Текст книги "Жизнь длиною в лето. Часть 1"

Кармель не стала капризничать и, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул напротив Розова.

Он вздохнул.

– Шашлык остывает. Давай поедим что ли. Пить будешь? – Герман откупорил бутылку красного вина.

Кармель обрадовалась: вино поможет расслабиться, а главное, под его влиянием умеючи можно многое изобразить.

– Немного. Половину бокала. Я быстро пьянею.

– Насколько быстро? – ехидно осведомился Розов.

Девушка растерялась. Всё шло не так, как обычно. Герман не обратил внимания ни на её идеальный внешний вид, ни на глубокий вырез платья, открывающий женские прелести. Он даже не старался скрыть недовольство.

Кармель занервничала: «Неужели ему так понравилась Ленка, и все это я затеяла зря? Опять проиграю подруге? Нужно срочно брать себя в руки! – Кармель залпом выпила вино и скривилась: – «Кагор». Ой, только не он!» – Её передернуло от отвращения.

Глядя на её гримасы, Герман весело засмеялся:

– Извини, бутылка без этикетки, и я думал, что это сухое вино. Ты не переносишь «Кагор»?

Кармель кивнула и попыталась заесть отвратительный вкус вина зеленью и лимоном. Розов открыл вторую бутылку и, налив себе в бокал вина, отхлебнул.

– О! То, что надо. – Герман налил себе и гостье полные бокалы. Не дожидаясь гостьи, не говоря тост, он медленно выпил вино и принялся есть.

Кармель от расстройства сделала несколько больших глотков, потянулась за ломтиком сыра и тут поймала взгляд Германа на своей груди.

«Лед тронулся, господа», – подумала она с удовлетворением и повеселела.

– Ты давно знаешь Лену? – поинтересовался Розов, налив себе и Кармель ещё вина.

– С шестого класса. – И она принялась рассказывать смешные истории и проделки из детства.

Герман слушал с удовольствием и заразительно смеялся над незадачливыми подругами, залезшими в сад за черешней и попавшими в западню. Старик-сосед поймал их на дереве, а потом гонялся за ними по саду с пучком крапивы в руках.

– Он сорвал крапиву голыми руками, но ему хоть бы хны. А у нас все ноги и попы оказались в волдырях, мы с трудом от него убежали и долго потом не могли без содрогания есть черешню.

– Бедные, вы бедные, особенно ваши попы, – смеялся Герман и подливал вина.

Потом они отправились на озеро. Кармель сняла туфли и красиво побегала по траве. Герман ловить не стал, а только ехидно прокомментировал, отчего она снова почувствовала себя полной дурой. Настроение у неё снова упало. Кармель без удовольствия покаталась на лодке по озеру. Розов размашисто греб веслами и рассказывал о дедушкиной даче и его увлечении резьбой по дереву. На обратном пути к дому она использовала последнюю уловку – якобы подвернула ногу. Герман не стал охать, спокойно осмотрел щиколотку и предложил опереться на его плечо. Он не стал нести её на руках, как она задумала, и Кармель пришлось некрасиво хромать, изображая страдания. Когда она споткнулась по-настоящему и еле удержалась на ногах, Розов подхватил, довольно грубо сжав руку.

«Всё! С меня хватит. Надоело изображать восторженную идиотку, пытаясь его соблазнить. Придется признаться во всём, иначе будет ещё хуже», – сообразила Кармель и облегчённо вздохнула.

Они вернулись к дому. Герман схватил бутылку со стола, но Кармель забрала её и отставила в сторону.

– Пообещай, что не будешь орать на меня. Я хочу рассказать тебе правду.

– Какую нафиг правду!

– Сначала скажи, как я вернусь домой, – насупилась Кармель.

– Попрошу соседа Сашку, он сядет за руль твоей машины.

– Хорошо. Мы с Леной часто разыгрываем пари, совершенно безобидные, – попыталась она успокоить, насторожившегося мужчину. Спорим, кому удастся покорить новичка? Кому он назначит свидание? Поэтому мы с Леной прицепились к тебе вдвоём.

– Что? – Герман разозлился: – Вы изображали интерес, а сами смеялись надо мной? Вам было занятно, на кого я клюну?

– Ничего мы не смеялись. Я разыгрывала интерес, а Лене, думаю, ты понравился по-настоящему.

– И что же она тогда не приехала? – Ноздри прежде холодного блондина раздувались от гнева, лицо покраснело.

– А я ей ничего не сказала. Она не знает о твоём приглашении, твой звонок стёрла. – Кармель вздрогнула, глядя на разъяренного Розова. – Что я такого сделала? Я же призналась. Ты можешь ей позвонить. Завтра увижу Ленку и объяснюсь. Она тебе понравилась?

– И со сколькими идиотами вы проделали такие «шутки»? – Герман с презрением смотрел ей в глаза.

– Какая разница? Лена сказала: с тобой всё по-другому, но я не послушала её. – Кармель поднялась. – Думаю, ты тоже поразвлекся сегодня на мой счёт. Неужели нельзя всё перевести в шутку и забыть?

– Вы уже нашутились вволю. – Розов набрал номер на телефоне. – Саш, большая просьба, отвези девушку. Ты как раз собирался в город, заодно и доедешь.

Вот так всё и произошло. Она попыталась объясниться с подругой по телефону, но Елена бросала трубку. Кармель понимала: если она не успеет вымолить у Стрижика прощения, до рассказа Розова, потом это будет сделать сложнее. Поговорить не удалось, и в чёрный для Кармель понедельник подруга отказалась с ней общаться. Елена и Герман стояли у окна возле аудитории «Экономики» и держались за руки. При появлении Кармель Розов глянул на неё с презрением, подруга потрясённо, а потом они просто отвернулись. Кармель улучшила минуту и подошла к Елене в перерыве между лекциями. Стрижик посмотрела ей в глаза и спокойно сказала:

– Ты мне больше не подруга и, будь добра, забудь о моём существовании. Я о тебе уже забыла.

Кармель растерянно начала бормотать оправдания.

– Да я больше никогда… Я думала, что продолжается обычный наш розыгрыш… Но если ты… я на него даже не гляну, обещаю… Да он мне и даром не нужен…

Лицо Елены осталось холодным, но в голосе прозвучало раздражение.

– Ты меня знаешь, если я сказала всё, значит всё. Теперь ты для меня пустое место.

Кармель знала эту особенность подруги, если она, по какой либо причине, переставала общаться с человеком, то это навсегда. Переубедить её было невозможно. Она опустила голову и вернулась на своё место. Еле высидела последнюю пару лекций, хотелось спрятаться ото всех и всласть выплакаться.

А теперь она бегала по комнате и глаза её были сухи. Кармель осознала, что потеряла подругу, и это приводило в ужас. Она не представляла своей жизни без Стрижика, девять лет они общались ежедневно. Ей она могла пожаловаться на родителей и поведать свои обиды, ей рассказывались смешные детские, а потом и взрослые тайны.

«Ну я же извинилась, – бормотала Кармель, вышагивая по комнате. – Чего она так надулась? В конце концов, могла я не разобраться и не принять её чувства всерьёз? Я же потом всё исправила! – топнула ногой девушка от клокотавшего в ней негодования. – Из-за какого-то парня рушить дружбу! – И тут Кармель остановилась. – А ведь точно. Ленка готова разорвать со мной отношения из-за Германа – значит, действительно, влюбилась по-настоящему. Вот и не хочет рисковать».

Кармель села на кровать и задумалась. Она вдруг поняла, подруга не доверяет ей, поэтому и решила подстраховаться, избавившись от её присутствия рядом с объектом своей страсти. Елена так сильно ревнует, и настолько потеряла голову, что больше не дорожит их дружбой. Они слишком долго вели себя, как глупые подростки, играя чужими чувствами, и долго не хотели взрослеть. Ленка, наконец, повзрослела, а она ещё нет. Кармель исполнилось двадцать два года, но она не могла назвать себя самостоятельным человеком, плыла по течению жизни, словно щепка по реке, куда вынесут обстоятельства. Отец, зная, что дочери легко дается математика, предложил ей выучиться на бухгалтера-экономиста.

– Мне на фабрике нужен свой бухгалтер, – заявил Натан Михаэлевич, – а ты не решила, чем займешься после школы. Вот и поступай в местный институт.

Кармель не возражала, к тому же подруга как раз собиралась поступать в это учебное заведение. За компанию с Леной она отправилась сдавать экзамены.

Кармель сидела на кровати и вспоминала о прошедших студенческих годах с ностальгией. Она училась легко, без напряжения, и всегда помогала Елене, которой учеба давалась труднее. Свободное же время подруги посвящали поиску развлечений.

На первом курсе, сражаясь за внимание однокурсника Игоря Власова, Лена под большим секретом сообщила ему, что Кармель больна чесоткой. Подруга выиграла спор, записав себе дополнительный балл, а Кармель долго не могла понять, почему от неё, как от прокажённой, шарахается Игорь. Спустя некоторое время Стрижик призналась в уловке, и они вместе посмеялись над легковерием парня. Кармель не обиделась и признала выдумку подруги забавной. Они часто использовали друг против друга безобидные подставы, а потом вместе потешались над мужчинами.

Сейчас Кармель впервые пришло в голову: вели они себя не очень порядочно, а порою и довольно мерзко. Она поёжилась, встала с кровати и подошла к окну. Дождь продолжал моросить. На душе скребли кошки. Кармель не представляла, как будет существовать без общения с подругой. Жизнь вдруг показалась ей пустой и никчёмной.

«А может, она такой была и раньше, просто я в суматохе будней не замечала этого? – загрустила Кармель. – Во всяком случае, придется как-то жить дальше».

***

В институте Кармель не раз сталкивалась с Леной то в коридоре, то в аудитории, но та демонстративно отворачивалась и уходила. Надежда на примирение таяла с каждым днем, она поняла: Лена не изменит своего решения. Экзамены Кармель сдала автоматом, впереди у неё была масса свободного времени: целых три летних месяца. Сдав последний зачёт, она вернулась домой и застала мать в расстроенных чувствах.

– Мама, что произошло?

Ася Ивановна очнулась от своих мыслей и посмотрела на дочь. Последний месяц Кармель ходила сама не своя, она не посещала дискотеки и кафе, не шлялась с подругой по барам, а тихо сидела дома. Да и Елена что-то давно не заходила к ним в гости.

– Ничего не случилось. Просто завтра покупатели приедут смотреть бабушкин дом, а мне некогда с ними встретиться. Как нарочно, весь день расписан буквально по минутам.

– Я свободна, мне совершенно нечего делать. Давай я с ними встречусь и всё обговорю.

Мать обрадовано всплеснула руками.

– Ты меня здорово выручишь. Документы в папке. – Ася Ивановна показала на красную кожаную папку, лежащую на столе. – Мы с папой обговорили: больше шестисот тысяч вряд ли удастся запросить. Держись этой суммы. Если они согласны, то пусть приезжают в город, оформим сделку. Тебе только нужно показать дом и документы.

– Хорошо. Когда нужно быть в Захарьино?

– Покупатели обещали к двум пополудни. – Мать обеспокоенно посмотрела в бледное лицо дочери. – У тебя всё хорошо? Ты не влюбилась?

Кармель хмыкнула: по мнению мамы, все беды и печали от любви.

– Нет, не влюбилась. Просто мне скучно. А у Елены теперь другие интересы.

– Вы что поссорились?

– Можно и так сказать. У Ленки как раз-таки сердечные дела…

– Понятно. Парня не поделили? – прозорливо воскликнула Ася Ивановна. – Если замешан мужчина, то дружбе конец. Я через это уже проходила.

Кармель невесело улыбнулась:

– Меня Герман не интересует, но Лена этого не понимает.

Мать усмехнулась:

– Она не хочет рисковать и правильно делает.

Кармель вспыхнула:

– Ты на её стороне!

Мать поправила белоснежный локон, глянула на изящные золотые часики, украшающие запястье.

– Я ни на чьей стороне, но в любви, как на войне.

Кармель не стала спорить и объясняться. Ей стало досадно. Помешались все на этой любви: «Где она? Ау? Почему я ее не встретила».

– Я пойду собираться, завтра утром отправлюсь в деревню. Полезно хотя бы на день сменить обстановку.

***

Кармель вела машину со скоростью двадцать километров в час, объезжая бесконечные ямы и колдобины на асфальте. Последний раз она приезжала к бабушке девять лет назад после окончания шестого класса, Уже тогда дорога пестрила выбоинами, а с годами она превратилась в ловушки для автомобилистов. Проехав по федеральной трассе пятьдесят километров от Армавира до поворота на деревню за тридцать пять минут, оставшиеся двадцать километров до села Захарьино Кармель преодолевала целый час. Чем дальше она продвигалась от трассы, тем более запущенной казалась местность. Лесополосы стали непроходимыми, заросли кустарником и молодой травой. Обочину дороги тоже никто не скашивал, бурьян вплотную подступил к древнему асфальту. Кармель вспомнила слова бабушки Маши, которые она сказала в свой последний приезд к ним.

– Рушится село. Смотреть больно. Исчезают целые хутора и села, а ведь раньше каждый клочок земли обрабатывался. Сначала отделение совхоза ликвидировали в хуторе Благодатном, потом у нас в Захарьино, а затем совхоз и вовсе исчез. Новые хозяева коров, свиней и кур пустили под нож. Работы не стало, и люди стали переезжать кто в город, кто в райцентр. Управляющий оставил с пяток трактористов, засевают поля тем, чем выгоднее, а на остальное ему плевать. Закрыли садик, школу, фельдшерский пункт, почту, остался клуб с библиотекой, но и это ненадолго. Сейчас у нас из двух с половиной тысяч населения хорошо если человек пятьсот осталось, да и то старики-пенсионеры.

Отец оторвался от газеты, отхлебнул глоток кофе и заметил:

– Это называется урбанизация. Новое время, Мария Николаевна. Нерентабельные производства уходят в прошлое, люди переезжают ближе к благам цивилизации. А ваши деревни отжили своё, и не стоит о них сожалеть. Села укрупняются, к ним проще провести всю инфраструктуру: газ, свет, канализацию, интернет в конце концов. Я бы и оставшихся стариков переселил в один высотный дом-пансионат и государству проще, и голова не будет болеть, что с вами делать зимой.

Бабушка покачала головой.

– Это равносильно, что посадить в тюрьму. От тишины и покоя, от своей хаты стариков засунуть в каменную коробку, да и разбросать по клетушкам. Пусть тихо мрут и не мешают вашей урбанизации.

Кармель была согласна с отцом. И не понимала, как можно держаться за старые дома, огороды, когда можно жить в городе припеваючи и не волноваться, где купить уголь и дрова. А если заболеют? «Скорую» можно не дождаться – упёртые эти старики. Мать отправляла её на летние каникулы к бабушке, пока ей не исполнилось одиннадцать лет. Потом она стала брать Кармель с собой на море. В детстве и Эйтан ездил в Захарьино, а потом перестал, ему там было скучно. Они не баловали бабушку Машу своим приездами, поэтому она стала раз в год приезжать к ним сама, обычно осенью. Появлялась усталая, нагруженная сумками с деревенскими подарками. Мать обычно злилась, говоря, что не стоило тащить продукты, все можно купить в магазине, тем более, они люди не бедные. Ася Ивановна ужасно стеснялась свою мать и боялась, что старушку увидят городские подруги. Бабушка Маша робко ходила по огромному дому, пугалась кофеварки и посудомоечной машины, пыталась общаться с внуками, но они, поговорив с ней минут пять, утыкались в свои компьютеры. Всё облегченно вздыхали, когда старушка, погостив дня три, уезжала. Кармель была в пешем походе с друзьями, когда умерла бабушка. Узнала она об этом только, когда вернулась домой. Мать сообщила печальную новость, как бы между прочим, собираясь в парикмахерскую. Кармель кольнуло в сердце, она вспомнила, как бабушка баюкала её в детстве, пела песни и шила платья куклам. А она даже не проводила бабушку в последний путь.

– Мама, а почему ты мне не сообщила?

Ася Ивановна, поправив причёску возле зеркала, удивлённо обернулась.

–Зачем? С похоронами мне помогли соседи, папа всё организовал. Какой смысл был отрывать тебя от похода. Через год будем ставить памятник, вот и побываешь на могиле бабушки.

Машина подпрыгнула на ухабе. Кармель, пытаясь объехать очередную яму, резко повернула руль и вылетела на обочину. «Ауди» юзом заскользила по траве в канаву. Девушка с трудом выбралась из машины и осмотрела ее. «Ауди» задом съехала с дороги и стояла почти вертикально. Кармель не заметила повреждений, но поняла: самостоятельно на дорогу ей не выбраться. Солнце поднялось высоко и уже стало основательно припекать. Кармель достала из пакета бутылку минеральной воды и с жадностью выпила половину. Посмотрела на часы – полдень.

«До приезда покупателей еще два часа. Если никто не проедет по дороге раньше, одна надежда на них. Буду просить вытащить меня из канавы», – размышляла она, расхаживая по дороге взад-вперед. Прошел час, ей захотелось есть, Кармель отругала себя за то, что не додумалась взять с собой бутерброды. Допила воду, уселась на траву рядом с «Ауди», вставшей на дыбы. Послышался какой-то треск и грохот, из-за поворота показался трактор. Обрадованная Кармель вскочила на ноги и замахала руками. Трактор остановился, из него выпрыгнул замурзанный мужичонка в спецовке, покрытой масляными пятнами, и с любопытством уставился на неё.

– Однако! Ты чё, девка, только права получила? Как это тебя угораздило свалиться с дороги?

Кармель покраснела и нахмурилась. Она возвышалась над низкорослым трактористам, как пожарная каланча.

– Попыталась объехать яму и вылетела в кювет. Вы не могли бы вытащить меня. Я заплачу.

Мужичок задрал голову, сплюнул сквозь зубы.

– Само собой. Гони пятихатку.

Кармель спустилась к машине, вытащила сумку и достала из кошелька пятьсот рублей. Тракторист, присев на корточки, заглядывал под днище машины и что-то недовольно бормотал. Она протянула ему деньги.

– Буксировочный трос есть? – Мужичок отряхнул руки от налипшей земли, заграбастал денежную купюру черной от мазута рукой и ехидно глянул на горе-водительницу.

Кармель растерялась.

– Я не знаю. Как-то не приходилось пользоваться…

– Как же ты ездишь? Ездуля, – ухмыльнулся собеседник. – Открывай багажник.

Спустя всего десять минут «Ауди», вытащенная из канавы, на тросе, найденном в багажнике, стояла на дороге.

– Заводи, – скомандовал мужичок.

Кармель села за руль и повернула ключ. Мотор молчал. Девушка испугалась не на шутку.

– Она была исправна! Что же мне теперь делать?

– Ты ехала в Захарьино? К кому? – полюбопытствовал мужичок. Его лицо сияло от удовольствия и предвкушения дополнительного заработка.

Кармель, заметив его довольный вид, помрачнела:

– Ни к кому. Я ехала показать покупателям бабушкин дом. Вы Устинову Марью Николаевну знали?

– А как же. А ты, значит, её внучка. Давай так. Я дотащу тебя до своего дома. Сын у меня занимается ремонтом машин, вот и поглядит твою красавицу. Считай тебе здорово свезло. Тысяча рублей за доставку. – Тракторист потёр руки.

Кармель вздохнула и полезла в кошелек за деньгами.

Мужичок, получив деньги, забрался в кабину и завёл трактор.

Она рулила, пытаясь объехать рытвины. Через полчаса показались первые дома деревни. Трактор проехал ещё метров пятьсот и остановился возле дома, крытого новенькой черепицей. Перед воротами дома в живописном порядке стояли машины в разной степени разобранности. Часть из них красовалась ржавыми крыльями и капотами, некоторые стояли без колес и крыши. Кармель вышла из машины, скептически оглядела импровизированную автомастерскую.

«Надеюсь, здесь не доломают мою красавицу», – расстроилась девушка.

– Сашка, вылазь. Я тебе срочный заказ доставил. – Мужичок обратился к ногам, выглядывающим из-под старой «Волги», поднятой на домкратах.

Обладатель ног выкатился на тележке из-под днища машины. Встал и посмотрел сначала на клиентку, потом на «Ауди». Кармель с удивлением глазела на огненную шевелюру молодого мужчины, на необыкновенно яркие зелёные глаза. Искра узнавания забрезжила в голове.

– Сашка-Крыжовник! – воскликнула она.

–Откуда ты меня знаешь? – Мужчина улыбнулся: – Сто лет не слышал свою детскую кличку.

– Ты меня не узнаешь? Это же я Кармель.

– Карамелька? – Александр прищурился, пытаясь разглядеть подружку детства в холеной красавице. – Тебя трудно узнать, ты сильно изменилась. – Он, хмыкая, обрисовал руками скрипичные формы девушки. – А я помню черноглазую штакетину. Извините мадам, не узнаю. Что с машиной? – перешел он на деловой тон.

Кармель вздохнула. Сашка явно не собирался предаваться воспоминаниям детства.

– Слетела с дороги в канаву.

– Сынок, я поехал, и так задержался, а мне ещё кукурузу культивировать. – Мужичок полез в кабину тарахтящего монстра.

Они проводили взглядом трактор, подпрыгивающий на кочках сельской дороги. Александр вытер руки ветошью и поднял капот «Ауди».

– Сейчас гляну. Будешь ждать?

Кармель посмотрела на крохотные часики на запястье.

– Нет. Через десять минут приедут покупатели. Я вернусь, как только побеседую с ними.

Она хорошо помнила дорогу до бабушкиного дома, но теперь не узнавала прежнее Захарьино. Только сейчас обратила внимание на запущенность улиц и заброшенность домов. За неполное десятилетие, прошедшее с её последнего приезда в деревню, всё переменилось в худшую сторону. Часть домов выглядела заброшенными: на фронтонах и оконных рамах облезла краска, дворы и палисадники заросли травой. Возле дома бабушки Кармель увидела чёрный джип. При её появлении из него вышли двое: пожилой, толстый мужчина в сером костюме-тройке и элегантная дама лет тридцати.

– Вы задержались на десять минут, – укорил толстяк и недовольно сдвинул к переносице белёсые брови.

– Дорога ужасная, глухомань несусветная, – капризным голоском пропела женщина и с любопытством оглядела Кармель.

Девушка, услышав знакомые нотки в голосе покупательницы, так разговаривала её мать, почувствовала раздражение.

– Дом смотреть будете?

– Ну, домом это строение назвать сложно… – хмыкнул мужчина.

После смерти бабушки за домом никто не ухаживал и вездесущая трава заполонила двор, высокие кусты лебеды выросли в палисаднике под окнами. Дом показался Кармель маленьким, своим жалким видом он напоминал собаку, брошенную хозяевами без присмотра. Дровяной сарай, стоящий рядом с домом, потемнел от времени и только добавлял мрачных красок в картину запущенности подворья.

Покупатели придирчиво обошли строения, походили по саду, состоящему из десятка фруктовых деревьев.

– Давайте глянем, что внутри, – предложил толстяк, с его лица во время осмотра не сходила брезгливая гримаса. Она до зубовного скрежета злила Кармель, хотя её тоже потрясла заброшенность и какая-то сиротская бедность бабушкиного дома.

Кармель отомкнула дверь и пропустила покупателей вперед. В лицо пахнуло застоявшимся воздухом нежилого помещения: пылью, смесью каких-то лекарств и мышами. Кармель помнила этот дом, напоенный ароматом булочек, пирогов и её любимого грибного супа. В детстве комнаты казались ей просторней, уютней, потолки выше, а теперь она обнаружила, что небольшие комнаты заставлены дешевой мебелью начала семидесятых годов прошлого столетия, стены и потолки побелены известью, полы выкрашены дешёвой коричневой краской.

– Сами видите здание далеко не фонтан. Предлагаю за него триста тысяч, – заявил толстяк и засунул руки в карманы.

Мать сказала, чтобы она не соглашалась меньше, чем на шестьсот тысяч. Кармель сама считала: цена матерью несколько завышена и собиралась предложить покупателю среднюю цифру – четыреста пятьдесят. Но не успела открыть рот, как толстяк возмутился:

Дом годен только под снос. Платить за хлам я не собираюсь. И вам больше никто не даст.

Кармель вспыхнула:

–Зачем же вы собираетесь покупать хлам?

Покупатели переглянулись. Толстяк буркнул:

– Маме захотелось деревенского покоя и чистого воздуха.

Женщина закатила глаза и презрительно усмехнулась. Кармель поняла, что старушка просто надоела, и её решили отправить куда подальше.

– Ниже цену я не сброшу, – уперлась она, внезапно возненавидев эту парочку.

Мужчина схватил свою спутницу за руку и вытащил на улицу. Кармель в окно наблюдала, как он размахивал руками, пытаясь в чём-то убедить женщину. Спустя минут пятнадцать толстяк вернулся в дом и, вытирая вспотевшую лысину сообщил:

– Мы подумаем и позвоним вам.

Кармель пожала плечами.

Джип с покупателями отъехал от дома. Кармель вышла на улицу и отправилась к Сашке, выяснить, что с машиной? У двора Кузнецовых возле «Ауди» крутились трое парней. Крыжовник стоял рядом и, прищуривая глаза, курил.

– Саш, ну что там с моей красавицей? Я могу ехать домой?

Кузнецов усмехнулся, выбросил сигарету и лениво процедил сквозь зубы.

– Не-е-а. Завтра поеду в город запчасти куплю, если, конечно, у тебя есть деньги. Датчики полетели.

Кармель, осознав, что ей придется заночевать в доме бабушки, расстроилась:

– Сколько нужно?

Крыжовник, сверкнув зелеными глазищами, ухмыльнулся:

– Тысяч пять не меньше, чек привезу, не волнуйся.

Она достала из сумочки пятитысячную купюру протянула Сашке. Он осторожно взял бумажку пальцами, чёрными от машинной смазки, и сунул во внутренний карман спецовки.

– Девушка, а как вы попали в наши Палестины, – поинтересовался высокий парень в мятой рубашке и грязных джинсах.

Кармель вспыхнула: «Намекает на её еврейскую внешность или просто так ляпнул?»

– У меня бабушка здесь жила.

Квадратный, похожий на шкаф коротышка в спортивном костюме уставился ей в лицо маленькими заплывшими глазками.

– Карамелька, ты что ли? – воскликнул щуплый, высокий, симпатичный парень в круглых очках.

Кармель присмотрелась.

– Анохин? Гвоздик?

Мужчина засмеялся:

– Ага. А их, не узнаешь? – Гвоздик показал на неряху и «шкафа».

Кармель покачала головой. Анохин хлопнул себя по бедрам и повеселел ещё больше.

– «Катушка» и Чуча.

Кармель недоверчиво оглядела мужчин. Неужели маленький юркий Толик Егоров превратился в шкафообразного качка, а симпатяга Сергей Панов, который очень нравился ей в детстве, в неряшливого бомжеватого вида мужичка. Детская кличка Чуча сейчас к нему подходила идеально.

– Может… это… отметим встречу, – предложил Сергей и облизнул губы.

Кармель поморщилась, представив общение с бывшими друзьями юности. Крыжовник заметил её гримасу и съязвил:

– Чуча, ты придурок. Карамелька теперь богатая девочка, птица не нашего полёта. Она пьет абсенты и аперитивы. Не лез бы ты со своим рылом да в калашный ряд.

– Да я ничё? Только неплохо бы проставиться за приезд. Это б было по-нашенски, – Чуча шмыгнул носом и подтянул штаны, сползающие с костлявых бёдер. – Светка вчера завезла натуру, не палево, я бы сбегал – купил.

Кармель вытаращила глаза, последняя фраза прозвучала для неё загадкой.

Сашка Кузнецов засмеялся, глядя на выражение лица подружки детства:

– Продавец Света привезла в магазин заводскую водку, а не контрафактную продукцию кустарей, – перевёл он слова Чучи.

Теперь захохотали друзья.

– Эк, завернул, Кузнец, звучит так, будто зачитываешь протокол в полиции, – усмехнулся Толик.

Кармель открыла кошелёк и обнаружила единственную купюру в пятьсот рублей.

– Банкомат в Захарьино есть?

Чуча сплюнул сквозь зубы.

– Значит, не проставишься? Банкомёта-то у нас немае.

Анохин смутился и попытался урезонить Чучу.

– Чего ты к ней пристал! Хороша встреча друзей детства.

Кармель вспомнила, что в багажнике лежат две бутылки элитного коньяка, они с Леной хотели подарить преподавателю Экономики на день рождения. Чисто из уважения. Но потом дружба подруг разбилась, про коньяк благополучно забыли.

– Будет вам магарыч, – обрадовала она Чучу, – если только коньяк не разбился. – Кармель открыла багажник и торжественно извлекла два деревянных ящичка, украшенных гравировкой.

Толик подхватил у неё ящички и водрузил на стол, стоящий под раскидистым ясенем. Потом смахнул тряпкой пыль со столешницы, постелил газетку на лавку и похлопал по ней рукой.

– Ну, раз такое дело садись, Карамелька, выпьешь с нами пару капель.

Она осмотрела лавку в пятнах мазута, газетку не первой свежести, представила, во что превратятся её шёлковые брюки и покачала головой.

– Я, в общем-то, не пью, да и мне ещё нужно устроиться на ночлег, хоть немного прибраться в доме…

Толик прервал её объяснения.

– Пара капель и ты свободна.

Кармель вздохнула. Гвоздик вытащил из кармана большой клетчатый носовой платок и постелил поверх газетки.

– Прошу, мадам.

Появился Сашка, держа пять стаканов в одной руке, в другой блюдечко с нарезанным лимоном. Толик вытащил бутылки из ящичков.

– Мать чесная, армянский, пять звёздочек. Ну ты, Карамелька, даёшь.

Все расселись вокруг стола. Толик откупорил бутылку и сноровисто разлил коньяк по стаканам. Карамель сидела рядом с Гвоздиком, напротив них расположились Сашка, Толик и Чуча.

– Ну, за здоровье присутствующих и чтобы Карамелька почаще наведывалась в гости, – с ухмылкой произнёс Сашка.

Она посмотрела на стакан, опустила его вниз и украдкой подолом кофточки вытерла его края.

– Чего греешь в руках, пей, – посоветовал Толик. Он прихлёбывал коньяк маленькими глотками, наслаждаясь напитком.

Кармель старалась не глядеть на Чучу, который трясущейся рукой, поднес стакан ко рту. Зубы выбивали на стекле дробь, пока он глотал жидкость. Она выпила коньяк и решительно встала с лавки.

– Думаю, дань детской дружбе я отдала, я теперь мне действительно пора. Саш, дай мне свой номер, я позвоню насчет машины.

Кузнецов продиктовал. Отчего-то он смотрел на неё чуть неприязненно, с насмешкой, словно его забавляла эта ситуация.

– Ах, вы, заразы! – послышался визгливый женский голос.

Кармель обернулась. По улице ковыляла, переваливаясь, как утка, молодая беременная женщина. Она придерживала руками огромный живот. Её лицо, покрытое тёмными пигментными пятнами, тем не менее, было очень миловидным, его не портили даже расплывшийся нос и губы.

– Вот скажите, какого чёрта, вы тут собрались! Я тебя, гад, зачем посылала? – обратилась она к Толику.

Он ругнулся в полголоса.

– Марин, ну не злись. Я шёл в магазин, а ребята пригласили отметить встречу, не моргнув глазом, соврал он.

Женщина, сначала делала вид, что в упор не видит Кармель, теперь глянула на неё сердито.

– Вы кто такая? Хорошую же компанию себе нашли.

Кармель поставила стакан на стол, оказывается, она держала его в руке, и слегка озадаченно спросила:

– Маринка? Найдёнова?

Женщина прищурила глаза, в них появилась искра узнавания.

– Конфетка-ириска?

– Да! – Кармель взвизгнула и кинулась обнимать подружку из далёкого детства.

Мужчины расслабились. Гроза миновала. Толик бочком приблизился к жене.

– Марин, присядь, тебе ведь трудно стоять.

Марина расположилась с другой стороны от Гвоздика. Обрадованный Чуча воскликнул:

– Чисто символически, по пять капель дамам.

Сашка сбегал за стаканом, плеснул в него коньяка и подал Марине, Кармель налил чуть больше.

– Как ты тут оказалась? – удивилась Марина. Её нос блестел бисеринками пота, чёлка прилипла ко лбу.

– Показывала бабушкин дом покупателям.

– Понятно. Ну и как продала?

– Нет. А вы, ребята, значит вместе? – Кармель смотрела то на Толика, то на Марину. – Никогда бы не подумала, что вы поженитесь, в детстве вроде терпеть друг друга не могли.

– А я и сейчас его под мухой терпеть не могу.