Текст книги "Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)"

Дмитрий Иванович радостно смеялся, обмакивая очередной блин в густой тягучий мед. Верно говорят, ничто не заставит мед течь скорее. Янтарная капля упала-таки на рукав, снова рассмеялся почти без причины, просто хорошо от Масленой, оттого, что жена любимая снова сына родила, что ладится все, что молод и силен… Много от чего хорошо.

Слизнул капельку, отправил в рот блин, щеки раздались в стороны, пыхтит, точно медведь перед бочкой меда, Евдокия и старшие Соня и Вася смехом заливаются. Дмитрий Иванович, чтобы еще смешнее стало, нарочно надув щеки, перекатывает из стороны в сторону откушенный кусок, словно справиться с ним не может. Вот оно счастье.

Вдруг к князю подошел ближний холоп Степан, что-то тихо сказал на ухо. С лица Дмитрия медленно сползла улыбка. Евдокия ахнула:

– Что?!

С трудом проглотив кусок, Дмитрий отложил недоеденный блин в сторону и зло прохрипел:

– Иван Вельяминов утек самовольно. Вместе с купцом сурожским, с которым якшался последнее время, бежали.

– Некоматкой? – зачем-то уточнила Евдокия. Она уже не раз слышала от мужа, что обиженный Вельяминов другом сурожским купчишкам стал. Точно в городе никого более путного нет. А теперь вон и вовсе бежал?

– С ним.

– А может, просто куда в гости на сырную неделю уехали? – робко предположила княгиня. Очень не хотелось верить в предательство родственника. Сразу мелькнула мысль про Машу и Миколу Вельяминовых. Если сказали правду, то и брату изменника не поздоровится.

– Нет, – Дмитрий встал из-за стола. Нахмурившись, остановился у окна. Снаружи доносились крики и визг катающихся со снежных гор москвичей. – Они в Тверь поехали. Вряд ли Михаил Александрович их приглашал на Масленую. – Кулак князя вдруг сжался. – Мог бы догадаться, что неспроста Михаил Тверской вместе со всеми в Переяславль не приехал!

– Митя, ну и пусть Вельяминов тверскому князю служит. Остальные-то тебе.

– Если просто бежали и гадить не станут, то пусть. Но Иван много знает, а у Некоматки-бреха денег, что вшей у бродяги…

Было от чего злиться князю Дмитрию Ивановичу. На общий сбор в Переяславль Михаил Александрович Тверской, осенью на крестины Юрия не приехал. Точно заранее себя от остальных отделял. Да что от остальных, от Москвы он отделялся! А это грозило новой войной с Тверью.

Поплачется вон Мамайке, что Дмитрий своих людей родовитых да купцов иноземных обижает, тот и отдаст ярлык в Тверь. А снова ехать в Орду и нельзя и не на что. Он хорошо понимал, что еще раз обольстить Мамая и его хатуней, как в прошлый раз, не сможет, не получится. И тот же Некомат-брех денег, если нужно, столько даст на подарки ордынцам, что Москве не перебить. Разве что саму Москву продать этим же купцам? – невесело усмехнулся сам с собой князь.

Когда высказал это митрополиту, тот согласно покивал головой. Совсем стар стал Алексий, тяжко ему не только двигаться, но и думать уже. И то, девятый десяток уже землю топчет, на покой бы, а на Москве снова нестроение. Большой беды в бегстве боярина и купца Алексий не увидел, никому отъезжать не заказано, таков древний обычай, и менять его нельзя.

– Да если бы открыто крестное целование сложил, я б его отпустил с миром. А то как тать в ночи бежал!

– Не суетись раньше времени, – вздохнул митрополит и тяжко закашлялся. Глядя на немощного уже старика, Дмитрий вдруг отчетливо понял, что тот не помощник!

Митрополит с трудом перенес поездку в Переяславль, а ведь Дмитрий очень надеялся сделать ему приятное. Владимир Андреевич уговорил приехать туда вместе с собой Сергия. Преподобный занят строительством нового монастыря в Серпухове. Пока сам Владимир ставил новые стены на Красном холме, Сергий следил за закладкой Вознесенской обители. Вспомнив об этом, Дмитрий улыбнулся: брату так хотелось и у себя в новом граде иметь надежную монастырскую опору, видно, мало показалось основанной Алексием Владычной обители, что он обхаживал Сергия, точно парень девку перед сватовством.

Заметив улыбку князя, митрополит подивился:

– Чему?

– Вспомнил Владимира с его серпуховскими заботами…

Да, Владимир Андреевич теперь его единственный помощник, надеялся на тестя, но Дмитрий Константинович Нижегородский как пристяжная в тройке, везти везет, но все в свою сторону смотрит. И зять не мог быть уверен, что если вожжи ослабить, то не свернет нижегородский князь куда не надо.

Хотел ехать в Серпухов, но Владимир вдруг появился сам. Возмужавший, загорелый, красивый… Ему женитьба пошла на пользу. Одно плохо – деток пока нет. Это у Дмитрия с Евдокией как горох сыплются.

Вести о бегстве Ивана Вельяминова не порадовался, покачал головой:

– Плохо то. Не потому, что сбежал, много их бегает, а потому что вместе с купцом сурожским.

Дмитрия больше задевало, что тайно, но брат настаивал на своем:

– Сговор тут, Митрий, и непонятно, как повернется супротив тебя.

– Да как? Ярлык у Мамайки перекупят! Что тогда? Снова все начинать? Кланяться проклятому, выю гнуть, на коленях ползать да подарками отдаривать? И поползал бы, и погнул, если б понимал, что это навсегда! А то в Орде понравилось, станут каждый год от одного к другому перебрасывать.

Владимир Андреевич хоть и молод, но весьма разумен. Он долго молчал, а потом вздохнул:

– Я, Митя, так мыслю. Не с Ордой тут разбираться надо, а со своими русскими князьями.

– Но ярлык-то Орда дает!

– Ты помнишь, как Андрей Константинович от ярлыка в пользу твоего тестя Дмитрия Константиновича отказался? А после Дмитрий Константинович в твою. Вот надо как, чтобы и все остальные отказались в твою пользу.

– Да кто ж откажется?

– А кто и может надеяться? Дмитрий Константинович Нижегородский учен, не станет снова голову подставлять. Олегу Рязанскому не до ярлыка. Остальные с тобой. Остается Михаил Александрович Тверской.

– Да уж, этого хлебом не корми, дай себя Великим князем назвать!

– Мыслю, ему и станет Некомат-брех ярлык покупать.

– И купит ведь, купит! – Дмитрий вскочил, не в силах сдерживаться. Владимир, напротив, сидел как сидел, спокойно глядя на брата.

– Купит обязательно. За твоим Некоматом многие купцы стоят, а ты им не даешь вольного пути к меховому торгу.

– Кто им торговать не дает?! Они же не торга просят, а самим пушнину всю скупать и ее торговлей ведать! А нам что останется? Нашу же рухлядь чужие вдруг будут вывозить!

– И перебить ты купецкие деньги не сможешь…

Князь не выдержал спокойного тона брата, разошелся окончательно:

– Да ты так говоришь, точно сам готов все проклятым генуэзцам отдать! Что мне делать-то?! У своих купцов денег просить – они тоже такое загнут, что сам себе потом не волен станешь, будешь по их подсказке всякое слово говорить! – Он сел на лавку, упершись ладонями в колени, хмуро уставился на образа. – Только волю чувствовать начал, как снова в поддых!

– Значит, надо и Михаила Александрыча заставить бросить мысль о великом княжении.

– Как?! Ныне крестоцелование вроде пустого словоблудия. Клятву дал, клятву снял и снова свободен.

– Не клятвой брать надо, а силой.

– Какой силой?! А ну как снова Ольгерда позовет? Опять разор на московские земли?

– Ты, Митя, не кипятись, а то вон весь красный, как рак вареный. Давай головой холодной думать.

Князь смотрел на младшего брата (давно уж забыл, что Владимир двоюродный, был родней родного, всегда вместе) вытаращив глаза. Молод, а как спокоен и разумен! Вот бы ему самому так. Не умеет ведь, загорается, что солома на ветру, кричит, ругается… Сколько митрополит твердил, что негоже князю прежде злиться, а потом думать, но как себя сдержишь, ежели нутро такое?

Сел, попытался успокоиться. Владимир чуть подождал, потом усмехнулся (Дмитрию все чаще начинало казаться, что старший не он, а брат):

– Ольгерд стар уже, ему ни во что ввязываться не хочется, и Орден там по своим границам давит, не рискнет снова на Москву идти. А больше помогать Михаилу Тверскому некому. Особо если до осени подождать. Мамайка в осень не пойдет, ему опасно…

– А со мной кто пойдет?

– Митя, ты по Москве спрашивал, довольны ли бегством боярина?

– Не спрашивал, он же только что бежал.

– А поспрошай, поймешь, сколько за тебя стоит. И все, кто в Переяславле были, тоже. Но пока ничего не предпринимай, подождать надо. Остынь и не ругайся зря, чтобы не выглядеть смешно. Велика беда – боярин с купечишкой бежали! Их наделы и достаток под себя возьми, никто поперек слова не скажет. Только чуть погоди, чтобы Москва успела прочувствовать предательство. А для того по Москве слух разошли, что нарушил крестоцелование Иван Васильевич.

И снова дивился рассудительности брата Дмитрий. Неожиданно для себя усмехнулся:

– А ты не хочешь ли стать великим князем?

Голос Владимира был глух:

– Я не Вельяминов и крестоцелования не нарушу, князь Дмитрий Иванович!

– Володя, да ты не серчай на меня, сам ведаешь, я глупости говорить в запале горазд! А сказал не зря, ты во сто крат меня разумней, тебе бы быть на моем месте!

Брат поморщился:

– То, что обижать горазд, я знаю, да только за речами своими следи впредь. Я тебе никогда повода не давал плохо думать. Вернее меня и Евдокии у тебя никого нет, помни про то!

– Прости! – виновато склонил голову князь.

– Ладно, чего уж там…

– Володя, тут еще одно дело. Не просто так Иван с Некоматкой якшался. Они недовольных по Москве собирали, супротив меня настраивали.

– Это кто тебе сказал?

– Да вызнал я у одного купца, его тоже подбивали.

– Но не подбили же?

– Если мне по-добру рассказал, значит, не подбили.

– Митя, в Москве хоть и ворчат из-за тысяцкого, но супротив тебя не пойдут. А с Михаилом Александровичем пока надо подождать. Если он шаг сделает, тогда ответим. У меня есть надежные люди в Твери, сообщат, если что.

Немного погодя Дмитрий удивлялся, как умеет поддержать его Владимир! Был на душе у князя просто мрак, хотелось все бросить и удалиться вместе с Евдокией и детками куда-нибудь в Переяславль, забыть о Москве, Кремле, великом княжении. Да сколько же можно?! Пятнадцатый год уже князем, и минуточки спокойной не выдалось, годочка себе в радость не прожили с женой! Не слева, так справа, не спереди, так сзади беда за бедой, волна за волной. Будет ли на Руси покойно?

А вот приехал Владимир, поговорил, вроде все ясно стало. Даже надежда зародилась, что не рискнет Михаил Александрович новую свару заводить за ярлык, должен же понимать, что остальные князья если и не за Москву, как Олег Рязанский, то не супротив нее! Может, тем и успокоится?

Владимир приехал с женой своей княгиней Еленой Ольгердовной. Та сразу отправилась к Евдокии с детками. Дуне даже за пялами сидеть некогда, дети один за другим, то у кого зубки режутся, то животик болит, то грудью кормит. Конечно, помощниц вокруг много, но ведь все равно мать главная. Одного приголубишь, другие на руки лезут. Старшая Соня шести лет, а тоже к матери жмется да еще и ревнует к маленьким.

Елена смотрела завистливо, своих-то нет пока. Но зависть была белая, княгиня, как и муж Владимир, относилась к великокняжьей семье по-доброму. Принялась тетешкать маленького Васю, катать его на коленках, вроде как на лошадке. Тот заливался счастливым смехом.

Эту картину и застали пришедшие на женскую половину братья. Вася, чувствуя себя уже взрослым, подтянулся, степенно приветствовал князей. Владимир обернулся к Дмитрию:

– Завтра проводы Масленицы, давай Василия возьмем с собой на гулянье?

Глянув на заблестевшие восторгом глазенки сына, князь с удовольствием кивнул:

– Возьмем.

Радости маленького княжича не было предела. Посмотреть на гулянье отправились всей семьей, но с большой горы-то вместе с дядей катался только он! Владимир вел себя как мальчишка, он кидался снежками, съезжал с высоченной горы, не боясь свернуть шею, вывалял Васю в снегу, потом лепил вместе с московскими мальчишками большущую снежную бабу, а потом жег чучело! Сам князь так не мог, несолидно все же, но хохотал вместе со всеми, ел блины, радовался солнышку и жизни.

Когда Евдокия осторожно попросила пригласить и Машу тоже, Дмитрий раскрыл на нее глаза:

– А чего ты спрашиваешь? Микола с Машей завсегда первые гости у нас! Они да вон Владимир со своей Еленой, кто еще ближе?

– Но ведь у Миколы брат?

– Микола за Ивана не в ответе, так и скажи! Я одного с другим не путаю.

И поцеловал засветившиеся радостью глаза жены. Потому на гулянье Маша с девочками стояла вместе с Евдокией и Еленой. Микола чуть помялся, потом бочком подошел к Дмитрию:

– Дмитрий Иванович, ты не подумай, Вельяминовы ни сном ни духом про Ивана не ведали. Мы своей клятвы крепко держимся.

Дмитрий широко улыбнулся давнему другу:

– Микола, а давно ли я стал для тебя Дмитрием Ивановичем? Может, и князем величать начнешь? А не лучше ли по-прежнему Митей? Про Ивана я уж Евдокии сказал: вас меж собой не путаю!

– Спасибо на добром слове!

Уже через несколько дней Дмитрий убедился в разумности братовых слов. По Москве поползло злое слово «измена»! Первыми от своего родича открестились сами Вельяминовы. Тимофей Васильевич пришел, потоптался смущенно, потом объявил общее решение боярского семейства: Ивана своим не считать, а как с его добром поступить, то княжья воля. Дмитрий чиниться не стал, забрал себе все: и Иваново, и Некоматки тоже.

Конечно, купец самое ценное загодя вывез, но и осталось немало. Цепных псов, что исходили злой слюной на любого, пришлось убить, чтоб никого не покалечили.

Семка, услышав о бегстве боярина Вельяминова, бросился искать Никиту. На дворе ему сказали, что Никита исчез вместе с Иваном Васильевичем. Парень вздохнул: ох, не доведет Никиту до добра эта дружба с денежным мешком!..

А еще он встретил ревущую ревмя дочку московского купца Антипа Широкого, что частенько тоже бывал на дворе у Ивана Вельяминова. Последний раз когда виделись, Никитка не одним Некоматом хвастался, но и этой Настей, мол, окрутил купецкую дочь, влюбилась, как кошка. На все готова. Семка тогда головой покачал:

– Да на что она тебе? Отец ни за что не выдаст за простого.

Никита довольно крутил пока не существующий ус, фыркал важно:

– А куды денется, ежели мы дите сообразим? Небось лучше за меня выдать, чем позор обнародовать?

– Недобро ты поступаешь, Никита. К чему девку позорить?

Приятель в сердцах осадил:

– Опять ты за свое! Будешь сидеть со своей честностью в дружинниках всю жизнь! А за меня мой боярин слово молвить перед купцом обещался… Кто ж перед Вельяминовым устоит?

При виде Настасьи живо вспомнился этот разговор. Сразу резануло: а вдруг уже успели согрешить?! Куда ж теперь-то деве?

Та метнулась от Семки, точно от заразного.

– Да не трусь, я был приятелем Никиты!

Девушка подняла красивые, чуть с поволокой глаза, с надеждой спросила:

– Где он, не ведаешь? Хоть бы весточку оставил, я бы пешей за ним ушла…

– Не знаю, он и мне ничего не сказал, как всем. – Что-то в бледности Настасьи насторожило Семку, решился-таки спросить: – Да ты не… того?

Девушка залилась слезами:

– Тятя из дому гонит, говорит, чтоб без непутевого не возвращалась! А куда ж мне теперь, если он ушел?..

На миг Семка замер. Что он мог? Объявить дите своим? Но тогда неприятностей не миновать от всех, да и не хотелось ему брать на себя чужой грех, и Настасья хотя и красива, да не по нему. Вдруг он схватил девушку за руку и решительно потащил за собой.

– Куда?! – уперлась та.

– Пойдем, я тебя к хорошим людям отведу, не обидят.

Он привел купеческую дочь на двор к Миколе Васильевичу, а вот как сказать о ней, и не знал. Пока вел, казалось все просто, а потом задумался. Хорошо, что почти сразу попались на глаза Марии Дмитриевне.

– Ты чего девку мучаешь?!

Настя и впрямь упиралась, не желая идти на чужой двор. Семен, не выпуская ее запястья из своих пальцев, подтащил к хозяйке:

– Да беда у нее, отец из дома выгнал!

– За что?!

Семен заерзал:

– Она слюбилась с… с моим приятелем Никитой, а теперь домой никак.

– А чего ты с ней возишься, а не Никита?

Глаза боярыни смотрели строго, она шалав ой как не любила. А сама девушка стояла, низко опустив голову и заливаясь слезами.

– Никита с Иваном Васильевичем утек, а ее вон брюхатой оставил…

Сказал вроде тихо, но дурное разносится мигом, сразу несколько любопытных голов повернулись в их сторону. Мария Дмитриевна и вовсе нахмурилась, махнула рукой:

– А ну пойдем! Не на дворе же речи вести!

Семен выпустил руку Насти, кивнув:

– Иди с боярыней.

Так на дворе у Миколы Васильевича и Марии Дмитриевны появилась новая жительница. Купец принять беспутную дочь домой не захотел, твердо ответил, что, когда нагуливала, его не спрашивала, так пусть теперь сама и расхлебывает. Микола Вельяминов строго напомнил Семке:

– Вишь, твердил же тебе, что ничего путного в этом приятеле нет!

И вдруг еще одна новость! От нужных людей из Твери примчался человек с вестью, что беглые Иван Васильич Вельяминов и купец Некомат-брех спешно отбыли к Мамаю! Дмитрий порадовался, что брат не успел уехать к себе в Серпухов.

Владимир, услышав новость, нахмурился, потом тряхнул головой:

– Давай, Митя, собирать князей!

Снова собрались князья в Переяславле, на сей раз не было ни митрополита Алексия, ни Сергия, ни жен с детьми. Зато была всеобщая поддержка московскому князю. И твердое решение: если Сурожанин купит ярлык для Михаила Александровича, то не подчиниться и самого Тверского князя крепко наказать, что супротив своего же крестоцелования идет!

Дмитрий Иванович смотрел на решительные лица и думал о том, сколь сильны князья, если вместе.

Но оказалось, что это не все неприятности. Мрачней других выглядел нижегородский князь Дмитрий Константинович. Оказалось, его сын Василий Кирдяпа вместе с попом Дионисием натворили таких дел! Как теперь расхлебать – неизвестно.

Еще в прошлом году в Нижний Новгород вдруг приехал с сотней воинов ордынский посол Сарай-ака. Ладно бы просто дань собрать или за подарками, так ордынцы вдруг начали насильничать в городе. Открытый грабеж и даже разбой вызвали у нижегородцев возмущение. Верно, времена уже не те, чтобы спуск давать даже послам.

Масла в огонь подлил Дионисий, недаром его еще хан Узбек звал «сумасшедшим попом Денисом». Новгородцы принялись ловить басурманов и бить их без разбора. Сарай-аке с немногими удалось укрыться во дворе самого князя Дмитрия Константиновича. Что делать с провинившимся послом и его воинами, нижегородский князь не знал, а потому во время предыдущей встречи молчал.

Помня о том, что за послом стоит сам Мамай, Дмитрий Константинович скрепя зубы все же обращался с Сарай-акой как с гостем, даже луки со стрелами не отобрал. Выходить за пределы двора тот не торопился и сам, опасаясь мести ограбленных горожан. Но пока отец встречался с остальными князьями в Переяславле, Василий Кирдяпа разрешил этот вопрос очень просто. Он распорядился развести Сарайку с его подручными по разным местам, еще и разоружив.

О последующем Дмитрий Константинович рассказывал с легким ужасом. Посол, почуяв беду и не веря Василию ни в чем, собрал своих и бросился на прорыв вон из города. Не успев вырваться, они на одной из улиц столкнулись с толпой, ведомой Дионисием. Короткая стычка привела к тому, что ордынцев перебили всех. Правда, сам Сарайка успел даже выстрелить в Дионисия. Но стрела прошла насквозь широкую рясу попа, не задев его тощее тело.

Дмитрий Константинович хорошо понимал, что последует за таким убийством. Гибели своих послов ордынцы и прежде не прощали, а уж после их долгого сидения взаперти тем паче. Нижегородский князь, который хотел просить зятя, чтобы забрал Сарайку к себе и проводил уже из Москвы с честью, теперь только руками разводил.

Многие князья смотрели на Дмитрия Константиновича с сочувствием, набег с разорением теперь ждать со дня на день. Сожжет Мамай Нижний Новгород, как пить дать сожжет! Поеживались и те князья, чьи уделы поблизости, как бы тоже не пострадать из-за чужой глупости.

Дмитрий Иванович задумался. Конечно, Мамай не пропустит такое преступление, но и отдавать нижегородского князя на растерзание, хотя тот и виноват, не годится. Он наклонился к Владимиру Андреевичу, о чем-то тихо переговариваясь. Видно, тот поддержал старшего брата, потому как Дмитрий кивнул и обратился уже ко всем.

– Конечно, князья нижегородские виновны, послов трогать нельзя, что бы ни натворили. Но что сделано, того не воротишь. Что толку Дмитрию Константиновичу упреки говорить? Надо думать, как избежать Мамайкиного похода.

Благодарно глянул на зятя Дмитрий Константинович, зашумели остальные князья. Как тут избежишь?

– Мыслю, можно. У Мамая ныне сил не столько, чтобы со всей Русью воевать. Только на один Нижний и хватит. А если вместе соберемся, то не рискнет напасть.

Нельзя сказать, чтобы князья зашумели согласно, раздались даже смущенные голоса:

– А ну как рискнет?

– Ежели встанем у Нижнего, то непременно пойдет!

Дмитрий пристально смотрел на сидевших. Все они старше, многие в отцы годятся, по много лет сидят на своих уделах, не в одной битве побывали… И князья, и бояре, и воеводы крепко призадумались, как бы, заступаясь за Дмитрия Константиновича, самим не пострадать. Уловив это в нестройном гомоне собеседников, Дмитрий переспросил:

– Так как мыслите?

За всех ответил тот же Дмитрий Константинович, хорошо понимал, что натворил его собственный сын, а потому чувствовал себя виноватым.

– Как бы и впрямь из-за таких сборов у Нижнего Новгорода вся Русь не пострадала. Это вроде как самим войну Мамайке объявить…

Великий князь усмехнулся:

– Так что ж, Дмитрий Константинович, и помощь тебе не нужна?

И снова зашумели князья и бояре, но Дмитрий вдруг поднял руку, призывая к тишине. Его глаза неотрывно смотрели на тестя.

– И войска соберем, и ежели понадобится, то выступим! Хватит людей русских в обиду ордынцам давать! – Его глаза вдруг хитро блеснули, он почему-то переглянулся с Владимиром Андреевичем и добавил: – А чтобы не выглядело как нарочный сбор супротив Мамая, войска встанут подле Москвы. Если ордынец все же решится, успеем подскочить. А может и не рискнет. Ежели узнает, что мы все вместе встали, может и не пойти.

Мгновение стояла полная тишина, потом загалдели все разом. Уловив в гудении голосов согласие со своими словами, великий князь чуть помолчал, дав выговориться меж собой, потом поинтересовался:

– Согласны?

И умудренные опытом люди, много лет правившие уделами и водившие в бой сотни воинов, засмеялись:

– Да, Дмитрий Иванович!

Облегченно смеялся и Дмитрий Константинович Нижегородский. Точно камень с души свалился, вроде и не один он теперь супротив Мамая! Великий князь повернулся к тестю:

– Ну, а ты, Дмитрий Константинович, что скажешь?

Тот встал, чуть смущенно потоптался на месте, остальные вмиг затихли, было интересно, что ответит, потом развел руками:

– Ну что тут скажешь, князь Дмитрий Иванович? Велик ты умом, хотя и не стар годами.

Долго еще обсуждали, где и как собираться, кто с каким числом воинов подойдет, где остальных ждать будет. Все сходилось на Москве.

Самым удивительным было чувство единения, которое вдруг испытали давно разрозненные меж собой князья и бояре. И настолько новым и чудесным оно оказалось, что расходились словно после праздничной литургии, просветленные и счастливые. Умудренные опытом мужи качали головами на этого едва ли не мальчишку.

Ай да князюшко!.. Эк сумел всех убедить да под себя поставить! И ведь прав, ох как прав! Может, и пришло время Орде отвечать?

Снова почувствовала себя Русь под сильной рукой Москвы, и от этого стало как-то спокойней, хотя в Москве совсем молодой князь.

Когда расходились, тесть великого князя нижегородский князь Дмитрий Константинович не торопился, хотелось поговорить с Дмитрием наедине. Задержался вроде, чтобы спросить про Евдокию и деток, но было понятно, что не это в первую очередь волнует тестя.

В длинной, почти до пят, синего бархата подбитой соболями шубе и высокой собольей шапке, несмотря на вполне теплую уже погоду, Дмитрий Константинович казался даже выше и крупнее, чем был на самом деле. Остановившийся рядом с ним на минутку Андрей Федорович Ростовский смотрелся так вовсе мелким. Но стоило подойти Дмитрию Ивановичу, как все величие нижегородского князя куда и девалось. На что крупен Дмитрий Константинович, но рядом с зятем и он словно стал мельче, уже не выглядел глыбой.

Спокойно дождался, пока зять распрощается со всеми и повернется к нему, чуть с досадой крякнул:

– Еще раз благодарствую, Дмитрий, что от позора спас.

Тот нахмурился:

– Доиграется Васька со своим неуемством до беды… Скажи, чтоб осторожней был.

Ни на первом, ни на втором сборе не было двух князей – Олега Рязанского и Михаила Александровича Тверского. Ну, с Олегом ясно, тот крайним к Орде сидит, ему первому все шишки достаются. У рязанского князя одна задача – ни с кем не поссориться, его дело сторона, потому рязанцы к себе не пускают и сами никуда не идут. А вот Михаил Александрович Тверской не просто в стороне, он супротив. Чего бы ему не приехать? Супротив Дмитрия Московского, а значит, теперь и против остальных.

Сам тверской князь в это время был снова в Литве. Отправив двух ловких, а главное, денежных своих сторонников к Мамаю, он поспешил с новостью к Ольгерду. Но литовец был хмур. Сказывались годы и беспокойство на границах с немчинами. Сестра Ульяния тоже прихварывала.

На обнадеживающие заверения о скором получении ярлыка для себя Михаил Александрович услышал вялое:

– Уже бывало…

Но не прошло и двух дней (уезжать так сразу было некрасиво), как Ольгерд позвал Михаила к себе и вдруг швырнул ему грамоту. Князь глянул, фыркнул, точно кот на горячее:

– Доносам веришь?!

– Что здесь донос? Бежал к тебе Иван Вельяминов?

– Ну бежал, так что ж? Всякий боярин может к другому князю перейти, и от тебя в Москву уходили…

Ждал, что Ольгерда разозлят такие слова. Но тот словно не заметил обидного намека, усмехнулся:

– И от меня уходили. Только уходили, а не бежали! Объявляли перед всеми о своем решении, я отпускал, потому как ты прав, они люди вольные. А к тебе как тати в ночи, не сняв крестоцелования, да еще и с купчишкой, на которого плюнуть слюны жалко!

– Мало Москва своих слов нарушала, забыл, как я в темнице сидел?!

– Ты не в темнице, а на боярском дворе. Нарушал и я, митрополит у меня действительно в темнице сидел. Но одно другому рознь! С огнем играешь! Грамоту-то до конца дочитай…

Михаил Александрович снова взял грамоту в руки. Писал зять Ольгерда Владимир Серпуховской. Сообщал, что Михаил Александрович неправедно принял бежавшего как тать Ивана Вельяминова и сурожского купца Некомата-бреха с надеждой, что те снова купят ярлык. В этом не было ничего нежданного. А вот дальше… Чем дальше читал тверской князь, тем темнее становилось его лицо, потому как Владимир Андреевич от имени всех русских князей сообщал Ольгерду, что никто поддерживать Тверь не станет, так решено, а коли Михаил Александрович снова войной пойдет, то получит отпор от всей Руси сразу! И просил его, Ольгерда, не вмешиваться.

Литовец не стал говорить, что второе письмо пришло княгине Ульянии от дочери Елены Ольгердовны. Та простым языком рассказывала матери, сколь едины супротив дяди Михаила русские князья, и просила передать отцу, что действительно не стоит ввязываться, это не то, что было пять лет назад. Княгиня поразилась мудрости своей дочери. Старый Ольгерд, прочитав это послание, усмехнулся:

– Ты братцу своему неугомонному подскажи! Будет ведь бит и проклят!

Но братец закусил удила. Когда беглецы появились у него в Твери, то много рассказывали о том, как недовольны в Москве Дмитрием, как легко его столкнуть с престола, стоит только поддеть плечом. А уж ярлык Некомат обещал купить непременно, было бы кому. Вскользь заметил, что предлагал и Дмитрию, но тот глуповат, вроде не понял даже. Потому Михаил ждал возвращения или хотя бы вестей от купца, ничего и никого не слушая. Казалось, нашел столь сильную поддержку, что уж теперь Митьке московскому не устоять! А когда все станет ясно, то и Ольгерд поддержит, не глупец же он!