Текст книги "Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения"

ВРЕМЯ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

Из Рима действительно разъехались все: Лукреция, Адриана и Джулия в сопровождении Джованни Сфорца и мужа Джулии Орсини отправились в Пезаро, Папа уехал в загородное имение, Чезаре отправился на виллу Фарнезе. И не только из-за римской жары или желания действительно подышать свежим воздухом – в Рим привычно пришла чума…

Но если Чезаре и даже Папа уехали тихо и почти незаметно, проводы обожаемых понтификом женщин вылились в грандиозное событие, но не в виде праздника, а в виде сумасшедшей суеты. Обе красавицы заявили, что не могут ехать без своей свиты, без множества слуг и охраны. Джованни Сфорца хватался за голову, видя, как с каждой минутой растет кортеж Лукреции, Джулии и Адрианы. Казалось, такая толпа просто не поместится на узких улочках Пезаро, да и как их прокормить?

Папа с тоской смотрел на большую процессию, сопровождавшую его дорогих девушек, так хотелось поехать с ними, но возможности сделать это не было. Когда кортеж красавиц скрылся из вида, понтифик со вздохом отправился в кабинет заниматься делами. И за что глупым Сфорца и Орсини такие женщины? Ни тот, ни другой не способны оценить красоту, которая им досталась.

Родриго Борджиа вспомнил недавний разговор с сыном. Чезаре прав, все лучшее достается недостойным, а тем, кто достоин, приходится за свое бороться и надеяться только на собственные силы. Папа подумал, что лукавит сам с собой, и ему, и его сыновьям, и дочери многое досталось легко, это стоило честно признать.

Но он невольно сравнивал своих детей. Любимый сын Джованни Борджиа, ему всегда приходилось помогать больше, поддерживать, и что? Джованни женили на достойной, весьма достойной девушке, сделали герцогом Гандийским, в его руках все, о чем только можно мечтать в его годы, но уже немало слухов, что герцога Гандийского силой заставили посещать спальню своей супруги, что он неподобающе ведет себя в Испании, бездумно транжирит деньги отца… Если так пойдет и дальше, то рассчитывать на сильную руку сына не придется.

Конечно, Борджиа прекрасно понимал, что куда лучшим полководцем был бы Чезаре, но этому сыну уготовано другое поприще. Как бы ни противился сам Чезаре, Борджиа надеялся, что он будет Папой следом за отцом. У Чезаре хватит ума и хватки, чтобы удержать все завоеванное, да не просто удержать, а приумножить.

Чезаре тот, на кого можно положиться, ему двадцатый год, а ума как у сорокалетнего умудренного жизнью мужчины. Но главное – он больше остальных чувствует себя Борджиа и это же внушает Лукреции…

Мысли понтифика снова вернулись к дочери и любовнице. Как они там в дороге? Лукреция у него умница, многие, даже Чезаре, недооценивают именно ум в этой прелестной головке. Эта юная женщина способна править королевством! Сейчас Папа очень жалел, что навязал ей такого слизняка-мужа. Ну, ничего, пусть пока поживет в Пезаро, Борджиа даже себе до конца не сознавался в причинах, по которым отправил дорогих женщин в такую даль.

Все дело во французах. Казалось, причем здесь далекий король Карл, прозванный за свой маленький рост и большое уродство Карликом? Какое отношение к нему имела поездка Лукреции в далекий Пезаро на побережье Адриатики в родовое поместье своего мужа? Но связь была.

Карл серьезно взялся за свое итальянское наследство, полагая, что имеет право на Милан и… Неаполь. Против Милана Борджиа не имел ничего, строптивого миланского герцога Лодовико Сфорца по прозвищу Моро, то есть Мавр, мало считавшегося с волей Папы, давно следовало наказать. С Неаполем хуже. Морем французам туда добраться трудно, у Неаполя неплохой флот, а идти сушей пришлось по территории не просто Италии, а Папской области. И вот это понтифику не нравилось совсем.

Просто пропустить, тем более, помогать французам значило потерять понтификат наверняка, не пропускать – биться с огромной французской армией в одиночку, потому что все остальные, кроме Неаполя, сидящего за спиной у Папы, уже сдались.

Французы предприняли атаку на арагонский флот, но не на юге, а почти у себя дома – под Рапалло, и одержали убедительную победу. Следом за этим белые полотнища знамен Валуа перевалили через Альпы и начали победный марш по итальянским городам. Миланский герцог Лодовико Моро, так много кричавший о неприступности города, даже сопротивляться не стал, выехал навстречу захватчикам. К нему присоединились герцог Феррары Эрколе д’Эсте, а также ярый противник Борджиа кардинал Джулиано дела Ровере. Италия стелилась к ногам короля Франции, сопротивляться оказалось просто некому!

Папа прекрасно понимал, что довольно быстро Карл дойдет и до Рима, защищать который некому. Джованни Борджиа в Испании, Джоффредо в Неаполе, Чезаре носит сутану… Но он и не собирался воевать, рассчитывая на то, что время все расставит на свои места, только вот дочь и любовницу отправил подальше от опасности. Сам понтифик бодрости духа не терял.

А красавицы тем временем пробирались в далекий Пезаро. С каждой милей, приближавшей их к городу, Джованни Сфорца становился все уверенней, он словно оживал, освободившись от власти Папы. С одной стороны, он расправлял плечи, чувствуя себя свободным, с другой, не мог не замечать, как изменилось отношение к нему родственников. Для всех Сфорца он теперь был прежде всего зятем Папы, и пока в далекий Пезаро еще не дошли вести о грядущем наступлении французов, Джованни упивался вниманием к собственной персоне. Конечно, он прекрасно понимал, что таким положением обязан Лукреции, а потому стал куда более внимательным к жене.

В Пезаро им подготовили роскошную встречу, Джованни Сфорца уже предвкушал свой несомненный триумф, но… судьба была справедлива, какой бывает не всегда. Всю дорогу их сопровождала прекрасная погода, но именно при подъезде к городу небо поспешно заволокли тучи, из которых просто низверглись потоки холодной воды! Сильный ветер срывал вывешенные на балконах и окнах домов флаги, множество цветов, которыми был украшен город, быстро превратились в грязные веники, красивые платья Лукреции и Джулии оказались безнадежно испорчены, а их прически под щедро усыпанными драгоценными камнями сетками повисли мокрыми прядями! Торжественного въезда не получилось, природа Пезаро не пожелала принимать в свои объятья новую хозяйку.

На следующий день ярко светило солнце, блестело ласковое синее море, окрестные холмы покрыла зелень, но первое впечатление, особенно у Джулии, было испорчено. Она чихала, страдала и ворчала.

Но окрестности Пезаро все же оказались хороши: ласковое лазурное море, синее небо, яркое солнце, множество улыбок вокруг… А еще веселье, потому что один за другим в честь графини Пезаро и ее сопровождающих следовали балы, маскарады, приемы… А еще там они познакомились с одной из самых красивых женщин Италии – Катариной Гонзага. Слава о красоте этой дамы дошла даже до Рима.

– Мы должны ее затмить! – решительно объявила Джулия. – Нужно немедленно вымыть волосы.

Для Лукреции, а тем более для самой Джулии это было долгим и не таким простым делом, потому что роскошные волосы любовницы Папы почти доставали ей до пят. Золотистые локоны требовали надлежащего ухода, и подруги часто помогали друг дружке мыть и бережно сушить свое богатство, чтобы не потерять ни единого волоска.

Катарина Гонзага оказалась вовсе не такой уж красавицей, у нее, несомненно, была превосходная фигура и хорошая кожа лица, но портивший это лицо плоский нос и кривые зубы, не позволявшие бедняге не только улыбаться, но и вообще говорить. Об этом Лукреция немедленно с явным удовольствием сообщила в Рим отцу.

Папа Александр радовался каждой весточке от своей любимой дочери, словно ребенок, получивший долгожданный подарок. Несмотря на победное шествие армии под белыми знаменами Валуа по территории Италии и ее неумолимое приближение к Риму, понтифик был почти спокоен и уверен в будущем. Эта их общая с Лукрецией отличительная черта.

Узнав, что Лукреция была больна, пролежав с лихорадкой несколько дней, Борджиа разразился упреками в ее адрес, выговаривая за то, что пишет не каждый день, и требуя, чтобы возвращалась в Рим. Даже Чезаре не мог убедить отца, что Лукреции в Пезаро менее опасно, чем в Риме.

В Пезаро действительно было весело и спокойно. Джованни Сфорца очень надеялся, что французы не станут прилагать слишком много усилий и добираться до побережья Адриатики, только чтобы захватить и разорить его крошечное графство. Лукреция об этом не задумывалась. Юная женщина, совсем недавно ставшая полноценной супругой, весело проводившая время вместе с красавицей-подругой Джулией, пребывающая в привычной атмосфере восхищения и обожания, вовсе не желала забивать свою красивую головку мыслями о французской угрозе. Какая угроза, если внизу плескалось ласковое лазурное море, ярко светило солнце, казалось, что они попросту отрезаны от всего остального мира!

Она знала, что у мужа проблемы с деньгами, потому что миланский герцог, у которого находился на службе граф Пезаро, не спешил платить ему, тем более, в новых условиях. Когда Джованни посоветовал Лукреции быть более экономной и не тратить столько на праздники и наряды, она сначала недоуменно уставилась на мужа, а потом пожала плечами:

– Если у тебя нет денег, я возьму у Его Святейшества.

Лукреции казалось совершенно естественным, что отец даст ей деньги на наряды и украшения, а как же иначе, ведь до сих пор давал безо всяких напоминаний. Она же должна блистать? Не хватало только, чтобы Катарина Гонзага выглядела лучше! Против самой Катарины Лукреция ничего не имела, они даже подружились со знаменитой красавицей, на поверку оказавшейся не такой уж красивой, но дружба дружбой, а наряды нарядами.

Однако Сфорца такое положение дел совершенно не устраивало, брать деньги у Папы означало быть ему обязанным, вернее, просто служить. Конечно, понтифик мог назначить ему любое жалованье за любые мелкие услуги, но Джованни прекрасно понимал, чего понтифик потребует в ответ, – возвращения дочери, как только станет спокойней.

Поэтому пока Лукреция и Джулия резвились и демонстрировали изделия своих портных, граф Пезаро ломал голову над тем, как вывернуться из этого положения. Ему предстояло сделать выбор: брать всю ответственность за жену на себя и самому раздобывать средства на жизнь или идти на поклон к ее отцу. Больше того, бедному Джованни предстояло выбрать между службой Папе и верностью родственникам Сфорца, хотя те его и предали.

Как для всякого слабого человека, именно выбор для графа Пезаро был самым трудным делом.

Лукреция необходимости выбирать вообще не понимала:

– Почему ты должен выбирать? Ты мой муж и должен служить Его Святейшеству.

Джованни смеялся:

– Не понимаю, в чем связь.

– А я не понимаю, чего ты не понимаешь. Его Святейшество не воюет со Сфорца, почему ему нельзя служить?

Разговор ни к чему не привел, но с каждым днем граф Пезаро становился все мрачней, и постепенно так прекрасно начавшееся пребывание в Пезаро становилось все тягостней. Особенно все изменилось, когда они получили несколько неприятных сообщений.

День обещал быть прекрасным, легкий бриз не позволял воздуху и камням раскаляться, как это происходило в жаркие месяцы в Риме, великолепно пахли цветы в небольшом внутреннем садике, доносились голоса споривших о чем-то слуг, жизнь казалась мирной и спокойной, даже не верилось, что где-то французская армия захватывает один город за другим, вернее, города сами сдаются на милость победителей.

Сладко потягиваясь на лоджии небольшого, но довольно красивого дворца графа Пезаро, Лукреция промурлыкала:

– Знаешь, чего мне не хватает?

Джованни ожидал чего угодно, только не следующих слов, вернее, предпочел бы их не слышать.

– Отца и братьев.

– Учись жить без них, – недовольно пробурчал Сфорца. – Я вообще предпочел бы не уезжать из Пезаро.

Лукреция немного растерялась:

– Джованни, здесь хорошо, но только на некоторое время. Мой дом в Риме, и Его Святейшество зовет меня вернуться туда.

– Зовет вернуться?! Но я твой муж и живу здесь! И ты будешь жить вместе со мной.

Неизвестно, чем бы закончился спор, явно грозивший перерасти в ссору, чего очень боялась Лукреция, но они вдруг увидели спешившего во дворец гонца.

– Что-то случилось!

Оказалось, что гонец прибыл к Джулии от ее родных из Каподимонте. У бедняги дрожали губы, когда она читала присланное сообщение.

– Что? Джулия, что случилось?

– Анджело… мой брат при смерти! Я должна ехать, Лукреция, я не могу быть вдали, когда мой любимый брат опасно болен.

Лукреция понимала, как это тяжело – знать, что родной брат смертельно болен, но как можно без разрешения Папы взять и уехать?!

– Каподимонте это же так далеко, немного ближе, чем Рим! И ездить сейчас женщинам по дорогам опасно, можно встретить французов!

Джулия и сама все понимала, она залилась слезами. Конечно, если бы Александр разрешил им отправиться навестить Анджело… но на это не стоило надеяться, область Лацио прямо на пути у французской армии, да и Джованни ни за что не согласится сопровождать их туда.

Джулия не просто поступила по-своему, она в Каподимонте наладила отношения с супругом, видимо опасаясь, что Александр потеряет свое влияние, и готовя пути к отступлению. Семейство Орсини встало на сторону французов и приложило немало усилий, чтобы сместить с престола Александра VI. Не удалось, а красавица Джулия своими стараниями угодить и всесильному любовнику и мужу с Папой отношения испортила.

Александр все же встречал ее в Риме с распростертыми объятьями, но шила в мешке не утаишь, довольно скоро Джулия попала в немилость и из жизни Александра и Лукреции исчезла совсем. Прощавший многое и многим, предательство Папа прощал редко.

Но это оказались не все проблемы.

Папа решил, что зять не должен отсиживаться в своей глуши. Если Чезаре получил бригаду в неаполитанской армии, то почему бы этого не сделать относительно Джованни Сфорца?

Прочитав такое предложение, бедный граф Пезаро даже дар речи потерял. Лукреция перепугалась:

– Что?!

Понтифик отправлял его к заклятым врагам Сфорца в Неаполь да еще и воевать с французами, с которыми остальные Сфорца подружились!

Лукреция задумалась:

– Опасно, конечно, война есть война, но думаю, Его Святейшество знает, что делает.

– Опасно?! Ты говоришь, опасно?! Да это верная смерть!

– Но почему, ведь воюет же Чезаре.

– Чезаре Борджиа, а я Сфорца! В Неаполе у меня кровные враги. Идти в армию Неаполя, чтобы защищать кровных врагов?!

У несчастного Джованни даже лицо исказилось от гнева и изо рта летела слюна. Лукреция брезгливо поморщилась:

– Сейчас защищают Италию, а не Борджиа или Неаполь. Что будет, если каждый станет думать только о себе, своей вражде или неприязни?

Сфорца расхохотался:

– И это говоришь ты? Твой отец всегда думал только о себе. Интересно, что он будет делать, когда французы захватят Рим и сместят его? Куда денется вся спесь Борджиа! И ты права, наступило время, когда каждый должен думать о себе.

– Крысы бегут с тонущего корабля…

– Можешь называть меня крысой, но я не желаю рисковать своей жизнью ради Папы, которого завтра сместят.

Лукреция вскинула голову:

– Только корабль не тонет! Ты можешь не рисковать, но тогда и денег не получишь.

Почему-то именно спокойный и уверенный тон жены быстро охладил истерику графа Пезаро, он понял, что Лукреция права, никто другой денег на жизнь ему не даст, а останется на своем месте Папа или его сместят – еще как сказать. Джованни Сфорца уехал в Неаполь, чтобы готовиться к войне с французами в составе армии ненавистных ему неаполитанцев.

Отношения у супругов стали не просто натянутыми, а почти враждебными. Лукреция понимала, что никогда не сможет простить мужу этого выпада против ее семьи, она чувствовала себя Борджиа сейчас куда сильнее, чем раньше.

Где-то там на западе и юге французы победным маршем шли по итальянской земле, не встречая сопротивления. Как образно заметил Папа Александр, им оказалось нужно единственное оружие – мелки квартирмейстеров, чтобы отмечать занятые территории. Понтифик ругал итальянцев на чем свет стоит, называя трусами, способными только маршировать в парадной одежде, но неспособными оказать малейшее сопротивление врагу.

Итальянцы гневные филиппики понтифика не замечали.

А армия уродливого короля Карла не просто перевалила через Альпы и прошла землями миланского герцогства, французы заняли Флоренцию, Карл объявил о своих правах на Неаполитанское королевство и намерении пройти туда землями Папской области. В Рим отправились послы с формальной просьбой пропустить на юг огромную армию французов (Карл привел девяносто тысяч воинов, к которым присоединились еще и миланцы, и отряды итальянских Орсини и Савелли).

Александр задумался. Открыть дорогу французам означало самому поступить так, как сделали это проклинаемые им итальянцы. Кроме того, это означало немедленно получить врага в лице короля Неаполя. На аудиенции французским послам в начале декабря понтифик отказал королю в свободном проходе через Папскую область!

Карл в изумлении кричал:

– Он сумасшедший! Старый Борджиа выжил из ума!

А миланский герцог Лодовико Моро и его приспешники с удовольствием потирали руки, казалось, дни понтифика сочтены.

Так казалось не только им, даже кардиналы в Риме качали головами: к чему рисковать, ведь французы не просто сильнее, они многократно сильней. Конечно, соберись все итальянские силы вместе, Карлу ни за что не одолеть бы их, но каждый город сам по себе, каждый герцог сам за себя, но никто не хочет подчиняться Риму.

Французская армия повернула на Рим, причем двинулась форсированным маршем и быстро оказалась в предместьях города. Король Карл прислал понтифику сообщение, что любая попытка противодействия обернется штурмом и почти уничтожением города! Подвергнуть прекрасный город штурму?! Этого не простят ему не только нынешние жители, но и потомки в веках.

Сам Папа удалился в замок Святого Ангела, держа при себе и Чезаре. Джованни оставался в Испании, Лукреция сидела в Пезаро, Джоффредо давно отбыл в Неаполь, а их мать Ваноцца была надежно спрятана в дальнем имении. Чезаре метался, пытаясь добиться, чтобы Папа поставил его во главе обороны Рима. Но тот пребывал в удивительном спокойствии, словно знал что-то такое, чего не знал никто другой.

– Я молод и здоров, я могу возглавить не просто отряд, а целую армию, но сижу с Вашим Святейшеством за крепостными стенами! Вы не доверяете мне?

Александр чуть улыбнулся все той же своей непонятной улыбкой:

– Не доверяю? Нет, Чезаре, в моем окружении ты единственный, кому я доверяю. Ты слишком возбужден, впервые вижу тебя в таком состоянии. Где же знаменитая невозмутимость Чезаре Борджиа?

– Какая может быть невозмутимость, если решается судьба Италии?!

Но тон Чезаре был куда спокойней, он понял, что отец замыслил нечто такое, о чем не мог сказать вслух.

– Сядь, поговорим спокойно.

Повинуясь жесту Папы, Чезаре сел в кресло. Понтифик опустился во второе напротив и некоторое время разглядывал сына. Умное, волевое лицо с проницательными глазами очень нравилось Родриго. Чезаре умеет управлять людьми, ставить интересы дела выше своих эмоций, жесток к врагам, но милостив к тем, кто ему дорог, но главное – самое дорогое для Чезаре то, что он носит имя Борджиа. Сын понял, почему отцу пришлось отказаться от своего отцовства прилюдно и дать ему чужое имя, при этом он остался Борджиа по духу. Чезаре и Лукреция – вот кто достоин быть Борджиа. Папа вынужден признать, что даже любимый им Джованни не столь соответствовал гордому имени.

Коротко вздохнув, понтифик тихо проговорил:

– У Карла столь большая армия, да еще и поддержанная нашими врагами в Италии, что сопротивляться ей бессмысленно…

– Но не отдавать же им Рим?!

Александр снова немного помолчал…

– Бывают минуты, когда нужно согнуться, чтобы тебя не унесло ветром, даже припасть к земле. Но как только буря утихнет, можно будет встать и продолжить путь. Это лучше, чем быть снесенным в пропасть.

Чезаре не понимал замысла отца, но молчал, зная, что тот скажет все, что нужно, чтобы понять.

– Французы возьмут Рим, а вот разграбят или просто пограбят, зависит сейчас от моего решения.

– Но почему тогда не пропустить их сразу через свои земли, чтобы прошли на Неаполь?

– Карл может взять Неаполь, но не удержит его. Получить врагов у себя под боком после ухода французов обратно очень опасно. Все видели, что я сделал, что смог, но сопротивляться во много раз превосходящим силам бессмысленно; когда Карл войдет в Рим, он наверняка потребует для продвижения вперед заложника, – глаза понтифика внимательно смотрели на сына, – и этим заложником наверняка будешь ты. Вот тогда и сможешь послужить мне и Риму.

– Ты хочешь, чтобы я убил Карла?

– Упаси Господи! Пусть живет, самонадеянный глупец на троне куда лучше умного и толкового. Довольно быстро этот урод надоест своим же людям и от него избавятся без нас.

– Но он завоюет Неаполь.

– Пусть. Завоевать не значит иметь. Не станет же этот кривобокий дурень сидеть в Неаполе постоянно? А как только уйдет, дни французов в городе будут сочтены. Кроме того, идти ему придется тем же путем. Мы не станем сейчас противиться их проходу, мы их побьем на обратном пути. Но для этого ты должен не просто выжить, а ловко обмануть Карла. Подумай, как это сделать, не подвергая Рим риску разорения.

Когда сын уже поднялся, чтобы идти к себе для раздумий, Папа с усмешкой добавил:

– Зато на троне Неаполя сменится король.

Все случилось именно так, как предполагал Папа Александр. В начале января 1495 года французская армия вошла в Рим. Конечно, город был пограблен, но не разграблен и не разрушен. Король Карл расположился во дворце Сан-Марко. На следующий день его прибыли приветствовать семь кардиналов во главе с Чезаре Борджиа.

Отправляя сына к французскому королю, Папа, конечно, имел в виду не столько изъявление дружественных чувств, сколько разведку планов на будущее. Насколько скоро уродливый король намерен отправиться дальше?

Рядом с высоким, стройным, красивым Чезаре маленький, кривобокий, со скошенным лбом и подбородком Карл казался особенно неприглядным. У Борджиа даже мелькнула мысль: головастик! Но за этим головастиком, прозванным собственными подданными Карликом, стояла большая и сильная армия, а противопоставить ей такую же у Папы возможности не было. Ничего, возьмем хитростью, решил про себя Чезаре.

Когда полусонные глаза Карла встретились с умными проницательными Чезаре, король почувствовал, что запросто может перемудрить и угодить в подстроенную западню, и принял единственно верное для себя решение: он не стал мудрить и говорил откровенно. Единственная цель пребывания французской армии и его лично на земле Италии – завоевание Неаполитанского королевства. Чезаре усмехнулся, но только мысленно, он уже владел собой и мог не выражать эмоций внешне, лицо кардинала было спокойным и выражало доброжелательность.

Но то ли сам Карл был не такой уж дурак, то ли советники попались умные, только двадцатичетырехлетний правитель попытался поставить условия с позиции силы, которая за ним стояла: на всякий случай предоставить в распоряжение французской армии замок Святого Ангела и отправить с ним на юг двух заложников. Перед словом «двух» король чуть споткнулся, потому что изначально планировал одного – принца Джема, брата правящего турецкого султана Баязида. В последний миг Карл добавил к Джему самого Чезаре.

Шестеро кардиналов ахнули, не в силах сдержать охватившего их волнения. Понтифик никогда не согласится отдать собственного сына в качестве заложника! Спокойным остался только будущий заложник Чезаре Борджиа, он и бровью не повел. Никто не догадывался, что для Папы куда большей неожиданностью будет требование отправить с королем принца Джема.

Этого принца хотели бы заполучить многие правители Европы, потому что его именем можно было начать гражданскую войну в Турции, но жил принц в Ватикане на положении не то гостя, не то пленника… Странный это был гость – у главы христиан нашел свое убежище мусульманин. Но это не все, свои интересы в проживании принца Джема в Ватикане соблюдал и… его старший брат султан Баязид. Он платил Папе по сорок тысяч дукатов ежегодно, чтобы принц дальше Рима носа не совал. Но Джем и не пытался, после скитаний по монастырям и дворам Европы жизнь в Риме пришлась ему весьма по вкусу, он жил в свое удовольствие. И вот теперь Карл решил заполучить себе столь драгоценного заложника.

Карл просто боялся, что Папа может призвать себе на помощь… турков Баязида в обмен на голову принца Джема. Папу страшно возмутило само предположение о таком союзе христиан с султаном, но основания сомневаться у короля были. Султан тоже испугался быстрого продвижения французских войск и действительно решил предложить Александру союз, для чего отправил с письмом посланника. Но союз этот касался только избавления от радостей и горестей этого мира бедолаги принца. За триста тысяч дукатов золотом Папе предлагалось избавиться от Джема любым способом, какой ему покажется подходящим.

Письмо было перехвачено, попало в руки дела Ровере, а затем короля. И теперь Карл требовал выдать ему принца Джема живым, чтобы у Папы не появилось искушение отправить его на тот свет. Просто так согласиться на эти условия Александр, конечно, не мог. Он отказался… на день. Однако на следующий день был вынужден согласиться, потому что французская армия начала грабеж Рима.

Потом был торжественный прием в Ватикане в честь короля Франции, и Папа имел возможность убедиться в верности определения, данного своим сыном завоевателю: головастик. Сам Карл чувствовал себя в присутствии Папы очень скованно. Рослый, крупный, сдержанный понтифик просто подавлял маленького короля, хотелось не просто поцеловать сандалию Папы, как полагалось по этикету, но и пасть ниц пред ним. Александр улыбался вполне миролюбиво, говорил только о вечном, ни словом не упоминал о грабежах и завоеваниях, и даже о предстоящих заложниках, зато убеждал в необходимости вести праведный образ жизни.

Глядя в умные, проницательные глаза понтифика, Карл думал о том, сколько похожи отец и сын, а также о том, насколько лживы распускаемые слухи о развратности, сребролюбии и жестокости Борджиа. Ну разве мог вот этот приятный, вежливый человек с такими мудрыми глазами быть гадким развратником или убийцей? Как и его красивый, столь выдержанный и доброжелательный сын? Не могут – решил для себя Карл, он был почти готов подружиться с Чезаре и предложить ему если не править от имени короля Франции завоеванным Неапольским королевством, то нечто похожее.

Чезаре об этом не подозревал, да если и подозревал бы, то вряд ли согласился. Он-то знал, что все уступки только для видимости, а потому готовился в путь вместе с Карлом основательно. Чтобы задобрить своего «хозяина», Чезаре подарил королю шесть великолепных боевых коней. Восхищенный Карл долго благодарил, но все же, по совету своих приближенных, охрану от заложника не снял.

Французские войска простояли в Риме целых двенадцать дней, наградив за это время уже бушевавшей во Франции новой болезнью – сифилисом – немало римских красоток.

Перед отъездом Александр снова поговорил с сыном, опасаясь шпионов, разговаривали осторожно, почти одними намеками, но Чезаре понял главное: все идет, как ожидалось.

– Джованни своего добился…

Это означало, что король и королева Испании решили объявить войну Карлу, о чем должен сообщить присланный ими посол.

В том, что посол дон Антонио де Фонсе не поехал в Рим, а решил ждать короля в небольшом городке Веллетри, тоже была своя хитрость, которая очень пригодилась Борджиа. Пока король выслушивал посла и потом долго совещался со своими советниками, Чезаре, переодевшись конюхом, сумел выбраться из самого городка и бежать! Он не стал возвращаться в Ватикан, чтобы не подвергать риску нового вторжения Папу и остальных римлян, а поехал сразу в Сполето, комендантом которого являлся.

Обнаружив на следующий день пропажу одного из заложников, Карл был вне себя, он отправил в Ватикан гневное послание. Привезший его придворный вручил протест короля Папе и на словах добавил, что король весьма раздражен. Александр спокойно взял письмо, сломал печать, пробежал строчки глазами и вдруг… закашлялся.

Приложив платок к губам, понтифик почти сокрушенно покачал головой:

– Ай-ай-ай… как же он так? Сбежать, не спросив разрешения?.. Ай-ай…

Кашель не позволил Папе говорить дальше, он сделал жест рукой, отпускающий придворного, а сам почти бегом ринулся прочь за дверь в свои покои. Почему-то придворному показалось, что глаза Папы… смеялись! Эти итальянцы вели себя вообще неправильно, они не оказывали сопротивления, пропуская чужую армию, спокойно отдали ценных заложников, теперь вот сын Папы бежал, а в его семнадцати огромных сундуках, обтянутых дорогим бархатом, над которыми покатывались со смеха все французы, оказались… камни! Разве так ведут себя приличные заложники? По правилам заложники должны быть спокойны и послушны до самого их выкупа, а не бегать по ночам в одежде конюха.

Придворный был прав, Борджиа действительно смеялся. Сумев скрыть откровенный смех за кашлем, он долго не мог успокоиться уже за дверью в свой кабинет. Секретарь, прочитавший гневное послание, тоже не смог сдержаться. Карл был очень обижен на Чезаре, с которым собирался почти побрататься, еще и за обман с сундуками. К чему тащить с собой камни? А французские солдаты грузили эту тяжесть, перетаскивали на собственных плечах там, где невозможно было протащить повозкой, охраняли… Ну, где, скажите, уважение к армии, прошедшей маршем всю Италию?

Но это оказались не все неприятности короля Карла. Испанские король и королева объявили ему войну, угрожая напасть, если он все же возьмет Неаполь. Угроза не слишком серьезная, у Испании, как и у Франции, для ведения войны лишних денег не было. Карлу для своего похода пришлось влезть в громадные долги к кредиторам, и Неаполь был ему необходим, как глоток воды в пустыне, иначе не расплатиться.

И вдруг еще одна новость: умер принц Джем! Принца, чтобы не сбежал и этот заложник, король отправил под усиленной охраной в Мантую. Вообще-то, принц умер так, как умирали тысячи простолюдинов – от дизентерии, потому что не привык к походным условиям, ведь даже в почетном плену у Папы его содержали по-королевски. Дизентерию лечить не умели, да и не считали нужным.

Это простолюдин имел право умереть засранцем, благородным такого не дозволялось. Немедленно пошли слухи, что его отравили Борджиа, причем еще там, в Риме, мол, у коварных Борджиа имелся такой страшный яд – карталена, который не имел ни вкуса, ни запаха и убивал через некоторое время, причем от дозы зависело, как скоро.