Текст книги "Жизнь длиною в лето. Часть 1"

– Марин, только не начинай, когда ты меня последний раз видела пьяным? – пробурчал Толик.

– Так ладно, надо идти, дети без присмотра остались. А ты, Толя, не рассиживайся, бегом в магазин за хлебом и молоком. – Марина тяжело поднялась славки.

– Я провожу тебя, – вскочила Кармель.

– А ты, значит, поддалась на провокацию Чучи, а ему лишь бы нализаться, тогда и день не зря прошёл. Он и Толика вечно с панталыку сбивает.

– Марин, а что случилось с ним? Почему видный, весёлый парень превратился в алкаша?

Марина вздохнула:

– Если бы мне десять лет назад сказали, что Сергей Панов, красавчик и балагур, будет пить по-чёрному, я выйду замуж за Толика, Сашка-Крыжовник, отличник и умница, останется жить в селе и будет латать машины, а Олька-Доходяга станет моделью в Москве – ни за что не поверила бы. Вот как жизнь повернулась. – Она искоса посмотрела на Кармель и добавила: – Пожалуй, только про тебя я всё верно предполагала: будешь, как сыр в масле кататься и жить без проблем.

Кармель возмутилась:

– Проблемы есть у всех.

Марина приостановилась, оглядела её и с ехидцей произнесла:

– Не можешь выбрать какое платье одеть? Или чем сегодня развлечься? Ты в Захарьино не приезжала много лет, не волновалась, как поживает родная бабушка. Сомневаюсь, что тебе на самом деле интересно, что произошло с нами за эти годы.

Кармель почувствовала себя неуютно под её насмешливым взглядом.

– А мне всё-таки интересно.

– Скорее любопытно, как мы докатились до такой жизни, – уточнила Марина.

Кармель вспомнила: Марина и в детстве говорила, что думает, а свою точку зрения часто доказывала кулаками. Она мечтала поступить в Академию милиции и стать следователем.

– Чуча, демобилизовавшись, уехал в Армавир, через полгода привёз в Захарьино невесту, познакомить с родителями. Он и с нами её познакомил. У меня так и осталась в памяти: необыкновенно красивая влюблённая пара. В общем, его Оксана погибла за месяц до свадьбы, сбил лихач на пешеходном переходе. Сергей вернулся в деревню и запил, за два года я его ни разу не видела трезвым.

– Всего за два года он превратился в это чучело?! – поразилась Кармель.

– Много ли надо умеючи, – усмехнулась Марина.

– А Крыжовник, почему он не учится в институте?

– Работать надо. Все деньги уходят на лечение матери. Ей чуть ли не каждый месяц делают диализ. У тёть Кати беда с почками. Ну что тебе ещё рассказать. Гвоздик живёт в городе, работает инженером на заводе, сейчас в отпуске, приехал к родителям.

Они подошли к небольшому аккуратному дому. Марина открыла калитку, откуда-то из кустарника вылетели два мальчугана лет пяти и бросились к ней. Заметив чужого человека, мальчишки притормозили и бочком двинулись к матери. Марина взяла их за руки.

– Признавайтесь, что натворили?

Пока дети в два голоса рассказывали о построенном замке на песке, об утерянных лопатках, о петухе, забравшемся в огород, Кармель во все глаза рассматривала крепких загорелых мальчишек, ужасно похожих на мать.

– Марин, это твои? – не сумела скрыть удивления Кармель. «Во сколько же она их родила?»

Марина догадалась, о чём она подумала и с улыбкой ответила:

– Так хорошо проводила Толика в армию, что через год родила этих обормотов. Одиннадцатый класс с большим животом закончила. Натерпелась… Сама понимаешь, мечты о высшем образовании пришлось отложить. Хорошо, что Толик в армии получил профессию связиста.

– Значит, мамой ты стала в семнадцать лет? – прикинула Кармель, с любопытством посматривая на обаятельные мордашки мальчишек, которые в свою очередь разглядывали её.

– Да. А Толик в девятнадцать папой. Ты, извини, у меня нет больше времени на болтовню, куча дел по хозяйству. – Марина недвусмысленно выпроваживала гостью.

– Приятно было встретиться снова. У тебя замечательные пацаны. Пока. – Кармель вышла на улицу

«А они неплохо всё устроили для детей. – Ей понравился двор. Несколько фруктовых деревьев давали желанную прохладу. В их тени располагались песочница, качели и деревянный домик. Вдоль забора цвели шарообразные кусты «невесты», по обеим сторонам дорожки, ведущей к крыльцу, алела пышная герань. – С ума сойти, у Маринки и Толика двое детей и скоро появится третий. Бедный Чуча, оказывается потерял невесту, а Крыжовник ради матери отказался от своей мечты конструировать новые машины и возиться теперь со старьём». Кармель споткнулась и чуть не растянулась на пыльной дороге. В животе заурчало. Она с сожалением вспомнила о не съеденном завтраке. Выпитая утром чашечка кофе осталась лёгким воспоминанием, коньяк же только возбудил аппетит. Не раздумывая, Кармель повернула к магазину. Он находился на том же месте, что и во времена её юности и, кажется, не слишком-то изменился. За прилавком стояла молодая женщина, из-под белой кружевной шапочки выглядывали красивые тёмные волосы.

– Мне полкило сервелата, булку хлеба, пачку сливочного масла, десяток яиц, чай, баночку кофе, грамм пятьсот твёрдого сыра, макароны, – вдохновенно перечисляла, глотая слюну Кармель.

– С вас семьсот пятьдесят, – сообщила продавец, укладывая продукты в пакет.

–Ой! – смутилась Кармель, краснея. Как помидор – У меня только пятьсот рублей.

– Что будем выкладывать? – губы продавщицы дрогнули в насмешливой улыбке.

– Кофе,– вздохнула Кармель.

К бабушкиному дому она шагала, ускоряя шаг. Перед глазами маячила яичница с колбасой и дымящаяся кружка с чаем. Возле калитки она переложила пакет из руки в руку, целлофан предательски лопнул, продукты вывалились на траву. Из десятка яиц целыми остались три штуки. Кармель уцепила пакеты пальцами, пачку чая и булку хлеба прижала к груди.

– Эй, ты кто такая? – послышался из-за соседского забора дребезжащий старушечий голос. И тут же в щель между досками просунула узкую морду такса, и зарычала на Кармель.

От неожиданности та подпрыгнула и выпустила пакеты. Оставшиеся яйца превратились в кашу. Кармель с огорчением поняла: яичницу ей сегодня отменяется.

– Чего ты, как тать шаришь в чужом двору? – повторил тот же голос, над забором показалась макушка в белом платочке.

– Я внучка Марии Николаевны, – Кармель поднялась на цыпочки, но разглядеть за дощатым забором собеседницу не удалось.

– Кармен? – переспросила макушка.

– Кармель.

– Щас управлюсь с хозяйством, приду гляну, что за Карамель такая, – пообещала невидимая старушка. Белый платочек исчез, такса рыкнула ещё пару раз и убралась.

Кармель отомкнула дом, занесла покупки на кухню. Пакет я разбитыми яйцами выкинула в мусорное ведро. В шкафу нашла полотенца, одним вытерла пыль на столе и подоконнике, с другим отправилась во двор к крану. Умылась, набрала ведро воды и вернулась на кухню. Безуспешно поискала чайник, достала из шкафа кастрюльку, налила в неё воды. Газ не зажигался. Она чертыхнулась: «В Захарьино же нет сетевого газа, нужно открыть вентиль на газовом баллоне». Кармель вспомнила, баллон находился в деревянном ящике на улице. Странно, раньше ей приходилось пропускать и завтрак, и обед, но такого желания съесть хоть что-нибудь раньше не возникало. Живот не просто урчал, он издавал немыслимые звуки. В ящике под окном никакого баллона не обнаружилось. Она вернулась в дом, сделала бутерброды. Кармель ела хлеб с колбасой и сыром, всё запивая водой. Насытившись, решила позаботиться о ночлеге. В комнатах на мебели, полу, подоконниках лежал слой пыли, пауки развесили паутину в дверных проёмах, углах, переплели люстры. В стареньком фанерном шифоньере нашлось постельное бельё. Кармель решила переодеться и немного прибрать в доме, не хотелось дышать затхлостью и пылью. Она перебрала платья бабушки, висящие на плечиках, одно висело отдельно в чехле. Кармель вытащила его из чехла и восхитилась: «Прелесть, какое винтажное». На васильковом фоне букетики белых ромашек. Она пропустила между пальцев лёгкий воздушный шифон, от платья еле уловимо пахло приятными духами. У неё запершило в горле, слёзы подступили к глазам, Кармель вспомнила этот запах, бабушка иногда, по большим праздникам капала на запястье капельку духов «Тет-а-тет. Такие духи когда-то ей подарил муж, она долго берегла флакончик и только один раз сумела купить точно такие же. Кармель повесила платье обратно в шкаф, достала простое льняное платье, переоделась и принялась за уборку. В доме, кроме кухни и коридорчика, было всего две небольших комнаты: спальня и зал. Она распахнула створки окон, все пыльные вещи: домотканые дорожки с пола, покрывало с дивана, шторы и тюль с окон вытащила в сарай и сложила в древний сундук. Кармель не прикоснулась только к кровати, на которой раньше спала бабушка. Она только накрыла её чистым покрывалом. Потом смахнула паутину, вытерла пыль и вымыла пол. Закончив уборку, уселась на вымытые порожки крыльца и поняла, что снова проголодалась, но больше всего ей хотелось чая или кофе, крепкого, ароматного. Послышались шаркающие шаги. Кармель насторожилась. Из-за угла дома по дорожке из необожжённого кирпича, отодвигая нависающие кусты лебеды и амброзии, к ней приближалось странное существо. Старушка лет семидесяти-восьмидесяти, крохотного роста, в платке, повязанном, как бандана, вылинявших джинсах и белой футболке. В правой руке она держала мундштук с тонкой сигаретой. При виде сидящей Кармель она затянулась и картинно выпустила несколько колечек дыма. Шаркала она огромными мужскими сандалиями, которые комично смотрелись на маленьких ногах.

– Ага. Вот ты какая внучка Маши. А чего грязная? Трубочисты за твой вид сразу приняли бы в свою гильдию.

Кармель посмотрела на платье в пятнах и пыли.

– Рожица такая же, а на голове паутина. Убиралась что ли?

Кармель кивнула.

– Ночевать будешь?

Гостья получила в ответ ещё один кивок.

– У Маши в саду летний душ был, но бочка наверно проржавела, да и не доберёшься туда по бурьяну. По двору и то можно пройти с трудом. Сейчас он смотрится так загадочно, что режиссёр, снимающий ужастики, от зависти проглотил бы сценарий. – Старушка показала на заросли крапивы. – Да-а-а запустили вы подворье бабки. Сколько Маши нет? – И сама же ответила: – Полтора года. Чего ждёшь?

– Отдыхаю. – Кармель вдруг решилась: – Вы не могли бы дать мне кипятку. Очень хочу чаю, а нагреть не на чем.

– А ну да. Газ израсходовали, готовили на поминки, а пустой баллон кто-то уволок. – Старушка выдохнула дым. – Возьми полотенце, и переодеться, выкупаешься, а потом попьёшь у меня чаю. Кстати, меня зовут Ираида Кимовна.

– Очень приятно, – обрадовалась Кармель. – Я мигом.

В шкафу ни одного халата не обнаружилось, пришлось брать ещё одно бабушкино платье. Кармель, захватила полотенце, остаток колбасы и сыра.

– Ну пошли, золушка. – Ираида Кимовна поплелась к калитке, за ней гарцуя на месте, как молодая кобылка, пошла Кармель. Девушке приходилось топтаться на месте, так медленно двигалась старушка.

Хозяйка показала Кармель ванную комнату и предупредила, что водогрейка рассчитана на сто литров, поэтому долго плескаться не удастся. Через полчаса чистая, довольная Кармель сидела за столом и пила чай с оладьями.

– Ираида Кимовна, в этом доме жила семья Кулик, я в детстве играла с их дочерью. Куда они делись?

– Продали дом и переехали в районный центр. Я здесь в ссылке уже шесть лет.

– В ссылке?

– А как назвать по-другому. Дорогая невестушка зудела, зудела, пока сынок не купил эту халупку и не перевёз меня сюда.

Кармель оглядела уютную кухню.

– Я бы не назвала этот дом халупкой. У вас паровое отопление, вода в доме…

– Ха! Конечно, бомжи бы, аплодировали этой хате, но я проживала и не в таких хоромах. А тут, как только зимой отключается свет, а это довольно часто, приходится топить углём и дровами. Нет электричества, не работает водогрейка, телевизор, телефон, а значит, нет и интернета. И что тогда? Хотя у меня получше. Твоя бабушка вон до самой смерти купалась в цинковой ванне, воду грела в кастрюле на газе, а в туалет на улицу бегала. Зимой кран во дворе перемерзал, и ей приходилось за водой до уличной колонки ходить. Мазохисты таким трудностям обзавидовались бы.

Кармель покраснела. Почему-то никто не подумал улучшить условия жизни бабушке, а она никогда не жаловалась. Ей предлагали переехать к ним, но она отказывалась наотрез, а мать не настаивала. Ираида Кимовна вставила в мундштук сигарету, щёлкнула зажигалкой.

– Куришь?

Гостья покачала головой и посмотрела в окно. Пока они разговаривали, на улице стемнело.

– Спасибо вам за чай и оладьи. Мне пора. – Кармель поднялась.

– Возьми свечи и спички, вон там на комоде.

Девушка удивилась:

– Зачем? Есть же электричество.

– У меня да. А у вас ещё год назад оборвало провод к дому, и электрики просто обрезали его.

Кармель чертыхнулась. И тут же залаяла собака за дверью. Ираида Кимовна погрозила гостье пальцем.

– При Инквизиторе нельзя упоминать чёрта, нервничает.

– Вы таксу назвали Инквизитором?

– Точно. Она почему-то не переносит ругань. Откуда знает, какие слова плохие, а какие нет, понятия не имею, – засмеялась старушка, сверкая безупречными явно вставными зубами.

Кармель хитро прищурилась и тихо произнесла:

– Гады, сволочи, заразы.

В ответ на её слова собака захлебнулась злобным лаем.

– Убедилась.

Девушка с той же интонацией добавила:

– Душка, умница, сокровище.

Лай сразу оборвался.

– Экая ты Фома неверующая, – пробурчала Ираида Кимовна.

***

Кармель разбудил собачий лай. Она перевернулась на другой бок и постаралась заснуть снова. Но сначала скулёж, потом грызня и долгий собачий хор поставили крест на её попытке досмотреть сон. Кармель глянула на дисплей телефона – три часа ночи. На ум пришло название этого времени: час ошибок, время, когда наиболее сильно физическое истощение. Сон совершенно покинул её. В открытое без занавески окно виднелось непроницаемо тёмное небо. Послышался какой-то шорох, скрипнула половица, что-то мягко прыгнуло на диван, Кармель от страха затаила дыхание и натянула простыню до подбородка. До её напряжённого слуха донеслось мурлыканье. Кошка! Девушка села, животное тотчас потёрлась пушистым боком о её руку.

– Пушистик, ты чей? – Кармель гладила мягкую шёрстку, чувствуя, как медленно улетучивается страх, потом сладко зевнула.

Утро застало её полулежащей, шея затекла, ноги онемели. Она пошевелила ступнями, с дивана вспрыгнула потревоженная пушистая кошка. Белая полоса вдоль хребта на рыжей шерсти смотрелась весьма странно, будто нарисована белой краской. Без всякого сомнения ночная визитёрша оказалась особой женского пола, уж больно симпатичной была её мордочка.

Кармель убрала постель, снова одела бабушкино платье и пошла умываться под кран во дворе. Кошка ходила за ней по пятам и громко мяукала.

– Ты хочешь кушать? Я тоже. Но извини, еды нет. – На кухне девушка обследовала все шкафчики – пусто. Хотя так и должно быть, иначе завелись бы мыши. Она плотоядно посмотрела на пачку макарон и растаявшее сливочное масло. Кармель вспомнила, как они готовили в детстве. Возле сарая нашла четыре кирпича, сверху пристроила решётку из холодильника. Из дровяника принесла несколько сухих полешков и старые газеты. Вскоре костёр весело запылал, она водрузила небольшую кастрюльку с водой. Когда вода закипела, высыпала в неё макароны. В поисках укропа Кармель пробралась сквозь заросли бурьяна в сад, обожглась крапивой, поцарапала ногу, но добыла пучок пахучего растения. Сливая воду из готовых макарон, обожгла пальцы. После всех ухищрений, добавив соль, масло, укроп, понюхала получившееся блюдо, осталась довольной. Как только она высыпала макароны в тарелку, на кухне появилась кошка. Девушка отсыпала кошке в блюдечко.

– Вкусно? – поинтересовалась Кармель у сотрапезницы. – По мне так просто обалденно.

Стукнула калитка, кошка запрыгнула на подоконник. Кармель выглянула в окно. По дорожке шествовала Ираида Кимовна с тарелкой в руке. Она вошла в открытую дверь и потянула носом.

– Привет. А почему костром воняет? – Потом заметила на столе закопченную кастрюльку. – Детство вспомнила?

Кармель заулыбалась.

– Ага. Вкусно необыкновенно. Попробуйте. – Она достала из шкафа тарелку и насыпала макарон.

Старушка поставила блюдо с пирожками на стол, взобралась на табурет и наколола на вилку пахнущие дымом макароны. Сегодня Ираида Кимовна была без платка и взору Кармель предстала её весьма экзотическая причёска. Ярко-сиреневые волосы, сколотые цветными заколками, пучками торчали во все стороны. На старушке красовался шёлковый китайский халат цветом в тон волосам.

– И, правда, вкусно. – А ты сбегай ко мне домой, принеси чайник. Он только что закипел.

Кармель замялась.

– Не трусь. Инквизитора я в сарае заперла, – поняла её беспокойство Ираида Кимовна. – И захвати сахар на столе, я пью только сладкий чай.

Они выпили по две кружки крепкого чая. Кармель вытерла пот, выступивший на лбу.

– Тут всё такое, пальчики оближешь, дома я бы даже не посмотрела на макароны.

Старушка закурила сигаретку, пустила колечко к потолку.

– Чтобы оценить еду, нужно по-настоящему проголодаться. А в жизни всё только так и можно оценить.

Кармель засмеялась.

– Вы прямо гуру села Захарьино.

– А ты, старушенция, в немодных тряпках, помолчи, – фыркнула Ираида Кимовна. – Глядя на твой наряд, Слава Зайцев сразу бы застрелился. Видела бы ты себя со стороны. Маша была ниже тебя сантиметров на десять – её платья на тебе мешок мешком. Короткие, но широкие. Ну и как тебе в родном гнезде?

Кармель удивилась:

– В смысле? Я родилась в городе.

Бабулька фыркнула:

– Корни твои здесь. Мне так хотелось увидеть кого-нибудь из вас, особенно твою маменьку, и посмотреть в её бесстыжие глазки. Достойную старость она обеспечила Маше. Палачи с горя проглотили бы пыточные инструменты, потому что твоя маменька их переплюнула.

Кармель мучительно покраснела. Она не знала, о чём думала мать, оставляя бабушку без помощи. Ей же самой даже не приходило в голову поинтересоваться, как живёт бабушка Маша?

– Бабушка никогда не жаловалась, – выдавила из себя Кармель. – Она всегда говорила, что у неё всё хорошо.

Ираида Кимовна постучала по столешнице сухеньким кулачком.

– А мозг включать не пробовали? Что дорогая Асенька не помнит, как ей жилось в родной деревне? Я сколько раз уговаривала Машу: «Скажи зятю, пусть воду в дом проведёт. И не надо самому, пусть местным работягам деньги оставит. Они всё сами сделают». Так нет же. От неё только и слышала: «Ой, ты знаешь, Ираидочка, какой занятой человек мой зять. Да и Асенька вся в делах. А я привыкла. Мне не трудно, справляюсь». Она и умерла так, словно боялась доставить беспокойство. Я лично ещё та штучка, но твоя бабушка, редкой душевности человек – не заслуживала такого отношения.

Кармель сглотнула слюну и спрятала задрожавшие руки под стол.

– Как умерла бабушка?

Ираида Кимовна затушила сигарету, налила в чашку остывшую воду из чайника. Её лицо погрустнело, морщины стали глубже. Даже задорно торчащие волосы поникли.

– Маша держала с десяток кур. Тем вечером она принесла мне яиц. Мы немного посидели во дворе. Маша и говорит: «Сегодня лягу пораньше, что-то устала я». На следующее утро я выпустила Инквизитора во двор, а сама села завтракать. Смотрю в окно, а этот гад сделал подкоп под забором и пролез в загородку к курицам. Я бегом. У Таксы хорошо развит охотничий инстинкт, она может передушить всех кур. Кинулась в загородку, а куры-то заперты в сарае. Я в дом. Уже знала, что найду. Маша не могла не открыть курочек вовремя. Она лежала на кровати, будто спала. Никому из вас хлопот не доставила.

Кармель вздохнула и опустила голову. Ей хотелось плакать, но она стыдилась слёз перед едва знакомой старушкой, которая к тому же осуждала её.

– Твои родители примчались по звонку и так быстро организовали похороны, что мы охнуть не успели. МЧС нервно курит в сторонке. Они ухитрились похоронить Машу в тот же день вечером. Уж как их соседка Маня уговаривала: «Мол, не по-людски хоронить так поздно. Побудьте с покойницей ночь в доме». Куда там! Представляю, сколько денег выкинули из-за спешки. Как только с моргом договорились? В общем, в шесть вечера гроб в могилу опускали. Видно сильно не хотелось твоим родителям оставаться на ночь в Захарьино. Ася отдала нам ключи от дома, сказала: «Возьмите себе всё, что захотите». Маня забрала халаты и кофты, я на память – фото и вазочку из синего стекла. Вот так-то. Был человек, и за один день не стало. А ты чего не приехала бабушку хоронить?

Кармель подняла голову и посмотрела в окно на пышные кусты лебеды.

– Я в поход ходила с друзьями, мама не посчитала нужным мне сообщить.

Ираида Кимовна вставила в мундштук новую сигарету, но зажигать её не стала.

– Вполне верю. Ася держала себя так, будто королева снизошла до нас простолюдинов. Красивая у тебя мать, ничего не скажу, но холодная, как рыба. Копия моей невесточки. Только я не Маша, терпеть не буду. Это она могла полгода пенсию собирать, чтобы съездить к вам в гости с подарками. А потом нам с Маней рассказывать байки, как вы её замечательно принимали. Только не всегда ей удавалось скрыть свою грусть. Один только раз призналась мне, что чувствует у вас себя ненужной, лишней.

Кармель вспомнила потерянный вид бабушки, которая бродила по дому, пытаясь общаться с ними. А у них для неё не находилось времени. И про подарки вспомнила. Она всегда засовывала их в шкаф и забывала. Ей бабушка обычно дарила шёлковые и тёплые шарфики, Эйтану и отцу рубашки, а матери набор полотенец или комплект постельного белья. Белье и полотенца мать складировала в комоде, рубашки носил только Эйтан, а она так ни разу и не надела подарок.

– А сейчас-то чего явилась? – пробудила собеседницу от воспоминаний Ираида Кимовна.

– Дом покупателям показывала.

Старушка ехидно улыбнулась.

– Попугала покупателей джунглями, сначала надо было порядок навести, а потом товар предъявлять. Ты это, хоть фотоальбомы забери домой, а то ведь новые хозяева выволокут всё на кучу, да и сожгут. Для чужих это просто хламьё.

– Заберу. Надеюсь, сегодня Сашка сделает машину. Побываю дома, вернусь сюда и приведу двор в порядок.

– Ну-ну…– недоверчиво протянула Ираида Кимовна. – По себе сужу, поэтому и говорю: ты явно ничего тяжелее ложки не поднимала. Хотя… поживём – увидим. – Старушка прикурила сигарету, другой рукой, похожей на птичью лапку, уцепила чайник. – Мне пора, Инквизитор заждался. Хорошо, что тебя Маня не видела, она бы за бабушку почище меня отругала. Маня-то её лет тридцать знает.

Кармель проводила взглядом щуплую сухую фигуру соседки. Потом навела порядок на кухне и позвонила Кузнецову.

– Привет, Крыжовник. Как там моя машина?

– Часа через три будет готова. Подходи, заберёшь. – В трубке слышались голоса Толика и Чучи.

«Алкаши, пьют уже что ли?» – удивилась Кармель.

Вышла на улицу, позвала кошку.

– Кис-кис.

Подождала, животное так и не появилось.

Чтобы убить время, отправилась на поиски фотоальбомов. В серванте на нижней полке обнаружила три альбома: очень старый, в чёрной потрескавшейся дерматиновой обложке, поновее в розовой бархатной и самый большой в синей обложке из плюшевой ткани. Открыла первый. С пожелтевших снимков на неё смотрели молодые и весёлые люди. Одна молодёжь. Строители Бама. Вспомнила Кармель. А ведь ей в детстве бабушка рассказывала, что она познакомилась с дедушкой на стройке. Он водил огромный Белаз, а она работала крановщицей. Кармель нашла фото бабушки. Тоненькая стройная девушка в лёгком шифоновом платье стояла рядом с высоким широкоплечим блондином. Перебрала все снимки. Вот они за свадебным столом такие счастливые. Какая красивая пара: оба светловолосые, голубоглазые, чем-то похожие. Как жаль, что она никогда не видела деда. Он умер задолго до её рождения. Кармель открыла розовый альбом. В нём были собраны детские снимки мамы. «Наверно только у по-настоящему любящих людей мог родиться такой необыкновенно прелестный ребёнок. Да уж мама Ася сначала оказалась чудесной малышкой, потом необыкновенно милым подростком и, наконец, девушкой – настоящей красавицей. Почему же из этой любви выросла махровая эгоистка? Кармель любила мать, но, тем не менее, понимала: да, эгоистка. В третьем альбоме она обнаружила свои фото, Эйтана, родителей, старательно подписанные, с датами, пояснениями. Представила, как бабушка вечерами разглядывала снимки и, может, ей становилось не так одиноко. Кармель сложила альбомы в пакет, переоделась в свою не очень свежую, да еще в пятнах одежду, замкнула входную дверь и потопала к автомастеру за машиной.

Возле двора Кузнецовых Кармель обнаружила уже знакомую компанию друзей.

– Можешь забрать машину, – Александр вложил ключи в руку Кармель. – Чем это от тебя несёт? – Он принюхался: – Дымом. Костёрчик жгла?

Чуча с трудом сфокусировал взгляд на ней и пьяно захихикал.

– Ты там часом бабкину хату не спалила?

Толик решил внести свою лепту и, окинув взглядом Кармель, добавил:

– А ты уже не так хорошо выглядишь, как давеча.

Кармель посмотрела на мятые брюки в жирных пятнах, она не нашла утюг, а пятна без порошка не отстирывались и процедила:

– Я, может, первый раз так выгляжу, а вы, судя по всему, каждый день. – Она села за руль, включила зажигание. – Саш, спасибо за ремонт.

***

– Ну и надо было сбавлять цену, – заявила мать, выслушав рассказ Кармель о бурьяне в человеческий рост во дворе, огороде и палисаднике. – Вряд ли мы найдём покупателей на эту халупу.

– Мам, ты родилась в этой халупе, – напомнила ей Кармель. – Может, съездим, возьмём из дома на память о бабушке вещи и если сами не сможем навести порядок, наймём кого-нибудь. Там люди рады любому заработку.

– А я не хочу это помнить. Кстати, ты свободна, вот и займись бабушкиным подворьем, – нашлась Ася Ивановна. – И не тащи много старья из дому, достаточно пары вещей на память.

– Мам, а почему мы ничего не сделали для бабушки, она оказывается жила в жутких бытовых условиях?

– Мы предлагали ей переехать к нам. Она не захотела. – Мать нервно передёрнула плечами. – Мы собирались…но всё времени не хватало. Да она и не жаловалась, привыкла. – А ты с чего вдруг такая сердобольная стала? Когда она приезжала в гости, у тебя и минуты не нашлось побеседовать с ней.

Кармель помрачнела:

– А у тебя? Да мы все хороши. Бросили бабушку одну.

Ася Ивановна бросила скомканную салфетку на стол и хмуро глянула на дочь.

– Это хорошо, что не только меня винишь. Если хочешь знать, я надеялась: мама переедет в город. Ещё и поэтому не стала настаивать на ремонте дома в деревне. Я хотела, чтобы она уехала оттуда, никогда не понимала, почему мама упорствует. Я в своё время сбежала оттуда без оглядки.

Кармель допила чай и задумчиво повертела в руке серебряную ложку. В высокие стрельчатые окна кухни светило утреннее солнце. В его лучах ослепительно сверкали столовые приборы, лакированная мебель из светлого дерева и стеклянная кафельная плитка на стенах. Она вспомнила, как мать стеснялась бабушки и не показывала её подругам.

– Мам, помнится, ты не очень радовалась приезду бабушки к нам.

Ася Ивановна криво улыбнулась.

– Хочешь знать правду? Как бы тебе не пожалеть после.

Кармель удивилась почти злобному тону матери.

– Ты о чём? Правду знать необходимо.

– Неужели? Я знаю, что ты обо мне думаешь? Пятидесятилетняя старуха от скуки заводит молодых любовников, обманывает мужа, не захотела помочь родной матери, от безделья не знает чем заняться. Я все твои мысли обо мне озвучила?

Лицо Кармель залила краска стыда. Она положила ложку на блюдце и обхватила себя за плечи.

– Значит, угадала, – усмехнулась мать. – В последнее время мы общались с тобой мало, ты всё-таки больше папина дочка, – с горечью произнесла она. – Так и не простила мне того случая на твоём дне рождения. А всё последующее только усугубило трещину между нами. Как ты думаешь у нас нормальные отношения?

Кармель опустила голову. Она уже жалела, что начала этот разговор.

– А тебе не приходило в голову, моя дорогая обвинительница, у меня тоже есть причина не ладить с матерью и тоже есть за что её винить. А тебе стоит поблагодарить меня за условия, в которых ты живёшь, не зная нужды. Ты даже не догадываешься, чем я пожертвовала, выходя замуж за твоего отца.

Кармель вздрогнула.

– Мам, не говори больше ничего. Я думала: вы с папой поженились по любви. Не разочаровывай меня.

– Ах, какие мы нежные, – процедила Ася Ивановна, с грохотом отодвигая стул. – Слишком мы баловали тебя, ты совсем не знаешь жизни, если что-то не нравится тебе, сразу прячешься в панцирь, как черепаха. Нет уж, слушай! Нечего было попрекать меня бабушкой. Мои родители очень любили друг друга. Когда я родилась, им было под тридцать, раньше некогда было заводить ребёнка, по стройкам мотались. Романтики, чёрт бы их побрал! Первые пять лет своей жизни не помню. Родители переехали в Захарьино, отец заболел, не мог больше работать на стройке и водить грузовик. – Ася Ивановна задумалась, вспоминая. – Что-то с его сердцем произошло. Так вот он стал получать пенсию по инвалидности, а мама пошла работать в строй участок штукатуром. Сколько себя помню, наша семья перебивалась с копейки на копейку. Я не могла позволить себе хорошей одежды. – Она посмотрела на дочь с горечью. – Ты даже не представляешь, как унизительна нищета. Мама твердила одно: все так живут. Главное мир в доме и покой. Конечно. Мир главнее, чем бегать зимой в дощатый туалет и мыться в цинковой ванне, грея воду на печи. Почти все деньги уходили на лекарства отцу. Как-то я всю осень проходила в туфлях без набоек, каблуки почти совсем стёрлись. Мне казалось, все смотрят на мои ноги и видят эти ужасные позорные туфли. Потом зимой наш девятый класс поехал на экскурсию в Пятигорск. Родители наскребли мне денег, и я отправилась вместе со всеми, так радовалась. Вечером в поезде, снимая сапоги, обнаружила: на одном из них сломалась молния. Утром сделать её не удалось, кое-как скрепив голенища сапога булавкой, я добрела вместе со всеми до гостиницы. А потом все четыре дня, что мы провели в городе, утром зашивала края молнии иголкой с чёрной ниткой, а вечером распарывала ножом. В поезде, когда ехали домой, я так же разрезала нитки, сняла сапог и поймала жалостливо презрительный взгляд хорошо одетой женщины. Я испытала такое унижение… Поклялась себе, мои дети не будут ни в чём нуждаться. Дома меня похвалили за смекалку, и я ещё неделю ходила в этих сапогах, пока не вставили новую молнию. Мама не считала это унижением.

Отец говорил всегда тихо, еле двигался, больше лежал, а мама надрывалась на работе и дома. Однажды я случайно узнала, что начальник отделения совхоза предложил маме работу учётчицы в конторе, но она отказалась. Семья этого начальника как сыр в масле каталась. Я спросила маму, почему она не пошла работать учётчиком. Мама покраснела – сказала что-то про неудобный график. Рядом с нами жила соседка тётя Маня, если она жива, ты её, наверно, видела?