Текст книги "Меняю бред на бренд"

Часть вторая
Вера

В один из отчаянных дней беспросветного мрака и одиночества Данил, в душе так и остававшийся Даниелем Лизы, дополз до компьютера и написал объявление, как крик души, как SOS: «Ищу Любовь, Друга и Музу». В графе «О себе» написал: «Бедный писатель». Поместил фотки из лучшей жизни с Лизой. Он был там уверенный в себе, ироничный, молодой и безнадёжно привлекателен красотой свободного художника, окрылённый чувствами и верой в себя. Сейчас же Даниель, смотря на себя в зеркало, видел лишь тень того ловеласа из прошлого – человека, измученного собственными мыслями, сломанной самооценкой, алкоголем, нервами и плохим сном. Резкая потеря веса углубила морщины на его некогда привлекательном лице, тень чёрными кругами легла вокруг глаз, из которых исчезла теплота и шальной огонь. Он напоминал себе побитую старую собаку или актёра-«звездуна», однажды выкинутого за порог своего же собственного театра, потому что пришла новая власть, более сильная и жестокая.

Он ввёл в поисковик одиноких девушек возраст «от 26 до 33» и разослал всем одно и то же письмо, даже не глядя на их фото. Ему было всё равно, как они выглядят, он хотел только букв, только кому-то писать. Чтобы чья-то одинокая душа ответила ему в тон, эхом отозвалась в пустой квартире писателя.

Ответы девушек приходили почти мгновенно, он даже удивился своей сохранившейся везучести. «Всё-таки Бог любит меня», – морщился Даниель, растекаясь на крутящемся плетёном кресле. Девушки были милы в своих наивных, чаще эротических письмах. Они хотели его, не видя его вживую, не пытаясь даже слегка заглянуть в его душу. Данил не мог им этого дать, потому что он не хотел сам себя, а это для него всегда было самое главное. Он пытался поговорить с ними об их интересах, увлечениях, мечтах… Но в ответ получал: «Ты, наверное, не настоящий, раз не хочешь сразу встретиться. Ты динамишь. Зачем терять время, если я прекрасна и ты мне ужасно нравишься?»

Писатель не мог рассказать им о том, что сейчас его любимые подруги – бутылка виски и табачная вонь, уже въевшаяся в его мозг. Он был жалок и противен сам себе, ничтожный, сопливый, самонадеянный мудак.

Слава богу, одна-единственная девушка не хотела с ним встречи. Она писала ему письма об озере, о какой-то траве, полях, экстремальных видах спорта; о том, что она постоянно разбивает себе то лицо, то коленки и часто бывает в больнице. Её звали Вера. «Верочка», – так для себя её обозначил писатель. «Надо придумать ей новое имя, это слишком земное», – иногда думал он, но не находил пока ничего более привлекательного.

Верочка много читала, и писателю нравилось говорить с ней о прочитанных обоими книжках и о тех, которые он ещё не знал. Она умела выражать свои мысли так красиво, что иногда сам Даниель завидовал её стилю и языку. Единственным, что его немного отпугивало, стало то, что Вера была слишком открыта миру и ему, наивна и проста. Её частый восклицательный знак, письменные, чересчур эмоциональные улыбочки, постоянно задаваемые одни и те же вопросы… Она как будто уточняла что-то или проверяла предыдущие ответы на правдивость. Он сам не заметил, как стал жить её жизнью, наблюдать за её буквами, знаками, хотя никогда не видел девушку вживую. На фотографиях, которые прислала Вера, была женщина 33 лет, маленькая, хрупкая, но с большой грудью и вечно смеющимся лицом. Она никогда на этих картинках не была задумчивой или грустной, всегда только в состоянии вечного драйва. Он даже завидовал такой жизнерадостности.

«А какая всё-таки твоя любимая книга?» – однажды спросила в письме Вера. «Моя собственная», – не задумываясь, написал Даниель. «Я скромен, не так ли?» – улыбнулся он сам себе.

Верочка ничего не ответила. Но ему показалось, что она в этот момент тоже улыбнулась экрану.

Потом Вера снова попала в больницу и оттуда написала об этом.

«Может, к тебе туда приехать?» – написал Даниель. «О, нет, у меня сейчас такая рожа…» – ответила она. «Мне всё равно, какое у тебя сейчас лицо… – искренне ответил писатель. – Я бы привёз тебе свою книгу…» – «Нет… потом…» – ответила Вера. «Жаль…» – написал он.

Он уже хотел и готов был встретиться со своей милой незнакомкой, и ему было абсолютно всё равно, как она выглядит. Даниелю казалось, что он её уже знает, видит её глаза и даже душу.

Проходили дни. Однообразно и скучно. Даниель не выходил из дома, из окна форточки наблюдая жаркое красивое лето. Он жалел, что дни вот так бездумно пролетают и проходит ещё одно лето его жизни. Лето его молодости. Он забирался по лестнице на второй этаж своей двухэтажной кровати и весь день лежал носом в окно, наблюдая за людьми.

Потом писал грустные зарисовки и отправлял Вере, Лизе и просто незнакомым людям в какой-то надежде, что кто-то его услышит и поймёт, что вдруг чья-то душа срезонирует в ответ его душе.

Несуществующему Другу.

«Привет! Знаешь, сегодня я решил весь день посвятить Окну. Ты озадаченно улыбаешься сейчас, читая это послание. Да, окну! Отдать 24 часа открытому окну, а точнее – форточке. Я лежу на своей кровати-чердаке, внизу стол и шкаф, а вверху, прямо перед моим носом, – открытая форточка. Лето, свежий воздух щекочет нос и чуть трогает мои волосы.

Утро. У меня первый этаж. Сонный дворник-таджик шуршит метлой по асфальту… Шорк-шорк… Что-то бубнит себе под нос. Наверное, про этот город надежд, столицу нашей Родины, многообещающую и так жестоко опускающую с небес на этот асфальт. Из подъезда начинают выходить надушённые барышни в офисных платьях и на высоких шпильках. Запах их духов доносится даже до моего окна. Барышни собранны, аккуратны и полны утренних сил. Потом выходят мужчины, ещё сонные и не такие свежие. Уставшие, деловые, озабоченные вечным поиском денег и весёлого секса представители сильного пола. Ругаются, что опять этот козёл занял место его парковки. „Ну, я ему покажу!“ – красноречиво сжимается кулак. Листья деревьев спокойно, легонько переговариваются друг с другом. Мир встречает новый день.

День. Идёт дождик. Стучит каплями о карниз. Шлёп-шлёп… Мне нравится смотреть на дождь, когда я лежу под одеялом. Вспоминаю „Мастера и Маргариту“, когда Мастер узнавал Маргариту по стуку её маленьких каблучков. Он тоже жил на первом этаже, почти в подвале. И тоже имел маленькое оконце.

Девушки быстро забегают в подъезд, у них портится причёска и течёт макияж. А мне кажется, это, наоборот, очень сексуально. Мокрые женщины. Ха-ха. Сердитые мужчины спешат домой на обед, их надо кормить, а то они превращаются в голодных зверушек.

Вечер. Молодёжь пьёт пиво под моим окном. Курят и слегка матерятся, в красках рассказывая про очередную „козу“ или очередного „козла“. Люди постарше выгуливают собак и даже жирных кошек. Что-то им говорят и говорят, как будто они что-то понимают. Мне смешно и мило на это смотреть. Какая-то парочка сильно целуется, будто хотят высосать друг из друга жизнь. Гормоны, молодость… здорово! Сейчас нацелуются и пойдут делать новых людей или искать нового партнёра. Всё в этой жизни надо успеть. И согрешить, и создать.

Ночь… Поздние, запоздалые гуляки возвращаются в свой дом. Ктото уставший и грустный, кто-то – беззаботный и с хмелем в крови. Кто-то шмыгает носом, кто-то буквально подтанцовывает на одной ноге. Ночью всё разрешено, она скроет всё под своим тёмным одеялом.

Так прошёл мой день у форточки. И я ни разу не вспомнил о тебе, хотя я, наверное, вру, потому что я написал это письмо для тебя, мой несуществующий Друг».

Вера всё-таки решилась встретиться с писателем. Он очень волновался, и ему хотелось напиться перед встречей, чтобы убрать неловкость и какой-то страх перед новым человеком. Но он собрался с мыслями и вышел в ночь под мелкий летний дождь. В метро он уже хотел было повернуть назад, но стало неловко перед Верой.

Она ждала его у метро. Он сразу узнал её. Вера стояла у большой белой машины. Её собственной. «Наверное, у неё большие амбиции», – усмехнулся Даниель её выбору средства передвижения. Верочка была всё той же хрупкой женщиной, как и на фото, слегка неловкой и вечно улыбающейся.

На ней была смешная строгая офисная юбочка в складочку и маленькие туфельки на каблучках. «У неё хорошая щиколотка», – усмехнулся сам себе внутренний ловелас писателя. Когда писатель оказался с ней рядом в машине, он увидел её профиль. «Какая эротика, – замер писатель. – У неё потрясающий профиль. Чувственный». Он не видел раньше такой откровенной чувственности. Сразу вспомнился фильм «Основной инстинкт». Эх, Вера, Вера… Как же ты не вовремя со своей чувственностью, со своей красотой и дикой сексуальностью.

Вера повела его в свой любимый японский ресторан. Он шёл за её тонкими щиколотками, как на каторгу. Скорее хотелось подбодрить себя бокалом холодного белого вина, чтобы Вера не видела потерянного и безучастного фейса писателя.

– Графин белого вина, пожалуйста, – попросил он у официанта. Вера заказала суши. На какое-то мгновение он почувствовал пронзительный взгляд Веры. Он поднял глаза и прямо с вопросом уставился ей в душу. В этом взгляде было всё: вызов, интерес, одиночество. И даже какая-то вражда. Вера как будто говорила: «Кто ты? Чего ты стоишь? И знаешь ли ты про меня? Хочешь ли знать меня? И что будет?» Ответом ей был тяжёлый взгляд писателя, принимающий всё, кроме себя самого. Он не боялся её, он боялся показаться не тем, кем является. То есть того, что его нынешнее жалкое подобие не является им настоящим – эгоцентричным, уверенным в своей неотразимости, почти человеком-богом. Его глаза говорили: «Да, сейчас я раздавлен и унижен, сейчас такое время, но я вылезу, слышишь, вылезу! И я не сдамся без боя. Никогда. Или мне придётся умереть!»

Он пил вино, ему становилось значительно лучше. Прохладный вечерний ветер обдувал на террасе ресторана двух одиноких, но пришедших друг к другу людей. Он тихо спрашивал Веру про её жизнь, не давая задавать вопросы самой. Она улыбалась, отвечала, слегка нервничала и даже, казалось, кокетничала.

Ну, я пошёл, – сказал он. И вышел из-за столика.

Ты не зайдёшь ко мне? – удивилась Вера.

– Нет, – скупо ответил он. И ему не понравился этот вопрос. – Ах, да, забыл… Я тут всё-таки принёс тебе свои книги. Прочти, если будет время…

И такси унесло его в ночь. В бездну, где пропадают люди до утра.

Он не думал о том, встретится ли с ней снова, он просто хотел, чтобы она прочитала его роман. Без этого дальнейшее общение для него было невозможным.

Прошёл день. И он получил письмо от Веры:

«Доброе утро, Даниель… Знаешь, решила написать тебе. Вчера ты сказал, что многие отворачиваются от тебя после прочтения книги. Я много думала об этом. И, знаешь, наверное, жаль этих людей, а не тебя… Мне понравилась книга… Если бы я не дала себе установку НЕ ВЛЮБЛЯТЬСЯ, то влюбилась бы…

Я тебя теперь хорошо знаю… Таким тебя и представляла, только ошиблась в одном: думала, что ты злее. А ты… ПЕЛЬМЕНЬ добрый».

«Добрый пельмень, ага, – усмехнулся письму писатель. – Вера, Вера… Как ты чиста и наивна».

Она звала в гости. «Ну, раз прочитала книгу, я должен идти», – подумал он. И стал собираться.

Вера встретила его домашняя, и ей явно хотелось говорить. Он сидел, курил свою вишнёвую трубку и был благодарен Вере за то, что она не лезет к нему в душу и не обращает внимания на его отрешённость.

– Знаешь, Вера, – как матери, вдруг пожаловался он, – у меня нога стала болеть от нервов, там такой большой волдырь.

– Покажи.

– Вот… – и Даниель спокойно, как перед врачом, снял брюки. Вера неожиданно опустилась на колени и долго-долго смотрела, а потом поцеловала губами именно эту болячку! Даниель дёрнулся от неожиданности и отчаяния. «Я не хочу, не хочу, чтобы меня жалели!!! – кричало всё его существо. – Я ещё живой, я ещё живой!»

– Тихо, тихо… – почувствовав что-то, прошептала Вера… – Всё хорошо, я тебя не обижу… Слышишь, не обижу! «Дерьмо, – подумал Даниель, – какое дерьмо, даже эта почти незнакомка раскусила, что я не в форме. Что я сейчас полное ничтожество».

Он допил всё спиртное, что находилось в доме Веры, и позволил Вере сделать с ним всё, что она могла на сегодня. Он ничего не хотел помнить из этого вечера, но отчётливо выстреливали в мозгу его собственные слова: «Мама, мама, мама!»

«Я не вернусь больше в этот дом», – сказал он сам себе.

Да, он сдержал обещание, данное самому себе, и больше не поехал в дом Веры. Но Вера очень хотела увидеть, как живёт Даниель. И очень просилась приехать к нему. Писатель долго думал и, наконец, решился по простой причине: если не она, то кто спасёт его от отчаяния и одиночества? Хотя бы на вечер.

Он смотрел в окно своей берлоги, как большая белая машина припарковалась прямо у его окна. Вера не видела его, а он видел её. Она вышла из машины в белом плаще, на тонких каблуках и с большим пакетом продуктов. Она была довольна сама собой и чему-то улыбалась. «Кормить меня приехала, – подумал писатель. – Тоже мне, кормилица, – зло огрызнулся он своим мыслям.

Верочку не смутила некомфортность его берлоги, или она сделала вид, что её всё устраивает. Она много разговаривала, смеялась, а он смотрел на неё, как на говорящую картинку. Она ему нравилась. Потом она шептала: «Расслабься, ты напряжён… Ну пожалуйста, расслабься…» Знала бы милая Верочка, что было бы, если бы Даниель расслабился и выпустил наружу то, что творилась у него внутри. Утром Верочка уехала.

Как только дверь закрылась, Даниель наконец-то расслабился! Позвал малознакомого приятеля и стал глушить водку. Просто так, как воду, пока не пошла кровь из носа. Он понимал, что это, наверное, его конец. И они с приятелем решили попытать счастья и позвать на помощь Лизу. Лиза, на удивление, в этот раз среагировала и быстро приехала. Увидев Лизу, Даниель собрал волю в кулак, залез на стул и стал говорить речь. Громкую, горькую, безнадёжную речь, полную душевной боли. Лиза сидела спокойно на стульчике напротив и молча терпела весь этот балаган. Потом, еле утащив Даниеля в кровать, она села с приятелем на кухне и о чём-то разговаривала.

– Лиза, Лиза! Я не сплю! Подойди ко мне! – закричал писатель из комнаты. Что, Дань? Ну что ещё? – спросила она.

Лиза, я тебе изменил!

– Ну хорошо, Дань, хорошо… Хорошо… Ты ведь всегда мне изменял. Это не ново.

– Лиза, это другое… Она – другая. Она не продажная девка, понимаешь? Она – просто Женщина, понимаешь?

– Да, ну это, наверное, плохо, ну так и что? Как она тебе, Даня?

– Я не знаю, она хорошая. Очень хорошая. Но она меня не знает. Она совсем меня не знает. Она не умеет со мной обращаться. Она – чужая.

Ну, извини, Даня, я не могу поделиться опытом с ней… Не могу.

Лиза, я умру… Я больше так не могу… Правда… Не могу…

И кровь из носа Даниеля залила все белые простыни. Лиза уже занервничала. И даже чуть не заплакала.

– Ну что я могу для тебя сделать, Даня, что? Ну хочешь, мы уедем отсюда вместе навсегда, начнём всё сначала… Я всё брошу. Лиза уже рыдала.

– Нет, мы не сможем уехать… Ты никогда не сотрёшь мне мою память. Ты предала меня, Лиза, понимаешь? Это катастрофа. Ты унизила меня. Ты можешь со мной просто иногда говорить, дружить? Ведь ты даже не отвечаешь на мои звонки, письма. Ты же знаешь, что у меня никого нет в этом городе. У нас же одно сердце на двоих. Забыла?

– Я не забыла. Ты всегда в моём сердце. Но я не могу, правда. Павел запрещает мне общаться с тобой. У меня с ним отношения. А с тобой непонятно что. Максимум, что я могу для тебя сейчас сделать, – поехать вместе на море. Ты сможешь снова писать, и мы будем дружить.

– Хорошо, Лиза. Я так этого хочу, просто с тобой дружить. Я боюсь быть один. Я не привык.

– Я люблю тебя, Даниель, – сказала Лиза. Как глупо прозвучало её признание сейчас!

– Как? Больше жизни? Больше всех-всех? – по старой привычке спросил успокоившийся Даниель.

– Больше всех-всех, – с горечью ответила Лиза.

Ты мама? – во сне спросил писатель.

Мама, мама… – прозвучало эхом в комнате.

Утром Даниель проснулся один и написал Лизе письмо: «Мы полетим на море? Ты же мне обещала вчера… Я помню… И мы сможем дружить». – «Нет, Даниель, не полетим, извини. Павел против».

Данил немного пришёл в себя и вышел в город. Там увидел рекламные щиты. «Пятьдесят оттенков серого» – новая книга, бестселлер, лидер продаж. «Надо изучить конкурента», – усмехнулся он и купил книгу себе и Вере. Верочку он уже любил за то, что она много читает, с ней всегда можно долго-долго говорить о прочитанном и даже спросить то, чего не знаешь сам. Например, что стало с тем героем, какой конец у той или иной книги. Это было удивительно. Он никогда не встречал таких женщин.

Дома он нехотя открыл новую книгу… и пропал. До утра. Пока не закрыл последнюю страницу. Местами он откровенно плевался и думал, что за банальная похабщина там написана. А временами он умирал от наслаждения и тайных, своих личных желаний. Он видел там самого себя, он хотел там самого себя.

Одновременно с мыслями о том герое в книге пришло письмо от Веры: «Я хочу быть твоим сабмиссивом». – «Ты уверена?»– «Да, я тоже хочу все эти плётки, стеки, зажимы!»– «Ты не понимаешь, наверное, там речь идёт ещё о полном доминировании и подчинении». – «Я понимаю, Даниель, я хочу, хочу, хочу!»– «Хорошо, Вера, я сделаю это. Для тебя».

Как она могла угадать его мысли?

Следующий день писатель потратил на поиски «красной комнаты», плети…

Верочка вела машину и не знала, куда её везёт Даниель. Она, конечно, догадывалась, но ей было «запрещено» допытывать «доминанта».

Она завизжала от восторга, увидев игровую комнату отеля. Даниель хотел скорее выпить вина цвета крови и играть. Как именно будет играть, он не знал. Полная импровизация. Они буднично сидели с Верой и пили вино. Вера, как обычно, говорила, говорила. Он уже привык к её монологам. В это время можно было забыть про себя и раствориться в душе другого человека. Он переживал её истории, мысли, эмоции. Ему даже казалось, что он – она. И ему это нравилось. Он иногда улыбался и смотрел на тело Веры. Оно было такое прекрасное. Живое, сильное тело молодой женщины. Оно дышало какой-то беззаботной свежестью и жизнью. В ней самой, как и в её теле, отчаянно кипели гормоны, буквально бурлили, заливая серую душу писателя. В какой-то момент он вцепился зубами в её рот и задохнулся её свежестью. «Молочная свежесть здоровой тёлочки», – так бы он отметил на бумаге для себя.

Больно… кровь… – шепчет Верочка.

Прости, прости, я нечаянно. Больше не делать так?

Делай… делай… я смогу.

Только не терпи, если очень больно…

Хорошо…

Что он дальше творил, Даниель не понимал. Как будто бился сам с собой через тело Веры. Ему показалось, что он сойдёт с ума от этого дикого ощущения доминирования над чужим телом! Как это было красиво и здорово! Он рассыпался на множество мелких кусков-метеоритов…

Вера плакала. «Что, что я наделал?» – очнулся Данил.

Тебе плохо?

Нет-нет, Даниель… Просто это эмоции. Я не могу объяснить…

Я тебя люблю. «Люблю»… Эти слова сразу вернули его на землю.

– Нет, только не это, Вера… Пожалуйста… Только не любовь… Ведь всё так хорошо… Я не могу, не могу, не могу!!!

– Это уже произошло, Даниель, и довольно давно, и я ничего не могу с собой сделать. Я не могу убрать эти чувства, понимаешь?

– Убери, ну пожалуйста, Вера… Я прошу тебя.

– Я не могу. У меня ничего не получается. Я ведь тоже не хотела их. Я тоже хотела только встреч, секса, общения, дружбы. Но то, что произошло, уже произошло!

– Нет, этого не может быть! Не может… Я не могу. Я не могу никого любить. Я – плохой. Я очень плохой, Вера…

Вера молча везла писателя в его берлогу. Он что-то писал в своём телефоне. Потом так же молча вышел из её машины и прислал ей сообщение:

Полоснув по твоей коже… Как ты красива, милая, умирая от боли. Я, наверно, садист и, скорее, не стою… И я, скорее, не сказка, а лезвие от… салазок. Я – нож, устремлённый в сердце… И стоит тебе бояться, Но я не могу по-другому, Я не умею сдаваться. Это такой вид любви… Как хочешь меня назови, Я – кокаин в твоей сладкой крови. Пока мы живы, Мы чувствуем Оргазмами за оргазмом, Мы не умрём сразу, Мы не умрём позже, Мы даже немного похожи, Но никогда вместе… Но никогда сразу… Душа в душу… И прочая х…я… Потому что, полоснув по твоей коже, Я вряд ли почувствую Тебя.

Вера оказалась талантливой ещё и в ответах. Через час он тоже получил письмо от неё:

Похоже, пора изгонять тебя из меня, как дьявола из одержимого. Есть хоть какая-то гарантия, что не срастёмся спинами… Мне не жалко будет, когда станут тебя линчевать; И, скорее всего, я даже буду этому помогать. Взять бы кнут и пройтись по твоей обнажённой душе, Как ты рвал на эмоции твои жалкие я-я-я… И уже Бесполезно и пусто искать смысл в тебе или в нас, Когда остаётся лишь полотно овдовевшего дня… Ночь тихо умирает вместе с множественным числом, По ней скорбит утро, разрывая небо первым солнечным лучом. И мы тандемом тоже молча скулим ей вслед, Ты предлагаешь мне остаться, я отвечаю: «Нет»… Вместо жемчуга раннего дня между пальцев Катаю в руках «прощай», «до свиданья»… Хотелось бы бросить, порвав, эти бусы. Старые бусы, ненужные бусы… Так же, как я порвала твои струны, А ты мне в ответ только лишь улыбнулся своей до скандала спокойной улыбкой. Всё тише и тише дыхание. Выгнать Тебя бы до слова, до вдоха, до взгляда!.. Я знаю, что будет дальше…

«Спасибо, Вера… Ты чудесная. Прости меня, что не могу дать тебе то, что ты хочешь. Я никому не могу ничего дать», – написал Даниель. «Я понимаю. Я всё понимаю. Знаешь, я раньше думала, у меня есть один ребёнок. А теперь я знаю, что у меня их два», – ответила Вера, и он представил её поджатую губу.

Через два часа Верочка выставляет в социальной сети свои фото, сделанные Даниелем в фетиш-отеле: Вера в откровенных садо-мазохистских девайсах, похожа на дорогую классную проститутку. Даниель улыбается её смелости и прекрасно понимает, зачем она это сделала. Это вызов! Вызов обществу, которое считает её примерной, нормальной среднестатистической женщиной. Она заразилась от Даниеля болезнью свободы и полного расп. здяйства.

Начинают писать комментарии её знакомые и друзья. Даниель читает некоторые с интересом. Да, эта девушка и то, что происходит в её душе, всё-таки его интересует.

Комментарии подруг Веры:

– Любимая, это ты у меня в каком театре??? («В Моём Театре», – хочется подписать Даниелю.)

– Ненаглядная, ты не перестаёшь меня удивлять! («Да, она вас ещё не так удивит», – думает он.)

Это фотошоп? («Нет, дорогие, это жизнь».)

Офигенно круто! («Да, мне тоже понравилось!») Всё комментирует в душе Даниель. Ему стали регулярно поступать письма от лучшей подруги Веры – Кати. Катя посчитала нужным сливать информацию о том, что происходит в душе Веры, Даниелю. Даниель от этого не отказывался, потому что был любопытен, да и заняться чужой головой сейчас было приятнее, чем собственной.

Вера:

– Он мне очень, очень нравится… Вообще с ума схожу от него… Знаешь, он пукает, блюёт… А меня это вообще не раздражает… Я даже могу пить из его кружки! Ты могла это когда-то представить?

Катя:

– Я и сейчас не могу представить! Ты даже из моего стакана не пьёшь!

– Катька, да я люблю его, правда, очень-очень!!! Я даже баб его приняла, потому что хочу, чтоб ему было хорошо!

Вера снова была у него. Он, как обычно, любовался ею и сидел напротив неё, разглядывая её рот, губы, глаза, грудь. «У неё всё-таки интересное лицо», – думал он, пока она говорила ему о своих чувствах, эмоциях.

Потом он случайно подслушал разговор Веры с подружками по телефону. Они спрашивали: «Ну что, как твоя любовь? Ты приехала к нему?» – «Да, приехала», – отвечала Вера. «Он, наверное, секс-марафон тебе устроил?» Она: «Да какой там секс-марафон, он то книжки свои пишет, то корабли покупает, то вещи его стирать надо, то комп у него ломается, то сайты надо делать, да и вообще он только всё смотрит и смотрит на меня…» В общем, жаловалась Вера на него по полной. Они её дальше, видимо, спросили: «А почему ты за ним тогда бегаешь, взрослая тётя же? На фиг он тебе нужен такой, бедный писатель?» Она ответила: «Ну люблю я его, вот и всё».

Даниель потупился и закурил. Он не знал, что чувствует, подслушав это.

Просто было интересно, как будто и не о нём шёл разговор. Потом Вера написала ему очередной стих:

Я губами тебя ласкаю… Словно выпить до дна пытаюсь… Позабыв обо всём на свете, Я в глазах твоих растворяюсь… Твоего тела дрожь ощущаю Я, к рукам твоим прикасаясь… И, как льдинка под солнцем, таю… И дыханьем твоим обжигаюсь… На мгновенье затихну штилем, Чтобы штормом к тебе вернуться… Страсть клубится бездной под килем… Я хочу в ней с тобой захлебнуться… Миг… и снова в тебе растворяюсь, Отступить заставляя Вечность… Я желаньям твоим покоряюсь… И мы мчимся с тобой в Бесконечность… Я шепчу слова тебе тихо, Знаю, будешь ты им улыбаться…

Каждый день в тебя буду влюбляться. Каждый миг мне с тобою лихо. Ты смеёшься, я падаю в небо. Я люблю тебя, слышишь… Слышишь?! Ты танцуешь… и всё нелепо… Умираю, пока ты… дышишь!

Даниелю понравилось, и он ей ответил тоже творением:

Снег на ресницах… Оттепель в сердце. И мне от тебя никуда не деться. Дрожит твоё сердце… Губёшки упруго… Мне хочется быть с тобой чуточку грубым. Мне нравится боль причинения ада, Твой слёзный катарсис, как время расплаты. Сам умираю, беря твоё тело… Я становлюсь тем, кем и не смел я. В конвульсиях ада бьётся эротика… Я – мальчик-истерик, твоя лишь экзотика. Я детка и деспот, и злостный кобель, И мальчик-художник, бродяга и хмель… Ты ж – Женщина просто… красивая очень. Любви вечно ищешь. Но веришь лишь Ночи…

Даниель готовит Вере ужин, не думая ни о чём, просто перебирает красивые фрукты, улыбается сам себе. Вера пишет: «Спи, не готовь… Где-нибудь поедим. Сейчас поеду на метро опять кататься… На машине пробки везде». – «Мне интересно, я и готовлю, я не часто так развлекаюсь, успею поспать, время есть». – «Но зато как… И пусть, что редко». – «Да ладно, Вера. Я знаю, что плохо готовлю. Всё страшное получается, некрасивое… Не в этом суть. У меня, видишь, свои игры, с самим собой: писать, корабли покупать, готовить иногда, сочинять мечты, с людьми общаться временами. Так что я псих, который сам с собой живёт как с другом! Я даже пою и танцую один!»– «Ты прикольный псих. Любимый». – «Спасибо, Вера».

У Даниеля есть любимый фильм – «История О». Он попросил Веру его посмотреть. Вера далека от всех этих авангардных поисков. Но фильм вроде ей понравился. Необычностью своею. Даниель стал звать Веру Планетой О за её какую-то необычность, трогательность, сентиментальность, истеричность, искренность и набор качеств, не открывавшихся раньше перед Даниелем. Вера стала каким-то даже Открытием для Даниеля. Планета О!

Планета О

Планета О, приветствую Тебя! Ты думаешь об… О… и даже не до сна. Рисуешь снова ты картинки в небесах, Планета О всё верит в чудеса! А я, бродячий и плешивый кот, Сижу в окне и на неё гляжу, Чешу за ухом, лапой теребя, И места я себе не нахожу. Вдвоём с Планетой в этом мире сна, Я – кот, Она – Планета, Я… рычу!!! Я ей кошачьи б песни сочинял, Я б мир порвал! Но, видно, не смогу… И утро близится уж к первому лучу, Растает ночь… Я – кот, На хвост свой сяду и молчу.

Даниель уже привык к своей новой жизни и новой подружке. Но Лиза периодически искала с ним встреч, прося ничего не говорить Павлу:

Ты где?

Дома.

К тебе можно?

Зачем?

Нельзя?

Даже не знаю…

– Да или нет? Я могу к тебе или мне ехать к себе домой?

– Не надо, Лиза… Поезжай к себе домой… Ты столько жила без меня, и ещё проживёшь… И вообще… Не надо. Прости.

На следующий день он ездил по городу, смотрел в окно и писал, писал всё, что приходило в голову:

Смотрю из окна маршрутки, Как собаку целуют в макушку… Мне завидно и даже приятно За лохматую животину. Меня тоже целуют в голову И даже, бывает, ниже… Но я всегда одинокий И чем-то немного обижен. Мне скулы впиваются в дёсны, Глаза лихорадкою светят, Но страх быть обманутым снова Больше всего на свете. К тебе прикоснуться ближе Меня руки на привязи держат. Я не могу по-другому. Я не такой, как прежде.

А потом гулял в пустом холодном парке и писал дальше:

У ворон пушистые жопки, И деревья – сплошь обнажёнка. Снова кутаешь в вату душу И кричишь: «Мне никто не нужен!» Это осень, детка, красиво… Умирает всё то, что не надо. За терпенье приходит награда, За зимой всегда будет лето!

Он не знал, где он, с кем он, за кого он, просто хотелось Жить, просто хотелось писать.

Даниель просматривал по утрам новые письма. Это было его любимое утреннее занятие. Тут он увидел знакомую фамилию. Это было письмо от бывшего мужа Веры:

«Я смотрел ваши фото, у вас много женщин, от которых вы, наверное, сбились со счёта!!! Зачем она вам? Я знаю, что она вам не нужна, так, очередное ваше развлечение, богатая девочка. Если вы человек, то поймите, что я её очень ЛЮБЛЮ, что я без неё не могу, да и она тоже, просто делает вид, что разлюбила. Обид много на меня. Я действительно причинил ей много боли, но я уже за всё заплатил, настрадался. Я понимаю, что жить без неё не смогу, что для меня не родился ещё человек лучше неё. Прошу вас, отпустите её от себя.

Она же хочет просто меня разозлить!!! Она специально говорит, что любит вас. Это же игра? Напишите правду, прошу».

Даниель мысленно написал ответ, но не отправил его. Он не любил объясняться перед незнакомыми людьми, да и перед знакомыми тоже не очень, но стремился к тому, чтобы его поняли.

Ответ: «Вы смотрели мои фото. Прекрасно! Я польщён вниманием с вашей стороны. Много женщин. Да причём самых лучших – это говорит лишь о том, что я чего-то стою. Развлечение – ваша бывшая жена? Увы, нет. Она не из женщин-игрушек. Увы…

Вы причинили ей много боли и считаете, что вы уже за всё заплатили? Вы измеряли в граммах степень обид, боли и вашей расплаты? Дебет с кредитом сошёлся? Замечательно! Вы не можете без неё жить? Я вас понимаю, но ничего не могу сделать. Отпустить её? Я же не господин, а она не раб. Я никого не держу. И не гоню. Человек волен сам выбирать свой путь. Она хочет вас разозлить тем, что любит меня? И вы спрашиваете меня, игра ли это? Постойте, дорогой, мы говорим о вашей жене или о моей? Вам ли не знать свою собственную жену???»

Он переслал письмо мужа Веры самой Вере и получил ответ: «Хочу написать тебе про свои чувства… Знаешь, когда я рассталась с мужем, то долгое время не могла ни с кем спать, примерно полгода… Потом понеслась по кочкам… То один, то другой, я испытывала оргазм – и всё… Я не целовалась, не ночевала, просто тупо трахалась… И мне было так неплохо… Без всяких обязательств и претензий… Познакомившись с тобой, я стала целоваться, ночевать с тобой, и мне это безумно нравится, я тобой нисколько не брезгую, как остальными… Когда происходит секс с тобой, то я оттягиваю оргазм, не хочу кончать… А с другими я напрягала мышцы, чтоб он быстрей наступил… Это всё хорошо, конечно, но меня мучает другое – что я стала от тебя зависимой. Если ты не пишешь, то я смотрю на телефон и жду твоих сообщений.