Текст книги "Оптинские старцы"

Наталья Борисовна Горбачева
Оптинские старцы

© Горбачева Н.Б., 2006

© Козель Е.Ю., иллюстрации, 2006

© Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2006

Часть 1
Начало традиции

Благословенная Оптина. Преподобный Моисей

Оптина пустынь прославилась своими старцами – духоносными прозорливыми монахами. На протяжении всего XIX столетия эта обитель была одним из известнейших духовных центров притяжения страждущих и жаждущих правды Божией православных паломников.

Самое суровое и озлобленное сердце не могло не умилиться и не оттаять при виде живописных окрестностей монастыря, расположенного в центральной, обжитой России, в шестидесяти километрах от древней Калуги. Наверно, о таких-то местах и говорят: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».

Не березки и рябинки перелесков, но могучий сосновый бор подступает к стенам и башенкам обители. Некогда бор этот был дремучим, обильным всякой дичью. Цапли оглашали окрестности странным своим криком, и питались они неисчислимой рыбешкой, водившейся в неширокой быстроводной речке Жиздре – притоке Оки. На левом берегу Жиздры – роскошный зеленый луг, а к правому подступают белые стены монастыря, похожего на кремль.

До советского разорения Оптиной через Жиздру существовала единственная переправа. Паром приставал прямо перед главными, Святыми вратами монастыря. Монахи на послушании управляли паромом, и каждый по-своему настраивал паломников на пребывание в святой обители – кто молитвенным молчанием, кто приветливым и ласковым словом, а кто и мудрым замечанием, чтобы не с любопытством, но со смирением шли дальше к старцам.

Переправившись через Жиздру, богомольцы сразу попадали в совершенно иной мир: кругом тишина, покой, строгие лица монахов, которые молча кланяются при встрече. Несколько гостиниц с удобными комнатами были к услугам посетителей: многие задерживались не на день и не на два – на недели и месяцы.

Четыре храма стояли на территории монастыря, но особо чтимых святынь не имели. Главным духовным богатством почитались Оптинские старцы, жившие в скиту, в полукилометре от обители. Имена их хорошо известны православному миру, и речь о них впереди.

Скит – это как бы монастырь в монастыре, более уединенный и строгий. На его территории – деревянная церковь во имя Собора Иоанна Предтечи, первого пустынножителя. Скит образовался в начале XIX века[1]1
  Примечания, обозначенные цифрами, см. на с. 325–330.– Изд.


[Закрыть]¹. На территории скита был разбит фруктовый сад, построены братские корпуса и кельи, обсаженные чудесными цветами, среди которых поэт Апухтин видел, «кажется, и голубую георгину»². Райский уголок, но находиться в нем могли только мужчины, женщин в скит не пускали. В кельи старцев входили они с внешней стороны, через отдельный вход.

Расцвет оптинского старчества пришелся на XIX век, особенно последнюю треть его. Но подлинная история монастыря Оптинского уходит своими корнями в глубь веков.

В давние времена постоянные опустошительные набеги крымских татар на южные границы Московского государства заставили русских правителей укрепить засеками всю страну, от Оки до Дона и от Дона до Волги. Одна из таких засек проходила вблизи города Козельска, основанного в 1146 году. В трех километрах от этого древнего города и находится Оптина пустынь.

Сделавшись оборонительным рубежом от набегов диких кочевников, засека одновременно стала и притоном для разбойничьих шаек, наводивших ужас на местное население.

В XIV веке в засеке, прилегающей к Козельску, укрывался грозный предводитель разбойников Опта. Много лет до того он в своих напарниках имел легендарного и жестокого Кудеяра, но потом пути их разошлись.

Случилось нечто невиданное: Опта раскаялся в своих злодеяниях, переменил образ жизни, постригся в монахи под именем Макарий и основал пустынь – уединенный монастырь, где, вероятно, и окончил свои дни смиренным отшельником³.

Первые письменные сведения об Оптином монастыре относятся к царствованию Бориса Годунова. В Козельских писцовых книгах 1629–1631 годов сообщается, что этому монастырю пожалованы разные угодья на помин души царя Феодора Иоанновича.

В начале XVII века, когда Козельск, а вместе с ним и Оптина пустынь были «без остатку» разорены литовцами, в обители уже существовала деревянная церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы, а в монастыре – шесть келий. В конце века на том же месте была построена каменная церковь усердием окрестных бояр и всякого чину людей. Помогали монастырю и царевна Софья, и цари Иоанн и Петр Алексеевичи.

Но только-только стала устраиваться Оптина пустынь, как на основании «Духовного регламента»⁴ была упразднена. В 1724 году ее приписали к Белёвскому Спасо-Преображенскому монастырю: братию, состоявшую из двенадцати человек, перевели в Белёв, куда перевезли и разобранные монастырские ограды, кельи и скотный двор. Оптинский храм был превращен в приходскую церковь, а для служения в ней был оставлен «белый поп» Федор с дьячком.

Через два года по Указу императрицы Екатерины I Оптина пустынь была восстановлена, но имущество ее было возвращено не сразу, и то лишь благодаря официальному вмешательству.

Конец XVIII века явился временем полного упадка и оскудения обители, хотя на пожертвования был отстроен новый каменный Введенский храм. В эти годы число братии не только не превосходило положенных по штату семи человек, но и постоянно было меньше его. Случалось, что настоятель монастыря был и единственным в нем монахом. Жизнь Оптиной едва теплилась, но Бог не дал ей совсем погаснуть, потому что судил монастырю великое служение уже в недалеком будущем. Как объяснить подобные исторические судьбы – одному Богу известно…

Возрождением своим пустынь обязана знаменитому митрополиту Московскому Платону, который, посетив ее в 1795 году, «признал место сие для пустынножительства весьма удобным, почему и решился оное тут учредить, по образу Песношского монастыря». Митрополит Платон обратился к настоятелю сего монастыря с просьбой дать для этой цели способного человека. Таковым был признан иеромонах Авраамий⁵.

Прибыв в Оптину, отец Авраамий нашел ее в немыслимом запустении. «Не было полотенца рук обтирать служащему, – рассказывал он впоследствии, – а помочь горю и скудости было нечем: я плакал да молился, молился да плакал». Через два месяца он отправился обратно в Песношский монастырь и просил настоятеля «снять с него бремя не по силам». Но тот утешил отца Авраамия и повез по знакомым помещикам, которые снабдили его необходимым на первое время. Вернувшись, настоятель собрал братию и сказал: «Отцы и братия! Кто из вас пожелает ехать с отцом Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовью благословляю на сие благое дело».

Некоторые из монахов приняли благословение и поехали с отцом Авраамием в Оптину пустынь. Бог знает, каких трудов стоило им возрождение захудалого монастыря, но только после двадцатилетнего настоятельства отца Авраамия порядок в нем установился верный и твердый.

Однако расцветом своим и славой Оптина пустынь обязана другому настоятелю – архимандриту Моисею (Путилову)⁶, принявшему свою должность в 1825 году. При нем материальное благосостояние монастыря удивительным образом увеличилось и окрепло.

Преподобный Моисей (Путилов)

Отец Моисей действовал, казалось, вопреки здравому смыслу. Привез, например, разорившийся торговец продавать негодную сбрую. Настоятель купил. Эконом спрашивает: «Все гнилье, на что вы это купили?» – «Эко ты, брат, какой, ведь продавал человек бедный, у него пятеро детей, ему все равно и так надобно помочь!» И таких случаев было множество.

Не отказывая бедным в помощи, питая во славу Божию многих странников в гостинице и в трапезной, когда монастырь сам нуждался в средствах, отец Моисей предпринимал все новые и новые постройки, тем самым помогая прокормиться бедному окрестному населению.

Таким образом он построил огромную каменную ограду вокруг монастыря, который стал похож на мощный кремль. Говорили: «Ничего нет, хлеба даже у братии нет, а он этакую огромную постройку ведет – несколько домов каменных можно из такой ограды выстроить».

Потихоньку и выстроились семь новых братских корпусов, трапезная, библиотека, два конных двора, заводы кирпичный и черепичный, мельница близ монастыря и кладбищенская церковь. В старой трапезной была устроена церковь во имя преподобной Марии Египетской, а главный соборный храм Введения принял современный вид, получив два новых придела. Кроме того, были разведены обширные огороды и фруктовые сады.

Козельская Введенская Оптина пустынь всего за четверть века приобрела широкую известность среди сотен русских монастырей. Поток пожертвований хлынул от тех богомольцев, которых привлекала святая обитель с ее особым духом, напоминающим времена древнего подвижничества.

Отец Моисей ко времени своего настоятельства в Оптиной был монахом высокой духовной жизни и про иноческие подвиги знал не понаслышке. Еще в молодые годы он попал в Москве к прозорливой старице Досифее[2]2
  Это была знаменитая княжна Тараканова, законная дочь императрицы Елизаветы и графа Разумовского, которую насильно постригли в Иоанновском московском монастыре, где она провела в затворе 35 лет и сподобилась дара прозорливости. Причем с посетителями она разговаривала только через окно своей кельи. – Н. Г.


[Закрыть], которая направила его в Саровский монастырь⁷, и там будущий отец Моисей беседовал и принимал духовные наставления от Саровских старцев. После этого около десяти лет прожил он пустынником в Рославльских лесах. Именно в ту пору отец Моисей встретил выдающегося подвижника, постника и молитвенника отца Льва. Встреча эта была промыслительна для дальнейшей судьбы Оптиной пустыни. Когда отец Моисей стал настоятелем обители, то пригласил туда отца Льва, тем самым положив начало оптинскому старчеству.

Поистине Оптина приобрела Божие благословение, сделалась исключительной среди прочих монастырей. По образному выражению современников, пустынь Оптинская явилась как бы чашей, куда сливалось драгоценное духовное вино, пить которое и при этом веселиться духом довелось не одному поколению православных христиан, жаждущих правды Божией.

Первый оптинский старец преподобный Лев

Cердцем Оптиной пустыни, местом, где бился пульс ее жизни, откуда исходила благодатная сила старчества, был знаменитый оптинский скит. Так повелось, что именно там, среди монахов, предпочитавших более строгую, уединенную жизнь, в полукилометре от самого монастыря, жили и старцы.

Отец Лев⁸ почитается первым старцем Оптинским. Но справедливости ради наравне с ним должно назвать и настоятеля монастыря отца Моисея. Дело в том, что о духовных дарах отца Моисея – прозорливости, рассудительности – знали только близкие, дальние же предполагали в нем обычного монаха, облеченного высоким саном архимандрита и направившего свою энергию на монастырское строительство. Оба – отец Моисей и отец Лев – прошли одинаковый духовный путь. Между этими строгими подвижниками было глубокое взаимопонимание и полное единодушие, что может быть только между людьми одинакового духовного разума и высоты. Но так случилось, что к отцу Моисею народная тропа еще не была протоптана, возможно, из-за его обремененности настоятельской должностью. А вот к отцу Льву уже началось настоящее паломничество.

Преподобный Леонид (Наголкин), в схиме Лев

Отец Лев (в миру Лев Данилович Наголкин) родился в 1768 году в Орловской губернии. В молодости он занимался торговым делом и, будучи купеческим приказчиком, объездил много городов и сел, общаясь с людьми разных званий и состояний. Одаренный от Бога прекрасной памятью, любознательностью и сообразительностью, он, еще живя в миру, приобрел глубокое знание людей и опытность. Лев Данилович был большого роста, величественный, обладал большой физической силой, так что мог поднимать мешки до двенадцати пудов. Случилось однажды, что он один проезжал по глухой лесной дороге – и на него напал волк. Вскочив в сани, зверь вырвал из ноги молодого приказчика кусок мяса. Не растерявшись, сильный юноша засунул ему в глотку кулак, а другой рукой сдавил горло. Обессиленный волк упал с воза. После этого случая отец Лев прихрамывал всю жизнь.

Двадцати восьми лет Лев Наголкин оставил многопопечительную жизнь в миру и пошел в послушники Оптиной пустыни. Через два года, повинуясь неудержимому желанию в совершенстве обучиться духовной жизни, он перешел в пустынную Белобережскую обитель, в которой настоятелем был старец высокой духовной жизни Василий (Кишкин), долгое время живший на Святой горе Афон в Греции. Здесь послушник Лев принял иноческий постриг с именем Леонид. Он отличался таким смирением и человеколюбием, что братия Белобережского монастыря при открывшейся вакансии единогласно избрала его своим настоятелем. Но не по сердцу была отцу Леониду многозаботливая настоятельская должность, и в скором времени, в 1808 году, сложив с себя настоятельство, он поселился в уединенной келье в глухом лесу вместе с двумя другими подвижниками. Так жили они около трех лет – в пустынном безмолвии, в постоянных трудах, посте и богомыслии. Здесь отец Леонид принял схиму с именем Лев.

О высокой духовной жизни трех подвижников прознали люди, которые стали тысячами стекаться к дверям их кельи за благословением, молитвенной помощью и духовным советом. Тяготясь разраставшейся молвой, старцы – не годами, но мудростью (отцу Льву было около сорока лет) – переселились на Валаам. Как говорил про них местный юродивый, «торговали здесь хорошо». Под этим иносказанием следовало понимать, что многих валаамских иноков привлекли к себе старцы своим смирением и мудростью, став духовными их руководителями⁹.

Однако в 1829 году по приглашению настоятеля Оптиной пустыни схимонах Лев вернулся в монастырь, став родоначальником старчества, той духовной школы, из которой вышла вся плеяда последующих старцев. Они преемственно сменяли друг друга в течение целых ста лет – до самого разгрома знаменитой Оптиной пустыни.

Ко времени появления в Оптиной отец Лев несомненно обладал великими дарами Божиими – прозорливостью и рассуждением. В первую очередь это стало понятно братии монастыря. К его скитской келье ежедневно стекались монахи просить совета и наставления, открывать свои помыслы. Отец Лев вникал во все мелочи монастырской жизни, и как бы само собой возникло непререкаемое правило – просить его благословения на всякое важное событие в жизни обители.

Ради духовных советов старца стал приходить к дверям его кельи из городов и сел народ: дворяне, купцы, мещане и простой люд. О нем говорили: «Он для нас, бедных и неразумных, пуще отца родного. Мы без него, почитай, сироты круглые».

Исключительный ум, соединенный с прозорливостью, давал ему возможность видеть людей насквозь, но по своей великой любви он относился ко всем терпеливо, отечески.

Как-то утешал отец Лев крестьянина, у которого украли колеса с повозки: «Оставь, Семенушка, не гонись за своими колесами – это Бог тебя наказал, ты и понеси Божие наказание и тогда малой скорбью избавишься от больших. А если не захочешь потерпеть этого малого искушения, то больше будешь наказан».

От проницательного взора отца Льва не могли утаиться никакие душевные тайны приходивших к нему. Бывало, что человек невольно или из-за стыда утаивал свои грехи, но старец, выслушав исповедь, сам открывал все утаенное, побуждая духовных чад к чистосердечному раскаянию.

Относительно каждого человека старец повиновался голосу Божию. Кого-то он уговаривал оставить грешную жизнь. Иногда же вместо долгих уговоров отец Лев сразу выбивал у человека из-под ног почву, давая осознать и почувствовать свою несостоятельность и неправоту. Старец как бы духовным скальпелем вскрывал гнойник, образовавшийся в огрубевшем сердце человека. Последствием таких действий всегда были слезы покаяния. Как знаток души человеческой, отец Лев понимал, каким способом уврачевать больную душу.

Для иных годился и актерский прием. Жил недалеко от Оптиной один барин, который хвастался, что лишь только взглянет на отца Льва, так его насквозь и увидит… Приехал он к старцу, когда у него было много народа. Отец Лев имел обыкновение в особых случаях загораживать глаза, словно от солнца, левой рукой, приставив ее козырьком ко лбу. Именно это он и сделал при входе того барина и сказал так: «Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Льва, а сам, шельма, семнадцать лет не исповедовался и не причащался!». Барин затрясся, как лист, а после плакал и каялся, что он, грешник неверующий, действительно семнадцать лет не причащался Святых Христовых Таин.

Описывали и другой случай, когда приехал к старцу помещик П., который, увидав старца, подумал про себя: «Что же это такое говорят, будто бы он необыкновенный человек! Такой же, как и прочие, необыкновенного ничего не видно!» – и как только он подумал, старец и сказал: «Тебе бы все дома строить! Здесь вот столько-то окон, тут столько-то, крыльцо такое-то…». По прозорливости своей отец Лев узнал мысли помещика, который, направляясь в Оптину, увидел такую красивую местность, что задумал уже поставить там дом и строил в уме планы на этот счет.

Однажды преподобный спас от смерти двоих купцов, приехавших к нему за благословением. Выручив от продажи хлеба большую сумму денег, купцы спешили домой, но старец своей властью удержал их в Оптиной лишних три дня. После этого купцы благополучно возвратились в свой город. Спустя некоторое время открылось, что, когда купцы получили деньги, они были замечены грабителями. Поселившись рядом в гостинице, злодеи познакомились с купцами и в дороге намеревались их ограбить и убить. И исполнили бы свое злое намерение, если бы святой Лев не задержал купцов в своей обители. О неудавшемся покушении раскаявшиеся грабители письменно известили купцов, испрашивая у них прощения.

«Душа человеческая в глубине своей таит много добра. Надобно его только отыскать» – вот, пожалуй, главное, о чем думал и говорил старец с приходящими к нему. Всем и каждому он внушал, что нелегко достается душевное спасение. Нередко в подтверждение этой истины повторял простую, сложенную им самим поговорку: «Душу спасти – не лапоть сплести». Его самого никто никогда не видел возмущенным, гневающимся или раздраженным. В самые тяжкие дни жизни старца никто не слышал от него слова нетерпения или ропота, никто не видел его в унынии. Спокойствие и христианская радость, полнейшее незлобие никогда не оставляли любвеобильного старца. Удивлялись тому многие и желали узнать, как достичь подобного состояния. «Батюшка, как вы приобрели такие духовные дарования, какие мы в вас видим?» – спрашивали ученики. И преподобный смиренно отвечал: «Живите проще, Бог и вас не оставит и явит Свою милость».

Помимо дара прозорливости, отец Лев был наделен и даром исцеления души и тела. Многим страдавшим от телесных недугов, часто соединенных с недугами душевными, старец подавал благодатную помощь, помазав болящих елеем (маслом) от неугасимой лампады, теплившейся в его келье перед Владимирской иконой Божией Матери. Иных он отсылал в Воронеж ко святым мощам святителя Митрофана. Пройдя пешком сотни верст, больные в дороге и исцелялись, возвращаясь в Оптину благодарить чудотворного старца.

Приводили к отцу Льву многих бесноватых. Среди них встречались такие, которые сами не знали, что одержимы нечистым духом, и только в присутствии святого старца впервые проявлялся их недуг. Он духовными очами видел затаившегося до времени в человеке врага и строго его обличал. Посрамленный бес от этого начинал открыто заявлять о себе. Подобные вещи случались, как правило, с теми из неразумных мирян, которые для спасения души своей тайно носили тяжелые вериги или изобретали для себя другие подвиги, совершенно не помышляя при этом об очищении сердца от страстей. Преподобный Лев снимал с таковых страдальцев вериги, накрывал голову епитрахилью и читал краткую заклинательную молитву, затем помазывал святым елеем. Известно множество случаев подобных исцелений.

Однажды привели к старцу одну бесноватую – держали ее шесть человек. Увидев преподобного, она тут же упала перед ним, а бес нечеловеческим голосом закричал в ней: «Вот этот-то седой меня выгонит. Был я в Киеве, был в Москве, Воронеже, никто меня не гнал, а теперь-то я выйду!». После молитвы старца и помазания елеем бесноватая тихо встала и пошла вон из кельи. Каждый год приходила она в Оптину здоровая благодарить старца, а после его кончины с великой верой брала землю с его могилы для других болящих, от которой и они получили великую пользу.

Вообще доверие старцу и послушание ему играет огромную, во многих случаях решающую роль для приходящего к нему человека. Это особо подчеркивал отец Лев. «Если спрашивать меня – так и слушать, а если не слушать – так и не ходить ко мне», – говорил он часто. «Не столько искусство и опыты старческие действуют, сколько вера с упованием вопрошающих благодать Божию на нас вообще привлекают… Если кто искренне и от всей души ищет спасения, того Бог и приведет к истинному наставнику… Не беспокойтесь – свой своего всегда найдет».

На всю Россию уже прославился преподобный Серафим, Саровский чудотворец. Явил он себя великим старцем, но всего семь лет было отпущено ему для общественного служения, в 1833 году святой отошел в вечность. И вот в другом, ранее неведомом, уголке страны стало происходить нечто подобное саровскому чуду. Молва засвидетельствовала истинную праведность и принадлежность к столь немногочисленному племени «печальников народных» оптинского иеросхимонаха Льва. Рассказы о его прозорливости и чудесных исцелениях передавались из уст в уста. Тысячи паломников направились в Калужскую губернию, в Оптинский монастырь…

Старчество отца Льва в Оптиной пустыни продолжалось тоже недолго – двенадцать лет, с 1829 по 1841 год. Однако все эти годы старец непрерывно претерпевал гонения.

Против отца Льва восстал некто отец Вассиан, поступивший в Оптину пустынь в 1812 году. Будучи неподражаемым постником и весьма усердным молитвенником, отец Вассиан по простоте своей поддался вражескому искушению и долгое время по неведению был противником старческого руководства. Подобный отцу Вассиану монах описан Ф.М. Достоевским в романе «Братья Карамазовы» под именем Ферапонта. К схимонаху Вассиану присоединились и некоторые из старших иноков. От них стали исходить доносы, основанные на ложном истолковании роли старца в монастыре, а также на непонимании самого смысла старчества.

Первые шесть лет гонения на старца еще не принимали серьезного оборота, но в дальнейшем они усилились. Сначала из епархии приехали следователи и допрашивали весь монастырь. Но все показания были благоприятны для старца.

Поток доносов не уменьшился, закрутились интриги. Кроме ложных донесений, новый Калужский архиерей (который не благоволил к отцу Льву и имел твердое намерение сослать его в Соловецкий монастырь) получал через Московскую тайную полицию анонимные доносы с обвинениями против старца и настоятеля отца Моисея. Лжесвидетельствовалось, что последний несправедливо оказывает скитским монахам предпочтение перед живущими в монастыре, и что скит подрывает авторитет монастыря, и если его не уничтожить, то древняя обитель разорится, и прочее в том же духе.

Отец Моисей был вызван для объяснений к духовному начальству, а отцу Льву было строжайше запрещено принимать посетителей. Его перевели из скита в монастырь и переселяли из кельи в келью. К гонениям старец относился благодушно: с пением «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…» переносил он свою келейную икону Владимирской Богоматери на новое место жительства и продолжал служение.

Запрещение принимать народ предписывалось отцу Льву неоднократно. Каждый раз, повинуясь воле архиерея, он прекращал прием, но, видя тяжелые скорби страждущих, возобновлял душеспасительные беседы. Однажды отец Моисей, проходя по монастырю, увидел огромную толпу народа перед кельей старца в то время, когда последовало очередное запрещение из Калуги. Настоятель вошел в келью и сказал:

– Отец Леонид! (Старцу также запретили и носить схиму, называясь именем, данным при пострижении. – Н. Г.) Как же вы принимаете народ, ведь владыка запретил!

Тогда старец отпустил тех, с кем в тот момент занимался, и велел келейникам внести к себе калеку, лежащего у дверей. Те принесли и положили перед ним.

– Вот, посмотрите на этого человека, – сказал отец Лев. – Видите, как все телесные члены его поражены. Господь наказал его за нераскаянные грехи. Он сделал то-то и то-то (старец назвал тайные грехи калеки) и за все это теперь страдает: живой – точно в аду. Но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтобы я его обличил и наставил. Могу ли я его не принимать? Что вы на это скажете, отец Моисей?

– Но владыка грозит сослать вас, – нерешительно сказал настоятель, содрогаясь при виде лежащего на полу несчастного.

– Ну так что ж, – ответил старец. – Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите и на огонь меня поставьте, я буду все тот же отец Леонид! Я к себе никого не зову, но кто ко мне приходит, тех гнать не могу. Особенно в простонародье многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу я презреть их вопиющие духовные нужды?

Отцу Моисею нечего было возразить, он, как всегда в подобных случаях, молча удалился, предоставляя возможность старцу жить и действовать, как укажет ему Сам Бог.

Понимая великое значение старчества, отец Моисей был всегда на стороне старца, и между ними не возникало ни малейшего трения. Но защита настоятеля была бы малосильна, если бы не заступничество за отца Льва двух митрополитов, двух Филаретов – Киевского и Московского. Киевский митрополит заступился за старца в Синоде. Он также посетил Оптину пустынь, где в присутствии епархиального духовного начальства оказывал отцу Льву знаки особого уважения. Святитель Филарет Московский самолично написал Калужскому епископу: «Ересь предполагать нет причины».

Незадолго до смерти старец опять был подвергнут гонениям, так же как и его духовные дочери – инокини из женских монастырей, которые посещал отец Лев ради духовного окормления. Его самого назвали масоном, святоотеческие книги, которые он давал читать монашествующим, – чернокнижием; многих монахинь, замеченных в близком духовном общении со старцем, изгнали из обителей. Перед самой кончиной старца монахини все же были оправданы и впоследствии самые преуспевающие из них заняли начальственные должности.

Последним тяжелым испытанием старца была его пятинедельная предсмертная болезнь, во время которой он жестоко страдал, но помощи врачей не принимал. За год до своей кончины он знал ее час. С молитвой на устах старец предал свой дух Богу.

Тело преподобного три дня стояло в соборном храме без малейших признаков тления. Более того, оно согрело всю одежду и даже нижнюю доску гроба. Руки его были мягки, как у живого. Удивительно то, что, болея, старец имел руки и все тело холодными, при этом многим, любящим его, говорил: «Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое».

Это чудо засвидетельствовали сотни людей, съехавшихся со всей России на погребение. Вдруг оказалось, что в одночасье все будто осиротели. И ясно стало, сколь велик был первый Оптинский старец иеросхимонах Лев, который при жизни своей говорил, что он ничего более не желал бы, как возможности тихонько сидеть в своей келье, но жалость к народу заставляла его вечно быть на людях.