Текст книги "Железная леди. Тайны Маргарет Тэтчер"

Покорение вершин

– Оксфорд мне совершенно не понравился. Монументальные здания производили впечатление лишь своей громоздкостью, но далеко не изяществом архитектуры. Все казалось холодным и отталкивающе непритязательным, – призналась Тэтчер в своих мемуарах.

Чего здесь больше – влияния промозглой октябрьской мороси, сделавшей все вокруг серым в день ее приезда, затемнение и ограничения военного времени, ведь окна старинных зданий были заколочены досками и заложены мешками с песком, а в самих аудиториях пар шел изо рта, или чувства одиночества?

Вероятно, всего сразу.

Действительно, было холодно и голодно, ванну разрешалось наполнять не более чем на пять дюймов (двенадцать сантиметров), обеды по карточкам, и совсем немного оставалось на джем и сладости. Все познается в сравнении, недостаток джема или ветчины, невозможность принять ванну полноценно или отсутствие развлечений и необходимость разносить кофе в солдатской столовой, помогая таким образом фронту, кажутся насмешкой, если вспомнить ленинградские блокадные сто двадцать пять граммов черного хлеба, где и муки-то практически не было. Но для англичан и такие ограничения в тягость.

Разрушения Лондона и даже Ковентри не сравнить с отутюженной сначала бомбами, а потом гусеницами танков остальной Европой, но они ужасали жителей туманного Альбиона. Тем, на чьих улицах не шли бои с применением тяжелой артиллерии, а дома не превращались в огневые точки, трудно представить, что может быть что-либо страшней сыплющихся с неба бомб. Хорошо, что жителям Лондона не довелось познать голод и холод ленинградской блокады, разрушения Сталинграда или огненный смерч разбомбленного Дрездена. Плохо, что такое вообще случилось.

Оксфорд не бомбили, считается, что Гитлер намеревался устроить в городе свою резиденцию, а потому берег те самые не понравившиеся будущему премьер-министру громоздкие здания неизящной архитектуры. Но все равно были построены заслонные стенки, чтобы разрушения от взрывов не распространялись слишком широко, повсюду стояли огромные емкости с водой на случай пожаров от фугасок, были заколочены окна и введено затемнение. Война…

Но в неменьшей степени удрученное состояние Мэгги было вызвано и чувством одиночества. Даже через много лет у премьер-министра вырвалась фраза о том, что невозможно не чувствовать себя одинокой, живя не дома.

Некоторые исследователи биографии Тэтчер считают, что в студенческие годы Маргарет страдала из-за своей излишней скромности. Но скромные люди не добывают посты премьер-министров в тяжелейшей борьбе, да и в школьные времена Мэгги этим качеством отнюдь не обладала. Скорее, дело в некотором смущении, когда выяснилось, что иметь положение и уважение в Грантеме не значит иметь его и в Оксфорде. Здесь пришлось все начинать заново, и Маргарет Робертс несколько растерялась.

Она категорически не умела общаться, позже, став опытным политиком, Тэтчер научилась мастерски изображать интерес к собеседнику (у нее все же были хорошие актерские данные), но легкости так и не научилась. Любой диалог немедленно превращался в ее монолог, к тому же на две темы: политика и учеба. В результате подруги стали просто избегать общества Маргарет и старались не приглашать девушку в интересные компании.

– Может, пойдем сегодня погулять? – Маргарет постаралась, чтобы в голосе не прозвучали просительные нотки.

Теплый осенний вечер, завтра воскресенье, и занятий нет, почему бы не потратить пару часов на прогулку? Но студентки как-то странно замялись, вернее, Энн Дейли успела произнести:

– Но миссис Вон…

И тут же осеклась под быстрыми взглядами двух других.

– Что миссис Вон?

– Она требует, чтобы мы не тратили время зря, да и ты сама об этом всегда твердишь… – поспешила исправить оплошность Энн.

Маргарет молча кивнула и поспешила прочь. Она достаточно умна, чтобы понять, что именно недоговорила приятельница.

Ректор Саммервилла Джанет Вон любила общество интересных людей, к которым относила и некоторых студентов. Но только не Маргарет Робертс! Приглашение этой студентки грозило бы испортить весь вечер, ведь Робертс категорически не умела просто общаться и не обладала ни малейшей долей юмора. Стоило Маргарет открыть рот, и остановить ее было бы тяжело, окружающим приходилось слушать длинную лекцию на излюбленную тему, причем монолог был бы напористым и безапелляционным. Убеждать Маргарет Робертс не умела, а вот настаивать могла до последнего вздоха.

Эти две особенности – полное отсутствие чувства юмора и неспособность легко общаться – остались с Маргарет навсегда. Конечно, позже ей приходилось слушать мнение оппонентов, но очень многие политики даже высшего ранга жаловались, что диалог с Тэтчер невозможен, стоит ей открыть рот, и беседа превращается в ее монолог. А сотрудники, готовившие речи премьер-министра, и вовсе рассказывали, что о каждой шутке, вставленной в такую речь, приходилось предварительно предупреждать и даже пытаться объяснить суть. Тэтчер никогда не умела рассказывать анекдоты или просто забавные истории, но если соглашалась с необходимостью озвучить придуманную для нее шутку, то делала это мастерски, любой актер позавидовал бы.

Отсутствие у английского политика чувства юмора катастрофично, но Маргарет научилась у отца не обращать внимания на чужое мнение. Подумаешь, не умеет шутить! Это не главное для человека. А ведь кумиром Маргарет был великий насмешник Уинстон Черчилль. С соперниками она расправлялась с самым серьезным тоном, во время ее «наезда» противникам было не до шуток.

В тот вечер у Джанет Вон в очередной раз собралась интересная компания, а Маргарет Робертс отправилась на прогулку в одиночестве. Но вовсе не потому, что Энн и ее друзья – лейбористы, а сама Робертс – консерватор, просто студентам вовсе не хотелось посвящать прекрасный субботний вечер спорам с твердокаменной Маргарет, они предпочитали более интересные темы для разговоров.

– Она такая скучная! Сколько можно слушать о ее драгоценном папочке и его успехах. Только полная зануда может быть столь твердолобой консерваторшей, – возмущалась Нина Боуден, сама принадлежавшая к числу лейбористов.

Маргарет действительно сразу же вступила в КАОУ – Консервативную ассоциацию студентов Оксфорда.

– О, нет, только не это! – Воспитание не позволяло однокурсникам воскликнуть такое вслух, но они частенько бурчали себе подобные слова под нос, пытаясь под любым предлогом увернуться от предлагавшей билеты на какое-нибудь собрание Консервативного клуба Маргарет.

– Неужели эта Робертс не понимает, что смешна со своим прямолинейным упорством?

Но Маргарет нравилось быть не как все, идти своим путем и увлекать за собой других. Уже тогда создавалось впечатление, что она лучше всех знает, что для Англии нужно и как англичане должны жить. Будь она более веселой и общительной, умей посмеяться в том числе над собой, пошутить, ее принадлежность к Консервативной партии в то время, когда другие были лейбористами или либералами, выглядела бы оригинальной и даже привлекательной, но Маргарет Робертс поражала серьезным занудством, а потому повести за собой студентов не могла, у них имелись другие интересы и приоритеты.

Впрочем, ее это нисколько не смущало.

Не лучше было и с учебой. Тэтчер могла сколько угодно описывать свой интерес к научным исследованиям, ее преподаватели и сокурсницы твердили иное:

«Она была отличным химиком средней руки. Никому из нас в голову не приходило, что она далеко пойдет» (Джанет Вон).

«Всегда можно было рассчитывать, что она подготовит продуманный, хорошо написанный научный доклад, но ей не хватало чего-то такого, что было у некоторых других. По-моему, она не питала глубокого интереса к химии» (Дороти Ходжкин, научный руководитель Маргарет Робертс, лауреат Нобелевской премии 1964 года).

Верная своей привычке делать все основательно, Маргарет и к занятиям готовилась так же. В то время, когда большинство ее сокурсниц еще досматривали последние сны рано утром, Робертс уже спешила в библиотеку, чтобы до занятий успеть воспользоваться учебниками, которых в военные годы не хватало. Ее доклады и рефераты были образцом правильности, но без той самой божьей искры, которая сопутствует настоящему увлечению.

Божья искра «высеклась» только тогда, когда Маргарет Робертс занялась политикой. Поистине, каждому свое, к счастью для Тэтчер, она сумела найти свое место в жизни и свою стезю.

Нужен муж!

Оксфорд – место для обеспеченных. Это в Грантеме Альфред Робертс пользовался уважением и как владелец бакалейной лавки, и как пастор местной церкви. Тем более как мэр городка.

Для Оксфорда лавка Робертса не была даже лавочкой – так… лавчонка. А сама Маргарет Робертс – дочерью мелкого бакалейщика. Приходилось свое происхождение скрывать.

Сначала Маргарет была уверена, что уж в Оксфорде, где собран цвет научного общества, должны ценить ум и способность развиваться. Их и ценили, но лишь в учебных аудиториях. На студенческих вечеринках куда больше котировалась симпатичная внешность (этого Робертс хватало!), умение легко общаться в компании и, конечно, происхождение. Второго и третьего не было, хоть плачь! С происхождением ничего не поделаешь, его оставалось только скрывать, но и общаться Маргарет не научилась. Поклонники быстро ретировались при первой же попытке юной красавицы перевести разговор на тему политики или экономики. На флирт это мало похоже, флиртовать мисс Робертс не умела совсем.

Внешностью Маргарет обделена не была, а потому нашелся молодой человек, которого ее неумение флиртовать не отпугнуло. Этот… назовем его Джоном Смитом… был не простым юношей, в отличие от мисс Робертс, внучки сапожника и гардеробщика и дочери бакалейщика, он мог похвастать родословной. Баронет, сын графа, внук графа и так далее явно влюбился в симпатичную умную студентку, поскольку даже решил представить Маргарет своей семье.

Можно только гадать, как проходила эта встреча, результат известен – Маргарет Робертс не стала графиней, а титул баронессы получила от королевы сама, правда, гораздо позже, уже завершив свою политическую карьеру (честно говоря, она могла бы получить и графский, но тот требовал слишком больших средств для поддержания имиджа, и Тэтчер отказалась).

Попробуем представить взаимный шок графини-мамы и юной соискательницы мужа с родословной. Конечно, это фантазия, но вполне вероятная.

– Маргарет, чем занимается ваш отец?

– Он мэр города.

Мэгги предпочла бы не называть Грантем, но не удалось. Графиня оживилась, чуть приподняв бровь:

– И какого же?

– В нашем городе учились Ньютон и Томас Мор… – Маргарет все же сделала попытку уйти от прямого ответа на вопрос, хотя ей самой это претило.

– Ни тот ни другой родословной не могли гордиться. Так это графство Линкольншир?

– Да, мэм.

Можно не объяснять, дама услышала ее линкольнширский акцент, от которого никак не удавалось избавиться даже с помощью занятий риторикой. Пытаясь отвлечь возможную свекровь от дальнейших расспросов, Маргарет принялась рассуждать на политические темы, потом перешла к экономическим.

Едва ли молодая особа, претендующая на родство с графиней Смит, могла сделать что-то менее подходящее для данного случая. Но Мэгги закусила удила. Она отстаивала идеи Консервативной партии и развивала мысль о необходимости изменения налогового законодательства так, словно выступала на собрании однопартийцев. Конечно, и Джон, и его отец были консерваторами, ведь со своим поклонником Маргарет познакомилась на партийной вечеринке, но рассуждать на подобные темы в мужском клубе с сигарой в левой руке и бокалом виски в правой – одно, а вести подобные разговоры в присутствии дам…

Из вежливости граф поддержал беседу со странной приятельницей сына, в то время как графиня за спиной Маргарет изумленно пожимала плечами. Сам Джон был потрясен не меньше, кажется, только сейчас он осознал, что увлеченность Мэгги политикой вполне искренняя и делать скидку на окружение девушка не намерена. Неужели она и дома собирается обсуждать эти темы?

– Мисс Робертс, а чем занимался ваш дедушка?

Мэгги едва не икнула. Никакие уловки не помогли избежать вопроса о родственниках. Но она смогла ответить достойно:

– Его интересы лежали в сфере производства обуви.

Неизвестно, поняла ли дама, что это означает, но начала что-то подозревать, поскольку допрос с пристрастием продолжила.

– Ваш отец пошел по его стезе?

– Нет, мэм, у него бакалейные магазины.

Теперь едва не икнула графиня. Ее сын намерен ввести в семью дочь бакалейщика?! Даже если у мистера Робертса сотня бакалейных магазинов, это не поднимает отца Маргарет по социальной лестнице. А та привычно попыталась объяснить, что ее отец всего добился сам. Мэгги имела право гордиться отцом и его достижениями, но вот графиню эти достижения если и впечатлили, то со знаком минус.

Окончание вечера прошло скомканно, миссис Смит сделала вид, что забыла о назначенной встрече, она даже не слишком заботилась о соблюдении приличий, объявляя несостоявшейся родственнице о необходимости срочно покинуть их общество.

– Прошу меня извинить, но я забыла о назначенной встрече. Джон, ты отвезешь мисс Робертс домой? Кстати, где вы живете, мисс Робертс?

Говорить о скромной комнатке, которую занимала, Маргарет не хотелось, потому она назвала адрес подруги – Маргарет Гудрич. Но Мэгги зря опасалась, графиня лишь делала вид, что слушает, ей было уже все равно. Дежурная улыбка аристократки все же оказалась натянутой.

– Ну и черт с ней! – мысленно ругнулась Маргарет, попытавшись так же натянуто улыбнуться.

Обратно ехали молча, провести весь уик-энд в имении Смитов не удалось, ей даже не предложили остаться до завтра, когда должны собраться еще гости. Но Мэгги была рада. Девушка прекрасно понимала, что не подошла семье Джона и не желала унижаться, оправдываясь за свое происхождение.

– Останови здесь, пожалуйста.

– Но Маргарет, до твоего дома или до того адреса, что ты назвала, еще далеко.

– Хочу пройтись.

– Как скажешь…

Джон тоже был рад поскорей отделаться от подруги. Но он не спешил возвращаться домой, прекрасно понимая, что мать ни на какую встречу не поедет, зато сполна выскажет все, что думает, о неподобающем знакомстве.

Графиня ничего выговаривать сыну не стала, она просто заявила, что в ее доме ноги дочери бакалейщика больше не будет! Баронету выбирать между семьей и Маргарет не пришлось, он и сам понял, что им с мисс Робертс не по пути. Оставалось придумать, как разорвать такое знакомство. Он никогда не говорил с Мэгги о возможном союзе, но все же чувствовал себя обязанным хотя бы объясниться с девушкой.

Не пришлось: при следующей встрече, которая произошла уже случайно, Маргарет с улыбкой поинтересовалась здоровьем миссис Смит, но не более. Девушка была умна и прекрасно поняла, что не пара баронету. Не только из-за происхождения: иметь отношения с семьей, где во главу угла ставят родословную, а не личные качества человека, ей самой вовсе не хотелось. Маргарет решила так и сказать Джону, мол, думаю, твоя семья мне не очень подходит.

Говорить не пришлось.

А в тот вечер она шла по улочкам Оксфорда, с досадой покусывая губу. Было обидно. Когда ее с первой попытки не приняли в Оксфорд, Маргарет винила себя – не добрала баллов, когда не сразу приняли в свой круг консерваторы, тоже понимала. Но теперь ее не принимали аристократы только потому, что ее дед был сапожником, а отец бакалейщиком. Отвергли не из-за личных качеств, а из-за отсутствия должной родословной!

– Они еще пожалеют… Стану… нобелевским лауреатом по химии…

Нет, пожалуй, не станет, для этого химию надо не просто зубрить, но любить.

– Стану… членом парламента! Да, вот стану членом парламента, тогда пожалеют!

О чем должны пожалеть Смиты, она не думала, а вот решение всерьез заняться политикой созрело. Эту фразу «Буду членом парламента!» она повторила вскоре на дне рождения своей школьной подруги Маргарет Гудрич, которая тоже училась в колледже Оксфорда. На вопрос миссис Гудрич, кем она мечтает стать, Маргарет так и ответила:

– Членом парламента.

Хорошо, что графиня этого не слышала. И едва ли пожалела, что воспротивилась дальнейшему знакомству сына со странной девушкой, все же ставшей не только членом парламента, но и премьер-министром. Но тогда до этого было еще очень-очень далеко.

Сама Тэтчер в рассказах о принятом решении то и дело меняла обстановку, в которой это решение было озвучено, и даже людей, которым сказала. Простим Железной леди ее забывчивость, не столь важно, кому именно впервые она сообщила о своем блестящем будущем, главное, что оно состоялось.

Были еще претенденты на руку и сердце симпатичной студентки, но эти не подходили ей самой.

Уилли Каллен был надежным. Не как каменная стена, но достаточно, чтобы создать с ним крепкую семью, нарожать детишек и всю жизнь тяжело работать на его ферме в Эссексе. Ухаживал он тоже основательно, сразу дав понять, что в мисс Робертс его интересует не миловидная внешность и не образование, а хорошее строгое воспитание и трудолюбие. Да, Уильяму была нужна старательная, не ленивая хозяйка его свиноводческой фермы. А Оксфорд? Пусть будет, образование, даже научное, не помешает, хотя и совершенно бесполезно.

Маргарет была трудоголиком в высшей степени, воспитана крайне строго и внешность имела миловидную, но похоронить себя в Эссексе, пестуя поросят?! Ну уж нет! Миссис Каллен ей не бывать, даже если никого другого не найдется.

К счастью, нашелся – и какой! Но о Дэнисе Тэтчере разговор впереди.

А Уилли Каллен все же женился на мисс Робертс, только на Мюриел, обретя старшую сестру, словно утешительный приз, при расставании с младшей. Этот брак устроил всех, Уилли получил симпатичную строго воспитанную и трудолюбивую мисс Робертс, Мюриел свой дом и семью, а Маргарет свободу и твердую уверенность, что ее стезя иная. В качестве «компенсации» еще старенький автомобиль Мюриел, протянувший, впрочем, недолго.

Маргарет ждала политика.

В этом смысле ей повезло родиться вовремя, на четверть века раньше девушка из семьи, подобной Робертс, и помыслить не могла бы о политической карьере, в лучшем случае ей грозило стать суфражисткой, порвав со своей семьей. Но к началу 50-х Альфред Робертс уже понял, что его собственный политический век подходит к концу, и вовсе не был против, чтобы дело продолжила младшая дочь. А если и был против, то это мало что меняло, Маргарет давно решала все сама.

«Когда политика у тебя в крови, каждое обстоятельство, кажется, подталкивает тебя к ней»

Вообще-то, никакие обстоятельства, кроме собственных амбиций, Маргарет Хильду Робертс к политике не подталкивали.

Дочь небогатого бакалейщика из маленького Грантема, попавшая в Оксфорде в среду отпрысков куда более состоятельных семей, должна бы оказаться в числе либералов, если не социалистов. Но вот поди ж ты! Маргарет Робертс была исключительно твердолобой консерваторшей, удивлявшей своим настроем даже куда более взрослых товарищей.

Что сыграло роль в выборе партийной принадлежности Маргарет? Сама она утверждает, что отдала свое сердце консерваторам раз и навсегда еще в десятилетнем возрасте. Маргарет вообще все в жизни делала раз и навсегда, политики утверждали, что с ней невыносимо трудно и одновременно очень легко работать из-за этой твердолобой непоколебимости, мол, утвердившись единожды в чем-то, Тэтчер не отказывалась от убеждения, а потому была легко предсказуема. Для политика это плохо, не меняются со временем только глупцы, но прямолинейность и твердолобость Тэтчер пришлась ко времени, тонущей в проблемах Британии была нужна именно такая Железная леди.

Но это получилось много позже, а тогда, сразу после окончания тяжелейшей для Европы войны, Маргарет Робертс ждало сильнейшее потрясение, наверняка сыгравшее свою роль в выборе дальнейшего жизненного пути.

22 мая 1945 года Маргарет, давно предпочитавшая тратить небольшие сэкономленные деньги на ежедневную «Таймс», с изумлением прочитала, что лейбористы разрывают соглашение с правительством.

– Ну и что? – пожала бы плечами почти любая другая английская девушка на ее месте, но только не Робертс!

– Это новые выборы, – воодушевилась Маргарет. – Черчилль им покажет!

Казалось, после столь тяжелой победы в войне, все время которой Уинстон Черчилль был безусловным национальным лидером, одного его авторитета хватит, чтобы избиратели дружно отдали свои голоса партии тори.

Черчилль, уверенный в том же, не сделал практически ни единого движения, чтобы привести партию к победе, и… проиграл! Не он сам, выборы проиграла Консервативная партия, и ее лидер Уинстон Черчилль был вынужден подать прошение об отставке с поста премьер-министра. Король отставку национального героя принял (что при этом думал король – неизвестно).

В крошечной комнатке холодного оксфордского дома рыдала студентка-химик:

– Как они могли?! Как могли англичане так поступить с Уинстоном Черчиллем?!

Она не знала, что через несколько лет будет рыдать, когда ее отца после очередных выборов в Грантеме не изберут олдерменом, а потом после стольких лет титанических усилий по возрождению партии консерваторов однопартийцы усомнятся и в ее праве эту партию возглавлять. Но тогда…

В 1941 году архиепископ Йоркский Темпл предложил очень понравившееся англичанам понятие: «Государство-провидение».

В таком государстве должна быть создана система социального обеспечения, финансируемая за счет введения специального налога. Эта система должна защищать не только активное население, но и пенсионеров с безработными всю жизнь. Государство должно бороться с безработицей путем инвестирования средств в экономику для создания новых рабочих мест.

Англия проголосовала за лейбористов, обещавших государство-провидение, в котором каждому будут гарантированы многие социальные права от рождения до смерти. Почти шведский вариант социализма. Жаль, что хватило ненадолго.

Так что происходило в туманном Альбионе?

Англия не была оккупирована, ее города, хотя и подвергались ожесточенным бомбардировкам, не были разрушены в той мере, в какой пострадали города Европы. И все же от былого величия империи не осталось и следа, война обошлась королевству очень дорого – в четверть ее национального богатства. Государственный долг утроился, чтобы его как-то выплатить, страна продавала самые выгодные довоенные инвестиции, брала новые займы и «проедала» отечественный капитал.

Состояние экономики Англии немногим отличалось от состояния проигравших войну стран, продовольственные карточки отменили только через десять лет, напротив, введя новые – на хлеб. Людям требовались жилье, еда, работа и, главное, уверенность в завтрашнем дне. Война закончилась, вернувшиеся домой солдаты должны были как-то устраиваться, им, как и многим пострадавшим от военных действий, была необходима государственная помощь. Но денег не просто не хватало, Англия потеряла свои колонии и при этом потратила колоссальные суммы на военные расходы. Государственный долг тем же США вырос колоссально, его требовалось отдавать, и никто не представлял как.

Вернее, население это волновало мало, после стольких лет невзгод и ограничений людям хотелось ощутить заботу государства.

Сначала все шло прекрасно. Новое правительство решительно занялось национализацией всего вокруг.

Первым в 1945 году национализировали Английский банк, чтобы «заставить денежных воротил вернуть награбленное». Наверняка эти воротилы награбленное к тому времени переправили через океан в более безопасное место.

В 1946 году был принят закон о национальном страховании, гарантировавший защиту от болезней и безработицы, пенсии по старости и инвалидности, социальные пособия. Финансировалось это в равных долях государством, работодателем и самим работником.

В том же году был принят закон о жилье, по которому предполагалось только за следующие пять лет построить чуть меньше миллиона квартир, а местным властям давались полномочия экспроприировать «излишнюю» собственность.

В 1947 году пришла очередь быть национализированными угольным шахтам, гражданской авиации, телефонной связи, железным дорогам, потом электросетям, черной металлургии и еще много чему.

Зачем так подробно?

Просто, придя к власти в 1979 году, Тэтчер со всем этим разберется быстро и решительно с точностью до наоборот – нерентабельное (как многие шахты) закроет, а рентабельное (даже построенное жилье) отдаст в программу приватизации, то есть продаст в частные руки. Да, денег выручит немало, даже заткнет многие дыры бюджета, практически воспользовавшись тем, что сумели создать до нее. Это почему-то поставят ей в заслугу…

В то же время Британия начала катастрофически терять колонии (и доход от них) – Рангун, Цейлон, Палестина, Индия… Позже придет очередь Ганы, Кипра, Нигерии, Уганды, Танзании, Кении, Малави, Йемена, Мальты, Маврикия…

За несколько послевоенных лет Британская империя, над которой «не заходило солнце», потеряет огромную часть своих владений. Большинство отпавших стран согласятся войти в Содружество, но уже не в качестве колоний, а как самостоятельные (ну, почти…) государства.

И это было только началом.

А Маргарет Робертс в это время делала свои первые шаги на трудовом и политическом поприще. На втором успешней.