Текст книги "Роксолана и Сулейман. Возлюбленные «Великолепного века» (сборник)"

А если бы это были сыновья одной женщины? Как ей разрывать сердце в сыновней сваре?

Мало того, предвидя возможные гражданские войны из-за соперничества братьев за власть, Мехмед Фатих ввел еще одно страшное правило: пришедший к власти султан имел право убить всех лиц мужского пола, независимо от родства, которые кроме него самого могли претендовать на власть. Об этом уже упоминалось.

Каково было бы матери видеть, что один сын убивает остальных?

Вот и отводилось им право иметь только одного сына, а дочерей – сколько угодно. Получалось, что кадина могла рожать одну за другой дочерей, потом родить сына и быть счастливой. Но едва ли султан обратил бы внимание на ту, у которой уже две дочери: может, она неспособна произвести на свет сына?

Самым тяжелым ударом для таких жен была потеря сына. Сколько бы принцесс ни топало ножками по коридорам гарема, смерть мальчика лишала кадину ее привилегий. Конечно, султан мог сжалиться над любимой женой и снова взять ее на ложе в надежде, что та произведет на свет наследника. Особенно тяжело было терять сына баш-кадине, которая имела мало шансов задержаться в кадинах, но могла скатиться в служанки.

В связи с этим не очень понятно поведение в фильме Махидевран. Это не ее сыновья умерли во время чумы, напротив, от смерти старших принцев Махидевран только выиграла: именно ее сын Мустафа, третий у Сулеймана, вдруг стал первым наследником престола, а она сама баш-кадиной и будущей валиде. Не плакать ей надо бы, а радоваться трагедии во дворце.

Падение кадины и освободившееся место вызывали такое соперничество у икбал, да и вообще у всех одалисок гарема, что только пух и перья красавиц летели. Конечно, не дрались, но, заметив внимание султана к одной из счастливиц или к новенькой, немедленно принимали меры, чтобы та вдруг подурнела, захирела, а то и вовсе умерла.

Над всем этим беспокойным женским царством возвышалась фигура валиде – матери султана.

Это было логичное решение все того же Мехмеда Фатиха: поручить главенствовать над гаремом не старшей из жен, а матери, чтобы та могла держать вечно завидовавших друг дружке женщин в подчинении. Та, что сумела родить, воспитать и сделать султаном своего сына, конечно, пользовалась огромным авторитетом, невольно внушая остальным уважение. Она имела моральное право диктовать свою волю всем, кроме собственного сына, которого называла «мой лев», «повелитель моего сердца», и прочая, и прочая… на Востоке умели говорить красиво и настолько витиевато, что иностранцам требовалось немало времени, чтобы понять суть самой простой фразы.

Валиде правила во всем женском царстве не только гарема, но и империи безоговорочно, она была законодательницей мод и мерилом того, что прилично, а что нет. Дамы, посмевшие одеваться роскошней самой валиде, рисковали навлечь на себя гнев собственных мужей. О гареме и говорить нечего, ничто не происходило помимо ее воли и уж тем более вопреки, будь то чья-то свадьба (ведь в гарем входили и незамужние принцессы крови, и оставшиеся вдовами сестры султана, если тот не решал иначе), выезд на природу, поход в баню или назначение новой чернокожей служанки, которой предстоит топить печи в хамаме. Валиде обо всех знала, всех помнила и ежедневно раскладывала тысячи партий вроде шахматных с участием дам гарема, пресекала тысячи споров, гасила в зародыше тысячи возможных склок и раздавала тысячи милостей тем, кто угодил.

Валиде помогала ее главная казначейша, управительница и наперсница хезнедар-уста. Часто ею была бывшая кальфа, когда-то помогавшая девочке научиться премудростям гаремной жизни, привлечь и удержать внимание султана, скрыть беременность, выносить, родить и воспитать сына, а возможно, и привести его к власти.

Иногда было непонятно, в чьих же руках больше реальной власти в гареме – у госпожи или у ее хезнедар-уста. Но хезнедар-уста, безусловно, была до мозга костей предана валиде.

Казначейша имела свой огромный штат прислуги и распоряжалась всеми кальфами. У нее было множество помощниц и помощников, рабынь и евнухов. Валиде, кизляр-ага и хезнедар-уста – вот тройка правления гаремом. От султана еще был приставлен нарочный чиновник – валиде-кияссы, якобы для султанского присмотра за гаремом, но на деле он просто выполнял поручения главы гарема.

Обычно после смерти валиде ее обязанности переходили к хезнедар-уста, которая продолжала традиции хозяйки. Султан просто не называл преемницу и все понимали: будет как прежде.

Сулейман поступил иначе: он женился на Роксолане-Хуррем по шариату, назвав ее женой перед кадием, и управление гаремом передал ей.

Понятно, насколько разумной должна быть валиде, чтобы уж совсем откровенно не выделять одних и не унижать других. Кроме всего прочего, это было опасно, ведь любимица могла вдруг стать неугодной султану, отправиться вон и тем самым навлечь недовольство Тени Аллаха на Земле не только на себя, но и на валиде. Или наоборот, вчерашняя рабыня вдруг могла стать всесильной фавориткой и нашептать Повелителю в уши что-то о несправедливости его матери.

Приходилось валиде свои симпатии и антипатии держать при себе.

Это наверняка было очень тяжело: найти компромисс между своими чувствами и необходимостью быть одинаково строгой и справедливой со всеми, а еще удерживать равновесие между желанием потакать султану во всем и трезвой оценкой состояния дел, сознавая, что потакание ни к чему хорошему не приведет.

Мать Сулеймана Хафса Айше была очень разумной женщиной, оставившей у современников только прекрасные воспоминания. Вероятно, ей было трудно понять привязанность сына к Роксолане, его откровенное предпочтение этой женщины остальным, его поведение. К тому же не просто выделение султаном Роксоланы из всех, но и лишение остальных его внимания сильно осложняло и без того непростые отношения между одалисками. За чье внимание бороться, если Повелителю никто, кроме этой Хуррем, не нужен? Зачем тогда вообще нужен гарем?

Самый большой кошмар, какой только можно представить, – женитьбу своего сына на освобожденной рабыне Хуррем и то, что та практически ликвидировала гарем, став для султана единственной, – Хафса Айше, к своему счастью, так и не увидела. Она умерла до этих событий.

Хезнедар-уста Хафсы Айше, конечно, оставаться в такой ситуации на своем посту не могла и не желала, а потому изменения в гареме были неизбежны… Правда, никто не подозревал, насколько серьезные.

Иногда можно прочитать, что Роксолана отменила гарем, но она ничего подобного не делала, у ее сына Селима, ставшего следующим султаном, гарем был такой же, как у отца, и вообще султанский гарем просуществовал до 1909 года, хотя изменения, конечно, произошли.

Чем занимались дамы гарема?

Ожиданием…

Сотни красавиц ждали перемен к лучшему и любви. Их к этому готовили, этому обучали, только об этом и твердили и… этого же лишали. Главного, для чего существовали эти девушки, – любви – они не знали. Султаны – нормальные люди, какими бы любвеобильными ни были, охватить своим вниманием всех наложниц просто не могли. Абсолютное большинство красавиц, настоящих красавиц, оставались невостребованными.

Но у них была надежда: быть замеченной султаном, чтобы хоть имя узнал, пусть не свое, родное, так придуманное валиде, или хезнедар-уста, или просто кальфой. Чтобы на смотрах красоты, которые время от времени устраивали, именно ей бросил платок, выражая свое желание увидеть в своей спальне, родить от султана сына, став кадиной, одной из четырех самых счастливых в гареме…

За что не любили Роксолану в гареме? Она всех этой надежды просто лишила! Захватив сердце султана и став для него единственной, Роксолана оборвала мечты остальных, броуновское движение красавиц вверх-вниз попросту прекратилось, надежды попасть на самый верх больше не было, значит, и те, кто на ступеньках пониже, тоже застыли.

Жить без мечты, без надежды очень тяжело, но вина ли в том самой Роксоланы? Она своих несчастных наперсниц старалась выдать замуж, пусть не на султанское ложе пристроить, так хоть пашам и высшим чиновникам… Заботы не оценили, решили, что таким образом избавляется от соперниц. Ненависть на градус повысилась, это понятно: себе так султана, а другим и паши хватит?

В гарем попадали девочки лет четырнадцати-пятнадцати, появление там красавицы «в возрасте» было нонсенсом, она могла оказаться с гонором или слишком опытной. Валиде и кизляру-аге проблемы ни к чему. Очаровательную маленькую глупышку учить премудростям гаремного быта куда легче. Лучше, если она не будет королевских кровей – те, кто сами рождены в окружении множества слуг, с младенчества знают свое место и ценность, их трудней подчинить.

Да, благородное происхождение ценилось, потому что, по сути, кем-то уже был сделан искусственный отбор: предки знатной красавицы имели возможность выбирать себе красивых жен, вот и она повторила черты лица своих бабок-прабабок. Но с такими проблем больше, лучше купить юную красотку, которая вольного куска хлеба в жизни не видела и для которой условия содержания в гареме будут ожившей сказкой.

Чистый лист, меньше капризов, меньше вопросов, меньше воспоминаний. О чем вспоминать – о закопченной сакле или необходимости тяжело трудиться ради сухой лепешки? О дранной одежонке, стоптанных башмаках или грубой пище? Нет, не рыдали девочки, когда их придирчиво осматривали, оценивали и определяли в султанский гарем, для большинства это была замена хижины на дворец, а что касается расставания с родными, так очень многих сами родные и продавали, это вовсе не считалось предосудительным.

Правда, считалось, что красавиц сначала не покупали, а… как бы захватывали в плен. Дело в том, что мусульманка рабыней быть не могла, да и вообще рабами становились те, кто захвачен в плен во время какой-то военной операции, даже если это просто бандитский налет на поселение. Выход находился простой: тот, кто продавал красивую девочку первым, клялся, что захватил ее в плен, а дальше продавать можно было без проблем. Кто клятву проверит? Никто и не намеревался этого делать, за красивых малышек очень красиво платили, особенно за тех, что поступали к султанскому двору.

Вот и мотались по городам и весям, по невольничьим рынкам агенты валиде и кизляра-аги, а то и добровольные, выискивая юных красавиц и завлекая сказками их родителей, а то и просто покупая девочек у тех, кто их украл, например, при налете на христианские города или села.

Не стоит думать, что только мусульмане совершали набеги на христианские пограничные поселения, в гаремах было немало мусульманок, точно так же похищенных теперь уже христианами и так же проданных перекупщикам. Это очень доходный бизнес – торговля людьми, всегда был таковым и пока есть. Если есть те, кто готов платить за красивую девочку, значит, будут и те, кто готов ее продать.

Осуждать родителей тоже не стоит: они отдавали дочь из бедности в богатство, из нищеты в роскошь, ведь быть рабыней у валиде или кадины куда заманчивей, чем всю жизнь перебиваться с хлеба на воду. Конечно, не все девочки считали так же, бывали и побеги, даже из гарема. Но бежать из гарема бесполезно, красивая одинокая девушка вне его стен, без защиты мгновенно становилась добычей куда более жестоких и куда менее щедрых владельцев. Не все об этом задумывались, пытаясь бежать.

Но побеги были крайне редки, потому что девочки попадали в мир сказки, где драгоценности носили даже рабыни, в парче ходили все слуги, а еду готовили лучшие повара. А если из разряда просто рабынь стать гезде, а потом икбал, а потом и вовсе кадиной… Исполнение мечты вот оно – совсем рядом, ведь кто-то стал кадиной, пусть всего четверо из пары сотен, но стали же! Легче всего мечтать, когда твою мечту поддерживают, а перед глазами – сбывшаяся пока у других.

Юную мечтательницу и перевоспитывать не приходилось, из нее, как из пластилина, просто лепили то, что нужно, – красивую игрушку для удовольствия. Что должна уметь одалиска? Прежде всего, быть искушенной в ласках – султану в постели бревно ни к чему, но и слишком большая активность тоже предосудительна, наводит на нехорошие мысли…

Физически здоровую красавицу учили возбуждать Повелителя и доставлять ему удовольствие. Этим занимались опытные в вопросах секса старухи. Кегель не первым придумал свои упражнения, ими давным-давно пользовались в многочисленных гаремах многочисленные одалиски.

На втором месте – уход за собой. Султан срывал лучшие цветы в саду красоты, потому нужно было уметь не завять раньше времени. Хамам, массажи, ванны, маски, притирания, удаление лишних волос на теле, выщипывание бровей, раскрашивание рук и ног хной… Красавицы были очень заняты…

Но любая красотка не должна быть полной дурой, с ее губ не должны слетать грубые слова, для этого девочек учили основам стихосложения, декламации, вокалу, игре на музыкальных инструментах… Учили зачаткам математики, во всяком случае устному счету, чтобы не пальчики загибала и губами шевелила, складывая два и два, а могла блеснуть, сделав это в уме. Учили танцевать, красиво двигаться, вовремя отступать в тень и делаться незаметной, быть послушной, и конечно, соблазнять и возбуждать.

Большего обычно не требовалось, не все султаны были так образованны и начитанны, как Сулейман, большинство подобными изысками себя не утруждали, а потому девушки рядом с ними не должны были блистать образованием. На фоне глупышек, готовых по любому поводу открывать ротики от изумления и ахать, выслушав дешевый анекдот, султан сам себе казался умным и значительным. Так легче, так проще, а потому удобней. Роксолана с ее «нездоровым» для гарема интересом к книгам и любовью к образованию была настоящей белой вороной, это только добавляло нелюбви.

Вместо того, чтобы сплетничать, предаваться пустой изящной болтовне или просто лениться, эта женщина учила языки и читала Макиавелли. Глупость какая! Разве это женщина?! Как она сумела захватить внимание и сердце султана Сулеймана?! Разве мог гарем поверить, что без колдовства?

Ухоженная, обученная девочка через два года обычно сдавала некий экзамен в присутствии валиде, которая, убедившись, что юное создание достаточно изящно двигается, не раскрывает рот, ловя ворон, умеет слагать стихи (кстати, стихосложение обитательницам гарема удавалось не хуже любви, среди них много достойных поэтесс, что только подтверждает загубленные таланты), петь и танцевать, ей позволялось приступить к исполнению обязанностей… служанки у кого-то из членов султанской семьи. В исключительных случаях определяли сразу к султану – подносить шербет, тереть спинку в бане, помогать одеваться… Но таких рабынь всего дюжина на гарем, и далеко не всегда возможность подать султану обувь означала возможность попасть к нему на ложе.

Зачем столько учить ту, которая потом будет подавать кальян или удобней подкладывать подушки под бок госпоже?! Валиде хорошо помнила, что любая из служанок может попасть на глаза султану, привлечь его монаршее внимание и стать гезде… икбал… и так далее. Нужно, чтобы любая была готова для даже случайного внимания Повелителя правоверных. В этом заключалась обязанность валиде – обеспечить сына лучшим даже в его мимолетных прихотях.

И обеспечивали, дорогой ценой, конечно, ведь гаремы стоили огромных денег.

Зачем держать столько женщин, если султану все равно нужно не более десятка? К чему учить рабынь музыке и стихосложению? К чему тратить километры парчи на их одежду, тонны драгоценностей на украшения, держать сотни слуг для их охраны и обслуживания?

Дело в том, что гаремное соперничество владык мира на Востоке было не менее сильно, чем военное. То, какие деньги и как успешно тратят агенты султана на невольничьих рынках, какие сумасшедшие деньги выкладывают их порученцы за красавиц, а потом за драгоценности, которыми их обвешивают, говорило о состоятельности правителя. Тот, кто может позволить себе купить столь дорогих женщин и дорогое обрамление их красоты, может позволить содержать и большую армию.

Это не всегда бывало так, иногда гаремы становились слишком обременительной статьей расхода для казны и даже губили своих владельцев. Но гаремных красавиц никто не видел, к чему кичиться их числом и красотой, тем более – богатством их содержания? Красавиц гарема никто не видел, но все знали, что они есть, что туда, во Врата Блаженства, неисчислимым потоком ежедневно уходит огромное количество продуктов, ткани, драгоценностей, дорогих безделушек, что повсюду рыщут агенты султана, выискивая и выискивая для его гарема очередную красавицу. Это скрытая демонстрация состоятельности, которая имела иногда больший эффект, чем парадный выезд целого двора. Слухи… слухи… слухи… они иногда действенней реальности.

Нужно было обладать реальной огромной силой, чтобы не иметь надобности демонстрировать свою состоятельность при помощи красавиц гарема. Сулейман имел такую силу и не нуждался в демонстрации, но все же до самой смерти валиде содержал огромный гарем, который Роксолана, придя к власти, постепенно выдала замуж или просто раздала высшим чиновникам за ненадобностью.

Современники, особенно европейцы, сравнивали гарем с монастырем. Действительно похоже: множество девственниц, строжайшие правила поведения, высокие стены, бдительная охрана… Строгая иерархия внутри гарема с четко прописанными правилами, правами и обязанностями каждой группы одалисок, условия перехода с одного ранга на другой, обязанности многочисленных служанок и полное воздержание…

Знаменита фраза «В СССР секса нет!». Секса не было и в гареме. Разве только с султаном, с ним единственным, и ни с кем другим. Но Повелитель один, а девушек сотни, все молодые и красивые, все обучены (теоретически) искусству любви, все ее жаждут, готовы бежать, ползти к султанскому ложу в поисках этой любви.

Чтобы справиться с таким контингентом, и впрямь нужна железная дисциплина.

И ее соблюдали, любую неподчинившуюся жестоко наказывали – не из кровожадности, а ради сохранения хоть какого-то порядка, иначе нельзя. Конечно, не обходилось и без настоящих репрессий, даже отдельные ворота существовали – Ворота Мертвых, через которые выносили тех, кто уже ни мечтать, ни противиться чему-либо не мог. Современники утверждали, что девушек казнили часто – душили, отсекали голову или просто зашивали в кожаный мешок, который отправлялся в воды Босфора. Наверное, так и было, иначе перенаселения гарема не избежать, потому что красивых рабынь покупали и дарили часто.

Правда, если наложница не была нужна самому султану или он просто желал поощрить кого-то из своих чиновников, то мог последовать и такой подарок: юная девственница, купленная на невольничьем рынке за огромные деньги.

На поставках девушек в гарем наживались многие – те, кто рыскал по отдаленным поселениям, например на Кавказе, в поисках редкой юной красавицы, уговаривая родителей продать свое сокровище в гарем, и те, кто совершал налеты на деревни и города, чтобы безо всяких уговоров бросить красавицу поперек седла и умчать; те, кто потом перекупал добычу и увозил ее на невольничий рынок; те, кто на этом рынке красавицами торговал. Выигрывали и сами девушки, недаром многих родители с радостью отдавали в роскошные гаремы богачей в надежде на материальное благополучие дочери…

А как же добрая воля и счастье? Удивительно, но и сами девушки, вернее, девочки не всегда протестовали, наслушавшись сказок о золотых птичках в золотых клетках. Для многих казалось лучше быть в золотой клетке, чем тяжким трудом добывать кусок черствого хлеба, даже выйдя замуж на родине.

Возможно, поэтому не протестовала Роксолана, хотя ее семья в Рогатине явно не бедствовала. Но похищенная и увезенная за тридевять земель, девушка прекрасно понимала, что возвращение домой невозможно, а потому постаралась устроиться в гареме. Неожиданно устроилась так, что все ахнули.

Какие чувства преобладали в гареме, о чем думали (если вообще думали) его обитательницы? Что еще, кроме собственных надежд, тревожило одалисок? Страх и зависть. Страх не угодить и быть наказанной и зависть к тем, кому удалось подняться на ступень или несколько ступеней выше.

Страх ошибиться и вызвать гнев султана (за этим могли последовать кожаный мешок и воды Босфора), проявить неловкость и как-то оскорбить (спаси Аллах!) Повелителя, проявить неуважение к валиде или кадинам, к тем, кто выше по лестнице счастья. Все это влекло за собой не просто наказание, которое можно и пережить, но своеобразную отставку, неловкую девушку больше никогда не допускали подавать султану кофе, неуважительную отправляли топить печи или стирать белье, неугодная едва ли могла рассчитывать на возможность попасть на глаза Повелителю.

Страх разъедал душу, заставлял жить в постоянном напряжении, отравлял саму жизнь.

Но не меньше ее отравляла зависть.

«Почему ее, а не меня заметил султан, почему она, а не я стала икбал, почему ей, а не мне удалось забеременеть, родить сына, стать кадиной?..»

Бесконечные пересуды, перемывание косточек более счастливой сопернице, обсуждение и осуждение вчерашней подруги, которая волей случая оказалась гезде, и, конечно, злорадство по поводу тех, кто получил отставку.

А если предмет зависти на весь гарем один? Каково было Роксолане кожей ощущать эту зависть, переходящую в ненависть, которая лилась, облекала собой, стоило сделать шаг из собственной комнаты?

Чем еще заниматься девушкам, ничего не знавшим и не видевшим жизнь за пределами гаремных стен? Попав в гарем почти ребенком, девочка оказывалась вырвана не просто из своей среды, она была вырвана из самой жизни. За годы, проведенные в золотой клетке, большинство успевали забыть, что существует мир, в котором есть что-то, кроме неги, лени, обжорства и зависти. Даже рабыни, занятые обслуживанием одалисок, и те не стремились вырваться из гарема, потому что тоже отвыкли от настоящей жизни.

Что видели те, кто месяцами не выходил за пределы крошечных двориков? Свободных выходов в сад, как в сериале, просто не могло быть. Прежде чем хоть одна прелестная ножка ступала за порог, все из сада должны быть удалены, раздавался крик вроде: «Берегись!» – и мужчины-садовники, многочисленные слуги, не являвшиеся евнухами, бросали все, чем занимались, и опрометью кидались прочь, рискуя медлительностью навлечь на себя гнев, для начала, кизляра-аги.

Каждый выход в сад и особенно выезд на природу сопровождался немыслимыми мерами предосторожности, чтобы ни один нескромный взор не оскорбил чувство скромности наложницы, даже если такового не было в помине.

Никто не должен видеть не только лицо или стройный стан одалиски, но и угадывать ее фигуру в коконе ткани, которой та обернута за порогом гаремных построек.

Внутри самого гарема почти все наоборот. Кутаться в меха или просто надеть платье с закрытым воротом – привилегия валиде, кадин, в самые холодные зимние дни – еще икбал. Все остальные – гезде и тем более джарийе – должны ходить в тонких, почти прозрачных одеяниях, с открытой грудью и часто животом, словно готовыми в любую минуту станцевать танец живота. Конечно, это не касалось пожилых рабынь, поневоле вынужденных прятать свои фигуры, чтобы не оскорблять эстетические чувства окружающих.

Почему? Наверное, потому что фигура кадины султану уже знакома и интересует мало, а упругую грудь рабыни должно быть видно сразу.

Возможность ходить одетой в гареме – почти привилегия, от которой едва ли отказались бы близкие к султану женщины, оголяя грудь до предела и демонстрируя ее нескромным взорам невесть откуда взявшихся чужих мужчин.

Гарем – вотчина султана, и в свою вотчину он не допускал никого из мужчин. Евнухи не в счет. Если требовалось выполнить какую-то работу, которая не под силу женщинам, прелестниц удаляли, все ближайшие двери надежно запирали, вокруг стеной вставали евнухи и только тогда разрешалось войти ремонтникам, например.

Известно, что Сулейман даровал своему другу Ибрагиму-паше величайшую привилегию – входить в свой гарем и даже выделил ему отдельную спальню. Правда, зачем – не объясняется, неужели делился своими одалисками? Не может быть, султан был очень ревнив. В случае, когда девушка выходила за пределы гарема, например будучи «приглашенной» на рандеву к султану в его спальню вне Дома радости, ее проводили всевозможными тайными путями, укутанную в кучу накидок с ног до головы.

На прогулки дамы выезжали в закрытых каретах со старательно завешенными окнами. Во время разных праздничных мероприятий сидели за решетками и под накидками, подглядывая за всем сквозь узкие щели. Если катались на лодках по заливу, то его, как и сад, предварительно очищали от других лодок…

Замкнутая жизнь, при которой любая новость, любое известие извне казались событием. Этим девушкам, не искушенным ни в чем, кроме зависти, сплетен и любви, которую они знали только теоретически, можно было рассказывать любые сказки, любые истории, и они верили. А если до гарема знали только закопченные стены сакли и полукружье родных гор, где от аула до аула горными тропами не каждый доберется, то и вовсе верили. Привозили такую горянку, закатанную в ковер, продавали на закрытом рынке, обучали в гареме премудростям угождения всем подряд – вот и не подозревала она, что в жизни есть что-то еще, кроме гарема и ее бедного дома.

Чем отличалась Роксолана, причем отличалась выгодно? До своего пленения она жила нормальной жизнью смешливой, задорной девчонки в городе, пусть маленьком, но заметном, возможно, с отцом, матерью или братьями ездила на торг в тот же Львов, который должен казаться огромным по сравнению с Рогатином…

Потом училась в Кафе. Это уже закрытый мир, и одновременно открытый по-иному. Где еще девчонка из Рогатина могла изучить персидскую поэзию или познакомиться с основами геометрии Евклида или философскими трудами Платона?

Возможность учиться счастливо наложилась на природную любознательность, а приветливость и даже смешливость помогли выжить в жестоком мире гарема. Результат получился очаровательным: как бы ни поливали Роксолану грязью давнишние и нынешние недоброжелатели, приходится признавать, что она была любознательна, много знала и не уставала учиться. Это свидетельства незаинтересованных лиц – различных посланников-иностранцев. Султану Сулейману было о чем беседовать со своей Хасеки.

Кстати, Хасеки буквально означает «принадлежащая султану», все, что начинается с «хас», – это султанское, так, его земельные владения назывались «хассы».