Текст книги "Звездный час адвоката"

Глава 6

Следователь Красавин пил чай, когда дверь, словно от порыва ветра, резко отворилась, пропуская внутрь молодого энергичного адвоката с папкой под мышкой.

– Добрый день, – проговорил он вежливо. – Сегодня отличная погода. Вам не кажется? Слышите, какая капель? Спорим, снег сойдет через пару недель, а на майские праздники мы будем вовсю щеголять в летней одежде.

Сегодня он был облачен в красивый костюм с отливом, и, если бы Елизавета была внимательнее, она увидела бы на его ногах безупречной чистоты ботинки, в то время как сапоги адвоката были испачканы грязью едва ли не на четверть.

Но Дубровской не было дела ни до мартовской капели, ни до чудесной весенней погоды. Упоминание о майских праздниках отозвалось уколом в сердце только потому, что после них мог начаться судебный процесс по делу Данилевской. Замечательный следователь, сразивший ее в прошлый раз меткостью своих физиогномических наблюдений, просто не представлял, чем закончится для него предстоящая судебная баталия. Конечно, громким поражением!

И, движимая целью спасти следователя от неминуемого позора, Дубровская с грохотом опустила папку с бумагами на стол перед его носом и, едва переведя дух, выдохнула:

– Вот! Здесь все!

– Что все? – невинно поинтересовался Красавин, не понимая еще, какую бомбу ему водрузили на стол.

– Здесь материалы, являющиеся бесспорным доказательством невиновности Данилевской. Вы обязаны прекратить дело немедленно!

Следователь как-то странно посмотрел на нее:

– Прекратить дело я, конечно, могу. Но это не моя обязанность, а только право, которым я могу и не воспользоваться, – напомнил он.

– При достаточных доказательствах, свидетельствующих о невиновности человека, это ваше право превращается в обязанность, – настырно проговорила Дубровская. – Полистайте вырезки, и вы убедитесь, что Данилевскую и Крапивину связывали такие узы дружбы, что говорить о взаимной неприязни, послужившей поводом к убийству, просто абсурдно!

– Значит, вы утверждаете, что подруга не способна на убийство?

– Такая подруга, как Данилевская, нет! Прочтите материалы.

– Но я сомневаюсь…

– Не надо сомневаться. Вы просто читайте…

Красавин послушно развязал тесемки и принялся перебирать содержимое папки. Некоторые заметки он просматривал бегло, по вертикали. Некоторые читал внимательно, нахмурив лоб. Он не стал вглядываться в лица девушек на снимке, а равнодушно отложил фотографию в сторону. Интервью он перечитал дважды и даже поставил какой-то значок на полях журнала.

– Ну как, интересно? – спросила его Елизавета, сгорая от нетерпения.

– В высшей степени, – произнес следователь, но что-то в его тоне насторожило Дубровскую. Он должен был говорить сейчас совсем по-другому. Как-то не так. Объяснение не замедлило себя ждать. – Все это, разумеется, занимательно, но доказательством по делу не является, – сказал он просто.

– Как так – не является? – воскликнула уязвленная Елизавета. – Вы что, не верите в искренность девушек? Вы не верите в их дружбу?

– Почему же? – пожал плечами следователь. – Это была редкая для женщин дружба. Я не собираюсь отрицать очевидные факты.

Дубровская пропустила мимо ушей обидное замечание о женской дружбе. Она была сейчас сосредоточена на другом.

– Как тогда вы можете называть Данилевскую убийцей? – удивилась она. – Ведь очевидно, что в горном лагере произошел несчастный случай. Об этом написали в газетах. Причем, заметьте, предположения высказывали не журналисты, а опытные скалолазы.

– Вот именно, предположения, – сказал Красавин, акцентировав внимание на последнем слове. – К сожалению, я не могу вам сейчас выложить доказательства, но поверьте мне на слово, они у нас есть! Существуют свидетели, проливающие на дело совсем иной свет. Существует протокол осмотра места происшествия, опровергающий предположение о несчастном случае.

– Но позвольте, если есть такие данные, почему уголовное дело не возбудили еще тогда, в сентябре? – возмутилась Елизавета.

– Резонное замечание, – согласился следователь. – Я принимаю его. Действительно, полгода тому назад установить истину по горячим следам было куда проще, чем сейчас, когда некоторые следы утеряны безвозвратно, а свидетельские показания не столь точны, как бы нам хотелось. Тем не менее некоторые новые факты появились позже сентября, а некоторым старым данным мы дали новую интерпретацию. К сожалению, так бывает…

– Я понимаю ваше желание помочь подзащитной, – говорил Красавин, замечая, каким расстроенным становится лицо молодого адвоката. – Но поверьте, версия о несчастном случае бесперспективна. Если хотите смягчить степень ответственности Данилевской, постарайтесь найти в ее действиях обстоятельства, которые говорили бы в ее пользу. Ну, чем была продиктована расправа над Крапивиной? Быть может, это был сиюминутный момент, какой-то внезапный порыв, который плохо поддавался контролю разума. Может, Ольга насолила ей чем-то, обидела, где-то перешла дорогу…

– Но, может, это был несчастный случай? – упрямо повторила Елизавета, не принимая подсказки «мудрого» следователя.

Красавин вздохнул.

– Вы заставляете меня делать невозможное, – признался он. – Но так и быть, я вам кое на что намекну, учитывая то, что следствие по делу скоро закончится. Вот, глядите, гора…

Он нарисовал на листке бумаги острый бугор.

– Вы хотите сказать, скала, – поправила его Елизавета.

– Ну, скала, – согласился он. – Извините, я плохо рисую и не уверен, поймете ли вы меня. Здесь, – он ткнул в самую верхнюю точку, – располагается что-то вроде площадки. Тут можно ходить, гулять, курить, в конце концов. На это место можно попасть вполне цивилизованным способом, по пологой тропе, ведущей с другой стороны склона. Я сам туда забирался. Это просто, поверьте! Но вы же знаете этих альпинистов. Тьфу ты, скалолазов! У них все не как у людей. Они обдирают себе в кровь руки там, где просто можно подняться по лестнице. Нелепо! Но дело не в этом… Раньше мы считали, что несчастный случай произошел с Крапивиной, когда она тестировала трассу для спортсменов, забираясь по стенке вверх…

Он нарисовал несколько загогулин, которые, должно быть, обозначали зацепки, при помощи которых скалолазка поднималась наверх. Все выше и выше, туда, где вместо вершины была площадка.

– Так оно и было, – согласилась Лиза. – Из-под ее ноги вырвался нагруженный камень, и она сорвалась вниз. Так писали в газетах.

– Не было нагруженного камня, – сказал следователь, перечеркивая картинку крестом. – Никуда Крапивина не забиралась!

– Как не забиралась? – удивилась Лиза. – Но если она упала…

– Она не падала, – жестко сказал следователь. – Ее столкнули с этой самой площадки. Все произошло очень быстро и было для Крапивиной полной неожиданностью.

Он резким движением начертил траекторию, по которой тело женщины падало вниз на камни. Дубровская содрогнулась.

– Мы нашли куртку, – сказал он. – Красную, ничем не примечательную куртку, принадлежащую Крапивиной. Она валялась в стороне от тела. Застряла между двух камней.

– Я знаю об этом, – сказала Лиза. – Диана мне сказала. Но какое это имеет значение?

– Сейчас отвечу, – заметил следователь. – Представьте, что вам необходимо забраться на скалу. Куртка мешает. Что сделаете вы?

Дубровская пожала плечами.

– Ну, наверняка сложу ее и уберу в сторонку, – сказала она, не представляя, куда клонит Красавин.

– Вот именно! – подтвердил он, ткнув указательным пальцем вверх. – Я не думаю, что вы забросили бы ее в сторону, рискуя рассыпать содержимое своих карманов. Между тем куртка лежала между камней, словно ее кинули небрежно.

– А это говорит о том… – начала Лиза, не совсем улавливая логику следователя. Черт, иногда она оказывалась такой недогадливой!

– Это говорит о том, что Крапивина со своей курткой так не обращалась. Ольга положила ее на скале, вернее, на той площадке, где у нее и состоялся диалог с убийцей. После того, как ее сбросили вниз, злоумышленнику не оставалось ничего другого, как точно так же поступить и с ее курткой. Преступник рассчитывал, что следствие пойдет по ложному пути, решив, что смерть скалолазки произошла из-за технической ошибки во время восхождения.

– Если бы куртку нашли наверху, то появились бы вопросы, – задумчиво проговорила Дубровская. – Ведь при восхождении лишние вещи оставляют у подножия скалы, а вовсе не на вершине.

– Я вижу, вы поняли меня, – с облегчением вздохнул следователь. – Но и это еще не все. На площадке, на самом обрыве, где растет трава, почва оказалась взрыхленной, а затем приглаженной, словно подошвой ботинка. Если это был обычный зевака, зачем ему маскировать свои следы?

– Зачем? – повторила Лиза.

– Незачем! – поставил точку следователь. – Кроме того, у нас есть свидетели, пусть не очевидцы, но люди, знающие многие такие факты из взаимоотношений подруг, о которых вы даже не догадывайтесь. Запаситесь терпением, скоро я представлю вам все материалы дела.

Дубровская приложила руку ко лбу, словно ее мучила мигрень.

– Я не понимаю, – простонала она. – Если Диана, по вашему утверждению, убийца, тогда где же мотив ее преступления? Не просто же так она спихнула лучшую подругу с обрыва!

– Полагаю, что не просто так, – подтвердил Красавин. – Но большего пока вам сказать не могу. Побеседуйте со своей клиенткой. Она, вне всяких сомнений, может вам доверить то, о чем и я не знаю. Как, кстати, складываются ваши отношения? Нашли общий язык?

Дубровская поморщилась:

– Никак не могу ее понять. Для меня она закрыта на семь ключей. Не знаю, может, все писатели берегут свой внутренний мир от посторонних, но мне приходится нелегко. Спасибо Максимову. Мне кажется, он в большей степени обеспокоен обвинением жены в убийстве, чем она сама.

Красавин улыбнулся:

– Значит, кое в чем я оказался прав?

– Да, ваши наблюдения были абсолютно верны, – неохотно признала Дубровская. – Максимов без ума от своей жены.

– Да. А у нее от него есть тайны!

Елизавета насторожилась:

– С чего вы это взяли?

– Ну а как же мотив? Почему Максимов не знает о том, что происходило между Данилевской и Крапивиной?

– Да почему вы решили, что между ними что-то происходило?

– Опять не верите мне? – усмехнулся следователь. – Тогда возьмите и прочитайте.

Он передал Дубровской книгу, в которой, на последних страницах, оказалась закладка.

– Что это? – непонимающе спросила Елизавета, поворачивая книгу лицевой стороной обложки к себе. – Диана Данилевская. Прыжок в бездну. Последняя версия «Скалолазки». Последняя?

– Вот именно, – кивнул головой Красавин. – Прыжок в бездну. Прочитайте отрывок. Да, там, где вложена закладка.

Все еще не понимая, при чем тут творчество писательницы, Лиза все-таки раскрыла книгу и нашла главу, напротив которой стоял жирный восклицательный знак, обведенный маркером.

«Ольга стояла у обрыва, и свежий весенний ветер трепал ее волосы, – прочитала она. – Она щурилась то ли от солнечных лучей, пробивавших себе дорогу между острыми пиками скал, то ли оттого, что не могла скрыть презрительную гримасу, исказившую ее красивое лицо почти до неузнаваемости».

Дубровская подняла глаза на следователя.

– Ольга… имеется в виду Ольга Крапивина?

– Судя по вашим вырезкам, она пишет именно об Ольге. Но читайте дальше. Клянусь, вас ждет сюрприз.

Дубровская не была уверена в том, что обещанный сюрприз ей понравится. Что-то в тоне следователя, в его взгляде настораживало ее. Вряд ли Красавин припас для ее клиентки оправдательные доказательства. Она опять погрузилась в чтение…

Следователь видел, как менялось лицо адвоката. На нем отразилось сомнение, затем смешанное с ужасом удивление. Она прочитала главу два раза, затем, перелистав страницы, нашла титульный лист.

– Книга выпущена в прошлом году, – подсказал следователь. – В продажу она попала в октябре месяце.

Дубровская нахмурила брови, должно быть производя в уме какие-то расчеты, но, бросив их, опять уставилась на Красавина.

– Вы хотите сказать, что через месяц после гибели подруги Данилевская выпускает книгу, где описывается ее кончина? – спросила она нерешительно.

Красавин грустно улыбнулся и покачал головой.

– Я хочу сказать, что книга выпущена в октябре, а написана, как вы понимаете, много раньше. Можно предположить, что еще весной Диана Данилевская знала, каким образом погибнет Крапивина. Странно, правда?

Дубровская рассеянно смотрела на него, пытаясь сопоставить факты. Если события происходили осенью, как Диана могла знать о них еще весной? Глупость какая-то! Она же не экстрасенс.

– Это называется обнаружение преступного умысла, – подсказал ей душка Красавин. – Данилевская описала в своем романе то, что хотела проделать с подругой, а позже воплотила свой план в жизнь.

Дубровская затрясла головой:

– Я не могу с этим согласиться! Моя клиентка не настолько глупа, чтобы придавать огласке свои преступные планы. Мне кажется, речь идет о простом совпадении. Ужасное, жуткое совпадение, но не более того.

Красавин устало откинулся в кресле.

– Вам не кажется, что для одного дела слишком много совпадений? Жизнь не настолько сложна, как вам кажется. Просто у госпожи Данилевской были какие-то свои личные счеты с Крапивиной, которые она, не утерпев, выложила на бумаге. А потом, когда обстоятельства сложились самым удобным для нее образом, виртуальный план устранения подруги был заменен конкретными действиями. Крапивина ушла на тот свет в точном соответствии с сюжетом уже написанной книги.

– Хороший сюжет для фильма, но для жизни он явно не годится, – возразила Дубровская. – Слишком замысловато.

– А по-моему, все логично, – заявил Красавин. – Вы прочитали последнюю главу «Скалолазки», тогда скажите мне, какие чувства испытывал автор этих строк по отношению к главной героине?

– Какие чувства? – задумалась Елизавета.

– Ну, любовь там, привязанность, нежность, сочувствие, – подсказал следователь, наблюдая за тем, как адвокат силится найти подходящий ответ. – Трудно, да? А это не потому ли случаем, что, кроме ненависти автора, вы ничего не ощущаете?

– Вы хотите сказать, что Данилевская ненавидела Крапивину? – вскричала Лиза, пораженная до глубины души абсурдностью этого утверждения. Красавин определенно не в себе!

– Скажите по-другому, – спокойно предложил он ей.

– Я… не знаю, – проговорила Лиза, отчаянно пытаясь найти аргументы. – В конце концов, это просто книга! Это не документальная повесть, это роман. Причем женский роман!

– Хорошего же вы мнения о «женской литературе», – насмешливо произнес Красавин.

– Это художественный вымысел! – проговорила еще раз Дубровская. – Кто поручится, что за этим «я» стоит именно сама Данилевская? Это может быть кто угодно!

– Ну, хорошо, – легко согласился следователь. – Но в том, что под именем Ольга скрывается сама Ольга Крапивина, у вас нет сомнений?

– Пожалуй, нет, – пробурчала Лиза, понимая, что глупо отрицать факт, на котором она настаивала сама часом ранее.

– Вот и скажите, стали бы вы «убивать» подругу на страницах своей книги, если испытывали к ней самые теплые чувства?

Дубровская подавленно молчала.

– Помимо литературных персонажей, есть еще и сам автор, которого мы не видим, читая книгу, но явно ощущаем рядом с собой его присутствие, – продолжил Красавин. – Он общается с нами посредством своих героев. Вкладывает в их уста реплики, которые сказал бы сам; дает им характеристики, исходя из своих предпочтений. Писатель проецирует свой внутренний мир на нас, используя слово. Неужели вы будете это отрицать?

– Не буду, – проговорила Лиза. – Но это все так сложно… Мне нужно подумать, а еще лучше, поговорить со своей клиенткой. Она мне ни словом не обмолвилась о своей последней книге. Можете считать, что сюрприз вам удался. Я просто в шоке!

– Конечно, поговорите, – охотно согласился следователь. – Может, вам дать почитать свой экземпляр?

– Благодарю, но думаю, что сама смогу купить книгу Дианы в магазине, – сухо ответила Дубровская, на которую доброта следователя действовала, как ржавчина на металл.

– Зря отказываетесь, – пожал плечами он. – Вам вряд ли удастся это сделать. Книги писательницы смели с прилавков любопытные читатели. Не удивлюсь, если ваша протеже начнет сейчас писать новый роман. Вот увидите, он станет бестселлером.

Глава 7

Павел уже закрывал за собой калитку, когда его негромко окликнули. Он обернулся, и в этот момент рядом застрекотала камера.

– Как самочувствие Дианы? – спросила его молоденькая журналистка с нелепым ярким шарфом, завязанным под подбородком. – Это программа «Скандал». Подскажите, чем сейчас занимается ваша жена?

– Убирайтесь прочь! – заявил он. – Вам здесь нечего делать. Это частная территория! Я вызову милицию.

– Пишет ли Данилевская новую книгу? – трещала девица с шарфом, словно угрозы Максимова ее не касались вовсе. – На какое наказание она рассчитывает?

Максимов быстро поднялся на крыльцо. Вот только открыть дверь ему удалось не сразу. Руки дрожали, и ключ царапал накладку замка. Наконец, ему удалось справиться с волнением. Дубовая дверь нехотя отворилась, пропуская его туда, где он мог чувствовать себя в безопасности. Он видел, уже из окна, как журналисты поспешно убрали камеры и в мгновение ока погрузились в белый микроавтобус, стоявший на противоположной стороне улицы.

К сожалению, это был не первый раз, когда пишущая братия, попирая все правила приличия, лезла в их личную жизнь. Журналисты, представляющие рейтинговые издания и известные передачи, звонили по телефону с просьбой об интервью. Получив отказ, они дозванивались еще раз, предлагая деньги. Представители желтой прессы не особо утруждали себя церемониями и пускались на такие ухищрения, чтобы получить заветный снимок, что Максимов только диву давался. Они представлялись переписчиками населения, членами какого-то выборного штаба, участковыми врачами, желающими провести домашнюю диспансеризацию. Они штурмовали забор или поджидали их, отсиживаясь в кустах напротив калитки. А один раз, на заходе солнца, когда последние лучи раскрасили в багряные полоски небосвод, Павел узрел несколько человеческих фигур, скукожившихся на дереве в саду. Должно быть, они рассчитывали сойти за редких экзотических птиц, облюбовавших ветви яблони в самом начале месяца капели.

Когда только началась вся эта шумиха, Диана и Павел решили, что глупо прятаться от журналистов. Они наивно полагали, что пресса станет тем орудием, которое позволит им защититься от нелепых обвинений. Супруги решились на интервью и очень быстро поняли, что просчитались. Журналистов интересовала сенсация. Им не было дела до того, что чувствуют супруги, когда посторонние люди запускают руки в их семейное белье. Они задавали вопросы и предлагали для комментария грязные слухи, заимствованные из Интернета.

– Как вы относитесь к тому, что во Всемирной паутине активно обсуждается версия о том, что убийство произошло на почве ревности? – задавал вопрос упитанный журналист в круглых очках.

– Я не понимаю, – слабо улыбалась Диана. – О какой ревности вы ведете речь, если знаете, что я замужем? Вот мой супруг, и я могу вас заверить вполне определенно, что он не являлся яблоком раздора между мной и Ольгой Крапивиной.

– Да простят меня мертвые, но хочу сказать, что я не испытывал к госпоже Крапивиной особой приязни, – отвечал Максимов, удивляясь тому, насколько глупы могут быть люди.

Тем не менее журналисты, сидевшие в зале, его эмоций не разделяли. Они вытянули шеи, словно только сейчас зашла речь о том, что их интересовало больше всего.

– Я говорю совсем о другом, – продолжал гнуть свою линию толстяк. – На форумах активно муссируются слухи о ваших гомосексуальных отношениях с Крапивиной.

– Гомо… что?! – опешила Диана, хотя прекрасно понимала смысл названного слова. Версия журналиста лишила ее дара речи.

По залу прошел шепоток. Послышались приглушенные смешки.

– Извините, но ваши многочисленные высказывания в интервью наводят читателей на определенные мысли. Все эти ваши заявления о кровной привязанности друг другу, о нежных отношениях. Что, по-вашему, должны думать люди?

– А вам известно такое понятие – «дружба»? – спросила Диана в лоб.

– Если вы имеете в виду женскую дружбу, то существует общепринятая точка зрения, что такого явления в природе просто нет, – заявил, почесывая брюхо, журналист. – На мой взгляд, это аксиома. Не путайте дружбу с приятельскими отношениями: телефонными переговорами, которые влетают в копеечку, совместными походами по магазинам и кафе, сплетнями за чашечкой кофе. Все остальное не укладывается в рамки общественного сознания и, конечно, вызывает подозрения. Ну как, по-вашему, можно понимать фразу: «Ближе Ольги у меня человека нет»? А это взято, между прочим, из вашего интервью.

Диана проглотила комок в горле.

– Но… что это вы, я имела в виду совсем другое! Мы воспитывались вместе с Ольгой, вместе преодолевали жизненные невзгоды. Она мне стала как сестра, которой у меня никогда не было. В трудные минуты я всегда обращалась к ней за помощью. То же делала и сама Крапивина, зная, что я поддержу ее всегда.

– Ну, хорошо. Можете привести пример того, когда вы помогли вашей подруге? Протянули, так сказать, руку помощи.

Диана задумалась. На скулах ее явно проступили алые пятна, они свидетельствовали о том, что ее волнение достигло критической отметки. Пальцы, удерживающие дорогую ручку, задрожали.

– Мне трудно сейчас сказать, – призналась она, пряча руки под стол. – Это очень неожиданный вопрос. Конечно, я помогала Ольге. Пусть незначительно, по-житейски. Признаться, она была очень независима и предпочитала решать проблемы самостоятельно. Я же никогда не могла похвастаться особой силой и охотно принимала ее помощь. Только не просите привести примеры. Это слишком личное.

Толстый журналист покровительственно улыбнулся. Сейчас он был похож на кота, в чьи лапы попалась мышь.

– Вы представляете собой классический образец лесбийской пары, – изрек он самодовольно. – Ольга, с ее смелостью и независимостью, а также, извините, с некоторой мужеподобностью, играла роль супруга. Она решала практические вопросы, оберегала вас от столкновений с грубой реальностью. Вы же, как существо более нежное и трепетное, с удовольствием принимали ее услуги, понимая, что так все и должно быть. Неужели я неправильно толкую суть ваших отношений?

– Ах ты, сукин сын! – не удержался Максимов. – И ты смеешь тут говорить, что моя жена – лесбиянка?! Да я засужу ваш чертов журнал! Как, кстати, он там называется? «Интриги и расследования»? Ты у меня получишь по полной программе, интриган!

– Буду этому только рад! – насмешливо произнес журналист. – Благодаря вам мы изрядно поднимем наш рейтинг! Судитесь на здоровье, только для начала ответьте на один маленький вопрос. Его я адресую вам, господин Максимов! А где ваше место во всем этом раскладе: Данилевская – Крапивина? Где находитесь вы? Третий лишний? Что вы молчите, господин Максимов? Ответьте что-нибудь!

Павел почувствовал, что воздуха вокруг словно стало меньше. Журналист был прав. Где было его место?

…После той кошмарной пресс-конференции Диана замкнулась в себе еще больше. На нее не действовали доводы мужа, не к месту сравнивающего ремесло журналиста со второй древнейшей профессией. Не помогали ни романтические ужины с ее любимыми блюдами, ни попытки вытащить Данилевскую в театр или кино. Диана стала бояться большого скопления людей, видя в этом для себя опасность. Журналистов они отвадили. Телефон отключили. Но, как оказалось, проблема так просто не решалась.

Максимов забрался в Интернет и пришел в ужас от той грязи, которая ушатами выливалась на его жену. Вопросы толстого журналиста в этой связи казались теперь вполне безобидными, поскольку тот хотя бы использовал пристойные выражения. Люди же на форумах напоминали ему стаю голодных трусливых шакалов. Прячась за вымышленными именами, они смаковали подробности всей этой истории, исходя такой похабщиной, что у бедного Максимова уши делались горячими от стыда. Публика делилась на два лагеря. Первые, не отягощенные интеллектом личности, обсуждали последние сплетни, пересыпая свою речь отборным матом. Вторые использовали более или менее культурные выражения для обозначения всего того, о чем говорили первые. Какой-то «профессор», должно быть, самозванец, не поленился подвести под произведения Данилевской научную базу, обозвав свой труд «Проявление нетрадиционной сексуальной ориентации в творчестве отдельно взятого индивидуума». Какие-то девчонки, судя по их выражениям и жаргону, типичные тюремные «ковырялки», воспевали Данилевскую, призывая ее стать лидером движения «За свободную любовь». Какой-то псих заявлял, что у него есть видео любовных сцен писательницы и альпинистки. «Дианомания» охватила всех. Люди судили и рядили, выносили приговор, который неизменно оказывался обвинительным. В том, что Диана виновна, не сомневался никто.

Убедившись, что микроавтобус с журналистами уехал, Максимов только вздохнул. У него не было уверенности в том, что завтра они не заявятся вновь. Он знал, что способен пройти через всю эту грязь и утереться, как уже бывало не раз. Вот только Диане с этим не справиться. Видя, как бледнеет ее красивое лицо от хлестких обвинений некоторых особо прилипчивых журналистов, Максимов испытывал такую боль, перед которой меркли все физические страдания, перенесенные им в жизни. А потом эта боль переходила в плохо контролируемую ярость. Он не сломал шею ни одному писаке не потому, что боялся ответственности. Он просто опасался оставить Диану одну, лицом к лицу со свалившимся на нее горем. Максимов знал, что вторую подписку о невыезде им не оформят. Его заключат под стражу, а Диана тем временем сойдет с ума.

Плотно закрыв шторы, Максимов подумал о том, что когда-то очень легкомысленно отнесся к предложению Данилевской окружить их дом белым штакетником. «Я не хочу жить за каменной стеной с проволокой наверху. Это напоминает мне тюрьму», – говорила она, а он только соглашался. Ведь из их окна открывался чудесный вид на тихую улочку пригорода. Кто мог знать тогда, что пройдет совсем немного времени, и крепкие стены окажутся для них предпочтительнее той призрачной преграды, воздвигнутой между их маленькой семьей и всем остальным человечеством…

Из-под двери кабинета пробивалась тоненькая полоска света. Он тихонько зашел, аккуратно притворив за собой дверь.

– Дианочка, я принес чай. Клубника со сливками. Как ты любишь.

Он поставил чашку на краешек стола.

– Ты пишешь?

– Да, я работаю, – сказала она, отворачивая от него монитор в сторону. Ему это показалось странным.

– Вот как, Диана. Неужели у тебя появились тайны?

Она неопределенно пожала плечами.

– Я не замечала, что мои книги так уж интересуют тебя, – сказала она. – Признаться, иногда меня даже задевало твое равнодушие. Даже Ольга, которая на дух не выносила женские романы, те самые «розовые сопли», считалась с этой моей маленькой слабостью.

– Еще бы! Ведь не меня ты сделала героем своих романов, – фыркнул он, задетый за живое. – Ольге ты посвящала книги, свои интервью. С ней ты позировала перед камерами. А где в это время был я? Нашлось ли место для меня в твоей «литературной» жизни?

– Я сейчас не расположена к дискуссии, – сказала она, потирая виски. – Эту тему мы обсуждали с тобой неоднократно. Я не буду повторять сейчас то, что говорила раньше про специфику жанра и аудиторию, которой я адресовала свои книги. То, что я пишу сейчас, очень личное, и когда-нибудь ты обязательно прочтешь это. Но я предпочла бы закончить свою работу до того, как ты это сделаешь. Я хочу разобраться в себе, и, надеюсь, к тому моменту, когда я поставлю последнюю точку или же многоточие, в моей жизни все встанет на свои места.

– Ты имеешь в виду процесс? – осторожно спросил он.

Диана дернула плечом.

– Процесс не главное, – отмахнулась она, словно речь шла о какой-то незначительной мелочи, не стоившей внимания. – Я просто не знаю, как жить дальше. Куда идти, на что положиться в своей жизни.

– Но ты же знаешь, что всегда можешь рассчитывать на меня.

– Это я знаю. Ты… добрый, – сказала она, уставившись невидящим взглядом куда-то в пространство.

«Спасибо за крошки с вашего стола», – так и хотелось сказать ему, но он привычно промолчал, а в голове заезженной пластинкой звучал и звучал голос брюхатого журналиста, повторявшего один и тот же вопрос: «А где ваше место, господин Максимов?»