Текст книги "Принц полуночи. Книга 1"

История третья
Демоны графа фон Геллета

Выше нас не пускает жизнь,

А ниже – мы не умеем.

Олег Медведев

Графство Геллет. 2554 год Эпохи людей. Месяц элголлах

 
Там, где пехота не пройдёт
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползёт,
Там пролетит стальная птица…
 

Песня с Земли прижилась в полку моментально. И давно уже Тиру осточертела. Он в поисках хоть каких-нибудь развлечений научил песенке свою эскадрилью, не особо утруждая себя расшифровкой неизвестных здесь понятий. А эскадрилья, ухватив суть, разнесла заразу по всему полку.

И спрашивается, ну вот что им бронепоезда, танки и стальные птицы вкупе с «могучим бреющим полётом» – от последней фразы Тира бросало в дрожь. Пели, однако.

 
Пилоту недоступен страх,
В глаза он смерти смотрит смело,
И если надо, жизнь отдаст,
Как отдал капитан Гастелло[7]7
  Борис Ковынев.


[Закрыть].
 

Застукав за насвистыванием мелодии командира полка, Тир в очередной раз убедился, что человеческая природа непостижима.

Полк стоял в Лантском Приморье. Отрабатывали полёты в сложных погодных условиях, взаимодействие с авианесущими шлиссдарками, морским и воздушным десантом. Лантское Приморье было самым северным регионом графства Геллет, которое, в свою очередь, было самым северным государством Вальдена – обширного лоскутного одеяла, накрывшего собой область между Галадским морем на востоке и хребтом Варигбаг на западе. Увидеть город Рогер, столицу графства, Тир не успел. Сразу, как только они с Казимиром были зачислены в полк – в третий авиаполк армии Геллета, – их в Приморье и отправили. Вместе с другими новичками.

Вместе-то вместе, но Тира и князя Мелецкого среди прочих выделили сразу, а всё благодаря лонгвийским дипломам. Всё-таки академическое образование существенно отличается от того, которое дают в лётных училищах. Так что их определили в командиры звеньев, велели подчинённых не жалеть, себя – тем более. Учиться самим и учить всему, что знают, свои звенья.

Без проблем. Они учились и учили.

Машин не хватало. Боеприпасов не хватало. ГСМ не хватало. Зато было много пилотов и много дрянного самогона. Летали в три смены. Звено Тира разучилось употреблять спиртные напитки и соблюдало целибат шесть из семи дней недели. Ещё его парни бросили курить и почти забыли, что такое личное время.

В процессе всех этих метаморфоз они поняли, что в мире существует только одна оценка пилотажа: «отлично», все другие несовместимы с жизнью.

Через месяц Тир стал комэском. Жить стало хуже, жить стало веселей. Комэску полагалась своя машина и не полагалось времени на сон и еду. Не больно-то и хотелось. В геллетской армии, по крайней мере в третьем авиаполку, у пилотов было предостаточно поводов жаловаться на жизнь, а в распоряжении Тира всегда было необходимое для поддержания тонуса количество отрицательных эмоций.

Он не спал. Почти не ел. Безжалостно, но не до смерти гонял свою эскадрилью. А когда его подчинённые без сил расползались по казармам и засыпали мёртвым сном (перед этим в обязательном порядке почистив обувь и зубы и приняв душ) – Тир снова уходил на лётное поле. И до утра не возвращался на землю.

В близости к границе с Радзимой были плюсы и не было минусов. В близости моря – тоже. Тир не убивал там, где жил, но другая страна – это другая страна. А скорость болида позволяла за ночь пересечь границу, поохотиться в глубине чужой территории и вернуться обратно раньше, чем кто-либо заметит твоё отсутствие. Понятий «контроль» и «учёт» в геллетской армии не существовало. Ну почти. Пилот обязан был отчитаться об использованных боеприпасах, а в остальном был вольной птицей. При условии, конечно, что летает на машине, на которую не претендуют ещё двое таких же новобранцев.

Боеприпасы Тир не тратил. Море рядом, а в море рыбаки, что ещё нужно?

И геллетские и радзимские рыбаки выходили в море незадолго до рассвета. Геллетских Тир не трогал. А радзимских считал законной добычей.

Прячась в утренних сумерках, в пляске волн, в обманчивой игре теней и неясного света, он подкрадывался к одиноким рыбацким лодкам, или как уж они тут зовутся? Шаланды? Ладьи? Переворачивал судёнышки, толкнув их бортом болида, и предоставлял рыбакам медленно тонуть.

Если кто-то сопротивлялся, упорно не желая захлебнуться и пойти на дно, звал на помощь или плыл в направлении берега, Тир поддевал такого умника тараном болида и, как на вертеле, относил подальше в море. Туда, откуда тело никаким приливом, никакими течениями не вынесло бы к берегу или к излюбленным рыбаками ловчим местам.

Такие тела необходимо было прятать. Потому что выйти в море и не вернуться – это одно, а выйти в море и вернуться с дыркой во всё пузо – это совсем другое. Дырку на неизбежные потери не спишут. Впрочем, море было холодным. В любое время года – холодным. Долго продержаться в такой воде не удалось бы ни одному человеку, так что Тир просто осторожничал. Соблюдал правила техники безопасности. Из тех же соображений, из которых выбирал для охоты обитателей разных рыбацких посёлков…

Ну и конечно, следует признать, что ему нравилось чувствовать, как таран болида неотвратимо и грубо преодолевает сопротивление человеческого тела. Нравилось понимать, что пронзить человека, находящегося в воде, без всякой твёрдой опоры, это особый вид пилотского мастерства. И удержать его на таране, бьющегося в судорогах и пытающегося сорваться, – задачка повышенной сложности. Словом, Тир полюбил охотиться. И даже заметив, что стал слишком часто позволять себе это удовольствие, немедленно нашёл оправдание: он создавал запас посмертных даров. Пока есть возможность, запас надо увеличивать. Чтобы потом, когда возможность исчезнет, не остаться голодным и одержимым, как случилось в Лонгви в то утро, когда его выпустили из тюрьмы.

Вообще-то он прятался. Вроде как. Продолжал скрываться от раиминов. И, наверное, выделываться не стоило: кто не выделывается, тот не привлекает внимания. Но не летать Тир не мог. Сейчас он компенсировал себе все долгие внеучебные дни и часы жизни в Лонгви. Дни и часы, когда полётов не было и между небом и Лонгви приходилось ставить знак равенства. Знак этот был вполне уместен, но нельзя даже сравнивать умозрительный полёт идеального города и реальный полёт далёкого от идеала раздолбанного болида.

О том, что его вычислят при помощи магии, Тир не беспокоился: лётное поле, навигационное оборудование, ангары, весь гарнизон создавали достаточно помех, чтобы один-единственный Чёрный мог затеряться на этом фоне. Был бы жив Рысь, Тир, пожалуй, поосторожничал бы и отправился искать свою судьбу не в Геллет, а куда-нибудь на Мессар – западный материк, потому что Радзима – вот она, в пятидесяти километрах, и до Драганы всего пять часов полёта. Однако воеводу он убил. До основных мест обитания раиминов было далеко. А на Мессаре, на вкус Тира, водилось слишком много нелюдей.

Кроме того, следуя привычке объяснять себе все свои поступки, он – постфактум, правда, – объяснил и сделанный выбор.

Объяснил себе, что давным-давно погибший Людвиг фон Геллет стал ему симпатичен невеликим ростом и умением драться как чёрт… или как бог? и захотелось посмотреть на землю, вырастившую такого молодца.

Объяснил Казимиру, что нынешний граф фон Геллет делает ставку в первую очередь на авиацию – и примеры двух успешных кампаний подтверждают, что ставку граф сделал верно, – стало быть, пилотам в Геллет прямая дорога.

Насчёт последнего Казимир и сам догадался. Он тоже интересовался политикой, и он, в отличие от Тира, всерьёз подумывал о карьере.

Эрик фон Геллет приходился единоутробным братом Грэю И'Слэху, и как относиться к этому, Тир пока не знал. Было это хорошо, плохо или не имело никакого значения – ещё предстояло разобраться. Но мысль о том, что нынешний граф Эрик фон Геллет – незаконнорождённый сын предыдущего графа, Арнара фон Геллета, который, в свою очередь, тоже был бастардом, порой развлекала. И сын и отец даже графство себе добыли одним и тем же способом: взяли на копьё и смогли удержать.

Преемственность поколений.

Знать Геллета – бывшие безраздельные хозяева земель, из которых составилось нынешнее графство, – почти поголовно исповедовала либо радзимское язычество, либо веру в братьев-богов Флайфета и Тарсе. Вероисповеданием была обусловлена специфика их взаимоотношений между собой и с окружающим миром. Так, например, для геллетских аристократов не существовало понятия «незаконнорождённый» или «внебрачный ребёнок». Они признавали таинство брака, но наравне с ним признавали и таинство любви, даже любви на одну ночь. Если итогом этой ночи стало рождение ребёнка и отец признал ребёнка своим, то какая разница, венчались ли его родители перед какими-то другими богами, кроме богини любви? И какая разница, кем была его мать, знатной девицей или селянкой-замарашкой, привлёкшей внимание знатного господина? Таким образом Эрик фон Геллет, сын графа и лонгвийской аристократки, получался этим людям ровней. Их дедам и отцам когда-то гораздо трудней было признать ровней себе Арнара фон Геллета.

Арнар почему-то считался сыном Лонгвийца, что было совершенно невозможно, и сам Лонгвиец считал эти дикие слухи чем-то вроде массовой галлюцинации. Арнар никак не мог претендовать на благородство происхождения со стороны матери, потому что мать его была ведьмой, дикаркой из приморских пустошей. Арнар – если только он и вправду существовал – смертельно оскорбил геллетскую знать. Графства к тому моменту практически не существовало: дворяне вспомнили старые порядки и разделили земли между собой, выдвинув в качестве правителя существо настолько незаметное и бессмысленное, что история не сохранила даже его имени. Арнар отобрал земли обратно и, в сущности, воссоздал графство заново, не иначе как по случайности присовокупив к территории Геллета по кусочку от Западной Радзимы и Северного Кодерга.

Кстати, последнее действительно было в духе Лонгвийца.

Про Арнара фон Геллета, четырнадцать лет назад убитого орками, до сих пор ходили дикие слухи. Если верить слухам, он был прорицателем, мастером боевых искусств, сатанистом, языческим жрецом, военным гением и, да, разумеется, сыном Лонгвийца, то есть фигурой мифической, в реальности никогда не существовавшей.

Тир, опять же забавы для, изложил Казимиру эту точку зрения, бессовестно перемешав факты и вымысел и доказав, что Арнар фон Геллет – это несколько человек, живших в разное время и не имеющих к графству Геллет никакого отношения. Стало быть, подытожил он, притязания нынешнего графа на титул абсолютно беспочвенны.

А когда Казимир попытался спорить, ссылаясь при этом на Эрика фон Геллета, мол, а он-то тогда откуда взялся, удивился и поинтересовался, неужели светлый князь не знает, что отвечают ублюдкам их матушки на вопрос: «А где мой папа?»

– До чего ж ты иногда бываешь… мерзкий, – недовольно констатировал Казимир.

– Так ведь злодей, – удовлетворённо хмыкнул Тир.

Он продолжал удерживать Казимира при себе. Точнее, не отталкивал его. Конечно, с одной стороны, светлый князь его демаскировал, однако с другой – был незаменим в случае боевого столкновения. Тем более что в Лантском Приморье из потенциально полезного он стал просто полезным. Когда в одном военном городке вместе обитают пилоты и пехотинцы, кому-нибудь вроде Тира очень удобно иметь под рукой кого-нибудь вроде Казимира. Идеальное приспособление для усмирения агрессивного быдла.

В тонкости противостояния двух родов войск Тир никогда не вдумывался – это было неинтересно. Какие-то там традиции заставляют лётчиков и пехотинцев кидаться друг на друга, ну пусть себе кидаются, главное, чтобы это не становилось его проблемой.

Ему не приходилось раньше служить в армии, однако освоить правила оказалось делом несложным. Устав регламентировал жизнь, задавал рамки, за которые Тир старался не выходить. А субординация сильно облегчала существование, установив планку, прыгать через которую было не нужно. То есть нужно, конечно. Тем, кто хочет карьерного роста.

Тир не хотел.

Должность комэска вполне его устраивала, равно как и никудышная погода, холодное северное море, отсутствие красивых женщин и приличной выпивки.

Его устраивало всё. Даже его эскадрилья. Потому что ребята подобрались молодые, вменяемые, легко поддающиеся не только дрессировке, но и обучению.

Надавить чуть сильнее, и люди станут глиной, из которой можно будет просто слепить всё, что заблагорассудится. Армейские правила давали командирам почти абсолютную власть над подчинёнными, нужно только правильно и неагрессивно эту власть использовать. Тир мог бы. И поначалу именно так и собирался поступить – на обучение людей было попросту жаль времени. Однако вовремя остановился, сообразив, что если из его рук выйдет двенадцать почти идентичных пилотов (хороших пилотов, но – никаких людей), это может привлечь внимание и вызвать нежелательные расспросы.

Поэтому для начала он немного переделал себя самого. Перебрал варианты, выбрал наиболее подходящий к его случаю взгляд на проблему и постарался поверить в то, что этот взгляд – правильный.

Обучение людей – новое дело, неисследованная область, возможно, полезный опыт. К тому же это одно из тех занятий, которые приносят очевидную пользу, осмысленны и результативны. Двенадцать человек, каждого со своим характером, особенностями и привычками, можно было рассматривать как пищу, которую нельзя съесть, и злиться по этому поводу. А можно было рассмотреть как двенадцать разных задач, результат решения которых должен быть одинаковым.

Сначала Тир заставлял себя придерживаться новых взглядов, потом привык и наконец – неожиданно для себя – увлёкся. Ему стала интересна отдача. Стал интересен механизм. Что такое он делает со своими бойцами, если они начинают подражать ему, ссылаться на него в спорах, воровать и цитировать его злые, без намёка на снисходительность насмешки. Он ведь не делал с ними ничего… особенного, не прибегал к своим способностям, наоборот, осторожничал, пытаясь остаться человеком даже тогда, когда уводил свою эскадрилью в небо. Он держался в рамках, заданных личиной, и всё-таки его работа приносила результаты. А кроме того, его уважали – уважали, а не боялись, как вначале – люди, которых он сам не уважал, не любил и вообще предпочёл бы никогда не видеть.

«И на врага мы нападём могучим бреющим полётом…»

Воистину так. Аминь.

Странно это было. И обсудить странности не с кем. Не с Казимиром же. Тот хороший командир, но научить кого-то чему-то, кажется, в принципе не способен.

* * *

Конечно, это было не его дело, не его работа, не тот вид деятельности, в котором он мог приносить максимум пользы. Но Тир считал, что пока сойдёт и так. Пока – что? Ну, пока что-нибудь не подвернётся.

А становиться военным пилотом – становиться им всерьёз – это, разумеется, бред. Сам по себе институт армии – это абсурдная конструкция, с чёткой до странности структурой. То есть смысла в существовании армий нет, зато внутри армейской системы имеют смысл даже самые нелепые части схемы. Этим можно пользоваться, раз уж сам оказался внутри, а не снаружи. Пользоваться, вон, хотя бы при помощи Казимира. Пусть старается, растёт над собой. Граф молод, он ещё будет воевать, так что у Казимира есть все возможности сделать карьеру, вылезти из армии в политику, обзавестись влиянием, врагами, потребностью в личном убийце… в смысле в том, кто будет для него убивать.

Нет, Казимира в роли хозяина Тир не рассматривал даже умозрительно. Однако Казимира в качестве пулевой оболочки представлял легко. Пусть ломится наверх, раздвигая неподатливые армейские ткани, проламывая твёрдые кости. А уж оказавшись где-нибудь в области сердца или иных жизненно важных государственных органов, Тир и себе найдёт применение.

Примерно так, не особо пока задумываясь над деталями, он и представлял своё будущее до тех пор, пока обстановка не осложнилась.

Ещё одна зарубка на приклад.

Олег Медведев

С первого дня службы в Геллете Тир носил личину Эйфера – виолончелиста их арры, парня резкого, требовательного и весьма самоуверенного. Личина была сложной, поскольку имя пришлось оставить своё, и удерживаться в образе стоило усилий. Но смена имени требовала, во-первых, отказа от диплома, во-вторых, убийства оригинала, а диплом был нужен.

Назначение Тира на должность командира эскадрильи вызвало нездоровый ажиотаж у Казимира и ещё нескольких пилотов, утверждавших – и поддерживающих друг друга в своём заблуждении – что такое дело просто необходимо отметить. То, что Тир был непьющим, некурящим, не употреблял наркотиков, не любил женщин и вообще непонятно зачем жил на этом свете, никого не смущало. Главное, что был повод и была увольнительная.

С желаниями сослуживцев время от времени приходилось считаться просто потому, что этого требовала личина.

Словом, всё совпало, причём неудачно. Командир полка даже предоставил им шлиссдарк модели «фоте» – десантную платформу на двадцать человек, – так что в цивилизацию не пришлось добираться верхом и пропал последний повод увильнуть от культпохода. Верхом Тир не ездил, об этом все знали и относились к проблеме с сочувствием, но на шлиссдарках-то он летал.

Пришлось лететь. Десять минут туда, столько же обратно. Жить можно, если бы между «туда и обратно» не было промежутка времени в двое суток. Личина, однако, брала своё. Тир считал, что зря потратит время, а Эйфер радовался возможности вырваться из размеренной жизни гарнизона. Дополняя друг друга, имя и личина делали ситуацию сносной.

* * *

Всю дорогу до Ланты Казимир разглядывал Тира и посмеивался про себя. Не зло, но всё же не без злорадства. Новоиспечённому комэску было скучно уже сейчас, и он, похоже, предвидел, как будет скучать на протяжении двух дней, но – Казимир мог поклясться – в его умную голову не прокрадётся даже мысли о том, что предоставляемые городом развлечения можно было бы и опробовать. Ну хоть разок.

Иногда светлому князю казалось, что Тир просто не знает, что такое алкоголь и для чего бог создал женщин.

Он был существом до крайности интересным и настолько же скучным. Если не знать, ни за что не подумаешь, что этот малыш, чтящий Устав и большую часть времени проводящий в полётах, на самом деле наёмный убийца, демон и бог знает кто ещё. Никакого романтического или пугающего ореола, полагающегося подобным личностям, его не окружало. Ничего особенного, кроме способности влиять на людей, в нём не было. И в то, что им двоим грозит опасность со стороны раиминов, всё ещё жаждущих мести, верилось чем дальше, тем меньше. Казимир постепенно начинал забывать о том, с чего началась их жизнь в Саэти.

В Приморье ему не нравилось. Паршивый климат, дикие места; для досуга только кабаки в Ланте, публичный дом и непуганые селянки. После Лонгви, который отсюда, из северной глуши, казался центром вселенной, Лантское Приморье приобретало в глазах светлого князя все черты махрового средневековья. Однако ему нравилось летать. И хотелось догнать Тира, который каким-то образом умудрился его обставить, первым получив должность командира эскадрильи.

Да и вообще, Приморье было промежуточным этапом.

В Ланте они все вместе отправились в гостиницу «Бочонок», облюбованную ещё пилотами предыдущих поколений. На дверях этого заведения время от времени появлялась табличка с надписью: «Пехотинцам и собакам вход воспрещён» – как следствие, за дверями время от времени случались драки.

С пехотинцами.

Собаки своего возмущения не высказали ни разу, что характеризовало их лучшим образом, по сравнению с пехотой.

К тому времени как Казимир заметил отсутствие Тира, они всей компанией уже расположились в кабаке при гостинице и весьма душевно проводили время. Пили, общались, ожидали дам.

К ним присоединилось четверо штатских – скупщиков янтаря, и Казимир с удовольствием втянулся в увлекательное развлечение: живописание армейских будней перед неискушённой публикой.

Слово за слово, когда выпили достаточно, а дамы так и не появились – задержались они, – разговор стал серьёзным. Что называется, «за жизнь». Вспомнили религию. Купцы оказались христианами, в компании пилотов преобладали язычники, Казимир, будучи крещёным, но к идеям христианства относящийся с пренебрежением, если не сказать хуже, балансировал на краю воинствующего атеизма. Словом, душевно пообщались. В разгар дискуссии появился Тир, просто пришёл и сел за стол, как будто всегда тут был. Никто и не заметил. Выяснилось, что он – тоже христианин, причём убеждённый. Казимир чуял подвох, но не мог сообразить, что же его смущает. В конце концов махнул рукой и вернулся к дискуссии.

Расстались участники диспута весьма друг другом довольные, заручившись взаимным обещанием встретиться ещё при первой возможности. И Казимир изрядно удивился, застав в своём номере всех четверых купцов, без следа опьянения и настроенных весьма решительно.

В лицо ему сунули четыре серебряных креста. Четыре голоса слаженно и чётко стали читать какую-то молитву. Холера её поймёт, какую именно – Казимир давно все молитвы позабыл, он их и знал-то всего две или три. «Купцы» окутались золотым ярким светом, и Казимир подумал, что кому-нибудь из этих ненормальных стоит дать в глаз. Чтобы остальные опомнились. Но, с другой стороны, они-то его не били…

– В чём дело, господа? – спросил он сердито. – Вы меня анафеме предаёте или что тут происходит?

Возникла неловкая пауза.

Один из «купцов» («Тёрнер», – вспомнил Казимир его имя) мрачно констатировал:

– Вы человек.

– Вообще-то нет. Но мне казалось, что это не преступление.

– Разумеется. Как вы объясните тот факт, что Лонгвиец не пожелал оставить вас в своём городе?

– А почему вы у меня спрашиваете? – Казимир прошёл в центр комнаты. – У Лонгвийца и спросите. Присаживайтесь, что ли, раз уж пришли. Гости дорогие.

После небольшой заминки Тернер коротко поклонился:

– Приносим свои извинения, господин Мелецкий. Мы приняли вас за другого.

– Сочувствую другому. – Казимир небрежно вернул поклон. – Что-нибудь ещё?

– Нет. Всего доброго.

Тернер вышел первым. Остальные трое, так ни слова и не сказав, – за ним.

– Прелестно, – буркнул Казимир, заперев дверь.

Только охотников на нечисть ему и не хватало.

Тернер и компания не были раиминами, они были христианами, и на Тира их магия – или что там у христиан в ходу? – наверняка подействовала бы не хуже, чем давешний крик муэдзина в Эрниди.

На Тира? Да он же сам христианин…

– О, Езус! – Казимир закатил глаза.

Этот маленький паршивец обдурил всех, включая его самого. И ведь Казимир почти вспомнил, что в Лонгви Тир каждый день ходил к мессе!

* * *

Тир, в свою очередь, наблюдал за вышедшими из гостиницы охотниками с другой стороны улицы. Расстояние невелико, но этим людям сейчас не до того, чтобы обращать внимание на какого-то там пилота. Пилотов в Ланте – как грязи.

– Непохоже, чтобы он принял извинения, – сказал один из охотников.

– А по мне, такие хуже любого Чёрного, – заметил другой, – но если не этот, тогда кто? Второй – парень набожный.

– Будем искать иначе, – подытожил их командир Тернер. – Ориентировка по дипломам – это был путь наименьшего сопротивления. Чёрного надо искать по его следам. А зло порождает зло, так что следы он оставит, никуда не денется.

– За-ши-бись… – прокомментировал Тир, глядя вслед четвёрке, удаляющейся в сторону лётного поля. – И что всё это значит?

…– Они приняли меня за тебя. – Казимир то ли умилялся, то ли веселился, но точно не расстраивался.

– И чему ты так радуешься? – поинтересовался Тир. Спохватился и добавил: – Ты, конечно, решил проблему вместо меня, но я бы на твоём месте задумался над своим поведением. Тебя приняли за Чёрного.

– Ну приняли. – Казимир пожал плечами и слегка посерьёзнел. – А ты понял почему?

– Ты непочтительно высказывался о христианстве, выдавая себя за христианина.

– Вот именно. Тир, ты думаешь, я отступлюсь от своего мнения только потому, что шайка монахов устраивает охоту на ведьм? Меня крестили, не спросив моего мнения. Я ничем не обязан их богу. Я считаю его ханжой и садистом…

– Всё, хватит, – оборвал его Тир, – свою точку зрения ты доступно изложил ещё во время вашей бурной дискуссии.

– А ты не согласен? – Казимир впился в него взглядом. – Вроде бы именно ты по милости этого бога оказался в аду…

– Ты не знаешь почему. И не знаешь за что. В любом случае, Казимир, не ищи проблем на свою задницу. Потому что, если по твоей милости проблемы возникнут у меня, это будет… – Тир поискал подходящую формулировку, – некрасиво с твоей стороны.

– Всего-то лишь, – фыркнул светлый князь Мелецкий.

Тир улыбнулся, пожелал ему спокойной ночи и ушёл к себе.

Казимир может фыркать сколько ему заблагорассудится, но теперь он хотя бы задумается. О том, что быть злодеем – это романтично лишь до той поры, пока ты не подставляешь тех, о ком взялся заботиться.

До чего же всё просто. И до сих пор слегка обидно, что такое необычное существо, как Казимир Мелецкий, на поверку оказалось не сложнее большинства людей.

* * *

В части Тира ожидало письмо. Оно пришло из Лонгви два дня назад, сразу после вылета их шлиссдарка в Ланту, и Тир решил, что пометка «крайне срочно» на конверте уже не актуальна.

Он понять не мог, кто и зачем здесь мог отправлять ему срочные письма.

Тем более на немецком.

Успев отвыкнуть от языка, никогда не бывшего родным, какое-то время Тир задумчиво взирал на текст. Готические буквы, как будто издеваясь, отказывались складываться в слова.

Отправитель, не утруждая себя ни приветствием, ни подписью, сразу переходил к делу:

«О твоём существовании стало известно церкви. Скажи спасибо раиминам. Во всех орденах есть подразделения охотников на вредоносную нечисть, и все они будут охотиться на тебя. Орден св. Реска уже отправил за тобой четверых, сегодня они будут в Ланте. Прячься получше, Чёрный».

Вот так.

Письмо отправил кто-то знающий, где искать Чёрного. Кто-то осведомлённый о делах церковных орденов. Кто-то… опасный.

Тир перечитал письмо. Бумага уже начала расползаться под пальцами, вот-вот осыплется хлопьями, а там и вовсе истает, не оставив и следа.

«Чёрный» и на «ты». Отец Грэй был с ним на «вы» и называл по имени. Интересно, кто ещё в Саэти знает о том, что такое Тир, и желает ему добра? Да ещё так пренебрежительно.

Интонации – если о таковых можно говорить применительно к короткой записке – неприятно напомнили Лонгвийца. Но сама мысль о том, что тот предупредит Чёрного об опасности, была абсурдной.

Тогда кто?

И не пора ли бежать отсюда?

Нет. Не пора. Четверо охотников, о которых предупреждало письмо, уже побывали в Ланте. И убедились, что здесь нет того, кого они ищут. Интересно, ордена обмениваются между собой информацией? Хорошо бы обменивались. Потому что тогда остальные сюда просто не сунутся, нечего им здесь делать.

А если сунутся?.. Ну что ж, личина Эйфера сегодня сослужила добрую службу, остаётся надеяться, что она и дальше не подведёт.

Всё очень плохо. Очень. И может стать ещё хуже. Куда деваться-то, чёрт бы их всех подрал… Пока никуда. Спокойно, Тир, не дёргайся. Не забывай, что у тебя под рукой по-прежнему есть Казимир, и он, если что, прикроет, даст тебе время убежать. Хорошо бы только Казимир не оказался одноразовым средством. А то ведь и он не бессмертен.