Текст книги "Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)"

– Пришло твое время, Ярослав! И ничего тут не поделаешь…

В ростовских землях всему глава Сарск, там основные капища, там волхвы, там власть. К удивлению Ярослава и остальных, Блуд решил в Сарске даже не показываться, выбрав местом для жизни Ростов. Ростовчане, помогая дяде князя Владимира, Добрыне, крестить Новгород, выговорили себе право более не стоять под этим городом, иметь свою власть. Хитрый Добрыня согласился, поразив племянника. На все расспросы отвечал, что так и надо. А когда князь решил посадить по дальним уделам своих сыновей, Добрыня посоветовал дать и Ростову своего князя: мол, хотели сами – получайте.

Ростов сначала насторожился, тем паче когда с князем прибыл и священник Феодор. Но Блуд бы не был Блудом, если бы не смог договориться…

* * *

Ярослав переживал за своего наставника, уехавшего в Ростов еще утром. Скоро полдень, а его все нет. Вдруг ростовчане чего утворили с Блудом?! Временами юного князя охватывала ярость, тогда он с трудом сдерживал желание скомандовать прибывшей с ним дружине разнести по щепкам строптивый город. А временами накатывал откровенный страх. Город-то можно было и спалить, только куда потом самому. Ярослав уже успел сообразить, что Блуд прав – здесь нельзя силой, не успеешь трут запалить, как своей головы лишишься.

Князь старался не подавать вида, что ему страшно. А чтобы чем-то заняться, принялся читать. Грамоте его обучила гречанка, что сначала была женой Ярополка, а потом стала женой Владимира. С ней Рогнеда подружилась неожиданно после отъезда князя в Корсунь. Беда объединила двух женщин, по совету грекини, которую кто звал Натальей, кто Юлией (Ярослав все не мог понять, для чего им всем по два имени – собственное и крестильное, он, например, стал Георгием), Рогнеда и ушла в обитель. Ярослав слышал, что отец просил мать вернуться в мир, но та отказалась. Правильно сделала, решил княжич.

Но сейчас его занимали не мысли о матери, а страх за свою собственную жизнь. Как ни крути, а случись что с Блудом, и остался бы юный князь один среди враждебных ему лесов. Он хорошо помнил черную стрелу, торчавшую из горла Данца, и нож в пне. Что делать, если Блуд не вернется дотемна? Нападать на город или оставаться ночевать за его пределами в лесу? И то, и другое плохо.

Ярослав раскрыл большую книгу, привезенную отцом из Корсуня и подаренную ему на память. Князь не смог разобрать, что там, иначе не давал бы юному сыну то, что дал. Самому Ярославу понравились картинки, изображавшие какие-то битвы. Но он с трудом разбирал греческие слова. Мало того, мысли разбредались, как коровы летом по лугу, не желая собираться вместе. Оставалось только действительно разглядывать картинки.

Но скоро и это занятие стало невозможным. Вытянув руку, Ярослав заметил, как дрожат пальцы. Неожиданно накатила злость, но не на ростовчан, а на самого себя. Что же это он, сын киевского князя и сам князь, пусть и совсем молодой, дрожит, как осиновый лист на ветру?!

Князь поднялся и отправился вон из шатра. Снаружи ярко светило солнце, поблескивали снежные иголочки на ветках деревьев, стрекотала беспокойная сорока, на верхушках деревьев шумел неугомонный ветер. Всему было не до его страхов и опасений.

Оглянувшись вокруг, Ярослав вдруг подозвал к себе Власко:

– Вели принести лук и стрелы.

– К чему, князь? – чуть обеспокоился тот.

– Пока Блуда нет, руку потренирую.

– А… – было заметно, что Власку полегчало. Видно, переживал, чтобы молодой князь не натворил без наставника дел.

Ярослав бил и бил стрелами в цель, это отвлекло, помогло забыть беспокойные мысли. Постепенно он так увлекся, что забыл о времени. Вдруг к нему подошел все тот же Власко:

– Князь, смотри.

От города отделился возок, в котором в Ростов уезжал Блуд, позади него ехали двое всадников. Все напряженно ждали: возвращается ли сам княжий кормилец, или возок пустой?

Но Блуд приехал, был весел и доволен, а еще видно, что под хмельком. Ярослав впервые видел своего кормильца таким, тот похихикивал, улыбался и широко размахивал руками.

– Жить будем в городе! Да! Сговорился! И дружину пустят! И попа тоже. – Он обвел взглядом притихших дружинников и погрозил пальцем: – Только чтоб ни-ни! Ик!

Потом поискал кого-то глазами, обнаружив почти рядом Феодора, подтащил того к себе и некоторое время, набычившись, смотрел священнику в лицо. Потом, видно, что-то уяснив, снова икнул и добавил:

– И ты чтоб сидел тихо! – Не выпуская из рук одежду Феодора, пригнул того к земле: – Вот так тихо, понял? Во-от…

Ярослав с изумлением наблюдал за действиями Блуда, постепенно он понял, что тот просто пьян, и едва удерживался от смеха. Наконец кормилец решил, что на сегодня распоряжений хватит, и отдал последнее:

– Поехали в Ростов!

– Да есть ли там где ночевать?

– А? Есть!

– Может, лучше завтра, уже поздно? – сопротивлялся Власко, но Блуд настаивал на своем:

– Князь, поехали! Дружина пусть спит тут!

– Опасно князя одного отправлять!

Немного посопротивлявшись, Блуд махнул рукой:

– А, как знаете!

В результате Ярослав с самим Блудом, который счастливо храпел в возке, и большей частью дружины отправился в город. Там им действительно нашли где ночевать, а утром выяснилось, что пьяненький Блуд был прав: оставшихся нескольких дружинников с остатками обоза побили и добро растащили.

У Ярослава чесались руки применить силу, но очухавшийся после вчерашнего угощения Блуд настоял на том, чтобы пока ничего не делать.

– Так они решат, что мы слабы! И станут красть что ни попадя! – ярился молодой князь.

Блуд принял свои меры, он повстречался с кем-то, в результате уже к середине дня добро вернули, коней тоже, а за каждого побитого дружинника заплатили виру – выкуп.

* * *

Нам почти ничего не известно о десятке лет жизни князя Ярослава в Ростове. Знаем только, что основал город на месте впадения реки Которосль в Волгу, поставив сначала церковь там, где одержал победу над медведем. Что Феодору действительно не позволили проповедовать и кого-то крестить в Ростове, а стоило попытаться, как выставили из города вон. Пришлось священнику жить в Суздале, хорошо что попался тихий и не строптивый.

А еще при помощи Блуда осторожно перетягивал из Сарска в Ростов бояр и купцов. Постепенно Ростов рос и оттягивал на себя жителей Сарска. Но даже в Ростове очень долго существовал Чудин конец, где правили волхвы. У молодого князя под влиянием его воспитателя хватило ума не наломать дров, не пытаться загонять ростовчан в Волгу и не крестить всех оптом. Зато в городе росли храмы, новые дома и торги…

* * *

А у Ярослава уже заиграла молодая кровь, пришла пора влюбляться… Все бы ничего, но, как часто бывает, молодой князь нашел себе совсем не ту.

В тот день Блуд был в Суздале, а Ярослав в Ростове один. Он возвращался с охоты вместе с двумя гридями, когда дорогу вдруг заступила женщина, с поклоном произнеся:

– Князь Ярослав, боярин приглашает в дом.

Все было в этом приглашении странным. И то, что женщина посмела заговорить с проезжавшим князем. И то, что звал не сам боярин Стемир, а его жена, как потом выяснилось. И сама боярыня. Назвать ее красавицей было нельзя, но каждый, к кому она обращалась, попадал под странное действие желтовато-коричневых глаз и подчинялся ее воле. Вроде понимал, что подчиняться не стоит, но не сопротивлялся.

Внешне все было пристойно: боярин тоже встретил с поклоном и приглашением отведать всякой снеди. Дом небогат, но опрятен, слуги старательны, еда вкусная, хозяин приветлив. Но все время, пока сидели за столом, Ярослав чувствовал себя напряженно. А потом вдруг забыл обо всем. Просто боярская женка прошла совсем рядом, задела рукавом и, наливая гостю меду, коснулась плеча крепкой грудью. Боярыня была молода и весьма ладна телом.

Ярослава обдало каким-то дурманом, даже голова слегка закружилась. Он чуть растерянно оглянулся. На другом конце стола, уже заметно охмелевший, старательно тискал прислуживавшую девку ездивший с ним на охоту Михей, рядом пялил глаза на другую Воля. Князь почувствовал, что ему пора на воздух, поднялся, слегка пошатываясь, и направился к двери. Хозяин, который и сам едва держался на ногах, не возражал, даже проводил до выхода, но дальше не пошел, а куда-то девался.

В темных сенях Ярослава вдруг подхватили какие-то руки и затянули в другую дверь. Голова в дурмане работала плохо, и он даже не успел испугаться. Но почти сразу понял, что руки женские, мало того, их обладательница действовала весьма решительно. На попытку князя спросить, чего это она, прижала палец к его губам:

– Не шуми, князь! Не позорь бабу!

Крепкие пальцы похитительницы взяли его руку и запустили в низко расстегнутый ворот рубахи. Ярослав ощутил под своими пальцами упругую грудь и выпирающий сосок. Князя обдало жаром, но сопротивляться не хотелось совсем.

Хотя в светелке, куда его затащили, было совсем темно из-за закрытых ставень, он уже понял, кто это. А боярыня завладела второй рукой князя и запустила ее уже не в ворот, а под подол. Теперь ладонь Ярослава гладила бедро красавицы, а потом, повинуясь ее руке, поднялась выше. Когда он нащупал округлые ягодицы и понял, что под юбкой у боярыни вовсе ничего нет, то и первая рука присоединилась ко второй.

Красавица не сопротивлялась, напротив, она ловко развязала пояс и освободила от одежды самого Ярослава. Дальнейшее он потом вспоминал со стыдом. Повалил боярыню на ложе, точно простую девку, и еще долго тискал ее оказавшееся очень аппетитным на ощупь тело. Голова по-прежнему была в дурмане, но сладость владения послушным и жарким женским телом от этого не уменьшилась.

Хотелось пить, видно, поняв это, боярыня предложила:

– Испей кваску-то…

Вкус был сладковатым и тоже приятным. Квас добавил бодрости, и князь с удивлением почувствовал, что хочет красавицу еще…

После новых горячих ласк хмель прошел быстро, и Ярослав поспешил уйти. Боярыня задерживать его не стала, только спросила вслед:

– Придешь ночью, князь? Ты приходи, я ждать буду…

Он стрелой вылетел из ее горницы, соображая, как долго там пробыл и не ищут ли его. Не искали, потому как в палате, где они обедали, Ярослав застал только хозяина дома. Тот лежал головой на руках на столе. На вопрос, где Воля с Михеем, Стемир неопределенно махнул рукой:

– Там…

– Вели позвать, ехать пора.

Ярослав старался не смотреть в глаза боярину, но тот тоже оказался пьян и мало соображал, кто перед ним и куда уезжать. Положение было нелепым, потому князь поспешил удалиться. На дворе стояли все три лошади, но его спутников не было.

Холоп, державший под уздцы Ярославова коня, кивнул, передавая поводья:

– Мигом позову, князь.

И верно, почти сразу на крыльцо выскочили оба, завязывая по пути свои пояса. Ярослава обдало жаром от понимания, что и они занимались тем же.

Не глядя на окна дома, махнул рукой:

– Едем!

Уже подъезжая к своему терему, Ярослав хмуро попросил спутников:

– Блуду ни слова. И туда больше не ездить!

Воля пожал плечами:

– Не понравилось, что ли, князь? Вроде ловка баба-то?

Ярослав стегнул коня, хотя до ворот оставалось несколько шагов. Обиженный жеребец даже взбрыкнул.

До вечера князь ходил сам не свой, вспоминая то горячие ласки и наглые руки боярыни, то ее шепот:

– Придешь ли ночью, князь?

Очень хотелось прийти, снова ощутить под своими руками ее бесстыжее тело, упругую грудь и пышные бедра, снова овладеть этой женщиной и терзать ее до самого утра.

Помог ему Михей. Он смущенно поскреб подбородок и протянул:

– Мы того, княже… мы кой-чего забыли у Стемира.

– Чего забыли? – вздрогнул Ярослав.

– Да кой-чего… И уехали как-то не по-людски, не попрощавшись… Может, съездить?

Ярослав нахмурился:

– Негоже князю с извинениями к боярину ездить!

– А я бы поехал… особо к боярыне извиниться… Так ведь звала…

Князь едва не подскочил на месте – откуда он знает, что звала?! Михей спокойно объяснил:

– Да ведь даже за ворота сама вышла, а мы вот так не попрощавшись. Может, съездим, а?

После недолгих препирательств Ярослав позволил себя уговорить, взяв слово, что Блуд ничего не узнает. Тайно с одним Михеем он выскользнул за ворота и добрался до дома Стемира. Там их явно ждали, холоп забрал коней и провел на крыльцо, только не красное, а позади дома, что для челяди.

Ярославу было не по себе, он, князь, тайком пробирается к боярской жене! Но стоило переступить порог сеней и снова попасть в ее руки, как все сомнения забылись. Снова было обнаженное женское тело, снова сладостный миг, квас со странным привкусом и бесстыдные ласки после него. Ярослав уже осознал, что квас добавляет мужских сил и после него боярыню хочется снова и снова. Но пить трижды та не позволила, возразив:

– Завтра еще придешь, князь. Тогда и попьешь.

Ярослав вдруг вспомнил, что завтра должен вернуться Блуд, покачал головой:

– Завтра Блуд приезжает.

Ему было почти стыдно признаваться, что все еще ходит за кормильцем и слушается его. Боярыня возразила:

– Он еще три дня в Суздале пробудет.

– Откуда тебе известно?

– Знаю… А ты ко мне всякую ночь ходи, я встречать стану…

И снова стоило Ярославу выйти из дверей, как показался и Михей, видно, развлекавшийся с кем-то в этом же доме. Не разговаривая, они вернулись обратно.

На следующий день у Ярослава болело все тело, во рту горело, и никакие напитки не могли утолить страшную жажду, а мысли крутились только вокруг статей красавицы. Он пытался вспомнить ее лицо и не мог, в памяти всплывали только коричнево-желтые глаза. Зато все прекрасно помнили руки. Ярослав вдруг подумал, что даже имени женщины не знает!

Он твердо решил больше никуда не ездить, хотя Блуду ничего не рассказывать!

Но к вечеру вдруг примчался гонец с известием от кормильца, что тот задержится в Суздале на три дня, и вся решимость Ярослава сошла на нет. Чем ближе был вечер, тем больше ему хотелось снова испить того кваску и обнять горячее тело боярыни.

Выскользнув за ворота вместе все с тем же Михеем, он поинтересовался:

– Как имя у боярской женки?

Тот почему-то нахмурился:

– Вучица…

Странное имя, что-то оно напоминало, а что, Ярослав понять не мог.

Но это не помешало горячим ночным ласкам, называть по имени красавицу не приходилось, та брала все на себя и передышки князю не давала. К концу третьей ночи он уже порядком устал от ненасытности ее тела и от бессонницы тоже и едва не валился с ног.

Это заметил вернувшийся Блуд. Приглядевшись к Ярославу, он обеспокоенно поинтересовался:

– Недужен?

– Нет, – помотал головой тот.

Но такой ответ не успокоил кормильца, он стал допытываться у тех, кто смотрел в эти дни за Ярославом. Воля, зевнув, объяснил все просто:

– Да у бабы князь всякую ночь.

И снова вроде ни к чему беспокоиться, но в сердце Блуда закралась тревога, он почувствовал угрозу для своего любимца именно сейчас.

– Что за баба?

– Женка боярская.

– Чья?!

– Стемира баба.

– Где он ее нашел?

– Сама набилась.

Вызнав все, что нужно, Блуд принял свои меры. Вечером он долго рассказывал Ярославу о поездке в Суздаль и о Рогнеде. Тот сидел как на иголках, мечтая удрать в дом, где его ждали горячие ласки. Не удалось.

Но постепенно все мысли снова притупились, а в голове поплыл туман, как тогда в доме Стемира. Ярослав не заметил, что Блуд, подливая вино в чашу своего любимца, внимательно наблюдает за ним, а когда князь захмелел, кормилец сделал знак, и какая-то девка помогла ему дотащить бедолагу до ложницы. Кормилец оттуда ушел, а девка осталась… Она оказалась не менее горячей и ловкой, а потому к середине ночи Ярослав уже не жалел, что не попал в ложницу к Вучице.

И на следующий день в гости к боярыне не рвался.

Шли день за днем, вернее, ночь за ночью, а Ярослав довольствовался своей новой ласкательницей, уже не вспоминая Вучицу.

Но через неделю та снова заступила ему путь посреди улицы:

– Что ж ты, князь, дом наш позабыл? Али плохо встречали-привечали?

Ошиблась, потому как вперед выехал Блуд:

– Ты прости, красавица, только некогда ныне князю по гостям ходить. В другой раз заедет.

– Я ждать буду…

Блуд вздрогнул, ему показалось, что из-под подведенных бровей блеснул желтый взгляд!

На следующий же день князь уехал прочь из Ростова на Которосль – вроде на охоту, которую, несмотря на хромоту, очень любил.

Пользуясь отсутствием своего любимца, Блуд отправился в дом к Стемиру один. О чем он говорил с хозяином дома, не слышал никто, только вернулся довольным, а сам боярин вдруг засобирался в Суздаль, причем не в гости или по делу, а жить! На недовольство жены внимания не обратил, только прикрикнул, чтоб собиралась скорее.

* * *

Ярослав вернулся через несколько дней, охота получилась странной, его едва не подмял под себя медведь. Неудивительно бы, ростовские земли не зря испокон века звали медвежьим углом, таких зверей там видимо-невидимо. И охота на медведя знатная, только охота зимняя, но чтоб зверь нападал ни с того ни с сего летом – такого никто не мог припомнить. А тут вдруг на князя дуром попер невесть откуда взявшийся огромный зверь! И как не поломал?

Ярослав смог одолеть большущего медведя, несмотря на хромоту и то, что у него подломилась рогатина. А в память этой победы и спасения велел заложить церковь в честь Георгия, сокрушающего змея, вроде как он сам сокрушил огромного зверя. Позже вокруг церкви вырос красавец город, на гербе которого и по сей день большущий медведь.

Слушая рассказы о схватке князя с хозяином окружающих лесов, Блуд качал головой:

– Тебя никуда отпускать нельзя…

Хотел добавить, что и оставлять тоже, но не стал.

* * *

А еще через день Воля рассказал, что боярин Стемир со своей женкой, вдруг решившие перебраться в Суздаль, по дороге были убиты в лесу!

– Как?! Кем?! – ахнул Блуд.

– Неизвестно кем, холопы разбежались, точно увидели что-то страшное. Боярина вроде волк загрыз, а боярыню стрелой черной побили. Говорят, что из горла торчала.

Блуд схватился за левую сторону груди. Воля испугался:

– Ты чего, боярин, чего? Да эта волчица и не стоит, чтоб добром вспоминать, ведьма она.

– Как ты сказал?

– Волчица. Ну, Вучицей ее звали, волчицей значит. Она и перед смертью, видно, колдовала, у нее в руках нашли две куклы – одну человечью, а вторую медвежью…

Договорить не успел, Блуд едва не сполз на пол. Чуть придя в себя, пробормотал:

– Ярославу не говори…

Тут сообразил в чем дело и сам Воля:

– Боярин, неужто?..

– Она… – прохрипел Блуд.

– А кто ж побил?

– Не знаю…

Блуд и впрямь не знал, но уже понял, что в медвежьем углу есть силы, способные убить его любимца и защитить тоже. Есть кто-то, кто сильнее его власти и даже колдовских чар тоже. Он догадывался, чья это стрела, но старался гнать от себя такие мысли. Оставалось надеяться, что Ярослава и дальше будет защищать сила того седобородого волхва…

* * *

Шли год за годом, князь взрослел и мужал вдали от отца и матери… Самым родным и близким человеком для Ярослава был Блуд.

Ростов строился и хорошел, в нем селилось все больше народа, переезжали из соседних земель бояре, привлеченные выгодой, селились и строили свои лавки купцы, рос торг. Блуд был прав, спорить с Сарском не стоило, они не трогали волхвов, волхвы не мешали жить… Пока не мешали… Даже в Ростове был свой Чудской конец, где было капище и волхвами справлялись все требы.

Блуду хотелось только одного – чтобы князь Владимир забыл о существовании своего сына, сидевшего в Ростове. Нет, они исправно платили Киеву дань, но пусть бы уж не трогал в остальном. Постепенно встанет Ростов, будет большим городом, центром большого княжества… Воспитатель князя осаждал сам себя: а как же мечта сделать Ярослава великим князем? И понимал, что этого уже не так и хочется, стал же он князем? Может, довольно?

Блуду, может, и было довольно, а самому Ярославу? Об этом никто не знал, сам же кормилец и приучил князя держать мысли при себе, не делиться ими… Как бы то ни было, а несколько лет прошли в обычных делах и заботах, если, конечно, не считать нежданную страсть Ярослава к боярыне-колдунье. Но справились, и на том спасибо.

И вдруг гонец из Киева – князя Ярослава к отцу! У Блуда сжалось сердце – что еще придумал Владимир? Зачем ему Ярослав понадобился? Стал спрашивать гонца, нет ли известий из Новгорода от Вышеслава, тот ответствовал, что нет. Блуд вздохнул: чего и интересоваться, Новгород к Ростову ближе, чем к Киеву, сюда раньше, чем на Днепр, вести с Ильменя придут. Значит, не в Вышеславе дело. Тогда спросил по-другому:

– Кого еще князь к себе позвал? Только ли Ярослава?

Гонец был бесхитростен, да ему и не сказано было скрывать.

– Еще князя Всеволода из Волыни.

– С княгиней Рогнедой что?!

– Нет, она, слышно, в обители живет, как жила.

Осенило:

– А Изяслав Полоцкий?!

– Не ведаю, не было вестей.

Это было уже совсем непонятно, Владимир звал в Киев сыновей Рогнеды, но с ней все в порядке. Что тогда?

Ярослав уже уехал, а Блуд все гадал, но сколько ни соображал, так и не понял в чем дело.

* * *

Боярину Блуду недужилось, не ел, не пил. Его уже и травами разными отпаивали, и кровь пускали, и перед иконами до боли в коленях стоял, ничего не помогло. Душу тянула тревожная тоска, от которой ни кусок в горло не лез, ни глаза для сна не смыкались. Стоило их закрыть, как тут же вставал Ярослав, которого без его опеки, казалось, обязательно поджидала какая-нибудь беда. Уехал князь по родительскому зову спешно в Киев. А зачем? Прощался так, точно мог и не вернуться… Куда тогда боярин Блуд? Кому он нужен, кроме князя?

Конь уже унес Ярослава далеко от Ростова, когда в голове у Блуда наконец все сложилось в одну картину. Ну конечно! Как он не догадался сразу?! Женит князь своих соколиков! Ведь позвал тех, у кого любушек нет, остальные либо уже женаты, либо еще малы для того.

Сначала обрадовался, но тут же тоска снова сжала сердце немолодого уже боярина. Женится Ярослав, а он и на свадебном пиру не будет… Точно чужой какой. И вернется ли князь в Ростов, глянется ли сам Блуд его княгине? Подбородок боярина даже задрожал с обидой, он чувствовал себя брошенным и никому не нужным. Снова перестал есть-пить, снова на цыпочках ходила по хоромам челядь, боясь половицей скрипнуть, дверью стукнуть… Тоскует боярин, плохо и остальным оттого. Только боярыню, казалось, ничего не берет. Ни аппетита не потеряла женщина, ни сон не нарушился. Так же ходила, слегка задыхаясь от своей дородности, пыхтела что на ступеньках крыльца, что за трапезой, так же храпела, едва коснувшись головой подушки.

Это для Блуда Ярослав ближе сына родного, а боярыне что? У нее свои мысли и дела…

И снова стоял Блуд на коленях перед образами, просил для своего воспитанника помощи и защиты. И снова ждал вестей из далекого Киева.

* * *

А сам молодой князь в это время вместе с братом стоял перед отцом, теряясь в догадках, зачем зван. И Всеволод тоже не знал причины.

Князь Владимир внимательно оглядел повзрослевших сыновей. Уезжали мальчишками, а теперь перед ним были два молодых, с едва заметным пушком на подбородках князя. Каждый держит свой удел твердой рукой, исправно шлет дань… Конечно, обоим помогают, но ведь и сами тоже вон каковы.

Заныло Владимирово сердце, негоже вот так далеко и надолго отправлять сыновей, совсем чужие теперь были ему оба. Дал себе слово, что если и выделит уделы следующим, то будет часто звать к себе или сам ездить. А сыновья Рогнеды? Как получилось, что они все трое отрезанные ломти? Изяслав в Полоцке давным-давно сидит, князь и забыл, как он выглядит. Да что теперь вспоминать, небось встретит и не узнает, столько лет прошло. И Ярослав изменился, совсем стал похож на деда Рогволода. А Всеволод – тот больше на Рогнеду… Ничего в них нет от него, Владимира, может, потому и кажутся чужими?

Князь понял, что обманывает сам себя, чужими сыновья кажутся потому, что сам отправил их от себя по воле новой жены византийки Анны, чтобы ее сыновьям воли больше дать. Так и есть, Анна родила Бориса и Глеба, а еще Позвизда. Вот и оказались Рогнедичи отрезанными ломтями. О Святополке, что на Болеславовой дочери женат и в Турове сидит, и говорить нечего, тот с малых лет хоть и признанный сыном, а не свой.

Сыновья с недоумением смотрели на задумавшегося отца. Тот заметил взгляды, опомнился, кивнул на лавки, чтоб садились. Молодые князья выждали, пока опустится на свое место отец, негоже сыновьям садиться прежде. Вот, и этому не он научил – почему-то стало горько Владимиру.

Завел разговор о необходимости женитьбы. Ярослав настороженно смотрел на отца. Почему речь сразу с обоими, что, две невесты отыскались? Они христиане, женятся единожды, к чему спешка?

Рассказал о смерти шведского короля Эйрика Победоносного. После него осталась вдовой Сигрид Суровая. Конечно, по праву власть переходила к их старшему сыну Олаву Шведскому, но ни для кого не секрет, что и при жизни мужа всем заправляла Сигрид. Даже Победоносный Эйрик, получивший прозвище не за трусость в сражениях, не мог сладить со своей супругой, бежал от нее и женился на дочери норвежского ярла Хакона. Править в Швеции осталась королева, и делала она это твердой рукой. Вряд ли Сигрид был нужен новый муж, но смерть Эйрика делала ее очень завидной вдовой.

Случись все до крещения, Владимир бы не задумался, но сейчас он женат и вторую супругу завести не может. Зато мелькнула мысль сосватать суровой красавице кого-то из своих сыновей. Только кого? Вышеслав женат, о Святополке даже не думалось, да и он женат. Без жен только вот эти двое, но оба молоды – Ярославу всего семнадцать, а Всеволоду и того меньше, чуть только исполнилось шестнадцать. Куда ему справиться со своенравной королевой…

Владимир понимал, что более достоин такой участи Ярослав, он старше, умнее, сильнее, но как сказать князю, что гордая свейка отвергнет его, хромца, как когда-то отвергла Рогнеда робичича? Ничего объяснять не пришлось, только услышав имя предполагаемой невесты, Ярослав сам закачал головой:

– Отче, она меня не примет. Ей и Эйрик плох был…

Да и незаметно по лицу сына, что рад он такому предложению. Неудивительно, старовата для княжичей королева. А Всеволода это не смутило:

– Отче, а мне позволишь ли? – Чуть воровато оглянулся на Ярослава, добавил: – У брата зазноба есть, а у меня никого…

Ярослав чуть поморщился от такой речи, но смотрел на отца спокойно, взглядом честного человека. Владимир почему-то подумал, что у него материнский взгляд.

Князь пропустил мимо ушей слова сына о зазнобе Ярослава, внимательно вгляделся во Всеволода:

– Королева в возрасте, о том помнишь ли?

Всеволод кивнул, жадно следя за отцом. Владимир усмехнулся – рвется к власти в большом королевстве.

– Нрав у нее крут…

Княжич самодовольно скривился, мол, справлюсь. Подумав: «Ой ли?», Владимир тем не менее согласно кивнул:

– Езжай, если желаешь…

* * *

Знать бы им, какую беду накликали на князя Всеволода этим нелепым сватовством! Он действительно отправился к суровой королеве с богатыми дарами. Одновременно с ним прибыл и жених из Норвегии Олав. Сигрид ни словом, ни взглядом не дала понять, что презирает глупых мальчишек, которые годятся ей в сыновья, приняла их вроде и радушно, устроила в нарочно возведенных палатах, напоила, накормила. Но потребовала сочинить в ее честь стихи – висы, как полагалось при сватовстве благородной женщины.

Смог ли это сделать Олав, неизвестно, а вот князь Всеволод вряд ли. Во-первых, он не знал шведского языка, во-вторых, вряд ли отличался таким уж красноречием, он не был грамотен, из старших сыновей читать умел только Ярослав.

Видно, не понравились висы женихов королеве, Сигрид велела их напоить без меры и, закрыв двери снаружи, попросту поджечь палаты! Сын князя Владимира Всеволод сгорел заживо из-за попытки посвататься к шведской королеве!..

Жизнь иногда странно перемешивает самые разные судьбы. Пройдет немало лет, и Ярослав женится на внучке Сигрид Суровой, дочери Олава Шведского Ингигерд. А его старший сын Илья – на дочери вдовы того самого неудачника Олава Норвежского, чьи висы тоже не понравились шведской королеве вместе с сочинениями князя Всеволода.

* * *

Ярослав благополучно вернулся в Ростов и продолжал княжить. В следующий раз он уехал из Ростова только получив весть о смерти матери. Но обратно в город уже не вернулся.

Смерть редко приходит в семью лишь однажды; повадившись к несчастным, она норовит собрать свой урожай еще и еще раз.

В 1000 году умерла Рогнеда, жившая в обители под именем Анастасии. Почти следом за ней оставил эту Землю Вышеслав, старший сын князя Владимира, княживший в Новгороде. Следовало заменить его новым князем, и Владимир снова собрал сыновей.

Существует изображение князя и его сыновей. Перед Владимиром сидят в ряд взрослые князья, похожие друг на дружку, как близнецы. Это неверно, князья были разного возраста, от разных матерей, а потому быть похожими никак не могли.

Владимир снова перераспределил уделы. Из-за смерти Вышеслава оставался без князя Новгород, после гибели Всеволода – Владимир-на-Волыни. И Святослав уже в силах сам править. Да и Борис с Глебом подросли, пора давать настоящие уделы, чтоб рядом с братьями не обидно было. Борис вроде считался князем Волынским, но кто его в Волыни знал?

* * *

Киевский терем каменный, а оттого холодный. Его не прогревало весеннее солнышко, не справлялись и множество печей. В летнюю жару под каменными сводами прохладно, но в промозглые дни поздней осени или ранней весной вода, кажется, проникала сквозь камень и пробиралась за шиворот каждому, кто сидел в нижних ярусах. Теплее и приятней в верхнем, деревянном, ложницы князя и княгини с княжичами там, а вот гридница и трапезная внизу. Эхо шагов гулко отдавалось под каменными сводами, бесчисленными подошвами наполовину стерты ступени, факелы, вставленные в держатели на стенах, нанесли толстый слой копоти на потолок. Его время от времени оттирали холопы, но копоть все равно копилась. Освещать переходы надо круглый год и днем и ночью, туда почти не попадал свет со двора.

Молодые князья и княжичи торопились в трапезную по зову отца князя Владимира, стараясь не задевать местами мокрые, а местами грязные от сажи стены перехода. Князь ждать не любит. Тем более если вдруг позвал сразу всех. Не приехали только Святополк и Изяслав, те словно отрезанные ломти.

Владимир оглядел сыновей, сидевших на большой лавке в ряд. Один другого краше, все сильны и непохожи друг на друга! Старший из присутствующих Ярослав себе на уме, он уже не первый год князь, сумел взять под себя непокорный Ростов, живет с ростовчанами миром, это дорогого стоит. Разумен и спокоен Святослав Древлянский. Борис и Глеб тихие и ласковые, воспитаны в христианстве, любят книги и богословские беседы. Остальные трое пока малы, чтоб на таком совете присутствовать, пусть подрастают, придет и их время. Много сыновей у князя Владимира, но и земля Русская велика, на всех хватит. Только бы жили меж собой миром.