Электронная библиотека » Наталья Нестерова » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 01:27


Автор книги: Наталья Нестерова


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Плохо себя чувствуешь? – спросила Маша, и с нее слетела часть брони. – Спина болит?

– Душа.

– А, – Маня повернулась к плите, на которой жарила омлет с помидорами. – Сок выпей.

Каждое утро сестра поила меня свежевыжатым из фруктов и овощей соком. Маша считала, что главное лечение – в правильном питании, плюс народные средства, вроде отвара из трав или продуктов пчеловодства. Мол, только из природы можно взять биологическую помощь. Программа «Малахов плюс» в конкретном исполнении.

Ерунда. Я абсолютно убеждена: не молотая фасоль с прополисом действуют, не ромашка с пчелиными какашками, а вера в их чудодейственную силу. Если человек верит, если настроил себя, он способен снести гору, даже если она – злокачественная опухоль внутри организма. Я искренне завидую тем, кто умеет иррационально, ненаучно и мощно настраиваться на победу в проигрышной ситуации. У меня не получается. Я верю только в достижения цивилизации: антибиотики, синтетические гормоны, скальпель умелого хирурга. На эту тему мы спорили с сестрой каждое утро. И шли на компромисс: я пью соки, отварчики трав, принимаю половину чайной ложки одной гадости, две столовые ложки другой. Маша критику мракобесия смиренно слушает: «Говори, говори, но ротик открой!» И радостно улыбается, когда, проглотив ее колдовские снадобья, морщась, заявляю: «Какая гадость! Только ради тебя».

Омлет мы ели молча. Вместо кофе – моего неизменного допинга – Машка налила какую-то бурду из ячменя и других российских злаков. Сестра давно пытается излечить меня от кофемании. Аргумент: кофе тоже на земле выращен – не принимается. В России ведь кофе не растет, а надо питаться продуктами, выращенными по месту жительства.

Машка хитрая: использовала свою обиду, чтобы влить в меня ячменное пойло.

– Вкусно? – спросила сестра.

– Терпимо.

Маша встала, открыла холодильник, достала две баночки, из одной мне следовало половину чайной ложки принять, из другой – две столовых.

Она немного растерялась – рук не хватило. Поставила баночки на стол, налила в две чашки горячей воды из чайника, опустила в них ложки, чайную и столовую, – подогреть, чтобы я холодное не глотала. И все ее действия, движения, манипуляции с баночками и ложками, за которыми стояла забота великой силы, вызвали у меня спазм. Кто еще обо мне так позаботится? Сын вырастет, но так не сумеет.

Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.

Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения – те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.

Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.

– Ма-а-шка, се-с-стренка, – слова недоговаривались, спотыкались, рвались, – хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…

Я плакала и объяснялась в любви – маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:

– А ну-ка закрыла рот!

И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»

– Открыла рот! – приказала сестра, противореча предыдущему велению. – Пей лекарство!

Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:

– Ложки пустые!

И зашлась смехом.

Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения – в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.

Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит – не злится.

Приняв снадобья, я спросила:

– За что ты на меня обиделась?

– Не на тебя, на себя.

– То есть? За что – на себя?

– За неспособность доказать любимому человеку – тебе – очевидные вещи.

– Ничто не очевидно…

– Не дави софизмами, – вернула мне сестра упрек. – Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?

– У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь, а уж потом почему ты так себя ведешь.

– Почему обычно ясно, а как надо исправлять в реальном моменте действительности.

– Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! – подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. – Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? – погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. – Каждому своя педагогика и психология – это уж слишком.

– В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?

– Хоть настой цикуты, только скажи…

Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?

Сообразила.

– Почему я назвала тебя грезиеткой, – улыбнулась сестра.

– Какая из рыбы с вилкой мечтательница трепетная?

– Не кокетничай. Прекрасно знаешь, что мы всегда пасовали перед… – Машка покрутила руками в воздухе, подбирая слова, и выдала почти научное: – Перед возможностями твоей мозговой деятельности.

– Машка!

Мое эгоистическое желание поговорить о себе любимой оборвало ночное воспоминание. У сестры тоже семейная и прочая жизнь!

– Ты чего всполошилась?

– Машка! Что у тебя со Степаном? И вообще, какие проблемы? Расскажи мне.

Сестра смотрела на меня с удивлением, замешенным на подозрении в помешательстве.

– Настя!

– Да?

– Может, померить тебе температуру?

– Иными словами: с чего я вдруг стала интересоваться твоими проблемами?

– Вот именно.

– С Ольгой ты наверняка делишься, – ревниво заключила я, – а со мной – не хочешь. Не достойна.

– Настя!

– Да?

– Иди ты к черту!

Машка послала меня от души – легко, искренне, в то же время – ласково, как надоедливого, но истово любимого ребенка.

И мне захотелось обидеться, надуться, чувствуя свою власть, закатить истерику. Я тысячу лет не переживала подобных желаний.

Не удалось выступить – Машка была не склонна потакать моим капризам.

– Кобалевская! Глаза с мокрого места убрать. Пей.

– Сколько со мной хлопот.

– Приятных хлопот, которые забота.

– Добрая сестричка. Трава травой, веником отдает твой чай. Хватит тянуть, говори!

– Горе от ума – вот твой диагноз. Все-то ты анализируешь, всему-то ищешь объяснения, а потом примитивно раскрашиваешь в черное и белое. Грезиетка на свой лад. О! Снова задумалась, ищешь в моих словах подтекст, исток и тайный смысл. Хотя я сказала только то, что сказала, никакой задней мысли.

– Да, хорошо, я подумаю над твоими сло…

– Настя!

– Поняла, думать не надо. Машка, но это тяжело без привычки – не думать.

– Старайся.


Вымыв посуду после завтрака, мы поехали к Машиной свекрови в деревню. С пересадкой, на двух автобусах. Тридцать километров преодолели за полтора часа. Дом у мамы Степана был небольшим, но изумительным, много раз перестраивающимся, подновлявшимся, но сохранившим очарование северной русской избы.

Бодренькая Машина свекровь после приветствий заверила меня:

– Тебе, Настя, травки, которые поспели, заготовила. Остальные еще соберу и высушу.

Я поблагодарила и выразительно посмотрела на сестру:

«Кто еще не в курсе моих недугов?»

«Ладно тебе, – ответила взглядом Маша. – Радуйся, что добрые люди о тебе заботятся».

«Хитрованка! – мысленно возмутилась я. – После такого внимания не пить ваши снадобья невозможно».

«Ага. Что и требовалось», – улыбалась Маша.

Разговаривать без слов, взглядами, можно только с очень родными людьми, с которыми ты настроен на волну частиц, доселе наукой не открытой. У меня получается только с сестрой. Борис, муж, никогда не имел этой способности. Сын отлично читает мои мысленные послания, но отвечает вслух, слова опережают мимику: «Мама, ты радуешься, правда?.. Мама, не злись, я хотел как по-честному, Ванька первый мне заехал в ухо…»

В саду и на огороде было много работы. Машка впряглась и запахала. Я тоже хотела подсобить. Таскать тяжести, чем я хуже Ольги, которая мешки с картофелем на горбу носит. Но сестра с искренней досадой меня отсылала прочь:

– Настя, у тебя позвоночник! Тебе больше двух килограммов поднимать нельзя! Брось лопату и тяпку не трогай! Мама, скажите ей!

– Шла б ты, девонька, в дом, ужин приготовила. Стёпа приедет, а у меня петушок свеженький в кастрюле кипит.

Машина свекровь недвусмысленно давала мне понять: не крутись под ногами, займись трудом по силам и здоровью.

Ладно, я вам покажу, что кандидаты математических наук в кулинарии способны сотворить.

– Беспозвоночные, – тихо сказала я Маше, чтобы старушка не слышала, – могут продолжить упражнение с тяпкой. Следующий этап эволюции, позвоночные, приступают к интеллектуальному труду.

– Там не интеллектуально, – неожиданно отозвалась старушка, – продукты в холодильнике и в шкафчиках. Стёпа удобно сделал, все под рукой.

«Получила?» – мысленно спросила Маша.

«Еще не вечер», – ответила я многозначительно.

Окошко в кухне, как и во всем доме, было крохотным. Теплосбережение с учетом суровых зим. В русских избах никогда не делали больших окон – улицу только дурак греет. Но окошко распахивалось, и через него видно Машку со свекровью, копошащихся на земле. И вливался чистый воздух, какой бывает только на Русском Севере, и вытягивался кухонный смрад, от которого в Москве спаса нет. Хочешь стейки дома готовить – получи газовую камеру, никакие вытяжки не спасут.

Когда-то Машка, студентка пединститута, филологического факультета, рассказывала мне о словах, которые непереводимы на иностранные языки – «авось», «заодно» и др… В ответ я (английский, немецкий – легко, испанский – со словарем) озвучивала иностранные слова, которые переводились не одним, а двумя-тремя нашими словами, точной кальки не имелось. Маня заткнулась. А я, по обыкновению, выдала мудрую мысль… точно не помню, вроде «лингвистического воплощения национального самосознания».

Сейчас, наблюдая за огородными работами Маши и свекрови, я трудилась под мысленные непереводимые лозунги: «Где наша не пропадала! Я вам покажу кузькину мать!» Заразившись трудовым азартом сестры, я наготовила на роту. Домашняя лапша на курином бульоне, жаркое, рыба под маринадом – все в больших кастрюлях. Пять салатов, отчасти классических, но в основном фантазийных. В свое время, читая рецепты, я поняла, что русская кухня в разделе холодных закусок позволяет смешивать практически все продукты – главное, заправить их майонезом.

Спина у меня отваливалась. Если бы Машка знала, что я три часа пребывала в самой вредной для моего позвоночника позе – стоя у стола, слегка согнувшись, – то, конечно, запретила бы мне готовить. Но я получала удовольствие, подвергая опасности здоровье. Подвиг – это всегда жертва.

Приехавший вечером Степан за ужином нахваливал мою стряпню с оттенком удивления – не предполагал, что умею готовить. Маня подтрунивала, спрашивала, когда я в общепите работала, моя рука, мол, поставлена на большие объемы. Степина мама, кажется, внутренне сокрушалась – я перевела столько продуктов, сколько у нее за месяц уходит.

Мы, три женщины, смотрели на ужинающего Степана с умилением, только кулачками щеки не подперли. Аппетит у Степана – отменный, а что еще нужно бабам, как не накормить тяжело работавшего мужика?

«Бросить Москву, – мечтала я, – купить здесь домик, выращивать капусту, огурцы в тепличке, потом их солить. Грибы и ягоды собирать, дышать чистым воздухом и не заботиться о том, что директор института проталкивает диссертацию очередного блатного тупицы, которого тебе в начальники потом назначат». Горожан время от времени посещает фантазия – уехать в глушь, в деревню, вести натуральное хозяйство. Мечтать не вредно. Требуется только задвинуть в дальний угол вопросы: в какой школе будет учиться наш сын? кто станет возделывать огород, если муж из всех сельхозорудий признает только газонокосилку? и на какие средства вообще мы будем жить? Кроме того, у нас есть дача – крепкий домик на шести сотках, три яблони, две сливы, неприхотливые многолетние цветы, траву Борис косит дважды в сезон. Сделать из домика конфетку, а из участка – образцовый питомник у меня нет сил. Поэтому молча соглашаюсь с мужем: дача – для ленивого отдыха, для шашлыков на природе.


Домой мы возвращались на стареньких «жигулях» Степана. Мой муж меняет машины каждые три года, пока не кончилась гарантия и автомобиль не стал требовать частого ремонта. Степан относится к своей машине, как деревенский мужик к коню, – надо ухаживать, заботиться до последнего. Купил лошадь – береги. Меня устраивает позиция мужа: если нам по карману менять машины, чего ж не менять. С другой стороны, в отношении Степана к своему «железному коню» было что-то атавистическое, несовременно трогательное. Маша и Степан могли себе позволить купить новый автомобиль, но не покупали и старую колымагу считали едва ли не членом семьи.

Мы везли остатки моей стряпни.

– Не свиньям же отдавать, – сказала мама Степана. – У нас поросят только Глашка Кривая держит, противная баба. А Степушка, в город приедете, покушает.

Изо всех сил я сдержала смех: мать, которая не надышится на сына, сравнивает его с поросятами.

Я дремала на заднем сиденье, повалившись на баулы, не поместившиеся в багажник, – Степина мама затоварила нас под завязку. Причем основная часть подарков предназначалась мне. Ладно, травки-муравки, сушеные грибы реально взять с собой в Москву. Но тащить в поезд банки с маринованными огурцами, пакеты с молоденькой картошкой?

Маша с мужем на переднем сиденье тихо переговаривались. Сквозь дрему я слышала, как они обсуждают командировку Степана. Маня спрашивает про какого-то Склярского, или Шклянского, – звуки плывут, нечеткие в моем восприятии. Тем не менее соображаю, что Склянский-Шклярский – это начальник Степана, ответственный за… в данном случае – обвязывание колокола веревками, установку домкратов, веретен и других подъемных механизмов. Начальник без Степы – нуль, по каждой мелочи бегает советоваться, а когда дело сделано, лавры себе забирает, гоголем выступает, как же – руководитель. Машке обидно за мужа, и в то же время она разделяет его позицию: кто надо – Степану цену знает, а в грудь себя кулаком бить не станем.

«Гордость пуще зазнайства» – моя последняя мысль перед глубоким чистым сном.

В разгрузке машины я не участвовала. Момента прибытия в город Петрозаводск не помню. В квартиру Степан, очевидно, нес меня на руках. Положили на кровать, раздели, одеялом укрыли. Проснулась я, помолодев на двадцать лет. Как просыпалась в юности, без спазмов застывшего позвоночника, без напоминаний себе, что стонать надо тихо – сын услышит. И, стиснув зубы, растягивая мышцы спины, постараться не разбудить мужа. У него еще законных полчаса сна. Удивительно, но спина – как новенькая, хоть и после вредного стояния у кухонного стола и плиты. Настроение – забытое: радость от наступившего дня, от того, что живу и мои любимые – живы. Мамы нет. Да. Но ведь и всех нас когда-то не будет. Я прислушалась к себе – тоска по маме приобрела новые краски. Ее, тоски, да и не было вовсе, только светлая грусть.

Решение, которое я приняла, когда разговаривали с Маней про черное и белое, почти не пугало. Осталось дождаться мужа, поставить его перед выбором.

Я прошлась по квартире. Понятно: сил не хватило растащить все по углам – свалили, где ни попадя, в коридоре и на кухне. Дверь в большую комнату была приоткрыта. Мне уступили супружескую спальню, Маша с мужем спали в гостиной, разложив диван. Я заглянула. Они не сплелись голубками. Они лежали друг к другу спиной. Но Степан закинул на Машкино бедро руку – держу свое. А Машка голой, из-под одеяла вылезшей, вывернутой назад ногой, втиснулась между ног Степана.

Несколько секунд я смотрела на них, отметая планы убрать в квартире, приготовить завтрак… Какой, к лешему, им завтрак?

Вернулась в маленькую комнату, нашла бумагу и фломастер, и скотч. Написала.

Прилепила на дверь большой комнаты листок: «Личного времени до 11.30. Целую. Настя».

Выходя из квартиры, я задавалась вопросом: «Случались у мамы ситуации, когда она отправлялась гулять без нужды, чтобы оставить нас с Борисом наедине? Чтобы могли мы без стыдливой оглядки: только тише, тише – предаться заветному и почти постоянному желанию…» Не помню. Да и кто в молодости обращает внимание на предоставленные условия? Есть момент – лови.

Я гуляла недалеко от Машиного дома, по рыночку, которым стихийно заполнился пустырь около универсама. Хотелось что-нибудь купить, но дребедень на прилавках не стоила того, чтобы вести ее из-за моря. В столице такой – навалом. Лучше уж огурцы маринованные Машкиной свекрови. Неожиданно увидела Ольгу, которая стояла у прилавка с детским бельем и сварливо торговалась. Мне бы подойти к Оле и повиниться за плохое поведение. Нет. Не идут ноги. Ложь во спасение Ольге не нужна, мне – тем более. Но я отметила, что Ольга купила семь трусиков одного размера, семь – другого, гольфики, и носочки, и какие-то подвязочки, мне, имеющей сына, неведомые современные девчачьи атрибуты… Можно сколь угодно рассуждать о недостатках матери, как я чесала язык об Ольгиных грехах, но если дочери ее каждый день меняют трусы, то она – хорошая мать.

К полудню, купив фрукты, я вернулась домой. Маша и Степан уже навели порядок.

– Спасибо! – тихо шепнула мне Маня.

Глаза у нее были счастливыми, как у женщины после неторопливой любви, когда не боишься, что тебя услышат в соседней комнате или что сейчас в дверь забарабанят дети.

Я хотела пошутить: «Быстро справились, вещи успели разложить», – но не стала ерничать.

Степан отправился на вокзал встречать сплавщиков, через час привез их.

Борис и дети ввалились в квартиру. Довольные и усталые, пахнущие партизанами – кострами, лесом, несвежей одеждой. И с планами в следующем году пройти более сложный маршрут.

– Уф! Все! – шумно выдохнул Борис. – Сдаю туристов. Если не считать ссадин, порезов, синяков, товарный вид не пострадал. Где мои призовые сто грамм?

Степану ничего не оставалось, как отвести моего мужа на кухню и налить водки.

– Так продолжаться не может, – сказала я неожиданно вслух. Думала, что мысленно себя настраиваю.

– Права, сестренка, – торопливо согласилась Маша. – В пьянстве не бывает равновесия. Водка обязательно перетянет чашу весов.

– И мы – у последней черты. Если он не остановится…

– В следующем году нельзя с ним детей отпускать.

– Да и будет ли он моим мужем в следующем году?

– Настя! – испугалась сестра.

– Без паники. Я сильная, я разберусь.

Обед прошел очень весело. Вымытые дети, перебивая друг друга, рассказывали о сплаве. Борис умело направлял их сумбурные речи, напоминая о событиях, называя географические точки. Боря наполнял свою рюмку, дети ели торопливо, напрочь забыв о пользовании ножом. В походе Борис заставлял их вести дневники – хоть коротко, но фиксировать события каждого дня. Записи были лаконичными и не содержали информации, которой Борис наверняка снабжал детей. Он неплохо знает ботанику и зоологию, разбирается в геологии, почвоведении. Борис – весьма эрудированный человек. И совершенно определенно – на детей обрушилось столько впечатлений и знаний, сколько переварить они не могли.

«Сломался ободок для волос», «В магазинчике не было туалетной бумаги, а наша промокла и испортилась», «Гербарий соберу в следующем году», «Закат и восход солнца – самые красивые его выступления на небе» – это племянница. Последняя запись делает честь ее художественному мышлению.

«Не могу запомнить, кто сосна, а кто елка. Папоротник размножается спорно», «Видел зайца, он в три раза больше кролика», «Арбалет утонул, а рогатка сломалась», «Папа признался, что не знает, почему северное сияние. Посмотреть в Интернете» – это сынуля.

Наевшись, сплавщики завалились спать. Маша с мужем отправились по каким-то делам. Я два часа сидела на кухне и читала книгу. Глаза бегали по строчкам, рука переворачивала страницы. Закрыв ее, я не помнила ни содержания, ни названия книги.

Зазвонил телефон, я сняла трубку. Это была Ольга.

– Настя?

– Да.

– Я тебе звоню.

– Да?

Мои сухие ответы, повергли Ольгу в ступор.

– Хотела сказать… может, глупость… но ты, наверное, подумала… – мямлила Ольга.

– Я тебя внимательно слушаю. Оленька! – вырвалось ласковое обращение. – Говори, что наметила.

– Ты не думай, что подумала, – выпалила Ольга.

Крякнув, я попросила:

– Ты не можешь поконкретнее?

– Я очень люблю дочерей и мужа! – В голосе Ольги послышалась визгливость, как следствие большой напряженности нервов. – Ты не переживай из-за нас!

С ума сойти. Она думает, что я ночей не сплю, терзаясь их проблемами. У меня своих навалом. С другой стороны, разве не удивительно, что после твоих жестких, если не сказать хамских речей, подруга тебя успокаивает? Я назвала Ольгу подругой? Приехали.

– Большое спасибо тебе, что позвонила. – Мне не требовалось натужно придавать голосу сердечность. Елей из меня тек свободно. – Правда, спасибо! Еще – простите меня. Ладно?

– Конечно.

– Оль, а у меня в семье полный швах.

Не знаю откуда, почему вырвалось это признание. Кому-кому, но не мне Ольге исповедоваться.

И тем поразительнее был ее ответ:

– Это же видно. Настя, ты такая умная! Маня говорит – как математик Кобалевская… Ковалевская… Ну, очень умная! Ты затормози и вычислишь.

– Как-как?

– Когда нас, баб, несет, то нужно силой себя затормозить, язык прикусить и до завтра рта не раскрывать.

– Оля-я-я! – изумленно пропела я.

Никогда бы не подумала, что узколобая Ольга способна прийти к тем же выводам, что и я. Торопливо попрощалась, пригласила в Москву и положила трубку.

У теории вероятности есть автор – Эйнштейн. Теория невероятности – та же штука, но вывернутая наизнанку, титула не имеет.

Только положила трубку – звонок от Леши.

– Настя, я тебе звоню.

– Да.

– Хотел сказать…

– Слушаю.

– Э-э-э… – заминка точь-в-точь как у Ольги.

Наверное, сейчас улыбается застенчиво-мужественной улыбочкой.

– Лешка, – (опять родственные нотки), – я не выдам и не предам. Хотя ты – сволочь. Такую женщину разменивать!

– Настя, спасибо! Тебе бы она поверила.

И как в ситуации, когда я увидела тоску Ольги по крепкому мужнину кулаку, так теперь услышала его, Алексея, надежду доказать свою ценность. Извините, дорогие, я тут проездом.

– Что ты хотел сказать? Ведь готовился?

– Да.

– Леша, не тяни. На вас, в Петрозаводске, влияют горячие прибалтийские парни.

– Настя, не переживай, у нас все хорошо! А девочки наши… Я и не мечтал таких произвести и ростити.

«Ростити» было невероятно трогательное выражение из лексикона Машкиной свекрови. Улет, как говорит мой сын, имея в виду ощущения неожиданные или последствия действий непредвиденные. С чего Ольга и Леша думают, что их семейные дрязги меня волнуют?

И тут Машкином голосом в мозгу тренькнуло: «Радуйся, что люди твое беспардонство воспринимают как участие. Пока воспринимают».

– Леша, у меня самой с мужем проблемы.

Привет, подсознание! Если тебя будет прорывать каждые десять минут, то я за себя не отвечаю.

– Это видно, Настя. Но ты не дрейфь. Мужики, они…

– Одинаковые?

– Да.

– А женщины разные?

– Точно.

– Врешь, конечно, но все равно приятно слышать. Леша, научи меня, как надо с мужиками себя вести.

– Как с детьми. Нам главное знать, что нас любят.

– Толково, – согласилась я.

– А то! Настя, прости указку.

Я не сразу вспомнила, что он сравнивал меня со страшным орудием первой учительницы.

– Прощаю. А жене твоей прощаю рыбу с вилкой.

– Чего?

– Поинтересуйся у Ольги. Пока! Жду вас в Москве.


Зайдя в спальню, я растолкала мужа: вставай, надо поговорить. Борису повезло с ферментами печени. Они вырабатывались в большом количестве и нейтрализовывали алкоголь за час-полтора. Подремал – и снова огурцом, готов к новым возлияниям. Жестокими похмельями Борис никогда не мучался.

«Подруге хорошо, у ее мужа язва открылась, – вспомнила я слова героини старого советского фильма, – пить бросил». Когда-то фраза мне казалась смешной, теперь – без намека на юмор. Лучше язва, чем пьянство.

Мы пришли в скверик у набережной, облюбовали скамейку. По дороге Борис купил две бутылки пива. Ловко откупорил одну, стал пить из горлышка.

– Лепота! – сказал Борис, оторвавшись от бутылки и разведя руками.

– Да, красиво. Бегущая вода и зелень вокруг – это гипнотически действует на человека.

– Если бы ты знала, сколько бегущей воды и зелени последнюю неделю мне пришлось наблюдать. Поэтому – блаженство сидеть на лавке, в цивилизации, дуть пиво. Не хочешь? – он открыл вторую бутылку.

– Нет. Я хочу с тобой поговорить: о главном, о важном, о себе. Выбирай тему.

– Что-то мне подсказывает, что тема как раз одна и та же.

– Борис, я тебя люблю.

– Надеюсь, – захлебнулся муж.

– Вот и глупо. Надеяться, что жена за столько лет совместной жизни не потеряла пыл?

– Ты потеряла, но говоришь, что любишь?

– Скажи, я сексуально привлекательна?

– Не приходится сравнивать…

– Врать-то! Просят на вопрос ответить – отвечай, не виляй хвостом. По десятибалльной шкале. У меня?

Борис услышал в моем голосе металл и не стал юлить:

– Семь и пять десятых.

Я никогда даже мысли не держала, что муж может быть мне неверен. Спасибо Леше и Ольге! Вот уж действительно: в каждой семье есть шкафы со скелетами. Страшно представить, сколько в Борином личном шкафу скелетов – читай: внебрачных связей. В моем – только пыль.

– Настя, Настя, ты где?

– Здесь, с тобой.

– Ты могла неправильно понять…

– Я все правильно поняла. Не бойся, я тебя не стану пытать и заставлять каяться.

– Тогда чего от меня хочешь? Сбегаю еще за пивом?

– Сиди!

– Я мигом.

– Не умрешь! Боря, ты уникальный человек. Мне не встретился другой мужчина, обладающий столь бурлескным интеллектом, невероятной скоростью запоминания информации, способного к мгновенной остроумной реакции… Да и просто – владеющий знаниями практически во всех областях…

– Вырастают крылья, – перебил меня Борис, – слетаю за пивом?

– Нет! Ты меня дослушаешь.

– После положительных качеств, в казенных характеристиках идут отрицательные.

– Борис! Ты болен. И название болезни – алкоголизм.

– Мы же с тобой обсуждали! У меня метаболизм…

Ах, как ловко и красиво Борис лет пять назад, когда я почувствовала тревогу, объяснил мне про свой обмен веществ, про ферменты, которых у него в избытке. А бедные эскимосы, азиаты и прочие не-белые европеоиды этих ферментов почти лишены, поэтому спиваются стремительно.

– Ты меня, Боря, не обманул. Просто сам ошибся. Водка – не лекарство. Винный отдел магазина – не аптека. У меня – горе от ума. У тебя – несчастье от громадного ума. Не обольщайся, в истории России таких алкоголиков – навалом. Не бывает! Боря! Слушай меня! Не бывает алкоголизма с положительным итогом!

– Никогда не видел тебя столь возбужденной. Ты прекрасна! Пару бутылок пива…

– И забудь про меня и сына.

Борис походил на дикого зверя, вроде льва или тигра, попавшего в капкан, но еще мечтающего о легкой свободе.

– Иди! – сказала я. И вдруг рассмеялась облегченно. – Пей. Насилуй свои ферменты, разрушай печень. Закрывай глаза на то, во что превращаешься. Ты давно не на горку бежишь, а катишься с нее. Хочешь примеров? Их десятки. Вспомни…

– Не надо. Замолчи! Бутылка пива – мелочь, я схожу, ты посиди…

– Нет, уйду.

– Куда?

– От тебя.

Борису срочно требовалось выпить, усилием воли он не сорвался с места, но разозлился.

– Бросишь меня? – спросил муж.

– Да!

Он не мог не почувствовать в моем искреннем выдохе: «Да!» – затаенной мечты о свободе, надежде на другие встречи, отношения, на мир чувств, который я отрезала от себя, выбрав Бориса.

В тот момент мне страстно хотелось, чтобы Борис рванул за пивом – как выписал мне путевку в другую жизнь. Но муж никуда не двинулся. Напротив – откинулся на спинку деревянной скамьи, закинул ногу на ногу.

– Какие у нас варианты? – спросил Борис.

Он, конечно, уловил мое разочарование, и его злость удвоилась: и пива не выпить, и супруга блажит.

– Вариантов два, – сказала я. – Мы расстаемся, пока ты окончательно не скатился в пропасть. Наша семья распадется. Но в преждевременной кончине есть своя прелесть – о людях остается память как о сильных и молодых, а не о беспомощных и дряхлых. Вариант второй – ты бросаешь пить, бесповоротно и решительно. Не ограничиваешь себя, не заменяешь водку пивом, а завязываешь навсегда. Будет трудно, но я люблю тебя и готова помогать и терпеть. Помочь выкарабкаться из депрессии, которая неотвратимо наступит, – да! Пассивно наблюдать, как ты превращаешься в ничтожную личность, извини, – нет.

– С чего вдруг, откуда такие настроения?

– Боря, не надо! Если человеку неприятна тема беседы, он начинает выяснять, откуда, почему она возникла. Уходя от сути. Не читать же мне лекцию о вреде алкоголизма. Ты все прекрасно знаешь, только на себя не распространяешь, хотя давно попал в зависимость.

– Но могу я поинтересоваться, почему именно сегодня ты завела этот разговор?

– Надоело быть грезиеткой. И жить с грезитером тоже. Ты принял на грудь – и радостен. Я обманываю себя и делаю вид, что ничего страшного не происходит. С моей стороны – подлость. С твоей – болезнь или безволие. Хватит.

– Самая пагубная форма общения – ультиматумы.

– Это когда они десять раз на день. А у нас с тобой впервые.

– И шантаж!

– Не пари же мне с тобой заключать.

– Давай не будем торопиться, надо обдумать…

– А пока ты сгоняешь за пивом?

– Настя, обещаю серьезно подумать над твоими словами.

– Лучше обними меня, – я придвинулась, умастилась под мышкой у Бориса, он обнял меня за плечи. – Посидим так тихонько, ладно? Как влюбленные перед разлукой. Мне больно тебя терять, да и сын…

– Я никуда не спрыгиваю.

– Помолчи. Тепло с тобой, хорошо, привычно. И даже почему-то не хочется пытать про скелеты.

– Какие скелеты?

– У которых сексуальность на десятке.

– Настя!

– Помолчи, говорю! Мне ведь очень-очень тяжело и страшно. Борис, если бы я знала, что поможет, я бы стала на колени. Но мы с тобой никогда не любили театральщины и не доверяли ей.

Наверное, мы долго сидели, обнявшись и напряженно думая, у меня затекла спина. Но я чувствовала, что Борина злость растворилась. Подняв голову, я подставила лицо для поцелуя. Борис легонько коснулся губами. Я замотала головой – не так, поцелуй меня по-настоящему.

Потом я встала и пошла по аллее. Очень хотелось оглянуться, но я приказывала себе не делать этого. Я знала, что шагаю в новую жизнь: без Бориса или с Борисом, но уже с другим. Он мог пойти за пивом или за мной. Он должен сделать выбор.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации