Текст книги "Огнетушитель для дракона"

Глава четвёртая. Куда дракон, туда и родственник

Утро наступило, как всегда, внезапно. Кровь прогрелась, ожила, горячо толкнула сердце, и оно заработало в полную силу. Я открыл глаза.

Димы в кабине не было. «Опять сбежал», – обречённо подумал я, проверяя «сейф». Дедов труд, папин портрет и карта оказались на месте.

Студент тоже обнаружился: он спал, растянувшись на траве. Видимо, ему надоело корчиться на некомфортном тракторном сиденье. Потом я заметил, что обувь парня покрыта сероватыми комками. Нигде поблизости не было подобной почвы. А вчера, как мне помнилось, его обувь была омыта дождем до блеска. Так испачкаться он мог только в посёлке. Интересно, что ему там понадобилось ночью, и зачем он вернулся? Уж теперь-то люди рядом, помогут добраться, куда надо.

По просёлочной дороге кто-то ехал. Со стороны человеческих жилищ. Пылевой смерч вихрился позади, как хвост гигантского павлина. И было в этой крохотной точке что-то такое до боли знакомое, что я немедленно заполз в кусты и высунул перископ для наблюдения.

Мир тут же провалился в непроглядную тьму, словно перископ всю ночь пролежал в лютиках. Перекинув зрение на фары, я огляделся. На трубе топорщилась Димина съёмная шкура, как огромный гриб чага на берёзе. Утреннюю тишину разорвал мой гневный гудок. Студент подскочил, широко зевнул, прикрыв рот ободранным кулаком.

– Ты чего разорался, Гор?

Внезапно Димин зевок перешел в сдавленный всё тем же кулаком вопль:

– Ё-моё!

Никак не могу понять, зачем он вот уже который раз заявляет о своем исключительном праве на эту букву русского алфавита? Я высунулся посмотреть, кто покушается на его собственность. Палец студента указывал на выросшее в размерах пятно.

– Это что ещё за чертовщина?!

Брыкнув перископом, я скинул заткнувшую обзор человеческую шкурку, настроил зрение и тоже в сердцах чертыхнулся.

По просёлочной дороге шла избушка.

Жёлтые куриные лапы шлёпали, поднимая клубы пыли. Бревна подпрыгивали в такт, рискуя развалиться на ходу, но неизменно укладывались в сруб. Печная труба, изображая паровозную, усердно пыхтела и весело гугукала бесхитростный мотивчик.

За дымовой завесой я не сразу разглядел лодку, пристроившуюся на скате крыши этак бочком, как парадный берет на голове бравого десантника. Над избушкой развевалась почерневшая от дыма, когда-то маскировочная армейская сеть, прицепленная к трубе, как фата мавританки. Дед Горыхрыч всегда тяготел к эклектике.

Пока избушка катилась к нам, я успел спросить Диму о ночной прогулке. Студент покраснел.

– Да я искал, откуда сестре позвонить.

– У тебя же есть телефон.

– После твоего ремонта не работает. Ну, я и продал его. И до сестры дозвонился из местной школы. Предупредил. И еды купил для нас.

– Еды? Зачем её покупать?

– Тут не все могут сырыми волками питаться, – отбрил студент. – А чего это такое к нам приближается?

– Понятия не имею, – буркнул я, страшно жалея, что куст в кювете слишком мал даже для медведя, не говоря уже о тракторе, в чьей иноформе меня угораздило встретить сегодняшний день с его сюрпризами. Я постарался стать как можно компактнее.

Дима начал было язвить по поводу складного, как нож, карманного трактора, но тут разглядел, на чём ехала передвижная избушка. Она остановилась, покачиваясь на морщинистых курьих лапах перед окаменевшим на обочине, как верстовой столб, человеком.

– Гой еси, добрый молодец, – разъехалось в приветливой улыбке сердечко, вырезанное в ставнях, закрывавших небольшое оконце с резным наличником.

– Еси… – выдохнул студент.

Лодка, высунув нос из-под сети, тоже вежливо улыбнулась в длинные усы:

– Здоровеньки булы.

– Булы, – откликнулся Дима, окончательно поверженный. Хотя, видит Ме, мог бы и привыкнуть за сутки нашего с ним общения, что мир далеко не таков, каким мнится людям.

– Ждравштвуй, человече! – снова поздоровалась избушка, на этот раз чревовещательски.

– И вам того же.

Колени студента подкосились, и он бухнулся на пятую точку.

Скрипнув, ставни оконца распахнулись, явив миру однозубую улыбку на сморщенном, как печёное яблоко, личике старушки. По логике предыдущих событий с двумя старейшинами должна путешествовать моя мама. Но не в таком же виде!

Нечёсаные седые лохмы бабули были перехвачены растрепанным, как воронье гнездо, венком из маков и сушёных васильков. Безукоризненно белая, расшитая древними рунами сорочка выглядывала из-под безрукавки, вывернутой медвежьим мехом наружу. С морщинистой коричневой шеи свисала нитка ярко-красных пластмассовых бус. Они смотрелись особенно кроваво рядом с ожерельем из белых птичьих черепов и чёрных когтей белого медведя.

Да, вряд ли царские сыщики узнают Гату Нагичну в такой чудовищной иноформе. Но одновременно я восхитился. Только в сказках драконы могли принимать человеческий облик, чтобы похитить, скажем, какую-нибудь аппетитную Забаву Путятишну. Так то же сказки! Неужели искусство мимикрии в людей существовало на самом деле? Мало того – до сих пор практикуется? А мама никогда мне не говорила. И я тут же обиделся: могла бы и научить родного сына. Или на такое чудо только чистокровные гималайские наги способны?

Узловатые пальцы бабки нетерпеливо барабанили по подоконнику длиннющими, завитыми винтом когтями, покрытыми алым лаком в тон пластику бус.

– Ну, чего уштавилша, невежда? Не штыдно так на женщину пялитша?! – бабка однозубо улыбнулась студенту, кокетливо поправляя венок. – Али нравлюшь?

– Д-да… – Дима машинально кивнул.

Меня покоробило: мама в этой отвратительной иноформе стала еще и невыносимо вульгарной.

– Во, Горыхрыч, шлыхал?! – бабка громыхнула кулаком по подоконнику так, что брёвна избушки подпрыгнули. – А ты штрахолюдиной обжывалша!

– Я не обзывался, – несколько сдавленно, словно уголком губ, проговорил правый ставень, зашевелив половинкой вырезанного сердечка. Левый ставень добавил: – Я всего лишь констатировал факт.

Бабка фыркнула так громко, что лепестки мака в венке, не выдержав акустического удара, осыпались кровавыми каплями, и оголившаяся головка цветка смотрела из центра морщинистого лба как третий глаз рака-отшельника. Длинные старушечьи когти в отместку проехались по подоконнику, оставив на дереве багрово вздувшиеся полосы.

Избушка болезненно кудахтнула, попыталась шлепнуть лапой по коварной бабкиной руке, но лишь заехала сама себе, надо полагать, по лбу с крохотным чердачным оконцем и чуть не опрокинулась, истерично кукарекая. Лапы ее растянулись в шпагат. Из ушибленного чердачного оконца вылетела с троекратным «ку-ку» механическая кукушка размером с кошку.

– Жовут-то тебя как, женишок? – безмятежно обратилась бабка к Диме, сидевшему на обочине, слегка покачиваясь, словно это ему прилетело по голове куриной лапой.

– Я не… – спохватился несчастный.

– Не парьщя. Под венеч жа погляд не потащщу. Ну? Имя!

– Дима… Дмитрий По… Поливанов, – покосившись на мой перископ, торчавший из кустов одиноким столбом, пробормотал студент.

Лодка на крыше по-китайски загадочно хмыкнула.

– А не Жаливанов? – ехидно переспросила бабка. – Ишь, жаливаешь, не поперхнувшишь!

Человек покраснел, но признаваться во лжи не стал.

Нос лодки опять высунулся из-под защитной сети, принюхался и вдруг повернулся к кустам с начинкой в виде меня.

– Ты, Гор, умеешь выбирать себе самых неожиданных попутчиков. Вылазь, хватит в кустах отсиживаться, когда вершатся судьбы Империи.

– Здравствуй, учитель, – пролепетал я, не торопясь покидать уютное местечко. Связываться с этой троицей у меня не было ни малейшего желания. Лучше бы я их вовсе не видел. Теперь я, как верноподданный слуга царю и отечеству, обязан доложить Гнезду о беглецах.

– А меня, значицца, можно игнорировать, паршивец этакий?

Возмущенная избушка накренилась, занесла мощную курью лапу и шарахнула по кустам. Я вылетел с лязгом, как железный мячик. Посыпались обломанные веточки. Запахло свежескошенным лугом.

– Привет, дед, рад тебя видеть, – промычал я, выплюнув из пасти горсть листьев.

Потрясённая пинком иноформа облезла с меня как старая краска. Только вместо лап всё ещё торчали гусеницы. Я принципиально не стал их менять. Иногда родственники хуже бандитов. На хамство последних хотя бы можно адекватно ответить. А теперь вряд ли человек сохранит уважение к существу, с которым так бесцеремонно обращается какая-то бревенчатая курица.

Бабка явно наслаждалась: высунулась в окошко, свесив ноги в лаптях и оперев локоть о колено, а острый подбородок о ладонь. Вместо юбки на ней оказались узкие бриджи. На одной ноге красовался красный гольф с изображением чёрной кошки – ну, куда ведьме без неё? На второй ноге вервиё лаптя было пропущено наподобие шнуровки в щель между лишённых плоти костей и завязано бантиком. Я заподозрил, что костяная нога не разваливалась именно благодаря этой шнуровке.

– Здравствуй, мама, – поклонился я бабке со всем сыновним почтением.

Дима сдавленно застонал.

Бабка закатила выцветшие голубенькие глазки к такому же белёсому утреннему небу.

– Какое урожайное утро! То шмотрины потенчиальные, то шынок… дурачок натуральный!

Лучше бы она не называла меня сынком. В ее устах это прозвучало как «щенок». А, может, именно это она и произнесла?

Бабка вылетела из окна как пробка и встала перед моей мордой, гневно нахмурив косматые брови и уперев руки в тощие бока. Ругаться она не перестала ни на миг:

– Нашел шебе мамку, невежда неотешанный! Нечего меня пожорить на вешь белый швет!

И впрямь, идиот. Одним неосторожным словом решил разрушить такую совершенную мимикрию! Наверняка она немалых трудов стоила маме.

Целых пять минут я извинялся, пока бабке не надоело. Недослушав, она повернулась горбатой спиной, забралась в избушку, хлопнув дверью так, что бревна сотряслись, пересчитав сами себя.

От хлопка лодка съехала с крыши, как с горки. Я испугался, что старый Юй разлетится на щепки, но он, ударившись оземь, только крякнул, обернулся детским самокатом, лихо объехал вокруг Димы, и замер в полутора метрах. Лишь деревянные рукояти шевелились так, словно лошадь стригла ушами, отгоняя мух.

– Странно… – загадочно молвил самокат и тут же вежливо поклонился. – Прошу простить нас, доблестный рыцарь. Меня зовут Юй. Надеюсь, наше маленькое представление не помешало вашему продвижению к великой цели по неисповедимому пути Дэ?

Дима помотал головой. Дар речи, похоже, к нему ещё не вернулся.

– В таком случае позвольте представить джентльменам нашу прекрасную спутницу, леди… э-э… Йагу, – наставник с непонятной тоской глянул на избушку, стоявшую к нам, надо полагать, задом, раз демонстрировала плотно закрытый дверью проход в себя. – Прошу вас, будьте снисходительны к моему произношению, благородный рыцарь. Я, видите ли, родом из Китая.

Почему-то Юй не счел необходимым представить Диме Горыхрыча. Избушка, подобрав под себя лапы, каким-то непостижимым образом раздалась вширь и стояла поперек дороги. Объехать её без риска свалиться в глубокие кюветы не представлялось никакой возможности. Я услышал автомобильный гудок. Через миг за бревенчатой баррикадой послышалась ругань леди Йаги:

– А о подорожной пошлине ты когда-нибудь шлышал, человече? Плати, тогда пропущу.

– Откуда ты здесь, карга старая, взялась?

– Ты как ж дамой говоришь, невежа?! Штою, где хочу, понятно?

– Да я твою лачугу по брёвнышку раскатаю!

– А губу уже рашкатал! Хам!

Послышался рев двигателя.

Я срочно мимикрировал в велосипед. Сообразительный студент запрыгнул в моё седло уже на ходу. Вдвоем мы протиснулись вдоль бревенчатой стены.

На дороге перед избушкой стояли две машины. Я не успел их разглядеть. Передняя взревела и пошла в лобовую атаку. Раздался глухой удар. Избушка содрогнулась, приподнялась, выпростав лапы, и так поддала напавшему автомобилю, что я увидел лишь мелькнувшую невнятную тень, осквернившую небеса коротким росчерком, а потом услышал грохот, как от горного обвала. Машина, пару раз перевернувшись, встала на колёса. Но людям, в ней сидевшим, это вряд ли помогло, судя по наступившей гробовой тишине.

– Следующий! – рявкнула избушка грозным басом Горыхрыча.

Следующей оказалась Ларика.

Я узнал её даже в такой замызганной, немыслимо грязной, как фартук Золушки, «Хонде» с поцарапанными боками и чуть продавленной крышей цвета мокрого асфальта. От машины просто разило бензином. А её салон, обитый серебристо-серой кожей, оскверняли своим присутствием пятеро мордоворотов совершенно свинского вида.

Великий Ме! Что они сделали с царевной?!

Задние окна «Хонды» приопустились, и на избушку уставились два автоматных дула.

– Ларика! – заорал я и ринулся вперед.

Курья лапа подставила мне ножку, и я опрокинулся в овраг вместе со студентом, больно ударившись головой. Тут же воздух разорвали автоматные очереди. Пули просвистели мимо, выбив фонтанчики из земли в метре от нас. Руль велосипеда погнулся, шина на колесе лопнула. Дима, подмятый моей отнюдь не велосипедной тяжестью, выглядел бездыханным.

Рядом со мной упали окровавленные щепки. Сероватые сколы дерева сочились черными каплями. Горыхрыч! Они же убьют деда. Они убьют Ларику! «Они» – свои и чужие – каким-то странным образом совместились в моей контуженной ударом голове. Драконы не узнали царевну, они ещё не знают о её исчезновении из Гнезда!

Наставник Юй, гигантским скачком оседлавший избушку, раздался в размерах. Если он дунет огнем, от царевны останется расплавленная лужица.

Я закричал изо всех сил:

– Стойте, это Ларика! Ларика, это же мы!

Она не тронулась с места и ничем не показала, что узнала нас.

Юй уже походил на гигантскую паучиху, начинённую плазмой. Крыша прогнулась и трещала под его тяжестью.

Одну за другой я выплюнул две молнии, целя в трехсаженную нейтральную территорию между избушкой и «Хондой». Взрывы слились. Поднятый грунт залепил стёкла машины, лица автоматчиков и избушку со всеми её пассажирами. Наставник удержался на крыше, хотя труба треснула и покосилась. Надеюсь, это не последняя голова Горыхрыча, а всего лишь рог.

Ларика попятилась. Сумасшедшая, почему она не бежит? Или в обмороке? Тогда как она может двигаться?

Автоматчики внутри ожили, огрызнулись короткими очередями.

Я спешно отправил царевне информационный плазмоид. Но тут с крыши сорвалось огненное дыхание Юя, врезалось в мое послание, и двойной взрыв расшвырял враждующие стороны. Жар опалил сухие бревна избушки, краска «Хонды» запузырилась. Взревев от боли, Ларика дала задний ход, развернулась. Вслед ей летел дикий крик заживо горевшего Горыхрыча. Видит Ме, я этого не хотел!

«Хонда» притормозила у покорёженного автомобиля, но лишь на миг – убедиться, что их сообщники мертвы. Послышались выстрелы. Теперь точно живых нет.

Я отправил Ларике ещё одно плазменное послание и бросился к деду. Царевна исчезла за поворотом, так ничем и не выдав, узнала ли она нас.

Мы с наставником пытались сбить огонь с полыхавшей избушки, повалившейся на дорогу лапами вверх. Драконы умеют порождать огонь, но вот гасить… Я, плюнув на мимикрию, хлопал крыльями по брёвнам. От моих усилий пожар только разгорался.

Леди Йага орала:

– К ручью! Беги к ручью, курича, пока не пождно!

Горыхрыч был без сознания. И по той же причине он не мог мимикрировать хотя бы в дракона. А еще лучше – в какую-нибудь негорючую железяку типа трактора. Но дед принципиально не учился мимикрии в мёртвую материю. Он предпочитал живое дерево, как и наставник Юй. Как все наши старейшины. Мама… леди Йага хлопотала вокруг него, гоняя нас к ручью с откуда-то взявшимся чугунком.

Деда мы не спасли. Вскоре вместо избушки на развороченной дороге лежала закоптевшая, треснувшая от жара печь, не подававшая признаков жизни. Её не закрытое заслонкой чрево ещё дымилось.

Как всё нелепо. Это я убил деда. Если бы не мои молнии, он бы не ослеп, смог бы убежать. Но, если бы я не вмешался, Юй по неведению убил бы Ларику.

Я плакал, не стесняясь. Разве так – бесславно, по вине собственного внука – мечтал умереть дед?

Наставник тоже забыл о мимикрии и, плотно обмотав длинное гибкое тело вокруг печи, пытался вдохнуть в останки деда хоть каплю божественной ме. Шкуры китайских драконов обладают целебными свойствами, и я тоже украдкой прикоснулся к учителю, надеясь излечиться от последствий контузии.

– Не поможет, шынок, – язвительно, несмотря на заплаканный вид, прошипела леди-бабка Йага. – Ешли у тебя и контужия, то врожденная.

Я покосился на такую чужую теперь маму. Она никогда не позволяла публичных выволочек, как бы велика ни была моя вина. Неужели человекоподобная мимикрия так дурно влияет на характер?

Кольца Юя опали с безжизненной печи.

– Бесполезно, – вздохнул наставник.

Йага – вся в саже, словно только что вылетела в трубу – смахнула слёзы с морщинистых старушечьих щёк. Вытащила из кармашка бриджей носовой платок, оказавшийся размером с наволочку, шумно высморкалась.

– Вот и вщё. Откудахтался, голубчик наш…

Слёзы снова защипали мне веки. Я глухо выдавил:

– Учитель, прости. Пока еще не поздно, я отправляюсь за этими бандитами.

– Я понимаю твои чувства, Гор. Но твоя месть может подождать. Сначала нужно проводить твоего деда к Великому Ме.

Он подчеркнул интонацией, что это только моя месть[10]10
  Знающего драконический язык само слово «месть» предупреждает об остановке на Пути к совершенному Ме, т.к. лексема «ст» здесь означает «затор», «застой». Этимологическая реформа царя Ррамона Гадунова пыталась навязать драконам иное толкование: «ме-с-ть», или «Ме с тобой», но впала в явное противоречие с реальностью и бесследно распалась даже в учебных плазмоидах.


[Закрыть]. И он её не одобрял.

Драконы злопамятны, но мстят редко. Не из особой доброты. Путь Ме и путь мести не совместимы. Дракон, посвятивший себя взысканию кровного долга, останавливается в развитии, и постепенно сила Великого Ме иссякнет в его теле. Приняв раз какую-то иноформу, он уже не сможет её повторить. Мститель постепенно утрачивает способность мимикрии, уходит из Гнезда и всегда одинок. Ни одна драконица не посмотрит в его сторону: он не сможет передать детям родовую память, нечего будет передавать. Естественно, я затрепыхался:

– Это не месть, учитель. У них Ларика. В иноформе «Хонды».

– Царевна? Тебя действительно контузило, Гор. Неужели я не узнал бы свою воспитанницу? Тебе померещилось.

– Это была она, учитель.

– И никак себя не проявила? Никто из нас не увидел её истинного облика!

Я не понимал, как можно не увидеть черт царевны. И как можно не заметить, что она была не в себе. И этот бензиновый запах.

– Её опоили бензином! Клянусь…

Леди Йага прошамкала:

– Не клянишь, и не будешь проклят. Ты вшпомни, как выглядел этот «шедан». Чтоб наша вшегда рашфуфыренная чаревна дошла до такого шоштояния? Да ни в жишть!

– Этому ли я учил тебя, Гор, – укоризненно сказал Юй. – Бросить прах деда на дороге. Забыть о цели твоего пути. За царевной наверняка поиск снаряжен. Без тебя справятся. Отправь сообщение, если подозреваешь в этом изуродованном внедорожнике Ларику. То-то она потом посмеется.

Я устыдился, хотя крылья чесались пуститься в немедленную погоню. Наставник, как всегда, прав. Долг превыше всего.

Леди Йага полезла в кювет, буркнув, что из-за этих переживаний у неё может не выдержать сердечная мышца, и надо срочно подкрепить её валерьяновым корнем. Вернулась она, опираясь на внушительный бадог, и волоча на себе Диму, о котором я напрочь забыл.

Печальный Юй растянулся на дороге бревном. Дима уселся на комель. Наставник из вежливости терпел. Наверное, студент так и не понял, что это бревно – хуже крокодила. Не понимал он и причин нашего горя: ведь наставник не успел представить ему деда Горыхрыча. Может, и к лучшему.

Мама… Нет, не мог я воспринимать новый облик Гаты Нагичны как мамин. Леди Йага, хитро на меня поглядывая, орудовала найденным в кювете бадогом – сгребала оставшиеся от деда головёшки. Я думал, она решила схоронить их. Но бабка водрузила на остывшие угли котелок с водой.

– Гор, – позвала она, – дунь огоньком.

Мама сошла с ума, – понял я. Не перенесла потрясений.

– Ты что, оглох, шынок? Жажги, говорю, коштерок.

Я не выдержал:

– Ты собираешься кипятить воду на дедовых костях?

Она задумчиво опустила глаза на головёшки.

– Не пляшать же на них. Горыхрычу они уже не нужны, а нам пригодятша. Мне кипяток надобен.

– Не буду. Не могу. Это кощунство.

– Подумать только, каких-то два дня шамоштоятельной жижни, а он уже штаршим перечит! Юй! Ну-ка, пошоби.

Верхушка бревна, на котором сидел Дима, зашевелилась, драконья голова чуть приподнялась, жарко вздохнула, и вода в котелке испарилась. Дима кубарем слетел с бревна:

– Змея!

– Вы уже знакомы, – напомнил я. – Это мой учитель Юй.

Леди Йага, подцепив бадогом раскалённый котелок, протянула Диме:

– Шходи-ка жа водичкой. Видишь, кончилашь.

– Я принесу, – перехватив котелок, я рванул в овраг.

Студент, не желая оставаться с кошмаром наедине, побежал за мной. В овраге он шёпотом спросил:

– Что тут произошло, Гор? Я ничего не помню. Это кто такие?

– С какого момента не помнишь?

– Со вчерашнего вечера. Змей, на которого я сел – тоже дракон?

Я кивнул.

– А что за жуткая старуха?

– Леди Йага.

Никакая сила не могла заставить меня признаться, что вульгарная бабка – иноформа моей мамы. Я не мог нарушить конспирацию даже ради дружбы. О Горыхрыче я тоже умолчал. Просто даже думать не хотелось, что дед мёртв.

– Яга? – когда у Димы прошёл моргательный приступ, он подавленно спросил. – А почему дорога разворочена, словно по ней минами лупили?

Мой рассказ его не обрадовал: он решил, что бандиты опять выследили меченый телефон, и ехали в посёлок, чтобы поймать беглеца. Услышав о Ларике, он оживился:

– Значит, наша засада оправдалась!

– Почти. Но мы их спугнули, и куда они подались – неизвестно.

– Вряд ли далеко ушли. Теперь можно попробовать их самих с воздуха выследить.

Пользуясь паузой, пока Дима шумно умывался в студёной воде ручья, я создал небольшой плазмоид – сообщить царевичу Хросу о встрече с Ларикой. Выдохнул голубой комок огня, и он медленно поплыл на восток. Надеюсь, на пути его не разрядит близкая молния. На всякий случай я наделил этот шар способностью дублировать себя при приближении грозы, так что, к кому-нибудь из драконов моё послание попадёт.

Неслышно спустившийся к нам наставник вежливо кашлянул, и Дима шлёпнулся в ручей, умывшись совсем основательно. Интересно, почему вчера студент ничуть не боялся моего драконьего облика, а перед Юем трясётся, как осинов лист?

– Гор, ты не поторопился с посланием? – поинтересовался наставник.

Я вздрогнул. Недавно он сам советовал отправить сообщение.

– Видишь ли, – старик словно прочитал мои мысли, – я тут подумал: если наш Ррамон настроен к тебе недружелюбно, а у меня есть основания таковое полагать, то он может воспринять твоё сообщение как попытку направить поисковые группы по ложному следу.

– Это не ложный след.

– Ты так уверен? С чего ты вообще взял, что Ларика может оказаться в такой дали от Гнезда? Она сейчас должна готовиться к свадьбе.

Так и есть, Юй не ведал о судьбе царевны. Наверное, меня здорово контузило, иначе я не забыл бы о присутствии среди нас чужеродца, и не изложил бы послание царевича Хроса при Диме. Целиком, включая пункт о беглецах.

– Вот оно что… – Юй уныло покачал головой. – И ты о нас сообщил Хросу?

– Нет, учитель.

– Почему? Закон забыл? Под меч захотел?

Я хотел сказать, что никогда не предам своих, но это прозвучало бы слишком пафосно. Потому буркнул:

– Вы не похищали Ларику.

– Обо мне в послании Хроса что-нибудь говорилось?

– Ни слова.

– Отлично, – Юй прикрыл глаза. Помолчав, добавил. – Тогда я сам сообщу Гнезду о судьбе Змея Горыхрыча.

Не успел я возразить, как молния пушечным ядром вылетела из драконьей глотки и высоко над нашими головами рассыпалась шатром мелких плазмоидов. Те в свою очередь разлетелись по всему небу на разноцветные искры. Выглядело это как грандиозный салют в честь погибшего дракона. Красиво. Не случайно китайцы первыми додумались до фейерверков – с их-то драконами. Вот только теперь мне не перехватить все послания – кишка тонка соперничать с наставником. И ещё меня беспокоило, что это светопреставление не может остаться незамеченным людьми: посёлок слишком близок.

– Зачем вы это сделали, учитель? Ведь теперь дозорные найдут и мою ма… леди Йагу.

– Так надо, Гор. Кстати, я подписал послания твоим именем.

Я онемел от возмущения. Такой подлости невозможно было ожидать от наставника, которому доверял ещё в скорлупе! Он сделал меня предателем семьи!

– Так надо, – повторил Юй. – Мы с леди Йагой всё обсудили заранее. На тот случай, если наши с тобой пути пересекутся. Тебе нужно выполнить клятву, Гор.

Я не ответил. И что тут скажешь, когда всё решают за тебя старшие? Раз мы встретились, то я обязан сообщить Гнезду. Мне ещё не исполнилось ста лет. Я ещё несовершеннолетний. Ещё не совершил подвиг. И взрослые драконы думают за меня, как хотят. Интересно, юным людям живется так же тяжко, или им позволяют хотя бы мгновенья личной жизни? И личной ответственности.

В гнетущем молчании мы выбрались из оврага. Дима постарался стать тенью моего хвоста и всё время держался так, чтобы между ним и Юем торчал я.

Леди Йага, успевшая обзавестись новым венком из собранных наспех растений, среди которых я заметил чертополох и крапиву, разразилась сварливой проповедью о… Впрочем, я даже не слушал, о чем. Тупо смотрел, как безобразная мамина личина разевает рот, и думал, что знание нагов опасно для других драконов. Слишком легко увлечься созданным образом и забыть, что существующее здесь и сейчас тело – не твоё истинное.

Внезапно мою невидимую чешую вздыбила дрожь, словно меня настигло дыхание Великого Ме. Показалось, я коснулся какой-то невероятной тайны. Но и мысль, и чувство ускользнули. Я услышал старушечье брюзжанье: «… за смертью посылать», и ощущение прикосновения Истины растворилось.

На остов печи, всё ещё лежавший на краю глубокой воронки, я старался не смотреть. И думать не хотелось о связи этой груды обожженной глины с моим дедом.

Юй вскипятил воду, не трогая разложенных под котелком головёшек. Просто опустил кончик хвоста в воду, и через миг она кипела. Дима при виде очередного чуда только вздохнул:

– Жаль, у меня хвоста нет.

– А надо? – тут же заинтересовалась леди Йага. – Могу органижовать.

– Н-нет, – Дима, на всякий случай, отодвинулся подальше.

– То-то! – грозно прищурилась бабка, опустив в котелок испачканный грязью кончик бадога. – Кштати, ежели у тебя яжык беж помела, то у меня оное найдётща для комплекту.

Осторожно помешивая, она бросала в варево не внушавшие доверия ингредиенты, при этом бормоча шепелявые ритмичные заклинания на незнакомом мне языке, смутно похожем на тот, которым переговаривался чужой князь Зуверрон с нашим царём.

Валерьяной тут и не пахло. Зато я почуял сухую плоть земноводных, хитиновый запах насекомых и живой ужас червячков. То и дело поднимая руку к растрёпанному венку, леди Йага отщипывала головку то репья, то листок крапивы или лебеды, сдабривая ими вонючее зелье.

Вспомнились слова царя Ррамона: «И на мать твою, Гату Нагичну, ворох компромата наберется. Есть свидетели, что она – ведьма, черной магией по ночам занимается».

Я тогда не поверил. Плохо же я знал маму. И пусть. Это моя мама. Другой у меня нет.

Заметив, что старушечьи руки устало дрожат, я протянул лапу к бадогу:

– Давай помогу, матушка.

– Ну, помоги, шынок, помоги, шветлая душа. Авошь, моё желье чище штанет. Невиннее… Или, по правде шкажать, наивнее.

С этими словами она вырвала у меня чешуйку вместе с клочком кожи и бросила в котелок. От неожиданности бадог вылетел из моих лап. Леди Йага ловко его перехватила, и принялась с удвоенной силой помешивать булькающее без всякого огня варево.

Мне показалось, что под её круговыми движениями и постукиваниями деревяшки о стенки котелок раздается вширь и вырастает в размерах. Так и есть. Через пять минут в него уже можно было засунуть поросёнка, потом барашка, и вот уже на остывших костях деда Горыхрыча стоял огромный чан, по пояс человеку. Бадог перестал казаться несуразно большим для его размеров. Йага вынула его, опёрла конец о землю и, громогласно выкрикнув какую-то абракадабру, прыгнула в кипящее месиво.

Я в ужасе глянул на Юя. Наставник казался совершенно спокойным и не удостоил взглядом творившуюся чертовщину. Его узкие, непроницаемо мудрые глаза следили за облаками. Я тоже поднял голову.

Совершенно бесшумно к нам приближалась тройка истребителей. Драконы. Быстро же они получили наши донесения!

– Дима, беги! – я толкнул студента, завороженно наблюдавшего за купанием ведьмы в кипятке.

– А? Что?

– Скройся как можно дальше. Сейчас ты здесь лишний.

Человек глянул в небо. Истребители как истребители. Времён людской Великой отечественной. Два со звёздами, один без опознавательных знаков, но с абрисом немецкого мессершмидта. Наверное, во времена человеческой войны эти трое были сосланы на периферию Империи, где и подцепили популярные в тех местах формы шкур.

Вопросов у человека больше не возникло. Он рванул к разбитой ударом курьей ноги машине, всё ещё стоявшей в отдалении памятником Возмездию. Вытащив окровавленное тело с сиденья водителя, Дима нырнул внутрь и попытался завести мотор.

Я взмолился Драконьему Богу. И Человеческому, если он есть у людей: пусть поможет адамову сыну, как этот парень помогал, или пытался помочь драконьему.

Мотор чихнул. Машина дёрнулась. Чудо свершилось: джип, скрипя и роняя бампера, отправился по следам исчезнувшей драконицы.

Тут же мессершмидт отделился и последовал за беглецом.

– Не волнуйся, сынок, всё будет хорошо, – услышал я за спиной такой родной мамин голос.

Гата Нагична стояла во всём блеске неувядающей красоты нагов. Её гибкое чешуйчатое тело золотилось в лучах солнца, полупрозрачные, шелковые на вид, почти незаметные крылья трепетали на ветру, поднятом двумя кружившими над нами истребителями.

Котелок уже исчез. Но я заметил слезившуюся влагой дорожку на обгоревших останках деда. Скорее всего, мама спрятала колдовские улики в зеве печи. И я не мог её осудить ни за кощунство, ни за поспешную глупость: найти горшок с зельем не составит труда.

– Мама, как ты тут оказалась? – запоздало спросил я. – Ведь ты подалась в Гималаи.

– Ррамон потребовал моей выдачи, и я не захотела стать причиной войны Гнёзд. Решила здесь спрятаться. Сибирь огромна.

– Вот именно. Как вы меня нашли?

– Это нетрудно, – улыбнулась она. – Ты столько следов оставил на пути, что только ленивый не найдёт. Раз так получилось, надо было снять с тебя подозрение в пособничестве нам.

– Если я вернусь с принцессой, царь не посмеет…

– Ещё как посмеет. Твоего отца он убил. Я нашла доказательства. Гор, ты должен встать на путь мести.

Она обещала рассказать подробности при встрече в Гнезде и взяла с меня слово, что я никому не скажу о судьбе отца.

Не сказать, что я был удивлён. Разве что скоростью событий. У мамы было слишком мало времени для путешествия на родину и обратно, и совсем никакого, если попутно она выясняла обстоятельства гибели мужа. Но я хорошо знал, что маминой воле подчиняется даже время: никто, например, не знал, сколько ей на самом деле лет.