Текст книги "Вызов принят"

Наталья Иванова
Вызов принят

Вызов принят

– Георгий Иванович! – в кабинет вбежала медсестра. – У больного остановка сердца!

Вот так тревожно, с разбегу, начался наш день. «Надо спасти, надо успеть!» – эти слова пропитали всё моё существо за годы работы в реанимации. Каждый раз, словно впервые, я чувствую невыразимое волнение и тревогу.

Сегодняшний день стал отправной точкой для ведения дневника рядового врача анестезиолога-реаниматолога: поведать реальные истории, поделиться интересными клиническими случаями из практики, просто и правдиво рассказать о наших буднях. Ведь память так ненадёжна. Нередко она искажает воспоминания, а так хочется сохранить пережитые чувства, показать жизнь реанимационного отделения изнутри.

Кто мы, врачи анестезиологи-реаниматологи? Наверное, первые, когда речь идёт о жизни и смерти, и вторые после Бога – в земной жизни. Нам дана высшая ответственность – возвращать жизнь. Справимся ли мы в следующий раз?

Я, Георгий Иванович Иванов, врач анестезиолог-реаниматолог. Работаю в Центре экстренной медицины, 15 лет общего стажа. Наша специальность всегда связана с неотложными ситуациями, которые требуют незамедлительной медицинской помощи. В целом работа в реанимации многому меня научила, я стал больше ценить жизнь.

Сегодня я открываю первый лист своего рабочего дневника.

07.01.2019

– Быстро! Адреналин в вену! – сказал я медсестре, надеясь, как всегда, на положительный исход.

Сам продолжаю проводить непрямой массаж сердца. Поглядываю на монитор: асистолия. Сердце больного остановилось, никак не заводится.

– Что ж такое, Георгий Иванович? Ведь совсем молодой парнишка! – сказала моя медсестра. – Почему?..

Я многое повидал в жизни, но этого парнишку особенно жалко. Вчера вечером, когда он шёл домой, его избили неизвестные. Тяжёлая черепно-мозговая травма, переломы рук и ног. Сейчас нарастает отёк головного мозга, на фоне чего наступила остановка сердца. После десяти минут с начала реанимационных действий услышал радостный голос медсестры:

– Посмотрите, доктор, сердечный ритм восстановился!

Дрожащими от усталости руками проверяю пульс на сонной артерии: да, действительно есть. Из груди вырывается вздох облегчения.

– Проверь артериальное давление, – говорю медсестре. – Сейчас нужно сделать ЭКГ и рентген грудной клетки. Надо нейрохирургам позвонить. Побудь с ним, Аллочка, никуда не отходи…

10.01.2019

Реанимационное отделение – это всегда тяжёлые больные. Почему я выбрал специальность анестезиолога-реаниматолога, сейчас трудно вспомнить. На пятом курсе медицинского института у нас был цикл «Анестезиология-реаниматология». Вёл его профессор Павел Олегович Королев, врач с многолетним стажем. Он рассказывал нам увлекательные истории о спасении жизней.

По сей день помню одну историю, которую однажды поведал Павел Олегович Королев: «У нас была коллега, врач анестезиолог. Работала, несмотря на тяжёлый диагноз: хроническая почечная недостаточность. Через много лет борьбы с болезнью ей был назначен гемодиализ. На одно место для диализа одновременно претендовало несколько больных. Она, наверное, была на этой процедуре всего пару раз. Потом уступила место парню, который нуждался в диализе в результате отравления суррогатами алкоголя. Наша коллега умерла, прожив меньше месяца. А тот парень быстро восстановился, его даже сняли с диализа. Но он так же продолжал вести разгульный образ жизни, выпивал спиртное. В результате умер от полиорганной недостаточности. Несмотря на печальный исход и напрасное самопожертвование, я безмерно восхищаюсь коллегой, которая дала молодому человеку возможность жить. Нужно любить жизнь, чтобы поступить подобным образом».

Да, напрасных жертв в нашей профессии много. Мне в молодости казалось, что можно найти выход из любой ситуации, перевернуть весь мир. Но с годами понимаешь, в некоторых случаях все попытки спасти тщетны. Умом понимаешь безысходность, а сердце продолжает верить и надеяться.

Так почему же я выбрал профессию врача анестезиолога-реаниматолога? Наверно, в тот момент пытался найти место, где смог бы точно ответить на вопрос: «Что такое жизнь?» За годы работы в реанимации однозначного ответа так и не нашёл. Иногда мне казалось, что жизнь груба и беспощадна. В то же время находил светлую крупицу надежды в глубине души. В серых буднях врача анестезиолога-реаниматолога нет ничего привлекательного. Из года в год копится усталость от суточных дежурств. В суете дней мы ко многому привыкаем, забываем истинную ценность нашей работы. А мне так хочется сохранить чувство первой влюблённости в свою профессию.

11.01.2019

Сегодня наш парнишка с черепно-мозговой травмой стал подавать признаки жизни. Отёк головного мозга немного спал, артериальное давление держится без поддержки лекарств.

Сегодня утром мы отключили снотворные препараты, чтобы проверить функциональную способность головного мозга. К обеду он открыл глаза. К вечеру стал кивком отвечать на вопросы. Электроэнцефалограмма показывает, что кора головного мозга в сохранности. Завтра планируем поставить трахеостому, ему пока рано дышать самостоятельно.

– Георгий Иванович, – окликнула медсестра, – где его родственники?

– Пока не звонили, не искали. Надеюсь, скоро объявятся.

– Передачку бы какую-нибудь принесли. Бульон, например. Совсем исхудал, одни кости.

– Ладно, спрошу. Алла, ты посмотри за ним. А то слишком активным стал, ещё выдернет что-нибудь.

Конечно, надо бы узнать, где его родители. Вечером позвоню своему другу Коле, врачу скорой помощи. Это он его привёз. Может, знает что-нибудь?

14.01.2019

Когда наступило время выбора специализации, я уже был бесповоротно влюблён в анестезиологию-реаниматологию благодаря профессору Королеву. Конечно, тогда не мог в полной мере представить, насколько сложна врачебная деятельность в реанимации. Как тяжело постоянно противостоять смерти. И насколько всё это далеко от романтики.

Каждое утро я бежал в больницу, чтобы помочь и спасти. В первые годы работы не понимал и упорно не хотел принимать суровой правды нашей профессии. А правда заключается в том, что врачу не всегда удаётся спасти больного. Потери являются неотъемлемой частью нашей работы. С годами работы в реанимации приходит не только опыт, но и понимание простых жизненных истин, которые не всегда имеют связь с теорией в учебниках.

Помню свою первую реанимацию больного, хотя это громко сказано. Я, молодой ординатор, дежурил ночью в палате. В какой-то момент остался один и внезапно увидел у одного больного на мониторе остановку сердца. Незамедлительно начал проводить непрямой массаж сердца, и тут больной как заорёт! От неожиданности я чуть не упал. Оказывается, у пациента отклеился электрод от монитора, к тому же он крепко спал под действием снотворных препаратов. Потом мы с ним долго смеялись. Он мне тогда сказал: «Ты будешь хорошим врачом. И, главное, весьма энергичным».

С тех пор очень ответственно отношусь к реанимационным действиям. Многие говорят, с годами ко всему привыкаешь. Но наблюдая за своими старшими коллегами, вижу, что это не совсем так. Вы не представляете радость, наполняющую нас, когда удаётся помочь, отстоять, спасти того, кто только что стоял на краю бездны. Наверное, это и есть счастье. Но, к сожалению, больных не всегда удаётся вернуть к жизни, и привыкнуть к этому невозможно. Сейчас, после всех побед и поражений в профессии, я понял одно: жизнь никогда не останавливается, она продолжается в круговороте времени.

15.01.2019

Нашему парнишке с черепно-мозговой травмой сегодня диагностировали двустороннюю пневмонию. На днях ему поставили трахеостому. Повреждение головного мозга стало немного отступать, но теперь присоединилась дыхательная недостаточность. Его зовут Ваня Григорьев. При каждой возможности упорно пытаюсь разговаривать с ним. А он то ли не слышит, то ли не хочет отвечать, не выполняет моих команд. Хотя вижу, что всё понимает правильно.

– Сейчас почищу тебе трахеостому. Будет неприятно. Потерпи.

Ваня кашляет, пытается убрать мои руки.

– Убери руки, Ваня! Мокроты и слизи много, плохо дышишь ведь! Потерпи, хорошо?

Он закрыл глаза, так и лежал пару минут, пока я чистил дыхательные пути. Мне кажется, он хороший человек. Чутье для доктора – как третий глаз. Иногда доверяю интуиции больше, чем нашим медицинским алгоритмам. Сейчас меня волнуют родственники Вани. Почему к нему никто не приходит?

С этим вопросом позавчера звонил своему другу Коле, который привез его на скорой. Пытался узнать все обстоятельства в подробностях. Он сказал, что мать была пьяная, когда его забирали, даже не могла толком выговорить имя сына. Им пришлось везти парнишку одного. После этого телефонного разговора я стал ждать звонка матери, наверно, больше, чем сам Ваня.

17.01.2019

После утренней конференции все разошлись по рабочим постам: на наркозы по операционным и к тяжёлым больным по реанимационным палатам. Такова сфера деятельности врача анестезиолога-реаниматолога. Сегодня в качестве анестезиолога проводишь анестезии, а завтра как врач реаниматолог лечишь пациентов, чья жизнь висит на волоске.

В этом месяце я работаю по палатам. Больных много. Вчера ночью поступил парень с ножевыми ранениями в брюшную полость. Прошло слишком много времени, пока случайные прохожие нашли его ночью на улице и доставили в больницу. Потерял много крови, большую половину. Ночью коллеги прооперировали его и восполнили кровопотерю. Сейчас ему совсем несладко. По анализам пока вроде держится. Надежда есть.

Следующий больной – дедушка 95 лет. Ветеран Великой Отечественной войны. Две недели назад поступил с приступом острого калькулезного холецистита. Прооперировали. Дед хорошо выдержал и наркоз, и операцию, но на следующие сутки у нас в палате внезапно дал остановку сердца. Дежурный врач вовремя начал реанимацию. Конечно, работу сердца восстановили, но он никак не может «слезть» с аппарата искусственной вентиляции легких. Дедушка в ясном сознании, с трахеостомической трубкой в горле. Мне кажется, он ещё долго будет держаться на этом уровне. Но я верю в старую советскую закалку и силу духа дедушки.

Третий больной лежит у нас с раком лёгких с метастазами в головной мозг. Обычно такие больные лежат дома. Но это близкий родственник знакомого кого-то из руководства. Поступил четыре дня назад. С каждым часом его состояние ухудшается. Когда поступал, вроде узнавал жену, отвечал на вопросы, а к вечеру впал в глубокую кому. Был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. На следующие сутки перестал держать артериальное давление. Сейчас капаем запредельные дозы препаратов, которые поддерживают работу сердца. Прогнозы самые печальные. А что делать? Эвтаназию – добровольный уход из жизни – у нас в России не практикуют, а продолжать жизнь таким больным равноценно насильственным действиям. Тем не менее, пока бьётся сердце, мы боремся за жизнь.

После всех процедур начал заполнять истории болезни больных. Было примерно два часа дня. Вдруг подбегает медсестра: «Георгий Иванович, у больного остановка сердца!» Через пару секунд я уже стоял у кровати больного, начал проводить непрямой массаж сердца, ни разу не подумав: «А надо ли?» Это больной с раком лёгких, который сегодня-завтра должен был «уйти». Еле расслышал голос медсестры: «Остановитесь, остановитесь…» Только тогда вспомнил, что больной «уходящий». На мониторе асистолия – прямая линия… Никакие мои действия, увы, не помогли: ни массаж сердца, ни адреналин.

– Георгий Иванович, констатируйте смерть пациента. Оформим бумаги, подготовим больного, – сказала медсестра.

– Время смерти 14 часов 45 минут, – ответил я.

После этого отключил аппарат ИВЛ и пошел в ординаторскую. Вроде не в первый раз, но для меня каждый раз – потрясение. Мне становится не по себе от того, что не смог помочь и недоглядел.

Предстоит сообщить печальную весть. Набираю номер жены больного. Длинные гудки, никто не отвечает. Набираю второй, третий раз:

– Алло, это врач анестезиолог-реаниматолог Георгий Иванович Иванов.

– Да-да, я вас помню. Говорите.

– Дело в том, что ваш муж умер. Вам необходимо подойти для оформления документов в больницу.

– Хорошо-хорошо. Но у меня сейчас совсем нет времени. Может ли подойти другой родственник?

– Вам нужно найти время и подъехать в больницу.

– Ах да, это ведь нужно для раздела имущества с детьми. Скоро буду, – и повесила трубку.

После этого телефонного разговора на душе стало как-то мерзко. Мы тут бьёмся каждую минуту за каждого больного, а там никого особо не волнует, был человек или не был. Если больной не нужен своим родным, кому он вообще нужен?

20.01.2019

Мой отец умер от рака лёгких. Диагноз поставили, когда уже ничего нельзя было сделать. Множественные метастазы в головной мозг и органы брюшной полости. Когда мама сказала: «У папы рак», во мне всё перевернулось. Я никак не мог принять, что конец человеческой жизни так неминуем и близок. Наша семья в тот момент нуждалась в помощи, как никогда. Но мы ни у кого ничего не просили. Предпочитали молчать. Папу отказались лечить: проводить химиотерапию, госпитализировать… Как так? Я, врач, не смог ничего сделать для родного отца. Медицина, в которую я так неистово верил, отвернулась от моей семьи. Неужели простой рабочий человек не заслуживает хотя бы попытки помочь?

В большинстве случаев в подобных ситуациях больным нужна психологическая поддержка. Поэтому реабилитация нужна не только людям, победившим рак, но и пациентам, которым отказали в медицинской помощи. Наверно, есть такие проекты и отчеты о том, что где-то на краю земли проводят подобные мероприятия. Но в большинстве случаев в реальной жизни больной остается со своей болезнью один на один. Сейчас всё подчинено алгоритмам и стандартам, в которых многим больным просто нет места. У нас давно позабыты древние и самые верные постулаты медицины: «Врач лечит не тело, а душу». Дарить спокойствие и мир душе пациента – это высший пилотаж.

Отец всё верил и ждал чуда. Мне от этого было невыносимо больно. Я понимал, что конец совсем близок. В поисках надежды мама водила его к разным целителям. В трудные минуты начинаешь верить в самые неправдоподобные вещи. Однажды они сходили к одной известной шаманке, которая обещала вылечить отца за один приём – за 30 тысяч рублей. Отец наотрез отказался. Такова цена человеческой жизни, таково отношение к умирающим людям – подзаработать на них, остальное неважно.

Папа умирал на моих глазах. Его состояние ухудшалось день ото дня. Поначалу он ещё передвигался по дому, затем совсем слёг. В последний месяц был в бредовом состоянии. В то время я думал, что эвтаназия в российской медицинской практике должна быть легализована. Добровольный уход из жизни неизлечимо больных людей оправдан. В зарубежных странах эвтаназия используется уже давно. Неужели больной человек, например, перенесший большое количество операций, много лет испытывающий невыносимую боль, должен жить против своей воли? Неужели человек не вправе решать сам: жить дальше или нет? Конечно, эвтаназия идёт вразрез со многими вероучениями. Многие законы и правила касательно эвтаназии были написаны ещё в советские времена, которые не менялись десятки лет. Сейчас мы живём в прогрессивном мире, в котором должно быть место для активных действий касательно эвтаназии. Никто не имеет права лишать жизни другого человека против его воли, но если ситуация по болезни невыносима для пациента, данный вопрос должен обсуждаться. Как говорил мой коллега: «Реанимация не должна продолжать смерть, она должна продолжать жизнь».

21.01.2019

Сегодня был крайне суматошный день. С утра с Вилюйского тракта привезли пострадавших после крупного дорожно-транспортного происшествия. Молодые люди в состоянии алкогольного опьянения решили покататься по трассе. Итог: с утра их было трое, к вечеру, когда я уходил домой, осталось двое. У погибшего были травмы, несовместимые с жизнью. Как только скорая довезла?

Из приёмного покоя сразу подняли в операционную, где параллельно проводились операция и интенсивная терапия. Травма головы с образованием внутримозговой гематомы с нарастанием отёка головного мозга, тупая травма живота и груди, массивное внутреннее кровотечение. Работали несколько хирургических бригад: нейрохирурги, хирурги, травматологи. Анестезиологи-реаниматологи балансировали между проведением наркоза (обезболиванием), восполнением кровопотери (переливали донорскую кровь) и сохранением работы жизненно важных органов и систем. К сожалению, не спасли. Он скончался на операционном столе. Двое его товарищей живы, надеюсь, всё будет хорошо.

Практически сразу после операции в реанимацию пришли их родственники. В коридоре они о чём-то шептались, ругались. Выясняли, чей ребёнок виноват. В итоге так и не выяснили, кто был за рулем. Только мать погибшего молодого человека стояла в сторонке и ничего не говорила. Никто никого не утешал, не просил прощения. Не всё ли равно, когда уже невозможно повернуть время вспять? Каждый раз, когда смотрю на заплаканные глаза матерей, хочется сказать, что больной жив, и с ним всё будет в порядке. Но я снова выхожу к родственникам и говорю: «Мне очень жаль…»

22.01.2019

Терять близкого человека всегда тяжело. Особенно когда матери теряют своих детей.

Пару лет назад в отделении произошёл такой случай. У нас работала медицинская сестра с большим стажем. Её звали Александра Николаевна. На тот момент трое её детей окончили школу, кто учился, кто работал.

Мы тогда вместе дежурили. С утра было спокойно, но к вечеру один за другим стали поступать тяжёлые больные. К двум часам ночи поступил звонок из приёмного отделения:

– Алло, Георгий Иванович, надо встретить скорую помощь. Везут пострадавшего с ДТП.

– Хорошо, иду, – ответил я.

– Александра Николаевна, идёмте в приёмное, будем встречать скорую, – крикнул своей медсестре, проходя мимо её кабинета. Мы взяли с собой всё необходимое: лекарства, инструменты, переносной аппарат ИВЛ. Спустились в приёмное отделение и стали ждать приезда скорой. Через несколько минут услышали тревожный вой сирены. Быстро выбежали ребята реанимационной бригады скорой и закатили пострадавшую в противошоковую палату приёмного отделения.

– Принимайте, коллеги. ДТП на перекрёстке Лермонтова-Петровского. Множественные травмы, больная в шоковом состоянии. Мы её обезболили и поставили систему, начали капать дофамин. Пока вроде дышит сама. Артериальное давление 60/20 мм рт. ст., ЧСС 120–130 в минуту, пульс нитевидный.

– Хорошо, приняли.

Скорая быстро сдала пациентку и уехала. У больной были признаки внутреннего кровотечения, тяжёлая сочетанная травма. Мы быстро интубировали больную и подключили к аппарату ИВЛ. Медсестры приёмного взяли анализы. На ходу осмотрели нейрохирург и хирург. Все в один голос сказали, что нужна экстренная операция. Доставили ее в операционную и ввели препарат для наркоза. Хирурги начали лапаротомию, а там разрыв печени и селезёнки. Быстро определили группу крови: первая положительная. Начали трансфузию крови.

Только спустя время я заметил бледное лицо медсестры. Мне показалось, Александре Николаевне нездоровится.

– Что случилось, Александра? На вас лица нет!

Она отвернулась к стене и закрыла лицо руками. Я не на шутку испугался:

– Да что случилось?

Александра что-то прошептала, но я не расслышал. Она повернулась ко мне и сказала:

– Это моя дочь, Светик.

– Что вы говорите? – я не мог поверить в происходящее. – Сейчас позвоню в отделение, попрошу, чтобы вас заменили. Вы только не волнуйтесь.

– Со мной всё хорошо. Не надо никому звонить. Я отстою наркоз. Хочу быть здесь, рядом с дочкой.

Но нам явно нужна была помощь, хирурги никак не могли остановить кровотечение. Через пару минут прибежали коллеги из реанимации. Все вместе начали восполнять кровопотерю. Не могу точно сказать, сколько времени мы пытались вытянуть её с того света. Артериальное давление то появлялось, то пропадало. Два раза проводили ей непрямой массаж сердца, заводили. Кровотечение было слишком сильным, все наши действия были словно впустую. Но мы продолжали биться и делать всё возможное до самого конца… В пять утра мы констатировали смерть пациентки. Александра Николаевна после этого случая ушла на пенсию.

23.01.2019

Наш Ваня, парнишка с черепно-мозговой травмой, никак не выйдет из состояния дыхательной недостаточности. Вчера ему в очередной раз поменяли антибиотики. Он у нас в реанимации уже семнадцатые сутки. Пневмония нарастает, на фоне этого присоединился сепсис. Периодически ухудшается сознание. Мне кажется, если новые антибиотики не помогут ему в течение нескольких дней, он завалит артериальное давление, и придётся подключить вазопрессоры. Тогда прогнозы ещё ухудшатся. Одна радость – он стал больше общаться с нами с помощью переписки. Сегодня написал мне: «Хочу конфету». Я ему ответил, что конфет у нас нет, но пообещал целую коробку шоколада, если он поправится.

25.01.2019

Я не люблю ходить к руководству больницы. Только если по делу или когда вызовут на ковёр. В последнее время и вовсе забыл про них. Но сегодня в середине дня меня вызвали к заместителю главного врача. Подумал, наверно, опять какая-то жалоба, и не прогадал. При нашей работе это неудивительно.

– Георгий Иванович, на вас поступила жалоба от пациентки Гатиловой. Помните такую? Месяц назад вы проводили ей анестезию. После выписки у неё образовалось воспаление вены, там, где стоял периферический катетер.

– Да, помню. Так мы ведь ей жизнь спасли. Поступила ночью с ножевым ранением. У нас в отделении пролежала всего двое суток и перевелась в хирургию.

– Надо написать объяснительную.

– Понятно.

Конечно, я помнил эту больную. Поступила в приёмное отделение в час ночи. Во время драки около ночного клуба её порезали ножом. Была экстренная операция. На следующий день лежала у нас умирающим лебедем, всё просила отпустить её домой.

Как же так – мы спасаем, а в итоге мы же и виноваты? Хотя осложнение есть осложнение. Кто прав, кто виноват? На чьей стороне правда?

Написал объяснительную: «…катетеризация периферической вены является необходимым этапом интенсивной терапии. Воспаление вены может явиться следствием раздражения сосудистой стенки на введение различных препаратов. Прошу учесть, что ситуация требовала экстренной медицинской помощи».

27.01.2019

Сегодня у меня большая радость! Наш Ваня сумел преодолеть пневмонию и сепсис. Если всё будет хорошо, через пару дней сниму трахеостому. Приходила его мать. Мы с ней сели на лавочке возле отделения и немного поговорили.

– Георгий Иванович, скажите, Ваня сам попросил не впускать меня?

– Да.

– Это он на меня злится.

– За что именно?

– Вообще у меня трое детей. Ванька – мой старший. Это он присматривает за младшими братьями. Я сейчас работаю на трёх работах. После смерти мужа всё пошло наперекосяк. Иногда выпиваю несколько дней подряд. Понимаете, не могу остановиться. Детям это, конечно, не нравится.

– Понятно.

– Мы живём в частном секторе. Поэтому Ванька иногда меня встречает у автобусной остановки. В тот вечер, когда его избили, он тоже ждал меня около остановки. Если честно, я была немного пьяна. Ваня разозлился на меня, убежал вперёд и нарвался на этих нелюдей. Пока я добежала до него, он уже был без сознания. Это я виновата, что его избили. На его месте должна была быть я! Понимаете?

– Если вы сами не можете преодолеть алкоголизм, то вам нужно обратиться в наркологический диспансер. Я там подрабатываю. Поэтому, если хотите, могу договориться насчет вашей госпитализации.

– Правда?!

– Мне просто очень жаль вашего парнишку!

28.01.2019

Моя жена работает ветеринарным врачом. Нашим дочкам-двойняшкам по три года. Они только начали ходить в садик. Любя зовём их Пташка и Милашка.

– Папа, папа, завтра выходной день! Нам так сказала воспитательница, – начала Пташка.

– Завтра у мамы день рождения, ты ведь не пойдёшь на работу? – продолжила Милашка.

Я не мог им ничего ответить, так как завтра мне предстояло суточное дежурство. Очень жаль. Так бывает каждое утро, когда мои девочки обнимают и говорят, что любят и ждут меня. Будь моя воля, я бы оставался с ними дома каждый день.

Жена говорит, что любит во мне врача, но не знаю – надолго ли. Ведь меня нет дома практически все праздники и выходные. Меня нет, когда я ей нужен. Завтра у неё день рождения, а я ухожу на суточное дежурство.

Раньше я любил праздники. Но после того, как начал работать в реанимации, любовь к праздникам у меня прошла: в такие дни возрастает процент поступлений с различными травмами, и работы всегда на порядок больше.

30.01.2019

Прошлым летом мы с женой ездили отдыхать на море. Летели местной авиакомпанией. Начиналось всё хорошо. Объявили посадку. Мы нашли свои места и сели. Только самолёт набрал необходимую высоту, по громкой связи спросили: «На борту есть врач?» Я поднял руку. Ко мне подошёл бортпроводник и попросил пройти с ним. В третьем ряду вместе с родителями сидела девочка пяти лет. Мать сказала, что дочка плохо себя чувствует. Я начал осматривать девочку.

– Привет, как тебя зовут?

– Маша.

– Что случилось?

– У меня сильно болит голова.

Маша лежала на коленях матери и держалась за голову. «Доктор, Машу только что вырвало, её тошнит», – сказала мать девочки.

– Температура высокая была в эти дни? Животик не болит? Может, была травма головы?

– Всё было хорошо. Но сегодня утром, когда собирались на самолёт, Маша сильно упала со стула на пол. Вот синяк на голове. Её уже тогда вырвало.

– Почему не вызвали скорую?

– Ну как вызывать, если через пару часов самолёт?

– У вашей девочки, видимо, сотрясение головного мозга. Поэтому болит голова и тошнит. Давайте понаблюдаем, если не станет лучше или симптоматика будет усиливаться, придётся сажать самолёт.

– Ой, ну что вы, с Машей всё в порядке! Тем более у нас пересадка в Москве. Мы ведь опоздаем!

Ну что тут скажешь, если родителям важнее билеты на самолёт, чем собственный ребенок? В аптечке бортпроводника нашёл обезболивающий препарат, дал Маше. Положил холодную тряпочку на лоб. Измерил артериальное давление и температуру. Всё в пределах допустимых норм. Поэтому я оставил её под наблюдением родителей. Сказал, чтобы в Москве обязательно обратились за медицинской помощью.

Жена в это время терпеливо ждала. Она всё время ждёт меня: когда вернусь с дежурства, когда отосплюсь после дежурства… Вот такие дела.

31.01.2019

Вчера снял Ване трахеостому. Он стал дышать самостоятельно. Анализы нормализовались, и с чувством выполненного долга я перевёл его в обычную палату. За двадцать пять дней я привык к нему. Такой тихий, спокойный молодой человек. Слава Богу, вышел без каких-либо серьёзных последствий. Что сказать? Молодой организм.

Всё это время я не мог понять, почему же так сильно привязался к нему. И только сегодня, перед переводом, когда он серьёзно взглянул на меня, понял, что он напоминает мне одного друга юности.

Моего друга звали Алёша Иванов. Мы познакомились с ним в первом классе, во время драки. Он учился в параллельном классе. Однажды после уроков мы вышли на площадку, а Алёшка там дрался с мальчишками гораздо старше нас. Мы решили помочь ему и ввязались в драку. После этого нас вызывали к директору.

Алёша оказался моим соседом. И мы быстро подружились. Хорошие были времена.

После окончания школы он поступил на юридический факультет, а я – на медицинский. Через пару лет Лёшка женился, общаться стали меньше.

Пару лет назад я случайно встретил его на улице. Я был очень рад встрече. Алёшка выглядел хорошо. Мы обменялись номерами телефонов.

В тот же вечер он мне позвонил. Рассказал о том, о сём, вспомнили молодость. Потом сказал, что тяжело болен и проходит лечение в Москве. У него было редкое заболевание крови. Столичные доктора делали всё возможное. Конечно, я расстроился. К сожалению, у нас на тот момент не было опыта лечения подобных заболеваний. Поэтому помочь я ничем не мог, только поддержать. Мы стали созваниваться. Алёшка пару раз приходил ко мне на работу сдавать анализы. Однажды он мне позвонил, предложил встретиться, но я, как всегда, был на дежурстве. Это был его последний звонок.

Я навсегда запомнил серьезный взгляд Алёшки, а сегодня Ваня напомнил мне его. Иногда мне кажется, что наши близкие, которых уже нет рядом, наблюдают за нами с того света. Порой мы встречаем в чужих людях родные глаза, знакомую улыбку. Это знаки, которые передают нам наши родные.

03.02.2019

В реанимации много умирают. Когда работаешь со смертью, начинаешь верить: есть что-то иное, кроме нашей жизни.

Однажды во время учёбы в ординатуре на дежурстве я остался в палате наблюдать за больными. Три часа ночи. Слышны только звуки аппарата искусственной вентиляции лёгких. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу. Обернулся, а рядом никого нет. Краем глаза увидел тень, стоящую около койки больной. Через пару секунд у этой пациентки случилась остановка сердца. Конечно, её откачали, вернули к жизни. Когда рассказал о произошедшем коллегам, к моему большому удивлению, никто надо мной не посмеялся. Просто сказали, что такое вполне может быть. В последующем, работая врачом анестезиологом-реаниматологом, я много раз слышал подобные рассказы от коллег. Порой кто-то что-то услышит либо увидит.

Многие учёные пытались найти доказательства существования иных миров. Но чёткого ответа нет до сих пор. По моему мнению, любое биологическое существо излучает энергию и создает его защитный слой. Искажение энергетического слоя земли на фоне экологического дисбаланса всё чаще приводит к нарушению биологической защиты всех живых существ. Поэтому норма реальности сейчас меняется. Что казалось сегодня правдой, завтра вполне может оказаться заблуждением. Но, как бы там ни было, мир меняется, многие это чувствуют.

12.02.2019

На дежурстве часто вспоминаю дочек. Скучаю. Не думал, что буду так привязан к своим детям.

Помню, во время ординатуры на цикле педиатрии был случай. Поступил маленький мальчик с переломом руки. Ему было четыре года. Надо было провести оперативное вмешательство. Мальчик лежал на операционном столе, мой куратор Марина Макаровна пыталась его отвлечь разговорами.

– Петенька, ты какие игрушки любишь?

– Машинки, самолётики люблю.

Марина Макаровна показывала ему простые детские фокусы, чтобы рассмешить. Внезапно у двери появился врач травматолог Капитолий Александрович Филиппов. Он огромный, едва влезает в дверной проём. Видимо, решив подбодрить мальчика, громким голосом сказал: «Я люблю есть маленьких детей!» На что Петя вскочил с операционного стола и убежал. Долго искать не пришлось: спрятался под раковиной в раздевалке. На все уговоры отказывался выйти, говорил, что не хочет, чтобы его съели. Наступила моя очередь вести переговоры с мальчишкой: