коем никому не сказывал. Это место стало для него сокровенным уголком, где мог поведать родным богам о боли своей и о печали, где спускалась на него радость несказанная, ни с чем не сравнимая, так не похожая на его сиротские бесстрастные медитации.

Со временем девушка стала присаживаться, опираясь локтями на подушки. На щеках Агни всё чаще появлялся лёгкий румянец, а глаза светились надеждой и благодарностью. День за днём молодой лекарь ухаживал за болящей. С молитвой отпаивал он Агни своим новым зельем, растирал стопы девушки мазью, сделанной из чудодейственной травы.

Вернувшись как-то вечером из кузницы, умывшись студёной водой, Ратко с Одином расположились за деревянным просторным столом в центре горницы. Мирослава велела Ладе звать братьев к ужину, принялась разливать по мискам пахучие густые щи. Миску Одина женщина по обыкновению наполнила свежей прохладной водой. Ратко и Мирослава свыклись с привычками нового жильца, понимали, что принёс он с собою какую-то неведомую тайну, но ничем не выдавали супруги своего любопытства, не расспрашивали юношу. А главное, не рассказывали соседям о привычках своего нового жильца, оберегая от лишних взглядов и расспросов. Ратко почитал молодого лекаря, видя его искреннее желание помочь их с женою горю и то усердие, с которым трудился парень в кузнице.

Хозяин первым отломил кусок от румяного горячего каравая, зачерпнул из своей миски, дав понять остальным, что можно начать трапезу. Он удовлетворённо и с аппетитом прихлёбывал женино варево, закрывая от удовольствия глаза, обжигаясь и тихо постанывая. Подняв глаза, Ратко вопросительно взглянул на жену.

– А ты Славушка, что же?

Завидев оторопь Мирославы, её взгляд, полный любви и отчаяния, устремлённый в пространство за его спиной, мужчина повернулся от стола. Возле занавески, держась одной рукой за высокий деревянный сундук, вытянув другую руку в сторону, силясь удержать равновесие, стояла Агни. Один в два прыжка оказался рядом с девушкой, подхватил на руки.

– Да что же это? Разве можно так сразу?

Девушка, обняв парня за шею, гладила пальцами удерживающую её руку, слабо улыбалась. Парень смущённо опустил глаза.

– Агнюшка, нельзя ведь так сразу, – робко сказала мать, кинулась к дочери и, взглянув на парня, добавила: – Давай быстрей на лежанку, я сейчас подушки поправлю.

Через два месяца девушка начала выходить во двор самостоятельно. Мать, боясь спугнуть внезапное счастье, старалась держаться просто, не выказывая своих истинных чувств. Лада и братья не могли нарадоваться на сестру. Каждый старался для неё сделать что-то доброе. Дети подолгу теперь вместе сидели за общим столом, смеялись оживлённо и шумно разговаривая между собой.

А ещё через два месяца Один привёл Агни на свою сокровенную горку.

– Так вот же она, – девушка погладила тонкими прозрачными пальцами желтоватые соцветия, спрятанные в густой высокой траве, – та травка, что ты принёс для меня тогда, помнишь?

Один с удивлением смотрел на мелкие жёлтые соцветия на коротком стебле. Парень мог поклясться, что вчера растения здесь ещё не было, ведь он знал в этом уголке каждую травинку, каждый цветок.

– Она сейчас ещё крепче, потому что цветёт, – юноша раздвинул траву рядом с цветком, пытаясь отыскать жёлтые соцветия по соседству.

Но чудесное растение одиноко притаилось в траве, словно выросло из-под земли за одну только ночь.

– Давай его оставим! Давай завтра проверим, найдётся цветок или нет, – умоляюще попросила девушка.

Юноша удивлённо взглянул на неё.

– Да ты представляешь, сколько мази из него можно сделать, скольким помочь?

Агни испытующе посмотрела в глаза Одина.

– Ну, пожалуйста, я на него загадала… Для нас с тобой.

Волхв густо покраснел. Это чувство рождалось постепенно. Незаметно для него обратилось оно мощным бурлящим потоком, растопившим всю скопленную в нём горечь, наполнило сердце неведомым небывалым счастьем. То ли одолень-трава всё это сотворила? Ещё тогда, когда Агни не встала, он растирал безжизненные белые стопы девушки, а сердце рвалось из груди, гулко ударяя и отдаваясь эхом в висках. Её доверчивость, открытость обезоруживали, вызывали ответные чувства. Хотелось заботиться, оберегать этот бесценный цветок – дар богов. «За что мне? Все потери, скитания обернулись внезапным счастьем. Вот где благословение Юпитера, и ничего больше уже не нужно».

– Хорошо, завтра. Пусть будет завтра, – Один взял руки девушки в свои, – и откуда ты только взялась такая? Где раньше была?

Волхв поцеловал Агни в лоб. Девушка подняла на него свои зелёные глаза, потянулась приоткрытыми губами. Земля неистово закружилась, выскальзывая из-под ног. Казалось, сейчас вырвется из груди сердце – раскалённый шар – и покатится по этому зелёному полю за горизонт. Один обнял Агни, обжигая горячим дыханием, что-то бессвязно шепча и повинуясь её губам.

– Любишь меня? – девушка ласково гладила его волосы, уткнувшись лицом в сильное упругое плечо.

– Больше жизни люблю. Это небо так сотворило, чтобы мы встретились.

– Так бери меня в жёны, батюшка с матушкой отблагодарят твою доброту, благословят нас. Сейчас как раз те дни – скоро Овсень. Принесём Ладушке дары, объявим батюшке с матушкой о нашем решении, а после сбора урожая свадьбу сыграем.

Один бережно обнял Агни.

– Завтра утром и объявим.

 
                                     * * *
 

Когда в доме стало совсем тихо, потухла последняя свеча, молодой волхв, осторожно затворив за собой дверь, неслышно вышел за околицу и поспешил к городским воротам. Полная луна благосклонно освещала идущему дорогу. Ещё совсем недавно он с волнением переступил порог этой обители, не ведая о том, что останется надолго, что встретит здесь её – ту единственную, одну на всем свете и на все времена – свою Агни. Упёршись плечом в тяжёлые, скреплённые железом и смолой брёвна, юноша неслышно притворил ворота, выскользнул наружу. Угрюмый иссиня-чёрный лес притаился за кромкой поля молчаливым свидетелем, наблюдая исподтишка за маленьким человеком. Один снял с шеи витую, скрученную косичкой серебряную нитку, обернул вокруг камня и бережно положил на дно ямки бархатный чёрный мешочек. Закрыв талисман дощечкой, он аккуратно закопал свой подарок, заложил свежей травой и прикрыл сверху лапником, придирчиво огляделся вокруг, убеждаясь, что хранилище это не привлечёт к себе внимания, не выкажет себя даже самому взыскательному взору. Облегчённо вздохнув, отряхнувшись, волхв медленно пошёл к дому. Сердце-колокол гулкими ударами отстукивало каждый новый шаг. Казалось, горница от пола до потолка наполнилась этим оглушительным непрекращающимся биением. Устроившись на лежанке, юноша положил ладонь на грудь, в то место, где ещё вчера спал камень, пытаясь усилием воли успокоить звучание сердца, закрыл глаза. Мысли не уходили. Способность останавливать мысли улетучилась, будто её никогда не было, и необъяснимый страх тяжёлым холодным покрывалом накрыл всё его существо от головы до стоп. То, что происходило с ним теперь, трудно было назвать сном. Один чувствовал себя в иной, незнакомой реальности, ничего общего не имеющей с той, в которой он находился до сих пор. Проснулся оттого, что всё в нём горело, охваченное нестерпимой болью, как тогда, когда пытался развязать пуповину на куполе над обителью монахов. Рука интуитивно скользнула под рубашку, устремляясь к ямке в центре груди. Под пальцами пульсировало гладкое мускулистое тело насекомого. Рывком разорвав рубаху, Один обнаружил старого знакомого. Туловище и голова скорпиона намертво вросли в нежную белую кожу, и только кончик раздвоенного хвоста слегка возвышался над поверхностью груди. Ухватив двумя пальцами то, что было на поверхности, волхв осторожно потянул вверх. Усики насикомого резко задвигались, благополучно выскользнув из непослушных пальцев. Ещё попытка… и ещё. Всё тщетно. Насекомое не собиралось покидать своего обиталища. Бесшумно ступая, чтобы не разбудить спящих, попутно зачерпнув миской из печи горсть раскалённых углей, юноша вышел наружу, тихо прикрыв за собой дверь. Последующее происходило будто бы во сне, словно процессом руководила чья-то неведомая железная воля. Ухватив варежкой самый крупный яркий уголёк, зажмурившись и скрепя зубами, волхв прижал своё оружие к злосчастному талисману, накрепко завязав вокруг себя разорванную рубаху, опустился грудью на лавку. Сжав зубы, он с силой прижался к сухому дереву, обхватив своё новое лежбище обеими руками, впиваясь пальцами в собственные плечи. Насекомое на какое-то время замерло, сливаясь со своим хозяином, притихло. Сознание медленно оставляло тело. Волхв будто сверху наблюдал лежащее посередине двора обмякшее безвольное тело. А в горнице, мирно посапывая, улыбаясь чему-то во сне, светилось в темноте бледным огоньком спокойное лицо его Агни.

Юноша вновь очнулся в горнице на своей лежанке. Вокруг стояла глухая тишина, словно не было тех страшных минут, и жуткий нелепый сон овладел им на время, сковал волю, убил его счастье. Затаив дыхание, юноша боязливо потянулся рукой к груди. Пальцы благополучно коснулись мягкой бархатистой ткани. Камень, горячий и сухой, покоился на прежнем месте. Витая шёлковая косичка по обыкновению окаймляла основание шеи. «Этого не может быть!!!» Теплилась надежда. Порывисто вскочив на ноги, он выбежал во двор. Угли, рассыпанные возле лавки, были ещё совсем тёплыми. Казалось, время остановилось. «Значит, всё-таки не сон… Я увижу… Я увижу когда-то, как состарятся и умрут наши дети… и Агни… Она тоже когда нибудь умрёт. Нет!!! Нет!» Содрогаясь всем телом, рус бессильно опустился на колени, обхватив руками голову и взывая к небесам: «Зачем… Зачем Ты так со мной?»

Один уходил вновь, уходил прочь от этой приютившей его обители с тяжёлым сердцем, кровоточащей раной в душе и отчаянием загнанного зверя, обречённого на вечную жизнь и глухое одиночество среди подобных себе. Судьба безжалостно гнала его мимо людских костров, домов и селений, мимо жизни, мимо его собратьев с их нуждами, радостями и печалями. Мимо. Мимо. «Никогда не привязываться, не прирастать, не задерживаться, закрыть сердце, чтоб не ранить, не навредить… Никогда!»

Жизнь текла теперь тоненьким ручейком сквозь пространства и времена. Менялись страны, языки, жилища, люди. Роль стороннего наблюдателя стала привычной. Прогресс в обществе ошеломлял своим неистовым натиском, и только человек оставался самим собой, бездумно обесценивая порывы души, обманываясь новыми достижениями, пытался дотянуться мнимой короной до небес, устремляясь за призрачным маленьким счастьем. Постепенно рус стал забывать, забывать прежнего себя, своё имя, свою Агни. Остались те немногие навыки, очень приближённо схожие с прежними умениями, которым когда-то научил его Белая борода в обители восьми монахов. И ещё солнечный свет. Свет был тем единственным, что удерживало на этой земле. Последним обиталищем стала Англия, уединённое живописное поместье в окрестностях Лондона. А встреча с Натали нежданно обернулась призрачным слабым огоньком, замаячившим словно мираж в его никчемном «благословлённом» существовании.