Текст книги "Под созвездием черепахи"

День шестой

Я забыла написать про опыт любовных прикосновений с мальтийцем. Не уводите детей от экранов: все достаточно невинно. В общине на греческом острове, где он живет, иногда проделывают такие практики: двое уединяются и по очереди гладят друг друга по пятнадцать минут руками, обильно смазанными маслом. И всё.

Вроде просто, но оказалось незабываемо. Он стал гладить меня (только туловище), и я через минуту уже рыдала. Потом смеялась. Потом злилась. Из-под его рук выскальзывали – нет, вылетали мегатонны моих эмоций и взрывались фонтанами слез и смеха.

Положенные пятнадцать минут закончились слишком быстро. Сварго сказал: нам всем не хватило в детстве любящих прикосновений, и это – именно про любовь и доверие. В этом упражнении нельзя переходить к сексу. Хотите – сделайте перерыв, потом занимайтесь любовью в общепринятом смысле. Но только отдельно, потому что это упражнение про ту любовь, которую мы недополучили в детстве.

День седьмой

Сижу пью кофе со льдом на террасе кафе the Doctor’s House. Под ногами лежит местный пес Марго – №2 в иерархии псов округи. Через какое-то время подходит Джон – непререкаемый №1.

Джон покрыт боевыми шрамами и жесткой черно-рыжей шерстью. Смотрит изучающе. Глажу морду и что-то говорю ему в том смысле, что он, конечно, тут самый крутой. Джон согласен. Укладывается рядом и какое-то время лежит, пока его и Марго не срывает с места крайняя необходимость: по улице прошли парни со щенком, и новая собачья личность должна была быть облаяна с целью то ли приветствия, то ли устрашения.

Я подумала, что у меня всегда так по жизни с альфа-самцами: они не проявляют ко мне романтического интереса, но при этом берут под свое покровительство. Типа «буду защищать тебя от всего мира, сядь сюда и наслаждайся жизнью». Строго, но ласково.

Мы никогда не пересекались надолго, но всегда это был интересный опыт, и я какое-то время позволяла себя опекать, пока во мне не просыпалось мое базовое, накрепко вшитое стремление к свободе. Тогда я уходила, поблагодарив за поддержку. И жадно глотала свежий воздух, закрыв за собой дверь.

 
                                        * * *
 

Моя жизнь до сорока помещалась в пределы матрицы: учеба, замуж, дети, карьера. В районе 30 лет напряг стал невыносим, и следующие десять лет моей жизни – это история для отдельной повести, которую я пока не могу (и не хочу) рассказывать вслух.

Закончилось все тем, что я пошла к психологу, потому что жизнь стала доставлять невыносимую боль. Потом развод и расставание, переезд – был момент, когда я чуть не умерла – так было больно (нет, не подумайте, суицид меня не привлекает. Но двусторонняя пневмония вкупе с менингитом – то ещё удовольствие). Но ничего, из боли вылупилась новая Наташа, сильнее и свободнее прежней.

С 2018 по 2022 год я два раза сменила место жительства и работу, и так, по мелочам – образ мыслей и отношение к жизни. Очень помогла терапия. Иногда жаль, что так поздно – мне уже почти 50 лет. А с другой стороны, возраст не в паспорте, а в голове. А там мне примерно 37, хорошо это или плохо – пока не знаю. К тому же все, что прожито, оно точно не зря. Моё.

 
                                        * * *
 

Конечно же, в самый нужный момент телефон оказался на зарядке в номере отеля. Казалось бы, зачем он мне? Я здесь уже не первый день, сотня фоток океана и окрестных пальм уже сделаны. Можно просто лежать в шезлонге и смотреть на прибой.

Ага, сказали сценаристы моей жизни, и на меня из ближайших кустов вышел здоровенный варан. Как у Николая Дроздова, мать вашу, медленный, с хвостом. Двинулся в мою сторону. В голове две мысли: «Телефон!!!» и «Кусается???». Варан высунул тонкий и черный, как кнут, язык, засунул его обратно и, повернувшись ко мне задом, медленно утопал в кусты.

Неслабо, Шри-Ланка, неслабо. Схожу за телефоном, вдруг метеорит упадет…

 
                                        * * *
 

Терапия вытащила из состояния, когда боль не давала жить. До сих пор она помогает осмыслить сложные ситуации. Переезд в другую страну считается за сложную ситуацию? Пожалуй, да, а ещё очень помогает общение, хоть и онлайн: моя рабочая команда, друзья в России и не только, единомышленники в соцсетях. Дети, которые, слава всем святым, рядом, в Ереване. Случайные знакомые, в которых иногда вижу себя, как в зеркале.

И я такая: нет, все-таки жизнь – хорошая штука! Невзирая.

 
                                        * * *
 

Мы вообще не должны были встретиться. Из разных поколений, областей, сфер жизни. Но мы встретились – на поле в Ростовской области на тренинге для дилеров компании, где я работала, а Антон был приглашенным блогером.

В первый же день мы с удивлением обнаружили, что просидели два часа под тентом на краю поля с давно остывшим кофе и рассказали друг другу всю жизнь. Нет, ребят, это не про любовь. Тут другое: мы как будто почувствовали друг в друге что-то ценное и неповторимое, а потом оказалось, у нас есть общая мечта/идея/план – как хотите можно назвать.

И, как только мы это обнаружили, произошло обыкновенное чудо. Обстоятельства за несколько недель сложились так, что у нас не оставалось выхода: идти по этой дороге или свернуть в сторону. Мы пошли: организовали SMM-агентство, набрали клиентов и команду и за два года пережили много чего. И успехи, и кризисы. Временами хотелось убить друг друга. Но мы до сих пор выруливали из всех сложностей. Не последним аргументом было то, что мы любим наше общее дело.

Что создает сложности, то и дает развитие – эта фраза была для меня отвлечённой теорией, пока мы не стали работать вместе. Благодаря этому парню я прошла один из самых сложных жизненных университетов – отношения в бизнесе. А ведь – ну чёрт возьми! – не должны были встретиться.

 
                                        * * *
 

Пальцы долго висели над клавиатурой. Написать об этом или на фиг? Но тем не менее вот, два сложных момента:

Переезд в Ереван. Бывают моменты, когда я чувствую себя оторванным от ветки листком, и меня несет холодный пыльный ветер. Мучает бессилие что-либо изменить в этой ситуации. Поэтому переключаюсь на позитив: устройство в новой стране, новые друзья, работа, спорт. Всё это помогает не раскисать, потому что в конечном итоге мои сопли – это мои сопли, и больше ничего. Глобально ситуацию они не изменят, а значит – я их вытру и буду топать дальше.

Отношения. Тут пока сложно: долгие не срастаются. В прежних долгих отношениях я больше давала, чем брала, и теперь у меня обостренное чувство своих границ и стремление к свободе, даже если мужчина и границы соблюдает, и на свободу не покушается. Но тут такое – работу над ошибками в этой сфере в одиночку не сделаешь. Поэтому я стараюсь радоваться тому что есть и не предъявлять завышенных требований. Меня развлекают и возят по Армении, кормят шашлыком и регулярно дарят цветы – что еще нужно? Вот – купила вторую вазу.

 
                                        * * *
 

Когда я хочу тебя вспомнить, чаще всего приходит это: я стою на площадке лестницы и слышу твои шаги. Взлетаешь на третий этаж и обнимаешь меня, и о меня бьется твое сердце. Мы не разговариваем, просто прижимаемся друг к другу, как терпящие бедствие.

Вся наша история – побег от реальности в хрупкую выдумку. Там цвета были ярче, работалось веселее и все аэропорты мира заигрывали с нами. Париж и Амстердам, Питер, Миннеаполис, бельгийский Остенде. Мороженое в «Макдональдсе» и шампанское в Air France. Бесконечные объятия и долгие взгляды в упор, вычерпывающие сердце до самого донышка.

Помню, ты обнимаешь меня в сумерках. Разглядываешь мое лицо и с удивлением произносишь: «Я и не знал, что можно так сильно любить». Слушаю тебя, и на сердце непонятное: то ли печаль, то ли радость. Печали было больше, впрочем, что об этом? Пустое, как писали в позапрошлом веке.

Мы расстались в сером холодном марте, в апреле я почти умерла от боли, потом исцелялась в объятиях других, потом мне всё надоело. Надоело, что везде ищу тебя и не нахожу. Я не хотела найти тебя – хотела перестать искать.

Последняя на сегодня встреча (хорошо бы, совсем последняя, хотя уже без разницы) – в твоем кабинете, ты в маске от ковида, и мне кажется, ты всегда был в ней, просто теперь ее видно. Над маской пустой взгляд давно умершего.

Не знаю, как ты пережил это. Зная тебя, подозреваю, что выжег из души все связанное со мной. Было больно, и рубцы останутся навсегда. Но это уже точно не моё дело.

А я – после боли, забвения и признания факта разрыва – пришла к тому, что я понимаю любовь через тебя. С тобой она впервые коснулась меня, обожгла, как утюг неумелого ребенка, но запомнилась навсегда. Если я встречу её, я узнаю теперь, и это точно благодаря тебе.

День восьмой

Я сижу на террасе гостиницы и завтракаю. Мне принесли кофе, молоко, фрукты и большую чашку смузи с бананом и кокосом. Посуда белая, море нестерпимо синее, надо мной пальмы. Слегка напрягает ощущение «белой госпожи» – сегрегация здесь чёткая: весь персонал – темнокожие мужчины, похожие на индийцев, но с более темной кожей, а жильцы отеля – все до одного – белые европейцы. Но изменить это я не в состоянии, так что расслабляюсь.

Приходит и ложится под ноги собака. Тут они везде и ложатся у твоих ног в знак особого расположения. Такое надо ценить – я ценю. Говорю псу, что он красавец, и сожалею, что нечем угостить его с моего стола. Пес снисходительно слушает.

На террасе появляется семья с детьми. Девочка в розовом платье подбегает к собаке и приносит кусочек хлеба. И пес реагирует так, что я готова расплакаться. Он привстает, благодарно виляет хвостом, аккуратно принимает из маленькой ладошки хлеб и держит в зубах. Когда девочка убегает, кладет ненужный хлеб на землю.

В этот момент мои внутренности наполняются таким светом, что даже немного хочется плакать. Я физически ощущаю невероятную, плотную красоту жизни.

 
                                        * * *
 

– Привет. Давно не виделись. Ты только иногда снишься. Как ты?

– Нормально. Хорошо выглядишь.

– Ты и в прошлый раз это говорил. Дежурно. Хотя ты когда-то сказал, что считаешь комплименты фальшью. А сам теперь…

– Ты и правда хорошо выглядишь. Ты всегда была прекрасна.

– Даже сейчас?

– А что изменилось?

– Мы изменились. Мы расстались, ты же помнишь наш последний разговор?

– Не надо. Как ты живешь?

– Я – отлично. Много работы, путешествия, своя команда. Все путем.

– Замуж не вышла?

– Нет. А у тебя как?

– Все по-прежнему.

– Тебе хорошо?

– Да. Мне кажется, я все правильно сделал.

– Уверен?

– Не всегда. Бывают моменты… но в основном все нормально.

– Знаешь, когда человек говорит, что все нормально…

– Нет, Наташ. Не надо меня лечить.

– Прости. Никак не избавлюсь от этой привычки.

…

– Знаешь, я хотела попросить тебя об одном. Ты мог бы отпустить меня? Чтобы я больше не видела тебя во сне и не думала о тебе?

– Наташ. Ты же знаешь ответ.

– Знаю. Но вдруг бы ты сказал «да, конечно», взмахнул рукой и…

– Смешно.

– Прости.

– Ну что ты.

– Я тогда пойду?

– Пока. Счастливого пути.

– Я не сегодня улетаю. А впрочем, да, спасибо.

 
                                        * * *
 

Апрель на Ланке – конец пляжного сезона, приходят ветра и дожди, и взбаламученный океан гонит к берегу песок. Вода становится мутной и нехорошей для придирчивых знатоков. Мне нормально. Вода не мутнее, чем в Анталье, но при этом людей немного и волны хороши, я качаюсь на их прохладных зеленых качелях, да так, что после, на берегу, меня еще полчасика качает, как перепившего ирландца (почему ирландца? Хм, понятия не имею – написалось).

День десятый

Смотрю на воспоминания этого времени года в моем аккаунте, а там апрель в Подмосковье, стылые туманы по утрам и верба на голых веточках. Фотки трёхлетней давности: весна 2020 года – локдаун, дача родителей Сергея – моего мужчины на несколько ковидных месяцев. Мы приезжали на дачу на выходные и праздники (на даче не было Интернета, и работать я там не могла, но мы в любое удобное время сбегали туда из обезлюдевшей Москвы).

Здесь постоянно жил отец семейства – Виктор Иваныч. Добрый кроткий человек, слегка за 70. Очень уютный. Из всех моментов на даче мне милее всего вспоминать разговоры с ним – на кухне за семечками или кофе, или сидя рядом на крыльце дома. Он курил в сторону, я сидела рядом на теплых ступенях, и мне было исключительно спокойно.

С Сергеем не сложилось (да и не могло сложиться), но не о нем речь. Жаль, что не видела больше его отца, надеюсь, он пережил ковид и до сих пор потихоньку коротает пенсию на даче – он сам выстроил ее, и это так заслуженно. Он не сумел воспитать сына трудолюбивым человеком. Кажется, сына воспитывала исключительно мать, и к ней большие вопросы. Ну как, скажите, пожалуйста, можно разрешать взрослому сыну-раздолбаю ездить на своей родительской машине, да еще на бензин ему деньги давать? У меня такое в голове не укладывается. Когда я увидела это, наши отношения быстро покатились под откос.

Впрочем, бог с ними, пусть живут как считают правильным. А вам, Виктор Иваныч, здоровья и бодрости духа; живите подольше, дорогой. Мне не хватает такого отца, как вы. Но зато и денег на бензин никто не дает – всё сама, всё сама.

 
                                        * * *
 

О фауне: давеча видела морскую черепаху. Вижу их почти каждое утро. Из волн сначала показывается голова – светло-желтая, с черным глазом и темными прожилками на коже. Черепаха высовывает голову, потом делает нырь – видно темный горбатый панцирь, а потом треугольный желтый хвостик. Большая. Подплывать ближе страшно – замирая, смотрю с расстояния метров пяти.

Варан, помнится, ближе подходил, и я тогда поняла: морально не готова встречаться лицом к лицу с местной крупной фауной! Ну его на фиг. Я не натуралист – те готовы целоваться с каждой лягушкой. А меня это пугает. Вообще с дикой природой тесно соприкасаться боюсь.

Больше всего из живности здесь раков-отшельников – эти топают по обочинам, десятками носятся по пляжу и живут под каждым кустом. Мягкотелые рачки находят себе раковину от мертвой улитки и живут в ней. Вырастая, находят раковину побольше – вот такой получается посмертный симбиоз. Улитка вырастила раковину, пожила в ней, склеила ласты (ласту?) и отдала раку в наследство свой домик. Некоторые особо крупные раки живут в кокосовых скорлупках. Местные рассказывали, что недавно видели рака в консервной банке. Бедолага, наверное, в полдень обжигает себе спину и в толк не возьмет почему.

 
                                        * * *
 

Хочется иметь талант, как у Полозковой, зашифровывать в стихи свою боль, радость, надежду. Плести из языка красивые узоры смысла, чтобы и легко, и глубоко, и заставляло думать и чувствовать. Чтобы вы, прочитав о моей жизни, что-то такое поняли и о своей. Иначе на фига?

Потребность писать разбивается о скалу здравого смысла, на которой сидит циничный незаглушаемый критик. «Зачем это всё? Всё равно никто ни прочитает. Твои розовые сопли никому не нужны. И вообще, где ты и где писательство!»

Толстой писал полдня, а потом ещё дневники. Но он же граф был, что ты сравниваешь, ему даже посуду не надо было мыть ни разу в жизни. Братья Стругацкие умудрялись писать на два города, в письмах и обсуждениях по телефону, как? Ребята, как вы это могли? Тут с собой-то никак не договоришься.

Жванецкий говорил, что писать нужно только тогда, когда уже не можешь. Я могу. Значит, не писать? А может, он ошибался? Он же про себя сказал. Или ошибаюсь я, когда думаю, что могу не писать? Вот талант есть или нет – как это увидеть в себе? Ок, google, «10 способов определить наличие таланта». Чёрт меня подери совсем. Ладно, вернемся на Ланку.

День одиннадцатый

Собаки сегодня задолбали! Мы поехали на уединенный участок пляжа в семь утра, чтобы поснимать фоточки. Фотограф Дарина обещала, что там не будет ни души. Ну, если не считать собак.

Их было ПЯТЬ. В том числе совершенно мерзкий вариант – одноглазый пегий шелудивый пес с клещом на ухе, который только что в рот мне не лез. Он него приходилось отмахиваться, как от назойливой мухи, и еще он игрался с другими псами. Мы пытались фотографироваться, а под ногами у нас катался шерстяной радостно рычащий клубок.

У меня категорически не получалось расслабиться. Надо было изображать «легкость и порыв». Но, блин, как?! Когда отвалили собаки, повылезали из воды сёрфингисты, у них как раз закончился утренний заплыв. Всё вместе образовало яркий винегрет из сегодняшнего утра, в котором я меняла аксессуары и одежду, развешанную на прибрежных кустах, и старалась изобразить в кадре безмятежность.

Через два часа я была максимально измотана. Не ожидала, что фотосессия в тропиках будет такой сложной. Ну его на хрен, в следующий раз обойдусь каменными джунглями: с туалетами, кафешками и БЕЗ собак.

А по факту надо было такое пройти, чтобы понять, как это ощущается. И как на самом деле получаются фотки, где ты легкая и прекрасная сидишь на песке и задумчиво листаешь книжку. Как отличается контент от реальной жизни – со всеми её сёрфингистами и собаками, этой сложной, местами пакостной и грязной, оглушительно прекрасной жизни.

День двенадцатый,
которого не было

В любой поездке на отдых – даже в самое райское место – возникает период, когда тебя тошнит от моря, солнца и местных особенностей. Меня на Ланке это настигло сегодня, когда мой отпуск перевалил экватор. Осталась половина срока, а я не хочу смотреть на волны и очень, ОЧЕНЬ хочу куриного бульончика. Но его тут нет…

Если бы я приехала сюда не одна и на несколько дней, это была бы катастрофа. Потому что мне пришлось бы невзирая на идти на пляж или ехать на экскурсию и из последних, блядь, сил радоваться жизни.

А вот фигушки. Я здесь одна и надолго. Могу день посвятить валянию в кровати. И я сегодня не ходила на море, не пошла загорать в шезлонге и вообще. Сижу в комнате под кондиционером. Немного в унынии и слегка в депрессии. Но, надеюсь, ненадолго.

Всё пройдет завтра, я пойду купаться, и волны смоют хандру. Затем я опять начну чувствовать вкус каждого дня на Ланке, а потом мне придет время уезжать. Я уеду, чтобы осенью крепко задуматься, а не перезимовать ли мне поближе к экватору, и пойду на букинг искать себе виллу с кондиционером и Интернетом.

 
                                        * * *
 

Идешь по жаркой дремлющей улице. Справа непрерывно шумит океан – базовая настройка здешней жизни. Слева пахнет жареным рисом из кухни ресторана и немного бензином от проехавшего мимо тук-тука. Ланкийцы переговариваются на местном журчащем языке.

По бокам от дороги растут бананы и бугенвиллеи с ярко-розовыми цветами. Еще аралии с лапчатыми листьями и душными сладкими цветами: ими украшают буддистские алтари. Воздух душный и горячий.

Ты идешь, никуда не торопясь. И вот если сейчас загрести растопыренной ладонью воздух с этой жарой и ароматом, ты сможешь ощутить, как между твоими пальцами просачивается тягучее ВРЕМЯ.

Про ангелов южного побережья

У Наты нежно-коричневая загорелая кожа. Интересно, все русские становятся такими после полутора лет на Ланке? Ната здесь с прошлой зимы, когда многие отдыхавшие здесь русские в момент оказались гражданами «той самой страны». И не вернулись на родину.

Первые полгода Ната активно обрастала связями и проектами – нажила здесь бойфренда, свое собственное кафе и собаку Пинки. Пинки – самая залюбленная ланкийская пёсина. Я редко в жизни вижу настолько яркую и громкую любовь. И это не напоказ – Ната любит каждую шерстинку на своей собаке, разговаривает с ней постоянно и очень переживает, как сможет оставить свою принцессу. Но оставить скоро придется.

В России в Барнауле ждёт мама. У мамы больные колени и вообще, поэтому Ната взяла билеты до Питера, а потом на Алтай. Пинки останется у родных Натиного бойфренда. Те живут в местной дыре в глубине острова, там нет дорог и даже дверей в домах нет. Кругом рисовые поля и есть собаки для компании. Пинки не будут целовать в лобик, но будут исправно кормить. Пока не кончатся Натины деньги и запасы корма. Потом Пинки станет ланкийской собакой, как ей и было предназначено судьбой до появления Наты – ангела одной собаки с южного побережья.

Ната, может, вернется, а может и нет. Любовь, даже самая сильная, блекнет при смене контекста жизни и часовых поясов. И возрождается вновь при встрече. Может быть, они еще встретятся. Может, проживут вместе много счастливых дней, месяцев, лет? А может, Ната не вернется, и собачий ангел полетит к другому щенку, и тот внезапно приглянется другой богатой иностранке на южном побережье.