Текст книги "Оптинские старцы"

Древо российского старчества

C принятием Русью в Х веке христианства незамедлительно вошло в ее духовную жизнь и старчество, которое началось с Киево-Печерского монастыря. Основателем русской традиции считается преподобный Антоний Киево-Печерский, который воспринял дух и смысл старчества на Святой Горе Афон в Греции, где он монашествовал много лет. Преемником святого Антония стал преподобный Феодосий Киево-Печерский. От него заимствовали Устав и образ духовного руководства многие русские монастыри.

С самого основания русское старчество отличалось от старчества православного Востока – Византии и Палестины. Аввы (так называли старцев на Востоке) окормляли народ, верующих мирян, но не столь систематично, как на Руси, где даже от мирян требовалось обязательное и постоянное послушание духовнику. На Руси всегда существовала жажда мудрого старческого слова: им утверждались города, прекращались междоусобия, примирялись непримиримые враги. Князья и смерды одинаково почтительно принимали наставления известных старцев, подчиняя свою волю общему служению родной земле, своему народу.

Даже лихие годы татарского пленения не смогли уничтожить молодых побегов древа русского старчества.

На протяжении XIV–XV столетий в подкрепление изнемогшим под иноземным игом русским людям явилось новое поколение удивительных святых подвижников – старцев, среди которых были преподобные Лазарь Мурманский (Муромский), Сергий Нуромский, архиепископ Дионисий Святогорец; преподобные Кассиан Угличский, Иннокентий Комельский (греки); преподобные Савва Крыпецкий, Пахомий Радовицкий (сербы); преподобные Савва Вишерский и Нил Сорский, основатель скитского жительства для совершенных безмолвников; Дионисий Глушицкий, Григорий Пельшемский и Корнилий Комельский. Жившие в безлюдных местах, они были светом миру.

Великим старцем явился и преподобный Сергий Радонежский, «игумен земли Русской», благословивший святого князя Димитрия Донского на Куликовскую битву и прозорливо сказавший: «Победиши враги твоя». Не менее сорока учеников преподобного стали устроителями новых обителей, где возникло старчество. Не всякое место на Руси процветало старчеством, но русские северные земли им славились. В пределах Вологодских и Белозерских старчествовали преподобные Павел Обнорский, Сергий Нуромский и Сильвестр Обнорский, Кирилл Белоезерский.

В XV веке жил знаменитый святой Иосиф Волоцкий, старец-игумен, наставлявший уже не только монастырскую братию, но и благочестивых мирян.

Так случилось, что постепенно в монастырях стали забывать «внутреннее монашеское делание» – подвиг, заповеданный святыми отцами православного Востока, состоявший в очищении сердца от страстей с помощью непрестанной умно-сердечной молитвы. Поколебалось и старчество: только очистивший себя от собственных страстей мог руководить другими. Наступило время преимущественно внешних подвигов – время железных цепей и пудовых вериг.

Петровские и послепетровские реформы стали трагическим испытанием для старчества. В течение ста пятидесяти лет монашество подвергалось преследованию со стороны правительства. Обескровленное и обездоленное иночество перестало быть идеалом общества, как это было в Древней Руси, оно являло теперь скорее картину упадка: монашествующие бродяжничали, настоятели смотрели на свою должность как на источник дохода. Это был век просвещения… Высшие слои русского общества увлекались идеями, принесенными с Запада. Среди простого народа распространились всевозможные секты. Духовность искали где угодно, только не в Церкви. Старчество в подавляющем большинстве уцелевших обителей и пустыней почти забылось.

В середине XVIII века вдруг повеяло весной… Появился человек, который силой своего слова и примера, своей энергии и влияния ввел старчество в жизнь монастырей. Это был молдавский архимандрит Паисий (Величковский).

Совсем юношей он ушел из Киевской Духовной Академии, где учился, странствовал, дошел до Святой Горы Афон. Монах Паисий стал устроителем монастырей на Афоне и в Молдавии, в которых восстанавливал лучшие заветы византийского монашества. Этому предшествовала кропотливая и трудная работа. На Афоне старец Паисий начал собирать и сверять славянские переводы аскетических творений.

После переселения в Молдавию переводческая работа старца Паисия стала планомерной, особенно в Нямецком монастыре. Здесь он собрал большой кружок писцов и переводчиков, посылая их учиться греческому даже в Бухарест. Известное теперь каждому благочестивому христианину Добротолюбие¹⁰ – сборник основных святоотеческих аскетических трудов – переведено преподобным Паисием Величковским и издано митрополитом Санкт-Петербургским Гавриилом. Издание славяно-русского Добротолюбия было не только событием в истории русского монашества, но и в истории русской культуры вообще.

Множество учеников собралось около преподобного Паисия в Нямецком монастыре, ставшем большим литературным центром и очагом богословско-аскетического просвещения. Старец собственным примером, проверенным многовековым опытом святых отцов, научал монахов забытой умно-сердечной молитве. Дверь его кельи не затворялась с раннего утра до девяти часов вечера, любой имел к нему свободный доступ. В основу иноческого жития и духовного союза старца – ученика великий Паисий положил ставшее будто бы необязательным послушание, без которого, как он говорил, «никак невозможно служить Богу».

Ученики преподобного Паисия Величковского, «собрав мед его наставлений», научившись монашеским подвигам и внутреннему деланию непрестанной умной молитвы, возвращались из Молдавии в Россию, передавая приобретенное духовное сокровище другим ищущим спасения, одни – будучи начальниками обителей, другие – находясь среди братии.

Оптина пустынь явилась преемницей духовного наследия преподобного Паисия Величковского. Здесь соединились многочисленные нити духовного влияния старца Паисия через его различных учеников, у которых в свое время нашли духовное окормление отец Моисей, настоятель Оптиной, и его брат отец Антоний, о котором речь впереди, и отец Лев, о котором уже рассказывалось ранее.

Все преподобные Оптинские старцы (которых насчитывается четырнадцать) шли путем духовного трезвения и умно-сердечной молитвы, совершаемой в смирении и покаянии. И, как усердные и смиренные труженики, все они получили от Бога величайшие духовные дарования – прозорливость, рассуждение, различение духов и чудотворение.

Четыре столпа. Скитоначальник преподобный Антоний

Cкитоначальник преподобный Антоний с братом своим настоятелем преподобным Моисеем и преподобные старцы Лев и Макарий в одно и то же время управляли и руководили всей внешней и внутренней жизнью Оптиной пустыни. Это были четыре духовных столпа, на которых созидалась и упрочивалась духовная жизнь оптинского братства. Все эти поистине святые мужи имели совершенно различные характеры, но жили в таком мире и искренней любви, что каждый за другого готов был отдать душу. Даже взглядом они боялись оскорбить друг друга и испрашивали прощения при малейшем недовольстве.

Столетний период старчества в Оптиной отличался преемственностью, все последующие старцы «взращивались» в самой обители, будучи или учениками, или же келейниками маститых старцев.

Преподобный Антоний (Путилов)

Назвав первых четырех старцев столпами, заметим, что и среди них тоже существовала преемственность. Макарий был учеником старца Льва, а Антоний – старца и настоятеля Моисея.

Расскажем сначала о преподобном Антонии¹¹. Он родился в благочестивой семье Путиловых из Ярославской губернии. Их было три брата: Моисей, игумен Оптиной пустыни; Исаия, игумен Саровской пустыни; и Антоний, игумен Малоярославецкого Николаевского монастыря. Все трое были монахами и великими подвижниками христианского духа, а двое – отец Моисей и отец Антоний – причислены к святым в лике преподобных.

С юных лет отец Антоний, подобно старшим братьям, стремился к монашеству. При нашествии французов в 1812 году семнадцатилетним юношей он оказался в Москве и попал в плен, из которого спасся чуть живым. После многих скитаний он наконец присоединился к отцу Моисею, жившему в то время пустынником в Рославльских лесах. Здесь молодой человек научался истинному смирению, воздержанию и послушанию. Будучи еще послушником, отец Антоний занимался перепиской святоотеческих книг и помогал брату в составлении рукописных сборников, содержащих изложение правил христианской жизни. Он вставал раньше всех, ночью, ибо имел послушание будильщика. Кроме того, рубил дрова и приносил их в кельи пустынников; на его попечении был и огород. При таких трудах не пропускал он общих молитвословий и келейного молитвенного правила с поклонами. Все это совершалось с необыкновенным усердием при самой скудной постной пище, едва утолявшей голод.

Так продолжалось четыре года, по прошествии которых послушник был пострижен в монахи с именем Антоний.

Вскоре по благословению Калужского преосвященного Филарета отцы Моисей и Антоний с еще двумя преданными монахами навсегда оставили Рославльские леса и переселились в Оптину.

Отец Моисей принялся за устройство «святая святых» Оптиной – ее скита – и впоследствии стал настоятелем обители. Оба брата трудились на строительстве скита. Отец Антоний наравне с наемными рабочими вырубал вековые сосны и выкорчевывал огромные пни. Из срубленного леса построили первую небольшую келью, соорудили скитскую церковь в честь Собора Иоанна Предтечи, потом стали строить и корпуса для братии.

В 1825 году тридцатилетний отец Антоний, несмотря на то что был еще только в сане иеродиакона, был назначен скитоначальником.

В скитском братстве не знавали такого смиренного послушника, как молодой скитоначальник отец Антоний, который не делал ни малейшего распоряжения без благословения своего старца и брата – отца Моисея. Скитская братия состояла в основном из пожилых монахов «со стажем», и какой же кротостью надо было обладать молодому начальнику, чтобы не допускать ни с кем ни малейших недоразумений. Он жил точно по слову Апостола: для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22).

Однако ни отец Антоний, ни отец Моисей не брали на себя прямой обязанности старчества. Но будучи все же сами духоносными старцами, понимали значение его, а потому предоставили самое широкое поле деятельности тем великим старцам, которых они привлекли в скит, – отцу Льву и отцу Макарию.

Уже упоминалось, что Калужский епископ, сменивший монахолюбивого святителя Филарета, враждебно относился к старчеству и причинил много скорбей и отцу Моисею, и отцу Льву. Не избежал гонений и отец Антоний, хотя внешне старался не проявлять своих даров. Пробыв начальником скита четырнадцать лет, отец Антоний был назначен настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря. Ему было крайне тяжело расстаться с созданным его трудами уединенным Оптинским скитом, в котором отца Антония окружала всеобщая любовь, и со своим братом-старцем.

«Однажды, – писал отец Антоний, – был в сильном унынии дух мой. Вздремнувши, вижу в тонком сне лик святых отцов, и один из них, якобы первосвятитель, благословляя меня, сказал: “Ведь ты был в раю, знаешь его, а теперь трудись, молись и не ленись!”. И вдруг, проснувшись, ощущаю в себе некое успокоение. Господи, даруй мне конец благий!»

То, что скит при отце Антонии действительно напоминал первозданный рай, – об этом существует много свидетельств. Приведем лишь единственное – паломника, бывавшего там в юности.

«Величественный порядок и отражение какой-то неземной красоты во всей скитской обители часто привлекали детское мое сердце к духовному наслаждению, о котором и теперь вспоминаю с благоговением. Простота и смирение в братиях, везде строгий порядок и чистота, изобилие самых разнообразных цветов и благоухание их и вообще чувство присутствия благодати невольно заставляли забывать все, что было вне этой обители. В церкви скитской мне приходилось бывать преимущественно во время обедни. Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратностей его. С каким умилительным благоговением совершалось священнослужение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник скита отец Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобного которому больше нигде уже не слыхивал, хотя после мне очень часто приходилось слышать самых образованнейших певчих в столицах и известнейших певцов в Европе. В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное, между тем как в мирском пении часто отражается мир и его страсти – а это уже обыкновенно! Что же сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником скита отцом Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия…»

К горечи разлуки со своим детищем – скитом добавлялась сильная физическая немощь: на ногах отца Антония открылись глубокие язвы – следствие его непомерных трудов. В новом монастыре – городском, расположенном при большой дороге – он часто мог давать приказания только лежа. Тем не менее через силу новый игумен заботился о внешнем и внутреннем благоустройстве монастыря по образу лучших русских обителей. Много раз пытался он сложить с себя бремя настоятельства, но Калужский епископ был неумолим. Тринадцать лет продолжалось это страдание. Наконец митрополит Московский святитель Филарет вступился за отца Антония и повлиял на Калужского епископа, который согласился отпустить его «на покой» в Оптину пустынь.

В 1853 году он возвратился в родной скит и прожил еще двенадцать лет. «Покой» же его был многотрудный, многоболезненный, но в духовном отношении многоплодный.

Свой смиренный и кроткий характер отец Антоний сохранил до конца жизни. Он никогда ничем не соблазнялся, никого не осуждал и не порицал; ни о ком не изменял благой мысли, на все и на всех смотрел ясным оком, чем и доказал, что имел чистое сердце. Об образе общения его со своими духовными чадами говорит характерный случай.

Один скитский инок привык не ходить к утрени. Отец Антоний убеждал его, но тот ссылался на нездоровье. Никакие самые убедительные уговоры не действовали на него. Тогда старец сам пошел на утреню несмотря на то, что по болезни ног вообще не мог стоять на службе. После утрени он отправился прямо к тому иноку. Тот, увидев скитоначальника, вскочил с постели испуганный, а преподобный Антоний как был в мантии, так и упал ему в ноги. «Брате, брате мой погибающий! Я за твою душу обязан дать ответ пред Господом: ты не пошел на святое послушание. Пошел я за тебя. Умилосердись, брате мой, и над собой, и надо мной, грешным!» – говорил он у ног своего послушника. А под мантией на полу полилась кровь, которая от стояния набралась в сапоги из открытых ран на ногах и хлынула как из ушата при земном поклоне. Вот так вразумил преподобный своего немощного ученика.

Почти тридцать лет терпел он неизлечимую, жестокую болезнь ног, всегда благодушно и смиренно. В огромной степени именно это терпение и смирение привлекали к отцу Антонию многих мирян, которые, как и монашествующие, находили в нем мудрого руководителя.

Старец умел не только воздействовать на души вопрошавших, вызывая в них чувства покаяния и страха Божия, но и рассудить, как в каждом конкретном случае уврачевать эти души. Никогда он не старался насильно убедить кого-либо. Назидания свои предлагал не в виде заповеди, а скорее намеком или в виде дружелюбного совета. Он так искусно направлял общую беседу, что в продолжение ее, говоря о третьем лице или рассказывая будто про себя, как бы мимоходом и обличал, и наставлял своих собеседников. Часто случалось, что только по выходе от старца посетитель понимал, что будто к слову сказанное замечание прямо относится к нему, к тайным его недоумениям и недостаткам, и разрешает вопросы, которых он не задавал. Бывало, что иным старец напоминал о грехах, которые они не только никогда не открывали ему, но и сами давно забыли. В этом и проявлялась его прозорливость. О ней говорит такой пример.

Одна особа, когда однажды преподобный Антоний устремил на нее свой проницательный взор, сказала, что боится, когда он так на нее смотрит. «Вы видите все мои грехи», – прибавила она. «Напрасно вы так думаете, – возразил старец. – О чем я помолюсь и что мне Бог откроет, то я и знаю, а если Бог мне не откроет, то я ничего не знаю».

Было замечено, что по прозорливости своей отец Антоний часто, еще не получив шедших к нему писем, давал адресатам наставления и утешения, в которых те нуждались.

«А когда б вы были здоровы всегда, всем довольны и покойны и веселы, то, кто знает, может быть, тогда и вы, якоже и прочии человецы, уклонились бы в рассеянную жизнь и жили бы по вкусу нынешнего века. Но Бог, предвидя все, предохраняет нас, как Отец милосердный, от всего бесполезного и Ему не угодного. А посему не смущайтесь вы и не испытывайте, почему случается не то, что хочется, а то, чего никогда не хотелось; ибо Бог лучше знает, что для нас полезнее – здоровье или нездоровье. А наш долг – с детской покорностью все принимать от Отца Небесного… и говорить: “Отче наш, да будет воля Твоя!..”».

«Душевное спокойствие приобретается от совершенной преданности воле Божией…»

«Истинно горе тому человеку, кто не имеет смирения. Кто не умеет сам смиряться, того впоследствии будут смирять люди; а кого не смирят люди, того смирит Бог…»

Целая книга составлена из добрых поучительных писем отца Антония к разным людям, искавшим у него духовной пользы.

Ему пришлось пережить кончину старца и брата своего – отца Моисея. Скорбь отца Антония была невыразима. Два месяца провел он в затворе в непрестанной молитве за усопшего.

Некоторым лицам отец Антоний открыл, что духовное общение его с братом, преподобным Моисеем, и по кончине его не прерывалось. Он постоянно ощущал около себя его присутствие: души их таинственно беседовали между собою. Умерший брат, о святости земной жизни которого были неоднократные знамения от Бога, духовно утешал и подкреплял отца Антония и подавал ему свое решение в некоторых недоуменных случаях, касавшихся как его самого, так и других.

Так прошли три года. За пять месяцев до кончины отец Антоний принял постриг в великую схиму. Духом он отрешился от всего земного, и всем было ясно, что он знал о близости смерти. В 1864 году некоторым посетившим его отец Антоний прямо сказал, что они больше не увидят его, а другим объявил, что они еще раз увидятся с ним перед смертью. Все это в точности сбылось.

До последней возможности принимал он посетителей, за некоторыми даже сам посылал, спеша высказать свое последнее слово. Словно читая в душе каждого, говорил он то, что было для человека самым нужным, – и все это в немногих, но исполненных необыкновенной силы словах.

Мирно предал преподобный Антоний свою праведную душу Богу. Он был похоронен рядом с братом в правом приделе Казанского собора.

Преподобный Макарий Оптинский

Заветы первого Оптинского старца, Льва, почившего в 1841 году, поддерживали до шестидесятых годов трое последующих: отцы Моисей Антоний, и Макарий¹².

Отец Макарий, ученик старца Льва, был особо к нему расположен с самой первой встречи, состоявшейся в 1828 году в Площанской пустыни Орловской губернии. К тому времени он сам был уже духовником более пятнадцати монастырей, среди которых Брянский, Елецкий, Золотоношский, Великолуцкий, Серпуховской, Осташковский, Вяземский, Севский… Но обширное духовническое служение отца Макария ставило перед ним столь серьезные вопросы, помочь разрешить которые мог только по-настоящему умудренный духовным опытом наставник. О нем молил Бога отец Макарий и обрел его в лице старца Льва.

Мечтал ли с детства Михаил Иванов (таково мирское имя отца Макария) о монашестве?

Преподобный Макарий (Иванов)

По-видимому, нет. В дворянской семье Ивановых из Орловской губернии было пятеро детей. Богобоязненная и любящая мать рано скончалась от чахотки. Четырнадцатилетнему дворянскому сыну пришлось в столь раннем возрасте пойти на службу бухгалтером. Михаил Иванов служил усердно и ответственно и уже через три года обратил на себя внимание начальства и получил должность начальника стола счетной экспедиции в Курской казенной палате. Отличался он от своих сверстников тем, что не поддавался соблазнам большого губернского города, а в свободное время много читал и прекрасно играл на скрипке.

В восемнадцать лет Михаил потерял отца, и это изменило всю жизнь молодого человека. На семейном совете решено было, что он войдет в управление орловским имением. Поселившись в деревне, он понял, что вести хозяйство ему в тягость, однако сельское уединение давало возможность предаться любимым занятиям – чтению духовной литературы и музыке. Повинуясь воле братьев, Михаил поехал в соседнее имение свататься, но дело не сладилось – то ли оттого, что жених был на вид неказист, то ли оттого, что совершенно не имел желания жениться…

В 1810 году отправился он на богомолье в Площанскую пустынь, расположенную в сорока верстах от имения. Уединенный монастырь и иноки произвели на двадцатидвухлетнего Михаила столь сильное впечатление, что он решил домой уже не возвращаться. Из монастыря он уведомил братьев о своем решении покинуть мир. Принадлежащее ему имение отписал в их пользу при единственном условии, что из вырученных от его продажи денег тысяча рублей пойдет на строительство каменной церкви в селе Турищево, где был похоронен отец.

Пять лет провел в Площанской пустыни молодой подвижник, исполняя возложенные на него послушания письмоводителя обители, чтеца, ризничего, певца. В монастыре услышал он рассказы о высокой духовной жизни подвижников с Афона и из Молдавии, которые, приняв учение преподобного Паисия Величковского, уединялись в скиты Брянских лесов. Поэтому, когда в 1815 году в Площанскую пустынь переселился сподвижник святого Паисия схимонах Афанасий, он сразу привлек к себе сердце только что постриженного в монашество Михаила, получившего имя в честь святого Макария Великого.

За шестнадцать лет, проведенных в Площанской пустыни, отец Макарий вырос в «мужа совершенна», восприняв от старца Афанасия дар духовного рассуждения, незыблемо утвердившись в истине. Потому и назначили тридцативосьмилетнего отца Макария благочинным обители и духовником ближайших монастырей.

Тогда же он лишился своего первого старца.

Как уже было сказано, на смену ему явился другой – Лев, проживший в Площанской пустыни полгода и сразу же привлекший к себе внимание отца Макария. Хотя отец Лев считал отца Макария равным себе в монашеском делании, однако, уступая смиренным просьбам, решился обращаться с ним как с учеником. Их совместное пребывание скоро закончилось – старец Лев был приглашен в Оптину. Но между ними не прекращалась интенсивная переписка, завершившаяся в 1834 году переходом отца Макария в Оптину пустынь.

Семь лет провел смиреннейший отец Макарий под руководством старца Льва. Он был назначен духовником монастыря, а после отъезда в Малоярославецкую обитель отца Антония – начальником скита, и тем не менее никогда не пренебрегал духовными наставлениями старца Льва.

«Поучительны и назидательны были отношения между двумя старцами – отцом Львом и отцом Макарием, – вспоминал современник. – Умилительно было видеть единодушие и взаимную любовь двух старцев».

«Сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим перед ними на коленях и двум открываем свои души – как бы одному… Поистине в них были сердце и душа едины», – рассказывала игуменья Павлина, ученица обоих старцев.

Смерть старца Льва в 1841 году глубоко потрясла душу преданного его ученика. Крест старческого служения вместе с многочисленными заботами по устроению скита лег на плечи отца Макария. И если до этого времени преподобный Макарий оставался как бы в тени, то теперь истинная высота его духовной жизни и обилие духовных дарований были явлены всем.

День его шел по заведенному порядку на протяжении двадцати лет. Жил отец Макарий в келье с левой стороны у скитских ворот. Помещение было разделено коридором на две половины – для него и для келейника. Тут проводил он частые бессонные ночи и в 2 часа ночи при ударе скитского колокола вставал на молитвенное утреннее правило. Служба продолжалась до 6 утра. Выпив чашку чая и чуть отдохнув, старец принимался за письма или за чтение. С 9 часов начинала скрипеть входная дверь – появлялись первые посетители. В это время приходили в основном люди простого звания – крестьяне, мещане, мастеровые, которые ждали выхода старца в приемную. Здесь он давал советы и наставления, всегда принимая во внимание различие характеров, способностей и духовное устроение человека. Все эти личные качества старец распознавал тут же, при первом недолгом общении. Женщин отец Макарий принимал за воротами скита, в особой келье.

В 11 часов звонили к трапезе, старец отправлялся чуть подкрепиться, после чего немного отдыхал. В 2 часа дня отец Макарий имел обыкновение ходить из скита в монастырские гостиницы, где его дожидались посетители из обеспеченных и высших сословий – помещики, военные и государственные чиновники, купцы, ученые, литераторы и богословы. Старец имел к таковым особый «ключик», недаром к преподобному Макарию приезжали известные писатели – Николай Васильевич Гоголь и братья Иван Васильевич и Петр Васильевич Киреевские.

В иные дни его ждали сотни людей, и старец, отличавшийся от природы слабым здоровьем, покорно шел с костылем в одной руке и четками в другой к страждущим и обремененным.

Измученный, едва переводя дыхание, порой не в состоянии говорить от усталости, возвращался старец в скит со своего ежедневного подвига. Но вместо отдыха принимался за новое молитвенное правило. Далее, до вечерней трапезы, а иногда и во время нее, принимал отец Макарий монастырскую братию – тех, кто не успел днем побывать на ежедневном откровении помыслов. Если кто-то из приходящих к нему монахов долго не появлялся, старец сам шел к тому в келью – всегда вовремя, чтобы уберечь от отчаяния, уныния или других искушений. Старец всегда оставлял после себя радость и покой в душах скорбящих.

Заканчивался день большим вечерним молитвенным правилом. Когда старец входил в свою келью, на столе его ждала кипа требующих ответа писем. Тело ныло от изнеможения, а сердце – от сопереживания открытым ему человеческим страданиям. Наступала молитвенная ночь. Молитва в нем никогда не прекращалась – был ли старец в многолюдье, за трапезой, в беседе или наедине с самим собой. А в 2 часа – как считать: ночи или утра? – отец Макарий уже опять был на ногах.

Строгость подвижнического образа жизни не заслоняла от него красоты окружающего мира. Наоборот, одаренный необыкновенной силой любви, отец Макарий умилялся каждому Божию творению, видел в природе мудрость и красоту Творца. Прогуливаясь по скитским дорожкам, он останавливался и со слезами взирал на разнообразные цветы. У окна его кельи была устроена специальная кормушка для лесных птиц, щебетавших на все голоса. Очень любил он лес и даже писал одному из адресатов: «Человек получает в лесу себе успокоение и душевную пользу… Один вид вечнозеленых хвойных деревьев нашей родины веселит зрение, служа символом надежды на жизнь вечносущую…».

Было еще одно важное дело, начало которому в Оптиной пустыни положил старец Макарий, – книгопечатание.

В те годы в России ощущался голод на духовную литературу, ибо печатание ее в соответствии с «Духовным регламентом» Петра I и указами 1787 и 1808 годов дозволялось только с одобрения Святейшего Синода и лишь в церковных типографиях. В результате святоотеческая литература практически перестала выходить, в то время как светская печать пустила в оборот огромное количество переводных произведений западного лжемистического направления. Подобная литература печаталась с дозволения гражданской цензуры и была прямо враждебна Православию.

Оптинскому монастырю благодаря отцу Макарию удалось наладить выпуск книг духовного содержания. Старец объединил вокруг своего начинания известных людей, духовно устремленных «интеллектуалов», среди которых были С.П. Шевырев, М.П. Погодин, М.А. Максимович, Н. В. Гоголь, братья И. В. и П. В. Киреевские. Со старцами Оптиной их связывала не только литературная работа – многие вверили себя их духовному руководству.

Деятельность старца отца Макария была обширнейшей: он подготавливал к печатанию славянские тексты – переводил их на русский язык, снабжал малопонятные места своими комментариями. Так были опубликованы жития и творения преподобных Паисия (Величковского), Нила Сорского, Варсануфия Великого и Иоанна Пророка, Симеона Нового Богослова, Феодора Студита, Максима Исповедника, аввы Дорофея. Всего в XIX веке Оптиной пустынью было выпущено 125 наименований духовной литературы в количестве 225 тысяч экземпляров.

Ближайшим сотрудником отца Макария был И.В. Киреевский, который помогал в переводах с греческого и объяснении философских терминов. Он сам и его жена Наталья Петровна держали корректуру; они же являлись самыми крупными жертвователями на благое дело:

«Бог посылал средства на благое дело через добрых людей, одна за другой было издано большое количество книг», – удовлетворенно признавался отец Макарий. Действительно, было чему удивляться и радоваться. Он и настоятель отец Моисей бесплатно рассылали книги во все библиотеки – академические, семинарские и прочие; получали их почти все архиереи, ректоры, инспектора Академий и Семинарий и все общежительные монастыри на Святой Горе Афон.

Святитель Филарет, митрополит Московский, не только благословил книгоиздание в Оптиной, но был самым высоким его покровителем. Он сам участвовал в проверке переводов, определении последовательности изданий, привлечении необходимых людей. «У старцев как все поспевает, удивительно! Очень им благодарен…» – передал он через Н.П. Киреевскую отцу Макарию.

Дело отца Макария особенно расцвело при старце Амвросии. Сам же отец Макарий жертвовал для книгоиздания своим и без того кратким отдыхом и при этом никогда не оставлял старческого подвига.

По смирению старец скрывал свою прозорливость, но в ней не сомневались имевшие к нему близкое отношение, зная об этом даре по собственному неоднократному опыту. «Делай, как знаешь, – говаривал обычно старец. – Но смотри, чтобы не случилось с тобой вот того-то…» И всегда выходило, что предостерегал он не зря.