Текст книги "Точка бифуркации. Повесть"

Значит, теперь мы сидим на горе вдвоем…

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

А ведь я впервые увидела Максима именно здесь – в научке… После мучительной абитуры, тяжелых экзаменов, хлопотного зачисления на первый курс наступила краткая и веселая пора общежитских вечеринок, где наша новоиспеченная группа запойно и дружно праздновала поступление в один из старейших вузов Сибири: именно в этот год Томскому университету исполнилось сто лет! Половину группы составили томичи, которые охотно зависали с нами в общежитии. В итоге все перетусовались и пришли на первое занятие дружной командой первокурсников. Но Максим никогда не появлялся на наших вечеринках, и поэтому мы не были знакомы до того самого дня, когда я впервые переступила порог библиотеки. В тот день я заказала увесистую стопку книг согласно огромным спискам литературы для обязательного прочтения (эти списки сразу же стали для меня настоящим кошмаром) и погрузилась в чтение с головой, отключившись от всего происходящего.

Очнулась я оттого, что кто-то взял с моего стола раскрытую книгу. Я подняла голову и увидела роковую женщину нашей группы – громкоголосую, пышногрудую, знойную брюнетку Сашку (по совместительству мою соседку по комнате) и незнакомого молодого человека, который внимательно изучал последнюю страницу обложки. При этом они бегло обменивались фразами на английском. Позже я узнала, что многие студенты, окончившие языковые спецшколы, частенько болтали между собой «на языке», просто так, для практики. Но в тот момент это озадачило меня настолько, что я молча и достаточно неприветливо уставилась на непрошеных гостей. Я не понимала ни слова, но чувствовала, что их разговор касается меня.

– Александра, ты, разумеется, знаешь, кто эта девушка?

– И ты бы знал, если бы хоть иногда на лекции ходил, – наша одногруппница.

– Она читает «Мастера и Маргариту»… И так увлеченно – неужели впервые?

– А ты думаешь, они это в своей деревне по литературе проходили?!

– Тогда я ей искренне завидую. Откуда она?

– Тебе лучше не знать… Такие дыры на карте не значатся.

– Какие необычные глаза! И она уже начинает сердиться. Похоже, я сейчас получу за свою бесцеремонность.

– Похоже, кое-кто западает на провинциалок.

– Осмелюсь заметить, в них нет фальши. В отличие от других.

Рассерженно фыркнув, Сашка уже собралась нанести ответный удар, но ее окликнули ребята за соседним столом. Она отвернулась от своего собеседника так резко, что подол ее длинной юбки завихрился вокруг ног, и мгновенно переметнулась к компании соседей. Все произошло так стремительно, что я едва успела подхватить попавшие в воздушную воронку листы со списками. Однако ее спутник не уходил. Мы молча смотрели друг на друга.

Он был среднего роста, худощавый и сильно отличался от общепринятого стандарта «сибирских мужчин»: флегматичных здоровяков с пудовыми кулаками. В нем удивительным образом сочетались хрупкость и сила, которая угадывалась в движениях. Он все еще держал в руках мою книгу. Руки у него были необычные – с тонкими, почти женственными запястьями, однако на плечах под рубашкой обозначались хорошо накачанные мышцы. Пожалуй, он был изящен – если это слово применимо к мужчине. Можно было бы смело назвать его блондином, если бы не черные выгнутые брови и темные ресницы. И у него были усы – не подобающий возрасту юношеский пушок над верхней губой, а самые настоящие, черные, мушкетерские… Именно так в моем представлении выглядел бы молодой д’Артаньян, если бы он вдруг решил надеть очки, современную одежду и выйти из книжки!

– Извините, что побеспокоил, – наконец произнес он. – Решил полюбопытствовать, что это за издание. Как я и предполагал, Москва, «Художественная литература»… Наверное, тяжело читать – сюжет становится понятным, когда осилишь хотя бы сто страниц.

Я молчала – книга действительно давалась мне с трудом. Обилие персонажей с мудреными фамилиями, абсолютно не связанные между собой сцены и мелкий размытый шрифт сильно замедляли мое продвижение по Булгакову. Но откуда он мог это знать?

Он подошел ближе и облокотился на высокий бортик, которыми снабжены все столы в читальном зале (их еще называют звукоснимателями). Дистанция между нами существенно сократилась – теперь я могла дотянуться до него рукой. Он смотрел на меня с улыбкой и с неподдельным интересом. Чувствовалось, что он вовсе не хотел задеть или высмеять меня, а просто пытался пообщаться. И вдруг списки литературы, вгонявшие меня в отчаяние, показались совершенной ерундой. Меня поразили его глаза за стеклами стильных позолоченных очков: они были невозможного, просто невыносимого голубого цвета! И у него были потрясающие ямочки на щеках!

И вдруг мне захотелось протянуть руку и дотронуться до его щеки… Это было настолько неожиданно, так некстати, что я смутилась – ведь я не знала его имени, не знала, кто он, откуда, где он был раньше и почему появился здесь. Впервые в жизни мое сердце сбилось с ритма и ударило в грудь тяжело и глухо. Мне стало жарко, захотелось воды. А еще мне хотелось, чтобы эта минута не заканчивалась – чтобы он вот так стоял, смотрел на меня и говорил со мной. Как ни странно, его абсолютно не смущало, что я до сих пор не проронила ни слова. Казалось, мы вполне нормально разговариваем. Вдвоем.

– Поскольку мы имеем счастье учиться в одной группе, надеюсь, будем видеться часто. Кстати, меня зовут Максим.

Хотя бы ради приличия следовало что-то сказать. Но я по-прежнему была не в силах сделать это. Я молча смотрела на него и даже не улыбнулась в ответ. Жар волнами накатывал на меня, щеки и кончики ушей пылали, на верхней губе выступила испарина – я как будто горела изнутри. Ничего подобного раньше со мной не происходило. Казалось, еще минута – и я вспыхну, как живой факел.

К моему облегчению, Сашка переметнулась от соседей обратно и буквально повисла у Максима на руке, теребя его за рукав и взахлеб транслируя на английском только что услышанные новости:

– Завтра нас посвящают в студенты! В актовом зале будет грандиозная тусовка! Ты не должен это пропустить!

– Александра, я никому ничего не должен, – отозвался он на английском, с трудом отрывая от меня взгляд. Он положил книгу обратно на стол, легко наклонился ко мне и тихо произнес:

– До встречи, Незнакомка…

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

Учеба в университете обрушилась на меня, как океанская волна – мощно и неумолимо, накрыв с головой и увлекая в неизвестном направлении. Я барахталась изо всех сил, пытаясь хоть как-то сориентироваться в обилии неизвестных предметов, новых людей, непрочитанных книг… То, что большинству студентов давалось легко и непринужденно, как правило, требовало всех моих ресурсов – уровень провинциального городка, в котором я выросла, сильно отличался от требований, которые изначально предъявлялись к первокурсникам журфака. Я просиживала в научке до самого ее закрытия, пока в залах не начинали гасить свет, засыпала на стопках книг из трижды проклятых списков и все равно едва успевала за остальными. К счастью, однокурсники оказались неплохими ребятами: помогали по мере возможности, объясняли и подсказывали. Конечно, не обходилось без насмешек (почему-то именно женская половина группы усердствовала в этом), но я старалась не обращать внимания и не обижаться, хотя иногда моему самолюбию наносились болезненные раны. В итоге мое упорство увенчалось успехом: я сдала первую сессию на отлично, чем удивила многих и заставила отнестись к себе с гораздо большим уважением. За второе полугодие я практически догнала по уровню знаний своих одногруппников и к концу года уже чувствовала себя в университете как рыба в воде.

Но был все-таки один человек в нашей группе, отношения с которым у меня никак не складывались. Максим существовал как бы параллельно учебному процессу – появлялся на лекциях, когда хотел, иногда пропадал на неделю и больше и вообще общался чаще с преподавателями, чем с нами. Его эрудиция была потрясающей – он знал о книгах все, причем такое, что не в силах запомнить ни один нормальный человек: где, когда, в каком издательстве, каким тиражом они издавались, кто редактировал, кто делал корректуру, чьи иллюстрации использованы…

Можно было открыть любую книгу на любой странице, прочитать начало фразы – и он мог закончить ее слово в слово. Краем уха я слышала, что дома у него огромная библиотека и они с отцом с детства играли в эту игру. К тому же он читал многих авторов в подлинниках, на английском языке – Шекспира, Шелли, Бродского – и даже переводил их на русский. В группе Максима слегка побаивались: у него был ироничный склад ума и острый как бритва язык. Тем, кто решался его зацепить, доставалось так, что надолго отбивало охоту упражняться в остроумии. Особенно жестоко попадало Сашке, которая изводила его (впрочем, как и всех остальных в группе) своими нападками по любому поводу: иногда мне казалось, что они загрызут друг друга насмерть. Однако оба оставались живы и по-прежнему часто болтали на английском, обсуждая последние университетские новости. Позже Сашка объяснила мне, что их стычки носят скорее ритуальный характер, просто для того, чтобы «быть в форме».

Но каждый раз, когда она нападала на Максима, мне хотелось защитить его и стукнуть Сашку по голове чем-нибудь тяжелым. Это не поддавалось логическому объяснению: Максим абсолютно не нуждался в моей защите и прекрасно мог постоять за себя сам. Как ни странно, но и он защищал меня от нападок одногруппников, используя простой и очень эффективный метод: как только на меня начинал кто-нибудь особенно сильно наседать, Максим переключал внимание обидчика на себя и потом спокойно разделывал его в пух и прах. Мы практически не разговаривали между собой, но каждый раз, когда он появлялся в аудитории или входил в читальный зал, мое сердце сбивалось с ритма и делало невыносимо длинную паузу. Иногда я ловила на себе его задумчивый взгляд, словно он пытался вспомнить, где и когда он меня видел раньше. Между нами как будто существовала невидимая, необъяснимая, но очень прочная связь – мы постоянно были в поле зрения друг друга и тем не менее постоянно держали дистанцию. Почему – я не знала. Часто мне хотелось набраться храбрости и подойти к нему, чтобы что-нибудь спросить. Но стоило мне хотя бы просто посмотреть в его сторону, как решимость тут же покидала меня. В те редкие моменты, когда он сам подходил ко мне, я терялась до такой степени, что едва могла вымолвить «да» или «нет».

К концу первого курса он стал появляться на лекциях все реже, и вскоре по группе поползли слухи, что он вот-вот женится – на дочери профессора, которая значительно старше его – и переедет в профессорские апартаменты. Никто точно ничего не знал, но слухи становились все упорнее, тем более что спросить его прямо никто из группы не решался. Однако один смельчак все же рискнул. К моему изумлению, им оказалась я. Страх вдруг покинул меня, и я подошла к Максиму в перерыве между лекциями. Почему-то в этот час в университетском буфете никого не было, хотя обычно там яблоку негде упасть. Максим расплачивался за кофе у стойки. Мы молча смотрели друг на друга, стоя на расстоянии вытянутой руки. И снова мое сердце дало сбой и сделало мучительную, тягучую паузу. Незаданный вопрос застыл у меня на губах – я поняла, что просто физически не смогу вымолвить ни единого слова. Он смотрел мне в глаза и впервые не улыбался. И вдруг тихо произнес:

– Да, Даша, это правда. Я уже неделю как женат. Мы в ответе за тех, кого приручили.

После чего резко отвернулся и ушел, оставив на стойке свой нетронутый кофе.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

Я горевала так искренне и так долго, как будто рухнул весь мир: словно меня сначала любили, обещали счастливые годы жизни, а потом коварно предали. Как будто этот мужчина распоряжением свыше изначально предназначался мне, должен был любить меня, делить со мной радость и горе, растить детей, но вместо этого вдруг совершил ужасный и непоправимый поступок, перечеркнувший и мою, и его жизнь.

И напрасно я твердила себе по ночам, съежившись на своей узкой железной кровати в общежитии, что Максим не давал мне ни малейшего повода так думать, никогда и ничего не обещал и вообще ни на миллиметр не переступал черту, отделявшую отношения двух однокурсников от обычных. Что между нами было? Вежливые вопросы, вежливые ответы. Его внимание ко мне было всего лишь хорошим воспитанием и галантным отношением к женщине вообще. Почему же я всегда видела в этом нечто большее?! Меня бросало то в жар, то в холод, зубы сводила судорога, кожа горела – я не могла заснуть ночи напролет. Утром плелась на лекции, что-то автоматически писала, что-то говорила, не вникая в суть происходящего. Впервые в жизни на меня навалились депрессия. Как долго она длилась, была ли заметна со стороны, понял ли кто-нибудь, что со мной происходит – неизвестно. Максим в университете не появлялся, по кафедре ходили слухи, что он уехал с женой на юг.

Очнулась я внезапно и совершенно не там, где можно было предположить, – в общежитской прачечной, в подвале, с мокрым тяжелым пододеяльником в руках. Рядом стояла Сашка, дымя сигаретой и картинно отставив ногу.

– Нет, ты можешь мне объяснить, нафига ты третий раз за утро этот пододеяльник стираешь?

Я молча озиралась вокруг, не понимая, где я и что делаю. Судя по всему, Сашка уже давно что-то говорила мне, какие-то слова, смысл которых до меня не доходил. Но по ее горящим от возбуждения глазам было ясно, что это что-то очень ехидное: Сашка принадлежала к многочисленному типу женских особ, которых хлебом не корми, но дай укусить ближнего своего. Причем она делала это с невинными глазами и непосредственностью ребенка, не понимающего, какую боль он причиняет.

– А ты надеялась, что он на тебе женится? И вы вместе будете в деревне картошку копать?! Ну конечно, о такой карьере он всю жизнь и мечтал! Да открой наконец глаза: он же просто позер с претензиями на эстетство, и только такая деревенская дура, как ты, может этого не понимать!

Грубо, жестко и с издевкой Сашка озвучила именно ту самую мысль, которую я упорно гнала от себя и к которой неизменно возвращалась. В глубине души я действительно верила, что Максим скоро поймет, какую ужасную ошибку он совершил, и мы будем вместе. Как быстро это случится, я не знала, но чувствовала – именно так все и произойдет. Мои мысли были надежно спрятаны от посторонних глаз, но, как оказалось, только не от проницательной Сашки. Я пропустила мимо ушей все ее насмешки в свой адрес, но стерпеть оскорбления в адрес Максима оказалось выше моих сил. Размахнувшись, я с невероятной силой и точностью вытянула Сашку мокрым скрученным пододеяльником по спине. От неожиданности она завопила так пронзительно, что содрогнулись даже полуметровые подвальные стены. Прибежавшие на крик девчонки позже рассказали, что я кидалась на перепуганную Сашку как дикая кошка и крыла ее такой отборной нецензурщиной, которой они в жизни не слышали.

Еще бы! С дедом на рыбалке я много чему полезному научилась.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

Время шло, и студенческая жизнь постепенно втягивала меня в свой круговорот: летом наша группа строила коттеджи в глухом селе Турунтаеве, в восьмидесяти километрах от Томска, в практически непролазной тайге. В сентябре нас послали копать картошку на бескрайних полях Томской области. В октябре мы перебирали капусту на пригородной овощной базе. Все это время я не видела Максима, как и многих других одногруппников-томичей: каждый постарался использовать всевозможные связи, чтобы отвертеться от нудной и грязной работы. Однако мы, иногородние, ничуть не чувствовали себя ущемленными и веселились как могли: пели песни, пили водку и крутили романы с местным населением.

Постепенно моя душевная рана начала затягиваться, и на второй курс я вернулась, полная решимости забыть мужчину, который не оценил моих чувств. С большим трудом, но мне это удалось. Каждый раз, когда он появлялся, мое сердце останавливалось и у меня леденели руки. Но я лишь ниже наклоняла голову и упорно не поднимала глаз. Похоже, Максим понимал, что со мной происходит. Пару раз он подходил к моему столу в библиотеке и молча ждал, пока я посмотрю на него. Но я сразу же собирала книги и уходила из зала. Душа моя разрывалась на части, но я твердо решила изгнать этого мужчину из своей жизни и упорно выстраивала свой мир без него. Вскоре и он оставил все попытки объясниться, и мы снова начали жить как раньше – параллельно, постоянно держа друг друга в поле зрения, но ни на шаг не приближаясь.

А в начале третьего курса завертелась суматошная карусель под названием «Моя свадьба»! С будущим женихом я познакомилась в ТИАСУРе, где подрабатывала в институтской газете. Однажды меня отправили брать интервью к одному «жутко умному» парню. Он что-то изобрел по части космических радиоантенн, что-то очень важное, отчего пищал весь радиотехнический факультет, и профессор Бернштейн забрал его к себе на кафедру.

Парень оказался высокого роста, с умными серыми глазами и приятной улыбкой. Я волновалась, никак не могла сосредоточиться и начать разговор. И тогда он очень спокойно спросил меня, какую цель поставил передо мной редактор и что именно предстоит написать. Он разговаривал со мной так дружелюбно, как будто мы были знакомы тысячу лет, и говорил о сложных технических вещах так просто и ясно, что это понял бы даже школьник. Интервью получилось замечательным, его читал весь институт, редактору звонили сверху и хвалили, а мне отвалили невиданный гонорар, который был немедленно спущен в ближайшей кофейне на пирожные и молочный коктейль.

На этом бы и закончиться этой истории, но… «Удачное интервью» появилось через несколько дней у меня в общежитии, посадило в такси и умчало на концерт «Машины времени». Он был старше меня на восемь лет и поэтому строил наши отношения спокойно, уверенно и осознанно. В отличие от меня, которой только что исполнилось девятнадцать и все казалось каким-то легким и несерьезным. Как-то само собой получилось, что наметился день свадьбы, и мы с компанией его друзей поехали в Новосибирск за платьем и кольцами, потом приехали мои и его родители, и началась серия упоительных (в шампанском) девичников и (кое в чем покрепче) мальчишников…

И только один момент омрачил мое радостно-возбужденное состояние. В самый разгар свадебных приготовлений Максим вдруг перегородил мне дорогу на одной из аллей в университетской роще и спросил в упор:

– Он хотя бы стоящий парень?

Я так давно не слышала его голоса, так давно не разговаривала с ним, что растерялась от неожиданности. Сердце предательски дрогнуло, дало сбой и потом заколотилось как бешеное. На лбу выступила испарина, руки задрожали, между лопатками поползла ледяная змейка. Мы стояли друг напротив друга и молчали. Я была не в силах оторваться от его глаз. Бог мой, он так изменился за это время, повзрослел, возмужал – превратился в мужчину, очень молодого и очень серьезного, о чем свидетельствовала первая поперечная морщинка между бровей и жесткие складки у губ. И это был МОЙ мужчина, самый близкий и родной мне человек, несмотря на его женитьбу на другой женщине и мою предстоящую свадьбу. И в этот момент я с ужасом поняла это окончательно.

Он был главным действующим лицом в моей жизни. Кто и когда определил для него эту роль, неизвестно. Но все по тому же непонятному и жестокому сценарию его сердце не принадлежало мне. Он выбрал не меня, а другую женщину и даже не думал признавать свой поступок ошибкой и уж тем более не думал соединять свою жизнь с моей. Я столько раз твердила себе, что он имел на это право, что в конце концов смирилась с этой мыслью и даже научилась с ней жить. Но этот его вопрос перевернул все с ног на голову: значит, его волнует моя судьба? Но почему именно теперь, когда я собралась замуж? Стоит ли ворошить костер, когда огонь в нем практически погас? Стоит ли испепелять себе душу безответным чувством? Этот мужчина не любит меня и не хочет быть со мной. Это и есть та самая горькая правда, которая здесь и сейчас определяет мою судьбу. Если бы Максим сказал хотя бы одно слово, одно-единственное слово, которое убедило бы меня в обратном, я бросилась бы ему на шею и отменила свадьбу. Но он молчал, и мы оба знали почему: он был в ответе за тех, кого приручил.

Невероятным усилием воли я оторвала взгляд от Максима, обошла его, как неодушевленное и досадное препятствие, и пошла по аллее к выходу, в свою новую жизнь, где ему больше не было места.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

Сразу же после свадьбы я пробилась в деканат, упала в ноги отцу родному декану Крабову (желчному и неприветливому мужчине) и попросила разрешение на свободное посещение лекций. Я надеялась, что, пребывая в свободном полете, смогу навсегда избежать встреч с Максимом. Декан долго смотрел на меня недовольным взглядом, как бы взвешивая плюсы и минусы моей просьбы, но я была на хорошем счету, училась отлично и была одним из немногих претендентов на красный диплом. В итоге моя просьба была удовлетворена молчаливым кивком его головы.

Мое раннее замужество, вопреки опасениям многих, оказалось удачным. Муж был приятным спокойным человеком, имел разносторонние интересы и относился ко мне очень тепло. Мы вместе посещали по выходным кружок любителей фантастики известного томского писателя Виктора Колупаева, ездили в гости к профессору Бернштейну, зависали у одногруппников мужа в общежитии №6 (так называемой Шестерке) на площади Южной. Везде меня встречали радушно, уважительное отношение к мужу автоматически распространялось и на меня, и вскоре я стала в его окружении своей. Муж много читал, особенно научные журналы, часто рассказывал интересные новости, и радиотехника постепенно перестала казаться мне абстрактной и скучной наукой.

Бытовые проблемы также решались легко: практически все вещи в доме были сделаны руками мужа, причем не только мелочи типа абажура для настольной лампы, но и стол, стулья, полки для книг. Для него не составляло труда собрать из обычных досок даже кровать и шкаф. Похоже, муж изобрел модульную мебель задолго до того, как она начала появляться в магазинах. А еще у нас был «напузный» телевизор с экраном в ладонь, десяток различных спутниковых антенн и много смешных технических вещичек – например, кофеварка (она же чайник) с эффектом гейзера, которая при закипании издавала ужасные завывающие звуки. Все эти самодельные вещи не только существенно экономили наш студенческий бюджет, но и обеспечивали хотя бы минимальный комфорт в чужом жилье. К тому же всюду, где бы мы ни жили (в основном это были съемные квартиры в деревянных домах, из которых, собственно, и состоит старый Томск), муж обязательно разворачивал мини-мастерскую-лабораторию, в которой много и с увлечением паял, мурлыча себе под нос. И как ни странно, запах канифоли и шипение паяльника всегда и везде создавали уютную домашнюю атмосферу. Какой бы взвинченной я ни приезжала домой, мое плохое настроение мгновенно улетучивалось, если я заставала мужа за его любимым занятием и встречала обращенный ко мне спокойный взгляд серых глаз. Одним словом, мы неплохо ладили, несмотря на разницу в возрасте и противоположность темпераментов.

Дни моей семейной жизни текли один за другим: менялись съемные квартиры, приходили и уходили люди, будни чередовались с праздниками… Я не успела оглянуться, как окончила четвертый курс, успешно сдала госэкзамены и начала готовиться к защите диплома.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

Однажды морозным декабрьским вечером наша группа веселилась на дне рождения нашего одногруппника Алексея, и роскошная профессорская квартира с трехметровыми потолками, где он проживал вместе с матерью, ходила ходуном. За четыре года совместной учебы томичи сделали подобные вечеринки традицией: таким образом они старались поддержать нас, общежитских, морально и материально. И неважно, что половина из нас уже были семейными, все равно нас тянуло на каждый домашний огонек, где нас баловали пирожками и котлетами. Алешку, высокого, кареглазого, с вьющимся гусарским чубом, добродушного и веселого, все по-настоящему любили и прозвище «профессорский сынок» к нему никогда не применяли. К тому же профессором была его мама, преподаватель политеха, а вовсе не отец, о котором никто ничего не знал, в том числе сам Алексей. Необычность его образа жизни как бы компенсировалась в наших глазах этим житейским, человеческим горем, которое было понятно, вызывало искреннее сочувствие и делало его своим среди нашей разношерстной общежитской компании.

Мы с Иринкой бродили по квартире, разглядывая и оценивая прелести свободного пространства: огромную прихожую, где без проблем разместились сумки, шубы и шапки двадцати с лишним человек, кухню с великолепным высоким окном, затененным шторами, длину которых мы затруднились определить даже на глаз, зал с веселящимися одногруппниками, где огромные шкафы казались не больше спичечного коробка. Сантехнические удобства произвели на нас совершенно оглушающее впечатление – в комнате таких размеров мы в общежитии ютились впятером. Мне, выросшей в полуторной хрущевке, казалось невероятным, что в такой огромной квартире могут жить всего два человека! Но как же было здорово иметь такой замечательный дом! Ах, как мне хотелось, чтобы у меня была своя, пусть и не очень большая, но светлая и просторная квартира! И маленький-маленький, уютный кабинетик, где так приятно побыть наедине с собой. Ведь не секрет, что у большинства замужних женщин, кроме кухни, не бывает собственного уголка, и я в этом плане не была исключением. Неожиданно мои мечты были прерваны самым бесцеремонным образом: Иринка потащила меня за стол, где разгоряченные танцоры уже (в который раз за вечер!) наполняли бокалы в честь именинника. Я присела на стул, аккуратно расправила свою праздничную юбку, пригладила волосы… и застыла: прямо напротив за столом сидел Максим и молча смотрел на меня.

Наверное, если бы земля в это мгновение раскололась, я не испытала бы такого потрясения! Максим игнорировал все вечеринки и тусовки с первого курса, и, разумеется, я была уверена, что не увижу его здесь. Тем неожиданней оказалась эта встреча и тем больше была моя неготовность к ситуации. Я просто физически не успела собраться и хоть как-то скрыть свои чувства. Мое сердце замерло и сделало мучительную и длинную паузу, казалось, я уже никогда не начну дышать, но потом оно заколотилось с такой бешеной скоростью, что чуть не выпрыгнуло из груди. Я мгновенно покрылась испариной и вцепилась в скатерть побелевшими пальцами, как будто это могло спасти меня от его смеющихся глаз. Он не двигался, его губы не шевелились, но я совершенно отчетливо слышала его голос, несмотря на грохот музыки и шум застолья:

– Ты не хочешь уйти отсюда?

Я неуверенно покосилась на заиндевевшее окно: мороз градусов тридцать, не меньше. Было странно уходить от тепла и веселья в холодную морозную тьму.

– Боишься замерзнуть? Со мной? – Он улыбался одними глазами, губы по-прежнему не шевелились. Я была потрясена настолько, что уже не понимала, слышу я его на самом деле или это злые шутки выпитого за вечер шампанского. И вдруг, неожиданно для самой себя, я услышала свой смех и голос, похожий на мой, но принадлежавший явно не мне, потому что мои челюсти были до боли сжаты.

– А как же те, кого ты приручил?

– Можешь наслаждаться победой – крепость не выдержала осады. Но согласись, гарнизон достойно сопротивлялся.

– Это факт! В лагере осаждающих все давно состарились и умерли…

– Глупая девчонка – почему ты не могла быть понастойчивее на первом курсе?!

– Глупый мальчишка – потому что ты не узнал меня и не был уверен, что это – я!

– Все, уходим!

– А как же…

– Завтра что-нибудь придумаем.

Мы одновременно поднялись и по разные стороны стола двинулись к выходу.

Профессорский дом стоял в окружении промерзшего и заиндевевшего сквера, в глубь которого не долетал свет фонарей. Огромные ели утопали в звенящих блестящих сугробах, свежий искристый снег хрустел под нашими ногами и как бы впечатывал каждый шаг в звенящий морозный воздух. Но я абсолютно не чувствовала холода, наоборот, я не могла дышать в своей шубе, жар полыхал изнутри так, что я снимала и бросала по пути в снег рукавицы, шапку, шарф. Максим тоже срывал и сбрасывал с себя одежду, задыхаясь и торопясь освободиться, вот он распахнул полы своей меховой куртки, рванул ворот рубашки. От его голой груди клубами шел пар. Кожа у него была нежного персикового цвета и такая же бархатистая на ощупь. И я не выдержала, вынырнула из своей шубы и бросилась к нему на грудь…

Мы очнулись на рассвете, когда макушки заснеженных елей начали бледнеть и растворяться в звенящем воздухе. Потрясенная случившимся, но абсолютно счастливая, я грелась у него на груди под меховой курткой и все не решалась спросить:

– Максим, что же теперь будет?

Наконец он услышал мой так и не прозвучавший вслух вопрос. И тихо-тихо, почти неслышно, произнес, прикасаясь теплыми губами к моему виску:

– Теперь много чего будет, Даша.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀х х х

На следующий день я нашла в ящичке со своей буквой на университетском почтамте адресованный мне конверт. Обратной подписи не было, но я мгновенно узнала мелкий четкий почерк Максима. Это были стихи, посвященные мне! Они были написаны для меня, только для меня одной! Надо ли говорить, что эти несколько строк потрясли меня до глубины души и я перечитывала их снова и снова, заливая непроизвольно нахлынувшими слезами:

А был ли сон? Ты помнишь ЭТО?

Ладонями прикрыв глаза,

Все, что хочу тебе сказать,

Прими за чистую монету.

В деталях, может, и солгу,

Но в главном я кривить не стану.

Был снег, и вечер этот странный,

И были тени на снегу…

Наивно чувства сохранить,

Слова, увы, товар не вечный!

На алтаре погасли свечи,

И ничего не изменить.

И в черной копоти иконы

Не различить теней и слез.

Все тот же трепетный вопрос

Начертан на лице Мадонны…

Сон ускользал туманной негой,

И мне остались от него

Лишь тени, больше ничего.

И слезы вместе с талым снегом.

Мне хотелось немедленно увидеть Максима, рассказать ему обо всем, что переполняло меня с того самого момента, как я впервые его встретила. Но он не появлялся на занятиях и не звонил. Как ни странно, мне это казалась абсолютно логичным – случившееся потрясло нас обоих, и теперь каждому требовалось время, чтобы прийти в себя. Я чувствовала, что с этой ночи наши жизни соприкоснулись, как две вселенные, и уже никогда не будут такими, как раньше. Теперь одна вселенная всегда будет влиять на другую, события в одной будут вызывать перемены в другой и наоборот, перемены во второй будут становиться причинами событий в первой. Это пугало, казалось невероятным, невозможным, но в то же время приводило в восторг.