Текст книги "Последняя жертва Розы Ветров"

Приглашение

В «Касле» было людно, что меня совершенно не удивило: по пятницам здесь трудно найти свободный столик, ведь, по мнению завсегдатаев, в Вест-Энде просто нет уютнее местечка, чтобы расслабиться в конце рабочей недели и обсудить планы на выходные.

Так считали и мы с папой – тоже завсегдатаи «Касла». По нашей неизменной пятничной традиции мы встречались здесь после работы, устраивались в своем уголке, подальше от других посетителей, и проводили вечер в неторопливой беседе под стилизованную средневековую музыку, которая служила приятным фоном не только для душевных разговоров, но и изысканного ужина.

От остальной части зала нас отделяла широкая стойка, уставленная горшками с пышными цветами, кажется, хлорофитумами, так что создавалось ощущение уединенного пространства посреди многоликого общества и бесшумно снующих официантов.

Каким-то чудом Стиву удалось забронировать именно «наш» столик. Он вообще был мастером на чудеса подобного рода.

Как оказалось, я успела позабыть не только название цветов на стойке, но и свои любимые блюда. Мне помог Мартин, официант, который работал в «Касле» еще до того, как мы с папой стали тут бывать.

– Для вас как обычно, мисс Сагамор?

– Д-да, пожалуй, – спохватилась я, слепо разглядывая меню.

Заметив мою растерянность, Мартин вежливо уточнил:

– Омары гриль под сливочно-имбирным соусом и брокколи на пару?

– Да, верно. Спасибо.

Официант повернулся к Стиву, но тот, в отличие от меня, не заставил долго себя ждать:

– А мне принесите медальоны из баранины с орехами и картофельный мусс.

– Что будете пить? – Мартин никогда не записывал заказ, и я завидовала его памяти белой завистью.

Стив глянул на меня и тут же ответил:

– Перье.

– Сок, мэм?

– Нет, спасибо, только воду.

– Понял. Приятного вечера!

Мартин повернулся, чтобы уйти, но вдруг наклонился ко мне и совершенно другим, более мягким тоном произнес:

– Мисс Селена, позвольте мне выразить свои искренние соболезнования. Поверьте, нам всем будет очень не хватать мистера Сагамора. Он был прекрасным и светлым человеком, как и вы. Я очень рад снова видеть вас. Очень!

Он исчез, прежде чем я успела его поблагодарить. Никогда не могла уяснить для себя, как официанты умудряются это делать: незаметно растворяться в воздухе и не менее незаметно возникать по первому ищущему взгляду.

– А я как рад, ты себе представить не можешь! – подхватил Стив, как только убедился, что Мартин надежно исчез.

Я не сразу нашлась, что ответить. Добрые слова Мартина вернули меня к мыслям о папе.

– Мне… мне непросто сейчас, Стив, ты пойми.

Логан сощурился и, откинувшись на спинку стула, принялся вертеть в руках салатную вилку. Вид у него при этом был скорее уставший, чем обиженный.

– Да все я понимаю. Даже больше, чем ты думаешь. И если ты не хочешь, мы не будем говорить о том, как ты пережила этот месяц, хотя мне безумно хочется это знать, и интерес у меня не праздный. Если хочешь, я не буду рассказывать тебе, что уже привык по вечерам приезжать к твоему дому, сидеть в машине и по нескольку часов смотреть в твои темные окна, пытаясь понять, почему в них не горит свет, – он усмехнулся, но его усмешка вышла печальной. – Может, в это сложно поверить, но я так ни разу и не нашел в себе смелости подойти и нажать на кнопку звонка, потому что не был уверен, что ты обрадуешься мне. Если хочешь, я не признаюсь тебе, что каждый понедельник я исподтишка выяснял у Грейс, пришла ли ты на работу, ведь если пришла, значит, у тебя хотя бы немного все в порядке и ты продолжаешь жить.

Стив говорил так громко, что я испуганно огляделась, – нет, нас никто не слышал. А мой друг продолжал, почему-то глядя не на меня, а на бокал воды. Кстати, как появился этот бокал, я не заметила: может, Мартин все-таки был призраком?

– Если хочешь, Селена, я даже не буду вспоминать мистера Энтони, не буду говорить о нем, только бы ты не… не ушла сейчас.

Я взяла бокал, стараясь скрыть дрожь пальцев, и взгляд Стива наконец-то переместился с воды на мое лицо, выражение которого, вероятно, его очень смутило, потому что он как-то резко умолк и лишь спустя минуту проговорил:

– Прости. Селена, прости меня ради бога. Я не хотел тебя обидеть или напугать. Мне просто хотелось сказать…

– Не надо ничего говорить. И напоминать не надо. Потому что я все прекрасно помню, Стив. И многое из того, что я помню, хотела бы забыть. Тебе интересно, как я жила этот месяц? Никак. Тут и вспоминать нечего. Ни один из прошедших двадцати девяти дней. Мне приятно, что ты беспокоился обо мне, но это было лишним. Хочешь знать, почему? Потому что обычно беспокоятся, чтобы не случилось что-то плохое. Это не мой случай, потому что у меня в принципе ничего и не происходило, стало быть, и беспокоиться не о чем. А папа… даже если ты не будешь его вспоминать, он останется рядом со мной. И тебе не нужно переживать: сейчас я никуда не собираюсь уходить. Я же приняла твое приглашение, верно?

Стив поднялся, порываясь что-то ответить, но ему пришлось сесть на место, поскольку именно в этот момент появился Мартин с омарами и бараниной.

Пока официант сервировал стол, я разглядывала стену с гобеленом, изображающим менестреля на каком-то пышном средневековом празднестве. Как-то раз мы заспорили о сюжете картины, папа предположил, что менестрель поет балладу о любви, а я возразила, что он, возможно, восхваляет в песне рыцаря – хозяина замка. Тогда мы так и не сошлись во мнении, и я потом долго думала над его словами и все пыталась представить себе, какую балладу мог бы петь менестрель.

С трудом оторвавшись от воспоминаний, я поняла, что Стив смотрит на меня в ожидании.

– Извини, ты что-то сказал? – мне в который раз за сегодняшний вечер стало неловко. Я вообще уже успела отвыкнуть от выходов в рестораны и отдыха, наполненного приглушенной музыкой, голосами и приятными запахами.

И от Стива тоже.

– Да. Я пытался сменить тему. Наверное, это не очень хорошо у меня получилось, потому что ты даже не отреагировала.

– Прости, я задумалась. Это не из-за того, что мне неинтересно или я обиделась, просто… это… ладно, о чем ты говорил?

– Я хотел озвучить тебе пару предложений.

– Предложений?

– Да, и даже не пару, а целых три. Во-первых, почему бы тебе не поесть? Подумай только: холодный омар под сливочно-имбирным соусом будет не так хорош, к тому же нетронутый он наверняка обидит Мартина. Про брокколи молчу – никогда не мог уяснить себе, как ты ешь эту гадость! Но лишь бы ела хоть что-нибудь: ты ужасно похудела.

– Неужели все настолько плохо? – я послушно потянулась к вилке.

– Не настолько, но я бы не назвал твой вид цветущим.

– Ну, извини, – пожала я плечами, нисколько не обидевшись, тем более что Стив был прав. – У меня сейчас явно не пора цветения.

– Во-вторых, давай перестанем извиняться друг перед другом. Я понимаю, разговор у нас с тобой сегодня выходит какой-то неуклюжий, но ведь…

– Я согласна.

– Да? – неожиданно просиял Стив, словно я согласилась на какой-нибудь медицинский эксперимент, за успешный исход которого ему светила бы нобелевка. – Тогда, я надеюсь, ты также легко согласишься и на третье мое предложение, хотя бы по инерции.

Я против воли улыбнулась:

– Какое же это предложение?

– У меня появилась одна интересная идея, которую я хотел бы с тобой обсудить.

– Я тебя слушаю.

– А тебя не затруднит не только слушать, но и есть?

– Попробую, – я положила в рот кусочек белого тающего мяса и только сейчас поняла, что действительно не ела с самого утра и вообще толком уже давно ничего не ела. Весь мой рацион состоял из кофе, хлопьев и булочек, которые миссис Филд, наша соседка, заботливо приносила мне через день по вечерам. Я забыла не только свои любимые блюда, но и их вкус, поэтому после долгого воздержания омар показался мне восхитительным.

Из спрятанных по углам зала динамиков полились мелодичные звуки Greensleeves[3]3
  Greensleeves (Зеленые рукава) – английская фольклорная песня XVI века.


[Закрыть].

Очевидно, на моем лице отразилось удовольствие, потому что Стив, понаблюдав за мной некоторое время, удовлетворенно кивнул:

– Вкусно? Так-то лучше, Спящая красавица.

Я перестала жевать.

– Ты опять за свое?

– Нет-нет, – Стив воздел руки в покаянии, и, словно по волшебству, рядом с нашим столиком возник Мартин, ошибочно приняв увиденный жест за просьбу подойти:

– Сэр, мэм, у вас все хорошо?

– Да, спасибо, – кажется, расторопность официанта на этот раз не пришлась Стиву по душе, потому что его благодарность прозвучала несколько суховато.

– Я могу что-то сделать для вас?

«Чтоб тебя!» – отчетливо читалось в выразительных синих глазах Логана, но вслух он, разумеется, этого не произнес, а со вздохом попросил меню.

Пока он нарочито долго изучал кофейную карту, мстительно поглядывая краем глаза на застывшего рядом Мартина, я прятала улыбку и ела омара, почувствовав, как во мне просыпается настоящий голод. Да, печенье – это, конечно, неплохо, но нормальная еда все-таки лучше.

Спровадив, наконец, Мартина с заказом, Стив шумно выдохнул.

– Думаю, кофе и панакотта нам явно пригодятся в качестве восстановительной терапии. Нет, ну до чего он меня уморил!

– Это не он тебя, а ты его уморил.

– Так ему и надо, вот ведь назойливый мираж! О чем я говорил, кстати, когда этот… человек нам помешал?

– Положим, он нам не мешал, ты сам его позвал, – я отодвинула в сторону тарелку. – Это во-первых. А во-вторых, ты мне хотел что-то предложить.

– Я? – на смуглом лице Логана мелькнула напускная паника, но он тут же посерьезнел и, как мне показалось, даже немного замялся.

– Да, на самом деле есть у меня одна идея, собственно, я тебя пригласил сюда не только потому, что ужасно соскучился и беспокоился о тебе, но и для того, чтобы ею поделиться. Послушай, Селена, почему бы тебе не поехать вместе со мной на недельку погостить у моего брата?

– Мне… что сделать? – не сразу поняла я.

– Поехать к моему брату на остров недалеко от канадской границы, чуть севернее Катлера. Помнишь, я рассказывал о нем?

– Честно говоря, нет. А зачем мне туда ехать?

– Хотя бы затем, чтобы отвлечься.

Я решительно покачала головой:

– Нет, Стив, спасибо за приглашение, но ехать я никуда не собираюсь.

Логан, похоже, заранее приготовился к длительной осаде.

– Послушай меня, не отказывайся так сразу. Подумай, у тебя сейчас не самый лучший период в жизни, ты отгородилась от всего мира в своем доме и в своем одиночестве, но так не может продолжаться бесконечно. Пора двигаться дальше. Слышишь?

Не дождавшись от меня никакой реакции, Стив какое-то время молча кусал губы, словно решая, что сказать дальше, затем резко бросил:

– Вот что, Селена, хватит! Я целый месяц пытался пробиться сквозь твою скорлупу звонками без ответов. Дальше я этого делать не буду, но от тебя точно не отстану, уж поверь мне. Нельзя так больше жить, понимаешь? В полном безразличии к себе, окружающим и к собственной жизни. Нельзя! И ты сама знаешь, что я прав.

– И что?

Услышав мой тихий голос, Стив заговорил мягче и спокойнее:

– Тебе нужна смена обстановки, дружеское общество, отдых, в конце концов. Я уверен, мистер Тревор без проблем отпустит тебя в отпуск.

С последним утверждением я не могла не согласиться. Мой начальник предложил мне сделать перерыв в работе сразу, как только узнал о случившемся несчастье. Поскольку ехать мне было некуда, а работа хоть как-то помогала окончательно не впасть в депрессию, я отклонила его предложение.

А может, Стив прав?

В последнее время я едва справлялась со своими обязанностями, и это меня очень удручало. Сегодняшняя статья стала последней каплей. Что там была за тема? Кажется, какая-то ерунда про сатанистов или ведьм… Ну вот, теперь и память начала меня подводить. Это ли не повод согласиться на предложение Стива?

Только я собралась ответить ему, как мне в спину ударила резкая волна холода и одновременно с этим где-то над плечом прошелестело:

– Прошу вас, пожалуйста…

Мне показалось, что я схожу с ума.

Я не очень хорошо помню, что произошло сразу после этого. Возможно, я закричала. Или вскочила со стула. Не знаю. Но перед глазами у меня до сих пор стоит картина: Мартин в белоснежной рубашке, залитой горячим кофе, разбитый фарфор и дрожащие холмики панакотты на полу. И встревоженное лицо Стива с шевелящимися губами. Он что-то говорил мне, однако я не слышала ни слова: от страха я оглохла и потеряла способность двигаться. Как долго это продолжалось, я тоже не могу сказать. Только в какой-то момент сквозь плотную пробку в ушах прорвался вопрос:

– Селена, что с тобой?

Я с таким отчаянием вцепилась в руку Стива, что ему хватило одной моей фразы:

– Пойдем отсюда!

Логан вывел меня из зала под любопытными взглядами гостей ресторана и усадил в холле подождать, пока он извинится перед Мартином и оплатит счет.

Позже, когда мы проходили мимо зеркальной стены в парадном, я мельком поймала свое отражение, но и этого мгновения мне оказалось достаточно, чтобы увидеть свои огромные глаза, ужас в которых читался так же легко, как печатная страница.

Голос в ночи

Я пришла в себя только в машине.

Стив терпеливо ждал, пока меня перестанет трясти, а я благодарно уткнулась ему в плечо, пытаясь согреться и справиться с паникой. Все мои мышцы были напряжены от страха, и лишь руки Стива и его ласковый бессвязный шепот позволили мне расслабиться. Логан успокаивал и гладил меня по волосам, как ребенка, и я постепенно оттаивала.

– Прости, – пробормотала я, когда ко мне вернулась способность связно мыслить и говорить.

– Что случилось? – тихо спросил Стив, заглядывая мне в лицо.

Я пожала плечами и, закрыв глаза, откинулась на спинку сиденья. Как объяснить ему, что мне вновь почудился тот таинственный глубокий голос, что так напугал меня в офисе, а движения сковал холод, окутавший плечи?

«Прошу вас, пожалуйста…»

В этом голосе, так напугавшем меня, звучали мольба и страдание. Как я могла подумать там, у себя в кабинете, что ко мне обращается Стив, ума не приложу. Каким образом эта ерунда могла прийти мне в голову, не знаю, ведь тот голос был совершенно не похож на голос моего друга.

Тогда что же это?

Открыв глаза, я обнаружила, что Логан неподвижно сидит и смотрит на меня в напряженном ожидании.

– Селена, ты можешь объяснить мне, что произошло? – повторил он до смешного простой вопрос, на который я не могла ему ответить.

Даже если я попробую ему все объяснить, он не поймет или поймет совсем не так.

Сзади раздался резкий нетерпеливый сигнал клаксона: нас просили освободить парковку. Чертыхаясь себе под нос, Стив завел машину, и мы тронулись с места, правда, доехали всего лишь до угла, где вновь припарковались.

Логан заглушил мотор и повернулся ко мне, давая понять, что просто так от меня не отстанет.

– Прости, не знаю, что на меня нашло.

– Мы ведь договорились, что не будем поминутно извиняться друг перед другом? Так что с тобой?

– Просто стало нехорошо, – попыталась оправдаться я. На мой взгляд, вышло не очень убедительно. Так, очевидно, думал и мой друг, потому что побарабанил пальцами по колену, потом кивнул, якобы принимая мое объяснение, и тоном доктора осведомился:

– Что значит нехорошо?

– Голова закружилась, – соврала я и тут же почувствовала, что краснею.

– И сейчас кружится? – спросил он, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Сейчас нет. Все уже прошло.

Стив с минуту раздумывал, потом медленно проговорил:

– Стало быть, закружилась голова… И по этой причине ты закричала?

– Что?

От изумления я даже привстала в кресле.

– А ты разве не помнишь, что там произошло? – нахмурился Логан.

– Не очень хорошо, честно говоря. Расскажи, – виновато попросила я.

– Да тут особо и нечего рассказывать. Мы с тобой разговаривали, ты вдруг закричала и ударила Мартина, который как раз принес кофе с десертом.

Так вот кто сказал: «Прошу вас, пожалуйста…»! А я-то подумала…

– В результате то, что принес нам Мартин, оказалось на его рубашке. Это, конечно, не «Том Форд»[4]4
  «Том Форд» (Tom Ford) – марка дорогой одежды от известного американского дизайнера.


[Закрыть], – хмыкнул Стив, – но рубашку жалко, да и парня тоже, несмотря на его назойливость.

– Мне просто показалось, – я сообразила, что если начну что-то выдумывать, объяснять, то окончательно запутаюсь, и невпопад закончила: – Там как-то резко стало холодно, и я…

– Включили кондиционер.

– Кондиционер?

– Ну да. Он висел недалеко от нас, прямо за твоей спиной. Я заметил, что его пытались настроить две официантки, а потом наконец-то включили, вот тебе и показалось, что очень холодно.

Кондиционер. И только. Поразительно, но вместо ожидаемого облегчения я почувствовала какое-то странное разочарование, несмотря на то что на самом деле по-настоящему испугалась.

А может, мне, и правда, только почудилось? Я устала, давно не ела, и статья на редактуру попалась соответствующая. Вроде еще не Хэллоуин, а пошли публикации о кладбищах и сектах. Ерунда и глупость. Да, нервы у меня совсем никуда не годятся, а ведь мне нет еще и тридцати. Хотя какая, в сущности, разница?

Мои размышления прервал Стив:

– Сейчас-то ты как себя чувствуешь?

– Хорошо, – честно ответила я, разобравшись в своих мыслях и радуясь тому, что Логан не стал докапываться до правды и расспрашивать меня о моей выходке в «Касле».

– И что мы теперь будем делать?

– Ты о чем?

– Хотя бы о том, что кофе мы так и не выпили, – он взглянул (не без удовольствия) на свои умопомрачительно дорогие часы: – Может, поедем и закажем его где-нибудь в другом месте? Не знаю, как твой омар, но медальоны из баранины были явно пересолены и переперчены. У меня внутри просто пожар. Так пить хочется!

У меня во рту тоже пересохло, но совершенно по иной причине. Тем не менее ехать сейчас в другой ресторан мне не хотелось. Во-первых, вряд ли мы найдем свободный столик, во-вторых, я действительно очень устала, и у меня не было никакого желания шевелиться. В-третьих и в главных, я боялась, что нервы мои сдадут, а становиться центром внимания дважды за один вечер – это уж слишком.

Все это я попыталась изложить Логану, который, выслушав мои сбивчивые и, полагаю, не очень убедительные объяснения, по-детски надул губы:

– Ну вот… Ведь сейчас еще так рано, и кофе, опять же… Тогда, может, просто покатаемся?

Я согласно кивнула, и он вновь завел мотор, одарив меня своей неотразимой улыбкой с обложки глянцевого журнала, которая магнетически действовала на любую женщину в возрасте от пяти до девяноста пяти.

На любую, кроме меня.

Стив знал, что мне нравится кататься на машине по вечерам. Раньше это было одним из наших любимых развлечений с папой. Когда ему позволяло время (а по пятницам – непременно!), мы просто колесили по улицам после ужина, никогда заранее не выбирая маршрут, выезжали с неоновых центральных магистралей в тихие сонные пригороды и возвращались обратно.

Разговаривали мы мало, в этом не было нужды, лишь изредка обменивались короткими фразами и просто слушали музыку и звуки ночного города, который поразительно менялся с наступлением темноты. Мне нравилось смотреть на вереницы огней, сливающихся в рождественские гирлянды, на толпы людей, чей суетливый дневной полубег замедлялся до неспешных шагов, на окна небольших домиков на окраинах, в которых мерцал телевизор или теплым пятном разливался свет абажура у дивана. Нравилось фантазировать о том, что же происходит за этими окнами, о чем разговаривают, думают и мечтают люди после заката.

Я вообще больше люблю ночь, и причина проста: ночью мне спокойнее. Вокруг нет лишних голосов, взглядов, ненужной суеты. Ночью легче быть собой, признаваться в детских страхах и не дающих покоя чувствах, проще быть настоящей и осознавать, что жизнь вокруг – не пустая иллюзия.

Стив совершал со мной полуночные автомобильные прогулки, когда папа был занят. Он говорил, что мог бы катать меня хоть каждый вечер, если бы я только согласилась. Но я не соглашалась, и это вносило определенную долю напряжения в наши отношения.

На Сент-Джон-стрит Стив все-таки заехал в Макавто и вручил мне большой капучино. От Макфлури я успела отказаться прежде, чем он сделал заказ: в моем представлении мороженое плохо сочетается с омарами, к тому же сегодня я впервые плотно поела за целый месяц и просто побаивалась кулинарных экспериментов.

С Сент-Джон-стрит мы свернули на Парк-авеню, потом оказались возле Медицинского центра Мэна, где работал Стив. Обогнув его, мы направились на северо-восток. За окном в легкой сентябрьской мороси плыли огни, из магнитолы струилась тихая инструментальная музыка в такт мерному покачиванию автомобиля на хорошей дороге. Это меня всегда успокаивало и помогало ни о чем не думать.

В действительности ни о чем не думать очень сложно, практически невозможно. Но в машине это делать проще всего. И я размышляла, потягивая кофе через смешную пластиковую крышку-непроливайку. Я думала о сегодняшнем вечере, таком неожиданно длинном и странном. О том, как мое одиночество моментально закончилось после звонка Стива. На протяжении нескольких недель, увидев его имя на экране мобильника, я просто сбрасывала звонок и не отвечала на сообщения, а тут мало того что ответила, но даже выбралась с ним на ужин.

Как он сказал? Пытался пробиться сквозь мою скорлупу? Надо же… Неужели со стороны это выглядело действительно так?

На самом деле я согласилась вовсе не из-за того, что Стив наконец-то «пробился», а только потому, что услышала зовущий меня голос и испугалась настолько, что готова была ехать куда угодно и с кем угодно. Этот голос, реальный и осязаемый, словно дал мне толчок, и в моей скорлупе образовалась ощутимая брешь. Иначе почему мне сейчас так больно думать о папе? Почему именно сегодня я так остро чувствую свое одиночество и пустоту внутри?

Я не следила за временем, поэтому не знала, как долго мы катались, и очнулась от своих мыслей только тогда, когда сообразила, что Стив аккуратно вынимает из моих сжатых пальцев пустой стакан из-под кофе.

– Мы приехали, – тихо проговорил он, и, бросив взгляд в окно, я увидела свой дом.

– Да. Спасибо за вечер. И прости, что постоянно просила у тебя прощения.

Стив улыбнулся, напряжение его отпустило, чего я и добивалась.

– Послушай, Селена, может, ты все-таки согласишься поехать со мной на остров?

Мне понадобилась целая минута, чтобы понять, о чем он говорит, и вспомнить его приглашение.

Оценив мое молчание как положительные раздумья, Логан с энтузиазмом продолжил, не дожидаясь ответа:

– Я взял отгул до конца сентября, в счет своего отпуска. Через несколько дней, во вторник, у Ричарда день рождения. Мы всегда отмечаем такие праздники в семейном кругу. Это, если хочешь, незыблемая семейная традиция из тех, что свято соблюдаются, даже если семья состоит всего из двух человек.

– Я знаю, что такое семейные традиции. Даже если семья состоит всего из двух человек. Состояла из…

– Тем более, – перебил меня Стив, не дав договорить то, что мне не хотелось договаривать. – Сегодня я звонил Ричарду. Он будет рад, если в этот раз я приеду с тобой.

– Ты рассказывал ему обо мне?

– Конечно. Ричард знает о тебе и о наших… – Стив запнулся, – отношениях.

Ну вот. Это все-таки произошло!

– Стив, пожалуйста, не нужно. Мы же договорились больше никогда не…

– Я помню, – вновь перебил он меня. – Но я всегда надеялся, что однажды ты передумаешь и, может быть, согласишься быть мне не просто другом.

– Давай не будем об этом, хорошо? – устало попросила я. – У меня просто нет сил опять спорить с тобой по этому поводу.

Логан примирительно кивнул:

– Ладно-ладно, не будем, если ты не хочешь. Так вот. Послушай, я уже все придумал. Завтра я заеду за тобой утром, а к вечеру мы уже будем на месте. Если повезет с погодой, можем добраться гораздо раньше. Обещаю не приставать к тебе по дороге со своей болтовней, ну и вообще не приставать, – закончил он с хитрым видом.

Я, не удержавшись, рассмеялась. Долго сердиться на Стива просто невозможно. Его детская непосредственность всегда подкупала, а искренность и дружелюбие сглаживали все неловкие моменты.

– Ну вот, Спящая красавица! – радостно воскликнул он. – В ресторане ты начала улыбаться, а теперь уже смеешься. Это прогресс!

– Пожалуйста, Стив, перестань. Не надо. Понимаешь, я не думаю, что мне сейчас стоит куда-то ехать. Правда. Я не хочу навязываться людям, не хочу, чтобы меня без конца жалели. Это ужасно… Поверь, моей собственной жалости к себе хватит на сотню таких доброжелателей. Мне кажется, я вообще не могу находиться среди людей…

– В доме живет только мой брат и двое слуг, они почти члены нашей семьи. Никто не будет лезть к тебе в душу и докучать расспросами. Я предлагаю тихое уединение и отдых, который так тебе необходим. Ты, конечно, можешь отказаться и продолжать жить в добровольном заточении, но, уверяю тебя, поездка пойдет тебе только на пользу. Мы вернемся домой в следующую пятницу или субботу, а в понедельник ты снова окажешься у себя в кабинете. Ну? Что скажешь?

Я отметила про себя его фразу «мы вернемся домой», как будто речь шла о семейной поездке за город и вернуться нам предстояло под одну крышу, но не стала заострять на этом внимания.

А что если Стив прав? Может, действительно стоит на время уехать из Портленда, где буквально все напоминает о папе, и попытаться наконец прийти в себя? Может, эта острая боль в сердце в конце концов утихнет?

Проницательный Логан заметил, что я колеблюсь, и заметно приободрился:

– Соглашайся, Селена! Ну соглашайся, а?

И я сдалась:

– Хорошо, я подумаю.

– Вот и славно! Только давай ты подумаешь и примешь решение в ближайшие пару дней? Выходные я могу подождать, но в понедельник мне нужно будет ехать, чтобы успеть на день рождения Ричарда.

– Хорошо. Я подумаю и позвоню тебе в выходные.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Замечательно! – расцвел Стив и в радостном порыве сжал мою руку. – Поверь мне, эту поездку ты запомнишь на всю жизнь!

Несмотря на беспечный тон, мне почудилось в его словах что-то зловещее.

Что за чепуха! Нужно успокоиться, чтобы не превращаться в дерганую двадцатисемилетнюю старуху, которая боится оставаться в одиночестве и слышит всякие странные голоса.

Знать бы еще, как это сделать…

* * *

Пока я раздевалась в полутемной прихожей, стараясь не споткнуться о Томаса, заступившего на свою обычную вахту у двери, часы в гостиной пробили полночь. Вздрогнув от их громкого траурного боя, я затаила дыхание и несколько минут стояла на одном месте, стараясь не шевелиться и прислушиваясь к звукам. Нет, все было тихо, если не считать стука дождевых капель по крыше веранды и сопения кота у меня под ногами.

Несмотря на это, следующую четверть часа я потратила на то, чего не делала ни разу в жизни.

Я на цыпочках обошла весь дом, от цокольного этажа с хозяйственными помещениями до второго, спального, и везде, даже в самых безопасных и открытых уголках, методично включала свет: и настенные бра, и люстры, и встроенную подсветку.

Я с детства не боялась темноты. Этому меня научил папа. Темнота – это покой, говорил он, и я с ним соглашалась, без страха оставаясь одна в доме во время его деловых поездок по стране. Когда папы не стало, я по инерции продолжала не бояться темноты, более того, стала считать освещение в доме лишним, по минимуму обходясь лампами в коридоре, кухне и ванной комнате.

До сегодняшнего вечера.

Только после того как весь наш дом засветился, словно на Рождество, я прошла в свою комнату и заперла (тоже впервые!) дверь изнутри, отметив про себя, как с непривычки удивленно скрипнул замок.

Потом я долго сидела на кровати, не снимая платья и колготок, и бездумно смотрела на оконный проем, выделяющийся на фоне задернутых штор благодаря яркому фонарю в саду, который папа установил минувшей весной.

Поднявшись, чтобы наконец раздеться и принять душ, я вдруг подумала, что в отличие от всего дома в своей комнате лампу я так и не зажгла. Два шага до стены у двери – и вот в спальне стало светло, и оконный проем на шторах растворился в искусственном ярком свете. Жаль, что спокойнее мне от этого не стало.

«Темнота – это покой…»

Нет. Сегодня я поняла, что папа ошибался, хотя всегда безоговорочно ему верила. В этот вечер мне не было покоя в темноте. При свете, кстати, он на меня тоже не снизошел.

Побродив по комнате, я решила ограничиться душем и направилась в ванную. Я очень устала и уже сожалела о том, что обнадежила Стива своим согласием подумать о поездке на остров. А тут еще этот голос в кабинете…

При воспоминании о таинственном шепоте мне вновь стало так холодно, что я поспешила открыть горячую воду и, потрогав рукой струю, едва не обожглась. Пока ванная наполнялась паром, я включила в раковине воду попрохладнее и подняла глаза к зеркалу, которое отражало мой нездоровый цвет лица. Прежнего ужаса, который так поразил меня в фойе «Касла», уже не было, но себя я узнала с трудом. В овале, обрамленном тяжелой кованой рамой, отражалась сорокалетняя Селена Сагамор: уставшая, подавленная и постаревшая.

Я равнодушно усмехнулась и брызнула водой на свое, такое чужое, отражение. В ответ на мою усмешку отражение в зеркале дернулось и мгновенно оплыло кривыми мокрыми дорожками, как будто заплакало. Усмехнувшись еще раз, не веселее прежнего, я отвернулась, разделась, то и дело дуя на покрасневшую ладонь, и уже было шагнула в ванную, как вдруг что-то меня остановило.

Нет, это был не звук и не ощущение чего-то необычного. Сама не знаю почему, но, накинув халат, я вернулась в спальню, где подошла к музыкальному центру, вынула из стойки диск Roxette и нашла в списке Listen to your heart. Что-то в словах этой песни сегодня не давало мне покоя.

Я оставила дверь в ванную комнату открытой, чтобы слышать музыку, которая тяжелыми волнами поплыла по дому.

«Listen to your heart when he’s calling for you…»[5]5
  Слушай свое сердце, когда он зовет тебя.


[Закрыть]. Вот оно! Не успев забраться под упругие струи воды, я ахнула и остановилась. Строки песни были странно созвучны моему состоянию и событиям прошедшего вечера. Ведь тот таинственный голос звал меня, заставлял пойти на встречу со Стивом, буквально выжимал меня из кабинета. И ведь я послушалась! Не важно, своего ли сердца или этого странного пугающего призыва. Главное, я увиделась с Логаном и уже почти решилась на поездку с ним.

Как все загадочно переплеталось в этот вечер!

Если бы только…

Музыка смолкла, но словно в продолжение моих мыслей во влажном пространстве ванной комнаты вдруг отчетливо раздалось: «Если бы только ты услышала… Если бы только почувствовала…»

Захлебнувшись плотным, насыщенным паром воздухом, который на мгновение превратился в январский вихрь из открытой форточки, я отшатнулась к порогу и, едва не теряя сознание, сползла на пол по дверному косяку. Широко раскрытыми от ужаса глазами я бессмысленно оглядывала комнату, как будто надеялась увидеть здесь обладателя преследующего меня голоса.

Чудовищная нереальность происходящего и очевидная пустота комнаты меня просто ошеломили. Казалось, если бы передо мной появился тот, кто только что произнес эти слова, ситуация обрела бы смысл и все встало бы на свои места. Но я была в комнате совершенно одна. Одна! Этот факт сомнению не подлежал, если только глаза не подводили меня, подобно моему помутившемуся рассудку, которому я перестала доверять.