Текст книги "Огнетушитель для дракона"

Я хмыкнул. То есть, чихнул мотором. Парень встревожено покосился в окно.

– А ведь ты слишком разумен, робот, – сказал он, убедившись, что я не думаю катастрофически падать.

Я брякнул первое, что пришло в голову из человеческих телефильмов:

– У меня искусственный интеллект на кремниевой основе.

Человек ткнул в круглое стеклышко прибора на имитированном пульте, куда я переключил несколько зрительных рецепторов, чтобы подглядывать за будущим обедом, и добил меня:

– Ну, да. Верю. Песочные мозги – это здорово. И ещё вот в этом стеклышке я вижу кое-что странное.

– И что же ты там видишь?

– Драконий глаз. Такой же, как у чудовища на твоей секретной картинке.

Я испугался и перекинул зрительные рецепторы на лампу над аварийным люком за его спиной.

– У тебя галлюцинации! – сказал я. – Горячечный бред.

– Пусть будет бред, я согласен. Всё равно никому не расскажу, не хочу умереть в психушке. А ты не мог бы снова экскаватором стать или трактором?

– Зачем?

– Летающий трактор – это такой крутой бред, что никто глазам не поверит, даже если увидит. Но вообще-то затем, что они будут искать вертолёт пожнадзора.

– Кто они? И разве не в твоих интересах, чтобы тебя нашли как можно быстрее?

– Смотря, кто найдет.

Звали его Дмитрий. И учился он в загадочной стране Гнесинке на композитора. А в тайгу попал за долги: проигрался в игровые автоматы. В клубе подождали, когда сумма станет астрономической, и прижали должника. Никого не волновало, как студент будет выпутываться: или украдет у родителей, или честно отработает.

Хозяин клуба снизошел до слёзной мольбы парня: дал номер телефона фирмы, нанимавшей рабочих на северные вахты. Студенту обещали много бабок на таёжной стройке. Это выражение я долго не понимал: зачем бедному человеку много престарелых бабок, если они не входят в его рацион?

Рабочих возили из Москвы чартерным рейсом. Всё официально, даже трудовой договор подписали в солидном кабинете процветающей фирмы. Мобильник и личные вещи у Димы отобрали в аэропорту, заставив сдать в багажное отделение. На месте, ещё не дав ступить на трап, отобрали остальное: документы, банковские карты и деньги.

Таких, как он – азартных и наивных мальчишек от четырнадцати и старше – было еще десятка полтора. Они стали рабами на стройке какого-то нелегального заводика. Два раза в день – кормёжка. Семичасовой сон в бараке, провонявшем потом и рвотой. Колючая проволока с пропущенным током. Овчарки, как в концлагерях, которые Дима видел только в кино.

Самое страшное открытие он сделал уже через неделю: те, кто громко возмущался, исчезали ночью навсегда. Поговаривали, их пускали на органы. (Я не совсем понял этот момент Диминого рассказа и решил при случае выспросить подробнее, какие органы он имел в виду: милиции, власти или органы речи, например).

Для тех, кто не возмущался, раз в неделю привозили водку и девчонок – тощих, забитых, не способных даже плакать. Вчерашние школьники и студенты спивались и развращались стремительно. Превращались в скотов. Стоимость кормёжки, тёлок, бухалова и, в чем был особо изощренный цинизм, услуг «охраны» вычитали из заработка по бешеным расценкам, и долг не уменьшался, а возрастал.

Дима не пил, на девочек старался не смотреть. Он решил отработать хотя бы без этих вычетов. И тогда надзиратель, позвав в каптёрку, избил парня, а потом сломал пару стульев и пригрозил, что в следующий раз это будет пара мизинцев «извращенца».

На недельном «расчёте» на студента повесили стоимость испорченного имущества в таких цифрах, словно стулья были из чистого золота. Тогда он решил бежать. И тут на него свалился трактор и изувечил вдребезги, – с укором завершил Дима рассказ.

Мне стало стыдно, и я оправдал несчастный случай неполадками в двигателе.

– Неполадки… – он критически оглядел кабину. – Вот я и смотрю, что ты еле тащишься, робот. Ты не мог бы прибавить скорость?

– Нет. Это максимальная.

– Как это – максимальная? Я прикинул – километров шестьдесят в час. Смешно для новейшей модификации секретного вездехода, – парень откинулся на спинку кресла. Потом резко повернулся, впившись взглядом в лампочку над аварийным люком. – Ведь ты не робот, да?

На тот случай, если предыдущей легендой не удалось ввести противника в заблуждение, у нас была разработана еще одна модель поведения.

– Не робот. Я живое существо из звездной системы, известной у вас как Проксима Центавра. Прилетел на Землю с визитом к главе вашего государства.

Глаза у парня совсем округлились.

– Не может быть! Инопланетянин? Брат по разуму?

– Да, брат! – с пафосом сказал я, но аварийная лампочка подло подмигнула.

– Я брежу, – он с силой потер глаза. Проморгался. Не помогло. Ущипнул себя за руку. – О, чёрт!

– Я не чёрт. Можешь звать меня Гор – это близко по звучанию к моему имени, непроизносимому человеческими органами речи. А что такое чёрт?

– Не обращай внимания, это я так, фигурально. А ты неплохо по-русски шпаришь. Без акцента даже.

– Мы постоянно принимаем волны ваших передач.

– Тогда почему тебе не известно, что такое чёрт?

– Отходил от радиоприемника по нужде и пропустил момент объяснений.

Его лицо скривилось так, словно он дегустировал плазмоид. Его конвльсии я принял за кашель.

– Да-а… Гор... – его взгляд внимательно ощупал каждую деталь кабины. – Я почему-то иначе представлял инопланетную технику. А где ты сам, инопланетянин? Ты невидим?

Хороший вопрос. Философский. Наставник Юй полысел, лишившись гребня, но так и не достиг просветления, размышляя над коаном: когда появляется машина, куда девается дракон?

– То, что ты видишь, и есть я.

– Вертолёт?

– Форма для меня не имеет значения.

– Нифигассе. Но ты живой?

– Интересная мысль. А ты?

Парень прыснул в кулак.

– Ладно, замнём, – снизошёл человек, но тут же его осенила новая мысль. – А, может, ты – биоробот?

– Сам ты биоробот.

– Точно не биоробот? М-да… Я вот что ещё не могу понять, – продолжал искриться вопросами студент, – откуда звук идет? Где у тебя хотя бы голова? Вот чем ты сейчас со мной разговариваешь?

– Пупком!

Дима мелко затрясся, словно сел на оголённый электропровод. Но, судя по жизнерадостной физиономии, особо о своем самочувствии не переживал.

Я не стал уточнять, что пупка у драконов не бывает. Как и то, что в мимикрированном теле не так и важно, где голова, а где рот. Он может оказаться при необходимости и в… Ну, там, чем я, по мнению наставника, всегда думаю. Хотя я с ним не согласен: даже свежевылупленному драконышу известно, что мыслительный процесс не может ограничиваться одной, да еще такой уязвимой частью тела, как голова. И кто ж не знает: разговаривать ртом – дурная привычка, особенно, если во время еды. А я с человеком внутри как раз и нахожусь, можно сказать, в непрерывном обеденном процессе. Правда, пища о своём статусе пока не подозревает.

Когда Димины конвульсии, сопровождавшиеся громким кашлем с растянутым до ушей ртом, прошли, он припёр меня очередным вопросом:

– Всё равно не понимаю, почему у тебя такая низкая скорость. На лошадях быстрее ездят. Сколько же миллиардов лет ты полз до Земли таким черепашьим ходом?

– Мы прилетели на гиперкорабле, – продолжил я вешать на его уши приготовленную наставником Юем лапшу. – Наша база на обратной стороне Луны. А по планете я передвигаюсь пешком. У людей, между прочим, максимальная скорость куда меньше.

– Значит, пешком… Жаль. Просто у тебя видок вполне высокоскоростной, вот я и спросил.

Драконы в особой форме мимикрии могут летать куда быстрее, чем я полз. И я мог бы. Но меня страшно мутило, а в глазах то и дело темнело, и я не мог развить приличную скорость. Для перехода на второй уровень Ме не хватало сил.

Небо затягивалось тучами той самой грозы, чей голос я слушал ночью, и меня одолевала сумеречная куриная слепота. Показалось, на востоке мельтешит какая-то неприятная точка, и доносится чужой вертолётный гул. Правда, я сам старательно грохотал для конспирации, и уши у меня закладывало.

Я боялся признаться самому себе, что серьёзно болен. Да и живот сводило от голода. А, может, не от голода: о еде даже думать было противно. Может, мне попался больной волк, уже не способный к миграции – в этих местах летом их должно быть мало, его собратья потянулись к северу следом за оленями. Или его серая душа была недовольна моей жизнью, продлённой за его счёт, и потребовала за себя мести у Великого Ме.

Когда меня скрутило в очередной раз, я сиганул вниз, на более-менее подходящую проплешину в елях, без объяснений выпихнул из себя возмущённого человека и рванул в овражек, прикрытый кустиками карликовой берёзы.

Над головой послышался вертолётный стрёкот. Вот что за насекомое плясало в небе.

У меня нашлись силы сменить мою пожарную окраску, заметную с воздуха, на защитную. Но за столькими делами сразу я не смог удержать иноформу даже частично. Да и естественные надобности можно справлять только в естественном драконьем виде.

Стрёкот вернулся и удаляться уже не собирался, кружил и кружил.

Я прищурился сквозь ветки на зелёное тело мощной стрекозы. Нет, это не мимикрированный дракон. Настоящий людской вертолёт.

С неба раздался голос:

– Полозов! Слушай сюда, студент! Мы тебя засекли, сучонок. Выходи в центр поляны с поднятыми руками.

Я охнул: Полозов? Человек – и потомок Полоза, драконий родственник? Не может быть! Абсурд, нонсенс, нелепица и бред.

С поляны послышался сухой щелчок. Выстрел из мелкого оружия. И где, интересно, парень его прятал? В рюкзаке? Он бы еще из хлопушки по вертолёту шарахнул.

Но я, видимо, упустил нюансы, потому что раздался глухой удар, земля чуть вздрогнула, как потревоженная упавшим деревом. По клочку чистого неба над головой скользнуло грохочущее зелёное тело машины с выпущенной белой кишкой каната. Ага, кто-то неудачно десантировался, – понял я.

Сделав разворот, машина вернулась, накрыла поляну сплошным пулемётным огнем. Трещали ветки. Летело крошево листьев. Я уплотнил шкуру до брони – мало ли… А потом за беглого раба взялись всерьёз: почва с жутким грохотом дважды вздыбилась волной, и поляны, наверное, не стало. Меня наполовину засыпало землёй и обломанными ветками. Мины? Вот влип! Тут и броня не поможет.

Одновременно с ужасом пришло удивление: как всё же нерациональны люди, если на поимку беглого раба расходуют столько энергии, что хватило бы на покупку сотни таких полудохликов. И ладно бы на поимку. Но для убийства? Сплошной убыток и нарушение равновесия. Всё равно как одного таёжного комара пытаться ухлопать метеоритом. Что-то тут не так.

Ко мне в овраг скатилось тело, мёртвой хваткой вцепившееся в рваный рюкзак. Из прорех в оранжевой ткани сыпались металлические банки, какие-то блестящие продолговатые бобы. Свалившись под мою морду, тело тут же забарахталось, и я с облегчением узнал в сером от грязи оборванце своего безбилетника.

Он яростно зыркнул на меня, ничуть не испугавшись настоящих драконьих клыков, оперся спиной о мою лапу и вскинул в небо руку с жалким пистолетиком, подкарауливая момент, когда промелькнёт вертолётное брюхо.

Я до того умилился смелостью этого человечка, что даже на вертолёт плюнул со всей деликатностью. Шаровой молнией.

Попал. Чужак тут же завалился на бок, пустив струю черной дымной крови. Земля сотряслась еще раз, уже далеко от нас.

Запахло гарью. В тайге занялся пожар.

С востока надвигалась гроза – самое жуткое бедствие в табеле о рангах драконьих несчастий. Хуже пожаров и гроз были только люди.

Дима вытащил телефон, бросил на землю и прицелился.

– Погоди, – я сомкнул крыловые щупы на его запястье, отводя руку с пистолетом.

Парень дернулся, прошипел не хуже змеи:

– Ты что, не понимаешь, мозги кремниевые? Они меня даже по выключенному засекли!

– У тебя нет другого телефона.

– Да нахрен мне такой меченый! Все равно аккумулятор уже сел, и не зарядить.

– Фигня. Я заряжу.

Он сдался. Махнул свободной рукой: мол, делай, что хочешь, вся ответственность на дураках.

Я и пистолет у него отобрал. Надо же иметь столько ума: на вертолёты с пукалкой кидаться! Об этом я тоже не преминул сказать.

– Я не в машину стрелял, – злобно пояснил парень. – В того охранника, который мне пальцы вывихнул. Он по канату спускался.

– Его и без тебя долбануло бы. Кругом деревья. Болтанка на канате, знаешь, какая?

– Не мог я на болтанку рассчитывать! В игре любые средства хороши.

– В игре?

Я заглянул в его расширенные зрачки и понял, почему Дима так безоглядно подсел на игру: в азарте он забывал, где какая реальность, свирепел, словно в него вселялся дьявол. Вот и сейчас он даже моего истинного драконьего вида не испугался. Ему без разницы – что человек, что инопланетянин, что дракон. Мир – это игра, где всё понарошку… Картёжник, что с него возьмешь!

– Ты правда Полозов по крови? – спросил я.

– Ну. А что? Фамилия не нравится?

– Ещё как нравится. И меткость у тебя – жуть. Человека с каната снять!

Шок медленно отпускал парня: до него стало доходить, что по-настоящему человека убил. Играючи. Он стремительно шарахнулся в сторону, и его прополоскало, как меня недавно, когда полянка ещё цвела. Бывают же такие места на земле, словно созданные для неприятностей, как вот этот овражек. Да и люди такие бывают, да и не только люди, кстати уж о героях.

Потом Дима, кашляя от наползавшего дыма, откапывал выпавшие из рюкзака и присыпанные землёй банки.

– Ты не думай, Гор, земляне не все такие.

– Какие?

Парень покраснел.

– Ну… как я. Или как те… – он кивнул в сторону столба дыма, поднимавшегося от сбитого вертолёта.

Я молча занялся телефоном. Слишком много мы знали о людях. Страшнее зверя в мире нет. И у драконов были большие сомнения в их разумности.

– Слушай, брат по разуму, – парень, утомившись, нахально уселся на мою заднюю лапу, перепачкав её рыжей землёй, и с любопытством поглядывал на мои манипуляции с телефоном (лучше бы сказать – крылопуляции, ведь у драконов нет рук, а наши передние конечности годятся только сворачивать хребет добыче). – А ты не мог бы обратно вертолётом стать?

– А сейчас тебе чем не нравится мой дизайн?

– Понимаешь, у нас драконы не популярны в качестве воздушного транспорта.

– Да? И давно они вышли из моды?

– В такие незапамятные времена, что никто не помнит.

– А в каком качестве они ещё популярны?

– Как персонажи сказок. Они же никогда не существовали на самом деле.

Я мог бы поспорить, но не стал. Так даже лучше. Вздохнул:

– Жаль. Мне нравятся драконы.

– Да брось, что в них хорошего? Безмозглые зловонные говнюки, поганые змеюки с крылышками. Да еще и мифические.

Я обиделся. Когда тебе в реальную морду говорят всякую гнусную ложь о тебе же, а ты и зубом клацнуть не можешь, потому что ты – миф, это… это… несправедливо!

– А может, это моё истинное тело! – огрызнулся я.

Он подскочил:

– Дракон? В системе Проксима Центавра живут драконы?!

– Надо же нам где-то жить!

– О-о-о! – его перепачканная физиономия вытянулась. – Так вот почему о вас сохранились мифы! А наши учёные понять не могут: динозавры вроде вымерли задолго до появления человека, а драконы откуда-то в сказках есть почти у всех народов. Вы и раньше на Землю разведботы отправляли, да?

– Вот именно. Но люди в то время были такими обезьянами, что контакт был свёрнут. С тех пор мы только наблюдаем. С Луны.

– А гиперкорабль и базу в кратере прячете, чтобы наши спутники не засекли?

– Точно. В кратере. Откуда ты знаешь? Неужели засекли?

– Игра такая была. Только я название забыл. И там не драконов мочить надо было, а тараканов. Представляешь, огромные такие тараканы из лунных кратеров вылазили, и в тень прыгали, как ниндзя с балкона, а лунная тень как щель выглядит, и ни черта не видно, что в ней на самом деле.

Ну да, совсем как сейчас для меня земные тени.

Тучи бежали со скоростью лунных тараканов – стремительно и густо. И куриная слепота не отставала, наступая так же неотвратимо. Меня опять замутило.

Я молча сунул брату по разуму реанимированный телефон и мимикрировал в маленький самолётик типа «кукурузника». Такие, как тут же просветил меня Дима, всё ещё использовались в колхозах для распыления пестицидов на полях и в городах для метео-наблюдений.

– А как же спутниковая слежка? – Дима скептически скривился на коробочку.

– Слежка? А как такую кроху с небес выслеживают?

– Ну… Не знаю. По номеру, наверное.

– Так номер же еще мельче! – восхитился я оптикой человеческих спутников. – Не переживай, у этой коробчонки уже нет номера. Но позвонить ты сможешь.

– Бесплатно? – обрадовался матёрый халявщик.

Я не стал объяснять ему, что от телефона осталась только видимость, как от трактора в моем исполнении, например. Но если уж я разобрался в устройстве царского телевизора так, что никто из драконов до сих пор не заметил поломки, то что мне какой-то там махонький аппаратик? Хотя голову поломать пришлось. И она нещадно болела. Зато теперь парень сколько угодно может играть кнопками – аккумулятора ему хватит до конца жизни.

– А мне смогут позвонить? – не унимался студент, ткнув в телефон грязным пальцем с обломанным ногтем. Прижал к уху и скривился уже разочарованно. – Не работает.

– Как это не работает? Кнопки светятся, циферки ты набирать можешь. Вон, видишь, выскакивают.

– А толку?

– Довольствуйся малым, человек. Жадность – отличительная черта потомков обезьян.

– Вот ещё! – фыркнул он, закидывая потрёпанный рюкзак в моё самолётное брюхо. – Сам ты… потомок прокси-червяка! Телефон мой бездарно сломал!

– Только что ты хотел его расстрелять.

– Ну и что? Ломать-то зачем? Я душу хотел отвести, а ты помешал!

Неблагодарный. Ох, и связался же я со змеюкой, куда там драконам!

Но моё негодование отступило перед любопытством. Он говорил о душе с такой лёгкостью, словно она существует у людей отдельно от тела, как домашняя собачка, которую на поводке выводят на улицу справить нужду. И хотел бы я знать, куда отводят люди свои души? Похоже, у двуногих еще больше тайных умений и знаний, чем мы предполагали, судя по докладам дозорных и по человеческому же телевизору – основному нашему источнику знаний о людях.

Небо разрисовала ветвистая молния. На миг мы оба оглохли от грохота. Кажется, горевшему вертолёту снова крепко досталось.

Драконы до судорог боятся грозы. Оно и понятно: мы существа электрические, как скаты, и молнии просто липнут к тому из нас, кто собьется с Пути Великого Ме. Причём, узнать наверняка о том, сбился ты, или еще где-то за обочину цепляешься, можно только в грозу. Останешься жив – значит, праведен. Потому все драконы, особенно царь Гадунов и старейшины, загодя в глубинах нор и пещер от гроз прячутся. Я искренне верил: мои прегрешения не так велики, чтобы притянуть небесный огонь. И всё же самым большим желанием было – закопаться в минную воронку по надбровные рога.

Небеса снова треснули, на весь мир раскатилось эхо пляски посланниц Ме – меланей[2]2
  Мелани в драконическом – молнии. Мелань, или Лань Великого Ме, в русском языке превратилась в «меланья» с тем же значением.


[Закрыть]. На поляне уже трещало пламя, посеянное взорванным вертолётом. Густой дым застилал мои и без того полуслепые глаза.

– Ты что, застрял? – проорал Дмитрий сквозь приступ кашля. – Сматываемся отсюда!

Взлётная полоса мне не нужна. Но взлететь я не мог. Меня трясло, как хвост трясогузки, моторы замирали от страха. Растопыренные крылья «кукурузника» жалко вздрагивали под порывами ветра. По фюзеляжу застучали шишки и мелкие сухие веточки, сорванные ветром с елей. Спасибо, не пули.

– Погода не лётная, видишь? – проблеял я, переминаясь с лапы на лапу.

– Сгорим же!

Не сгорели.

Ливень ринулся на землю, как перевернутое море, мгновенно прибил взрыхлённую взрывами почву и превратил овраг в длинное озерцо. Если бы я не стоял на драконьих лапах вместо шасси, мы бы и выбраться не успели.

Пожар захлебнулся. Зато гроза гуляла вовсю.

Я выполз из оврага, плюхнулся на брюхо и в ожидании смерти закрыл глаза самолетными крыльями. Вся моя жизнь мелькала перед внутренним взором. Особенно утро вчерашнего дня, обрёкшее меня на участь героя.

Глава вторая, которая должна быть первой, или Как я дошёл до такой жизни

Жребий героя выпал мне, как самому невезучему дракону Империи, которого никому не жалко, даже судьбе. И сразу после жеребьёвки я часа два грустил, забившись подальше от Гнезда на таёжную полянку, усыпанную веснушками жёлтых цветов.

Дался им этот подвиг, как будто без него Империя рухнет. Время остановится. Жизнь на Земле замрёт. А что? И неплохо бы. Вечное летнее сибирское утро. Не холодно, не жарко, травка зеленеет, бабочки порхают перед носом. Я клацнул зубищами, но шустрая капустница прошмыгнула между клыков и затерялась в лютиках.

Лютики! Наставник Юй говорил: если долго смотреть на них – непременно заболеешь куриной слепотой. Я пялился на цветочки с самого восхода, но никаких признаков болезни не замечал, если не считать затекших лап и голодного бурчания в желудке.

– Гор! – глухо донеслось из чащи.

На поляну, бесшумно раздвинув кусты можжевельника – так, что ни одна веточка не треснула – выехал ржавый мопед. Пока я поворачивал голову, чтобы рассмотреть явление внимательнее, развалюха преобразилась – заблестела никелем, подмигнула целёхонькой фарой. В трех шагах от меня замер, кокетливо склонив руль, новейший «харлей».

Я посмотрел на гостя под особым углом, как бы поверх его предполагаемой головы, когда на периферии зрения сквозь блеск видимой формы появляется смутная тень истинного облика. Перед глазами мелькнул знакомый изящный силуэт драконицы с венцом на голове.

Так и есть – Ларика. Мог бы и догадаться по щегольской иноформе. Младшей и любимой дочери царя драконов мимикрия давалась легко и просто, как дыхание. Не то, что мне. Единственное, что у меня получалось без малейших изъянов – прикинуться дохлым трактором времён поднятой целины.

– Гор, ты с ума сошел! – выдохнула Ларика, украдкой оглядывая меня от клыков до хвостового шипа. Фара «харлея» странно замерцала, словно от сдержанного смеха. – А если тебя кто увидит?

– Да кому тут видеть? – хмыкнул я, горделиво развернув крылья, чтобы она лишний раз полюбовалась белоснежным блеском чешуи. Пусть запомнит меня таким – грозным и бесстрашным. Истинным драконом, а не ржавой рухлядью.

– А я уже никто? – вздохнула она. «Харлей» ощутимо потускнел и выглядел совсем безрадостным.

Надо же быть таким идиотом! Я проклял свой язык, но не сдался. Наоборот, атаковал:

– А с каких это пор тебя смущает вид настоящего дракона? Неужели я так безобразен?

– Не знаю, я как-то не задумывалась… А я освоила новую иноформу, – почему-то совсем печально похвасталась драконица. «Харлей» встряхнулся от руля до колес, и через мгновенье передо мной стояла элегантная машина теплого золотистого цвета. Ее дверцы приветливо распахнулись. – Как тебе?

На миг у меня перехватило дыхание. Она была прекрасна, совершенна от руля до покрышек. Ларика не забывала ни одной мелочи, вплоть до номера на двигателе. Отличить её тело от настоящей машины не смог бы сам завод-изготовитель. Я зажмурился, представив мягкость сидений, чуткость кнопок управления, пламенность мотора…

– Супер, как всегда! – я восхитился весьма прохладно, чтобы она не заподозрила, что и в самом деле сражен. – Ты на свете всех милее, всех «нисанов» золотее!

Драконица разочарованно фыркнула. Другой на моем месте давно бы уже на коленях стоял с букетом лютиков в пасти. Но от меня она не дождётся.

– Говорят, ты сегодня отправляешься на подвиг? – спросила Ларика и растянулась рядом на травке, вывернув колеса и безжалостно смяв мои лютики плоским железным животиком. Настоящий «нисан» так не смог бы, конечно. – Тебе страшно?

Дракон в глазах возлюбленной должен быть героем, и я с энтузиазмом воскликнул:

– Ха! Вот еще!

– И ты на ней женишься?

– На ком?

– Как это на ком? Ты же принцессу добывать отправляешься? Извращенец!

Драконский бог! Мне же еще и оправдываться.

– Ларика, да где теперь на Руси принцессу найдешь? И духу не осталось, видит Ме! – я воздел очи к небу. И вовремя: в недосягаемой драконам выси беззвучно плыл крохотный самолётик.

На всякий случай, я поджал хвост и частично мимикрировал, подставив потенциальным наблюдателям покорёженную крышу трактора. Совсем заболтался, пропустил рейс. А ведь о человеческой угрозе с воздуха – как гражданской, так и военной – мы обязаны помнить даже во сне. Наизусть расписания учим, особенно траектории спутников. Вот Ларике эти таблицы даются с таким трудом, что она предпочитает не напрягать память и постоянно поддерживает иноформу. Последний раз я видел её в истинном теле давным-давно, в детстве.

Царевна встрепенулась, по-рысьи отряхивая золотистую металлическую шкурку от ржавчины, налетевшей с моей тракторной крыши. Я затосковал ещё сильнее. Красавица и чудовище. Хотя мне приятно, что она нашла время поболтать со мной в последнее утро моей никчёмной жизни. Потому что куриной слепотой я от лютиков так и не заразился, придётся подаваться в герои. Наверняка посмертно.

Скосив сверкнувшие в лучах солнца фары, Ларика вздохнула:

– Все ты врёшь, Гор. Я слышала о принцессе.

– Наставник Юй как раз сейчас доказывает старейшинам, что в героическом ритуале можно и без голубой крови обойтись. Кстати, пора бы им уже решить, какой подвиг мне поручат.

И мы наперегонки помчались к пещере старейшин.

– Решено, Гор, – радостно приветствовал меня дед Горыхрыч. – Сегодня ты отправишься за прынцессой.

Я и возмутиться не успел. Ларика презрительно процедила:

– Еще и обмануть меня пытался, извращенец!

И гордо удалилась, сверкая на солнце золотистой шкуркой «нисана».

Наставник Юй лежал на каменистой площадке у пещеры, свернувшись кольцами. Реденькие усы китайского мигранта висели сегодня с особой унылостью. Он был моим учителем уже полвека, но таким печальным я его видел лишь однажды: в день, когда его племя почти в полном составе прибыло к царю Ррамону с просьбой расселиться в нашей Империи – на их родине популяция людей так выросла, что драконам совсем не осталось места для жизни, уже и мимикрия не спасала.

– Понимаешь, Гор, – поднял он грустный взор, – царь настаивает. Пора возрождать древние традиции. Да и старейшины решили, что мой вариант еще более безнадежен. Ну, где ты найдешь рыцаря для сражения? Во всей Евразии ни одного не осталось. Это точные сведения.

– А японские самураи? – не сдавался я. – А русские богатыри?

– Богатыри… Качки одни и остались, никакой этики, – дед сплюнул огненным сгустком в каменную бочку с водой. Вода мгновенно испарилась. – Рановато тебе на богатыря замахиваться. В старину, помню, надо было сначала детей вылупить как следует, хотя бы из пары яиц, а потом уж больную голову под Калинов Мост складывать.

Стоило ему упомянуть тот клятый мост, как мысли старика съехали в древнюю колею:

– Геррои, мать их за ногу… В своих головах мозгов нет, так они из зависти повадились чужие мечами рубить! Говорил я тебе, как на том клятом мосту дело было?

– Говорил, дед, – поспешно перебил я, зная, что непреходящая родовая обида на богатырей повергала старика в затяжную депрессию. Да и шрамы от двух отрубленных в дописьменные времена голов у него ныли нещадно при каждой перемене погоды, и фантомные головные боли частенько его мучили и, хуже того, фантомные мысли.

– Йетить их через коромысло! – Дед ругался еще минут пять. И вдруг резко успокоился, лукаво ухмыльнувшись. – А я рассказывал тебе, внучек, как людишки называют некоторые мои иноформы?

И я в пятисотый раз выслушал историю, как дедок гулял в древности по Европе, когда там еще леса вовсю шумели. Для вылазок к человеческим селищам Горыхрыч использовал такую жуткую антропоидную иноформу, что люди падали при встрече замертво, услышав его приветливое: «Йетить тя!» Точнее, они успевали услышать лишь первые слог-два. Так и родился миф о йети.

Я вежливо улыбался, прекрасно помня, что миф о мифе родился в день, когда Горыхрыч посмотрел любимую передачу «Неизвестная планета» с йети в главных ролях. С тех пор, как в царской пещере появился телевизор, дедова память совсем ослабла: он забыл даже о своем склерозе. Зато стал неиссякаемым комментатором и источником точных исторических сведений из первых рук очевидца.

Дед так хлопнул меня по плечу, что я пошатнулся.

– Эх, Гор, – поморщился он, – слабоват ты покамест против богатыря идти. Я на тебя и понюшки табака не поставлю. Так что, остается прынцесса, – седой дракон снова брезгливо сплюнул.

Огненный сгусток, заглянув в бочку и не найдя воды, выплыл и задрейфовал к лиственницам. А люди потом скажут – шаровая молния…

Наставник Юй нахмурился, провожая дедов плевок тяжелым взглядом. Сказал тихо:

– Ты, Горыхрыч, совсем перестал соображать, что делаешь. Пожара в тайге давно не видел?

Дед снова цыкнул огнём сквозь клыки и припечатал старый сгусток новым. Плазмоиды аннигилировались с громким хлопком, так и не добравшись до лиственниц. Юй вдруг напрягся.

– Сейчас над нами американский спутник прошлепает. И китайский на подходе.

– Развелось клопов небесных! Всю кровушку высосали, – в сердцах проворчал дед. – Эх, ну и жизнь… Древнее мудрое племя! По земляным норам сидим, как мыши. Полные штаны мудрости. Разве это жизнь?

Этот риторический вопрос издала уже покосившаяся избушка на курьих ножках. Дед мимикрировал по старинке. Он давно уже отказался шагать в ногу со временем. Я, как всегда, прикинулся трактором. Юй развалился разбитой моторной лодкой с усами, как речные струи, и композиция получилась вполне конспиративная, если не думать о том, что ближайшая судоходная река – в ста верстах от избушки, а пахотное поле еще дальше.

– Надоело, – бурчал дед, переминаясь с ноги на ногу, и вроде бы случайно скребнув огромной куриной лапой по беззащитному лодочному боку. Лодка зашипела, изогнулась, как гусеница, и отползла от греха. Избушка бочком засеменила следом. И это они называют маскировкой?

Дед склонился над лодкой:

– Ты, Юй, как-то обещал маскировочную сеть от армейцев притаранить. Уж сколько ждём, этак и новое тысячелетие закончится.

– А давайте я совершу этот подвиг! – тут же вызвался я.

Сразиться за сеть с русской армией – это куда благороднее, чем девок на горбу таскать. Ну, не нравятся мне эти террористические замашки с похищениями! И лютики меня подвели…

– Может, ты еще чихнешь и подвигом сочтешь? – усмехнулся дед. – Нет уж, внук. Или прынцесса, или сидеть тебе без телевизора до трупного окоченения, ибо твое совершеннолетие никогда не наступит.

– А может, у меня аллергия на голубую кровь!

Лодка ехидно скрипнула:

– Ты это Ларике не забудь сказать.

Мой трактор густо покраснел всей шкурой – дочь царя Ррамона со свету меня сживет насмешками. Да и не мне царственной кровью брезговать: ветви наши произросли из одного корня – прапращура Раруга и сыновьей его Велеса, Полоза, Нага и Гада. Только Велесово семя заканчивалось на мне, Нагово ушло в глубинные корни Земли, Полозово куда-то рассосалось, а Гадово продолжалось в Ларике и ее брате, царевиче Хросе.